Когда рыдают девы

ГЛАВА 21

Мужчина по имени Джейми Нокс был гибким и высоким – даже выше Себастьяна, – с вьющимися, почти черными волосами и глазами желтыми, словно у волка или дикого кота.

Себастьян привык думать, что похож на мать, хотя однажды ему сказали, будто у него глаза отца – его настоящего отца. И теперь, глядя в лицо стоявшему напротив мужчине, виконт размышлял, не является ли просто игрой воображения сходство его собственных черт с высокими скулами и легким изгибом губ хозяина таверны.

Но затем припомнил странное поведение своего дворецкого и понял, что дело не в воображении.

– Позвольте предложить вам бренди? – Девлин направился через комнату к пристенному столику, где стояли графин и стаканы.

– Да, благодарствую.

Произношение Нокса напоминало говор вчерашнего курчавого здоровяка и было отнюдь не аристократическим.

– Откуда вы? – поинтересовался Себастьян, наливая бренди в два стакана.

– Судя по стрелковому полку, из Шропшира.

– Вы стрелок?

– Бывший.

Виконт протянул один из стаканов визитеру. Едва заметно поколебавшись, Нокс взял выпивку.

– Я сражался бок о бок с нашими стрелками в Италии и на Пиренеях, – сказал Девлин. – И часто подумывал, что упрямство, с которым Наполеон вооружает свои войска исключительно мушкетами, в конце концов приведет к его поражению.

– Может, вы и правы. Только не проболтайтесь про свою думку этому французскому мерзавцу, ладно? – Нокс отпил изрядный глоток бренди, не сводя пристального янтарного взгляда с лица Себастьяна. – А вы не больно-то похожи на вашего папашу-графа.

– Мне говорили, я пошел в мать.

Бывший стрелок мотнул подбородком в сторону портрета над камином:

– Это она?

– Да.

Визитер сделал еще один глоток:

– Я никогда не знал своего родителя. Матушка сказывала, будто он – капитан кавалерии. А ваш отец, часом, не состоял в кавалеристах?

– Мне об этом неизвестно.

В глазах хозяина таверны блеснул веселый огонек. Нокс осушил свой стакан с быстрой небрежностью человека, привычного к крепким напиткам, но отрицательно покачал головой, когда Себастьян предложил еще бренди.

– Вы расспрашивали про мой разговор с мисс Габриель Теннисон на прошлой неделе.

– Значит, вы не отрицаете, что стычка имела место.

– А чего отрицать-то? Леди прослышала, что я на полу в своем подвале нашел старинную мощеную картинку, и донимала меня, чтоб позволил ей взглянуть на находку.

– Имеете в виду римскую мозаику?

– Точно. Голозадый толстячок сидит верхом на дельфине, а в руке держит гроздь винограда.

– И вы рассчитываете убедить меня, будто угрожали мисс Теннисон из-за какой-то мозаики?

Губы Нокса сложились в улыбку, но огонек в глазах сделался жестким и опасным. Хозяин таверны выглядел немногим старше Себастьяна, примерно тридцати трех-тридцати четырех лет.

– А я не грозился убить ее. Просто сказал, что пожалеет, если не отстанет. Шибко надо, чтоб какая-то ученая дамочка околачивалась возле моего заведения. Только во вред делу.

– Особенно, если она околачивалась рядом с вашими погребами.

– Вроде того, – хохотнул визитер, обвел глазами комнату, и довольное выражение медленно сползло с его лица. По меркам Мэйфера, жилище виконта на Брук-стрит было небольшим, а его обстановка – элегантной, но не роскошной. Однако наблюдая, как Нокс изучает оценивающим взглядом атласные занавеси, изящные плетеные кресла у выходящего на улицу эркерного окна, слегка поблекший ковер, каминную полку из белого каррарского мрамора, Девлин ничуть не сомневался, что гостиная выглядит для стрелка с пустошей Шропшира иначе, чем для него самого, выросшего в просторном великолепии особняка на Гросвенор-сквер и многочисленных графских имений.

– Славное тут у вас местечко, – с преувеличенным акцентом похвалил гость.

– Спасибо.

– Слыхал, вы на прошлой неделе женились.

– Женился.

– На дочери самого лорда Джарвиса.

– Именно.

Взгляды собеседников скрестились.

– Мои поздравления, – обронил Нокс. Отставив пустой стакан, он потянулся за черной шляпой, которую положил на соседний столик, водрузил ее на голову под щегольским углом, а затем отвесил слегка насмешливый поклон: – Бывайте, милорд.

Себастьян стоял у эркерного окна и наблюдал, как Джейми Нокс сходит со ступенек и удаляется вниз по улице. Виконт словно смотрел на собственного призрачного двойника.

