Когда рыдают девы

ГЛАВА 28

Сэр Стэнли Уинтроп, одетый, словно процветающий сельский помещик, в бриджи из мягкой замши и хорошего кроя сюртук для верховой езды, остановился на краю поляны, держа в руке хлыст.

– Лорд Девлин. Что привело вас сюда?

Виконт поднялся на ноги.

– Вы не говорили мне, что на островке есть тряпичное дерево.

– Вероятно, не счел это существенным. Вы же не думаете, будто дерево может иметь какое-то отношение к смерти Габриель?

Повернувшись, Себастьян обежал глазами старый боярышник с привязанными к его веткам истрепанными, выцветшими лоскутками.

– Любопытное суеверие.

– По-вашему, это суеверие?

Девлин перевел взгляд на лицо банкира:

– А по-вашему, нет?

– Мне кажется, в мире существует много вещей, недоступных нашему разумению, и могущество человеческих чаяний – одна из них.

Себастьян кивнул на кучу покрытых грязью камней:

– Когда это случилось?

– Габриель обнаружила колодец в таком виде, когда приезжала сюда неделю назад. Существует предание, будто Джеффри де Мандевиль зарыл на его дне свои сокровища.

– Нет предположений, кто виновник разрушения?

– Боюсь, какой-то невежественный глупец, явно искавший золото.

– Золото барона де Мандевиля? Или Дика Терпина?

– О, так вы слышали истории и о Терпине? – Уинтроп устремил взгляд на илистое месиво, и виконт уловил в его глазах уже подмеченный однажды проблеск холодной ярости. – К сожалению, молва связывает с Кэмлит-Моут их обоих.

– А мисс Теннисон не говорила вм, кто, по ее мнению, разрушил колодец?

– Габриель намекнула, что у нее есть подозрения. Но когда я потребовал конкретизировать, сказала, что не располагает вескими доказательствами и поэтому не решается никого обвинять.

– Она не упоминала, что подозревает вашего десятника, Рори Форстера?

– Рори? Нет, не упоминала. Очень огорчительно.

Девлин всмотрелся в лицо собеседника. Но сэр Стэнли уже овладел своими эмоциями – его черты были спокойны и непроницаемы.

– Почему вы не сообщили мне, что мисс Теннисон возвращалась на Кэмлит-Моут вечером накануне своей гибели? И что вы тоже присутствовали здесь в то время?

Уинтроп помолчал, словно испытывая искушение отпереться, затем поджал губы и повел плечами:

– Насколько я понимаю, если вам известно, что мы посещали островок, то известно, и с какой целью?

– Я слышал, вы интересуетесь друидизмом. И в прошлую субботу явились сюда в белом одеянии, чтобы провести какой-то языческий ритуал в честь празднования Ламмас. Это правда?

В глазах собеседника блеснул веселый огонек.

– И как вы себе это представляете, лорд Девлин? Будто Габриель случайно застигла меня, а я настолько страшился разоблачения, что убил ее, лишь бы заставить замолчать?

– Подобное предположение высказывалось.

– Правда? И кем же?

– Вы же знаете, я не отвечу.

– Да, думаю, не ответите.

– Так вы действительно последователь друидов?

– Вас шокирует, что меня может привлекать учение древних времен?

– Отнюдь.

Банкир удивленно поднял бровь:

– Тогда, позвольте заметить, вы неординарный человек.

– А мисс Теннисон разделяла ваш интерес к религии предков?

– Да, интерес разделяла. Хотя нельзя сказать, что разделяла также и веру.

– А вы веруете?

Светло-серые глаза снова весело блеснули.

– Я верю, что к мудрости и познанию ведет множество дорог. Большинство людей довольствуются тем, что ищут ответы на жизненные вопросы в непререкаемых догмах и подчиненности упорядоченной религии. Они находят утешение, получая указания, во что нужно веровать и как поклоняться.

– А вы?

– Я? Я нахожу покой и ощущение смысла в древних местах, подобных этому, – сэр Стэнли широко раскинул руки, вознося ладони к небу, – среди деревьев, воды и воздуха. Возможно, истинные духовные представления наших предков утрачены, но суть их мудрости по-прежнему здесь – если прислушаться к шепоту ветра и открыть свое сердце единению с природой и всеми ее творениями.

– Леди Уинтроп знает о ваших убеждениях?

Руки собеседника опустились.

– Ей известно о моем интересе.

Что, как отметил ранее сам Уинтроп, было вовсе не одно и то же.

– У меня сложилось впечатление, что религиозные воззрения вашей супруги довольно… ортодоксальные. – «И закоснелые», – мысленно добавил Девлин.

– Каждый из нас волен следовать собственным путем.