Или на брата.

Несколько минут спустя Девлин все еще раздумывал возле окна, когда у крыльца остановилась знакомая желтая карета. С подножки экипажа с всегдашним изяществом спустилась жена и направилась в дом.

Геро вошла в комнату, стягивая на ходу желтые лайковые перчатки, которые бросила на одно из плетеных кресел.

– О, хорошо, – обронила она, – ты наконец-то встал.

– Обычно я стараюсь выбраться из кровати до наступления сумерек, – заметил Себастьян и получил в награду негромкий смешок.

Сегодня жена надела элегантное платье для выездов из зеленого атласа с отделанной рядами защипов юбкой и вышитыми на рукавах веточками желтых роз. Дернув завязанные под подбородком изумрудные ленты своей бархатной шляпки, Геро положила головной убор на кресло рядом с перчатками:

– У меня только что состоялась интересная беседа с Мэри Бурн.

– С кем?

– С миссис Бурн. Она приходится сестрой и Чарльзу Теннисону-д’Эйнкорту, и преподобному Джорджу Теннисону, отцу пропавших мальчиков.

Себастьян нахмурился, смутно припомнив слова парламентария о гостившей у него родственнице.

– И как, леди похожа на своего братца д’Эйнкорта?

– О нет, гораздо хуже. Видишь ли, она святая.

Девлин расхохотался.

– Нет, правда, я не преувеличиваю. Миссис Бурн – кальвинистка[13]. Ты представить себе не можешь, как она страдает, сознавая, что ее единственную ожидает блаженство на небесах, между тем как подавляющему большинству ее родных уготованы вечные адские муки.

– Она так тебе и сказала?

– Ну да. Лично мне показалось, что дама извлекает немалое удовольствие из приятной уверенности, будто она принадлежит к числу избранных, в то время как все окружающие обречены гореть в геенне. С другой стороны, миссис Бурн явно не отличается трезвой самооценкой.

Виконт со скрещенными на груди руками прислонился спиной к подоконнику, не отводя взгляда от сияющих глаз и слегка зарумянившихся высоких скул жены, и поймал себя на улыбке.

– А зачем ты к ней поехала? Искала д’Эйнкорта?

– Нет. Я знала, что в это время он будет в Вестминстере, и хотела поговорить с Мэри Бурн наедине. Понимаешь, меня привели в недоумение простейшие подсчеты. – Геро опустилась в одно из кресел у камина. – Д’Эйнкорт заявил тебе, что является наследником своего отца, верно? Но ведь ему всего двадцать восемь лет, в то время как Джорджу, старшему из пропавших мальчиков, уже девять. Если предположить, что брат д’Эйнкорта – младший, он должен был произвести на свет сына в нежном семнадцатилетнем возрасте. Такое, разумеется, возможно, однако с учетом духовного сана маловероятно.

– И что же выяснилось?

– Что отцу мальчиков на самом деле тридцать четыре года.

– Ты уверена? – оттолкнулся от подоконника Себастьян.

– Хочешь сказать, сестра может перепутать возраст собственных братьев? Д’Эйнкорт в семье мизинчик. Он моложе своего брата на целых шесть лет.

Колокола аббатства вызванивали семь часов вечера, когда д’Эйнкорт вынырнул из Вестминстера и повернул в сторону Парламент-стрит. Клонящееся к закату солнце купало старинные здания в лучах густого чайного цвета и отбрасывало длинные тени на мостовую.

Себастьян пристроился рядом с парламентарием.

Тот коротко глянул на виконта и отвел глаза, не сбавляя шаг. Лощено-привлекательные черты не отразили ни удивления, ни замешательства.

– Я только что получил записку от своей сестры, в которой она сообщает об удовольствии принимать сегодня леди Девлин. Мэри – честнейшая, но простодушная женщина, и будучи таковой, часто не сразу распознает уловки окружающих. Она только через некоторое время после визита вашей супруги начала понимать, какое направление приобрел их разговор.

– О, да, – блеснул зубами в улыбке Себастьян. – Леди Девлин чрезвычайно сведуща в искусстве коварных уловок, не так ли?

Спутник поджал губы, но продолжал шагать.

– И как только миссис Бурн осознала свою неосмотрительную болтливость, – вел дальше Девлин, – она тут же отправила записку младшему братцу, предупреждая – о чем, собственно? Что вас могут уличить в весьма красноречивой лжи?

Д’Эйнкорт – изящный, элегантный, с чопорно-самоуверенным видом – резко остановился на краю Прайви-Гарденс и повернулся лицом к виконту:

– Я никогда не утверждал, будто являюсь первенцем своего отца, а всего лишь сказал вам, что я – его наследник. И это правда.

– Единственный наследник?

– Именно.

– Как такое возможно?

– Не ваше дело, – негодующе дрогнули тонкие ноздри.

Себастьян надвинулся на фатоватого парламентария, который попятился, пока не уперся спиной в неровную каменную стену.

– Смерть Габриель Теннисон превратила это дело в мое, ты, напыщенный, самодовольный чертов сукин сын. Молодая женщина убита, двое невинных детей пропали. И если тебе известно хоть что-то – что угодно, – могущее прояснить случившееся…

– Я вас не боюсь, – заявил д’Эйнкорт, судорожно дергая кадыком.

– А зря.

– Вы не имеете никакого права набрасываться на меня посреди улицы! Что вы себе вообразили? Будто эти мальчишки стоят между мной и состоянием? Так вот, вы ошибаетесь. Отец сделал меня единственным наследником, когда мне было шесть лет! А почему еще, по-вашему, мой брат принял духовный сан и теперь служит приходским священником? Потому что таков его удел! Все, чем владеет мой отец: земли, капиталовложения – все в должное время станет моим.

– Мне приходит в голову единственная причина, по которой мужчина лишает наследства своего двенадцатилетнего сына и оставляет все младшему.

Щеки собеседника вспыхнули двумя яркими пятнами.

– Если вы намекаете, что Джордж лишен наследства, потому что он… потому что он не мой брат, позвольте заверить, что вы глубоко ошибаетесь. Просто, когда брат достиг отрочества, нашему отцу стало ясно, что характер и здоровье первенца совершенно не подходят для роли преемника, уготованной ему согласно традиции.

– Однако эти же характер и здоровье не помешали ему сделаться священнослужителем?

– Данный род занятий предполагает абсолютно другие требования, – вызывающе уставился в ответ д’Эйнкорт.

– Ну и как, скажите, ваш брат воспринял, что состояние примерно в полмиллиона фунтов оказалось вырванным из его рук?

– Естественно, он несколько огорчился…

– Огорчился?

– Огорчился. Но со временем смирился со своим положением.

– С положением малоимущего священника в Сомерсби?

– Именно так.

Девлин отступил на шаг.

Парламентарий принялся демонстративно поправлять галстук и одергивать сюртук.

– Человеку вашего происхождения, наверное, трудно это понять, но не забывайте: состояние моей семьи хоть и значительное, однако накоплено совсем недавно. А посему к нему неприменимы законы первородства. Мой отец имеет полное право распорядиться своим имуществом, как считает нужным.

– Верно, – признал виконт. – Но мне приходит на ум следующее: если ваш отец изменил свое завещание единожды, ничто не мешает ему поступить так снова – на этот раз в пользу внуков.

Д’Эйнкорт застыл:

– Если вы намерены предположить…

– Предположение не исчезнет, хоть облекай его в слова, хоть нет, – обронил Себастьян и пошел прочь.

Вернувшемуся на Брук-стрит виконту доложили, что леди Девлин вместе с ее матерью, леди Джарвис, отбыли на какой-то музыкальный вечер.

– Однако мне кажется, – с легким поклоном сообщил Морей, – что Калхоуну не терпелось перемолвиться с вашей милостью.

– Да? В таком случае пришлите его наверх, – велел Себастьян, направляясь к лестнице.

– Ну? – спросил виконт, когда несколькими минутами позже камердинер проскользнул в гардеробную. – Раскопал что-нибудь?

– Не так много, как надеялся, милорд, – признал Калхоун, доставая хозяину вечерний наряд. – Насколько мне удалось выяснить, мистер Нокс появился в Лондоне всего три года назад. Служил в Сто сорок пятом стрелковом полку, но был демобилизован после сражения при Ла-Корунье[14], когда их часть расформировали.

– Значит, он действительно был стрелком.

– Да, милорд. Более того, даже прославился, убив какого-то высокопоставленного француза. Свалил того выстрелом с лошади с расстояния примерно в семьсот ярдов. А еще мне говорили, будто этот парень способен отстрелить голову бегущему кролику более чем за триста ярдов. – Камердинер сделал паузу и добавил: – В темноте.

Себастьян поднял взгляд от пуговиц рубашки:

– А как Нокс оказался владельцем «Черного дьявола»?

– Сведения противоречивы. Судачат, он портняжил дубовой иглой, прежде чем то ли выиграл таверну в кости, то ли порешил прежнего ее владельца. А может, и первое, и второе. – «Портняжить дубовой иглой» на воровском жаргоне означало промышлять грабежом на большой дороге.

– Похоже, мистер Нокс весьма трепетно относится к своим погребам.

– Неудивительно, учитывая личности некоторых его приятелей.

– Вот как? И кто же они?

– Чаще всего всплывает имя Йейтса. Рассела Йейтса.