Себастьян пытливо всмотрелся в суровые черты собеседника, четкую линию сильного подбородка, подстриженные по последней моде светлые, благородно седеющие волосы. Было трудно – если вообще возможно – совместить речи о духовности и гармонии с тем, что виконту было известно о жестком дельце, сколотившем состояние на финансировании войны и беспощадно сметавшем всех, кто вставал на его пути.

Словно почувствовав сомнения виконта, сэр Стэнли обронил:

– Конечно, вы настроены скептически.

– Вы меня упрекаете?

– Да нет. Ни для кого не секрет, что моя жизнь прошла в погоне за деньгами и властью. Однако люди могут меняться.

– Могут. Хотя крайне редко.

Уинтроп подошел к темной воде рва и остановился спиной к Себастьяну, постукивая рукояткой хлыста по бедру и устремляя взгляд на противоположный берег.

– У меня было пятеро детей. Вы не знали? Три девочки и два мальчика, подаренные мне первой женой. Прелестные создания, унаследовавшие голубые глаза, белокурые локоны и обаяние их матери. А потом они умерли, один за другим. Первым мы потеряли Питера, от лихорадки. Затем Мэри и Джейн, от кори. Иногда мне кажется, что мою жену убило именно горе. Она словно угасла, менее чем через месяц после Джейн.

– Соболезную, – негромко отозвался Девлин.

Собеседник кивнул, плотно сжав губы.

– Разумеется, я женился во второй раз – блестящий альянс с вдовой погибшего собрата-банкира. Я догадывался, что она, скорее всего, бесплодна, поскольку так и не родила ему детей, но какое это имело значение? У меня оставалось двое своих. Приобретши в прошлом году Трент-Плейс, я полагал, что наконец получил все, чего желал. А потом в течение нескольких недель два моих последних ребенка ушли из жизни один за другим. Элизабет заболела гнойной ангиной, а Джеймс упал и сломал себе шею, перемахивая на лошади через канаву. Дети умирают по слишком многим причинам. И когда я похоронил Джеймса… – голос сэра Стэнли надломился. Он умолк и мотнул головой: – Когда я похоронил последнего сына, то понял, что посвятил свою жизнь стяжанию богатства, а для чего? Чтобы возвести своей семье самый пышный памятник на кладбище?

Себастьян хранил молчание.

– Нынешняя леди Уинтроп считает, будто горе от потери детей повлияло на мой рассудок, – после короткой паузы резко хохотнул банкир. – Может, она и права. Я знаю только, что не нахожу ни мира, ни покоя в праведных догматах ее церкви, тогда как здесь… – он длинно, болезненно выдохнул. – Здесь я нахожу если не мир, то хотя бы путь к пониманию и способ справиться с тем, что когда-то казалось невыносимым.

– А мисс Теннисон? Она приехала сюда на заходе солнца в прошлую субботу, чтобы поучаствовать в… том, что вы делали?

– Поучаствовать? Нет, – покачал головой сэр Стэнли. – Однако ей было любопытно понаблюдать. Пусть я не горю желанием афишировать свои верования, но я и не стыжусь их. Так что если вы воображаете, будто я убил мисс Теннисон, потому что она обнаружила мой интерес к друидизму, вы ошибаетесь.

– У вас с мисс Теннисон были романтические отношения?

Уинтроп, казалось, был искренне поражен подобным предположением.

– Что вы, нет! Я ведь достаточно стар, чтобы годиться ей в отцы.

– Всякое бывает, – пожал плечами виконт.

– Не в данном случае. Между нами не происходило ничего подобного. Мы были друзьями, я уважал ее интеллект, знания и сильный характер. Мне нравилось думать, что если бы мои девочки остались живы, они бы выросли похожими на Габриель. Именно так я и относился к ней – как к дочери.

Судя по тому, что Себастьян узнал о Габриель Теннисон, она принадлежала к женщинам, которые, как правило, смущают большинство мужчин и вызывают у них опаску, а не вдохновляют на восхищение. Но из каждого правила случаются исключения.

– Говорят, приезжая сюда, она иногда правила коляской сама. Это так?

– Да, бывало. Хотя не часто. – Легкая улыбка Уинтропа быстро угасла. – По словам Габриель, когда ее брат выражал недовольство обыкновением сестры пользоваться дилижансом, она грозилась вместо этого начать ездить одной.

– Но в субботу вечером мисс Теннисон действительно приехала одна?

– Да.

– Возможно ли, что она поступила так и в воскресенье?

– Полагаю, возможно.

Ветер снова порывисто дунул, развевая выцветшие полоски ткани на тряпичном дереве.

– А что еще вы можете рассказать о Джеффри де Мандевиле? – поинтересовался Девлин.

– О Мандевиле? – нахмурился банкир. Внезапная перемена темы, похоже, привела его в замешательство.

– Говорят, он частенько бывал на этом островке.

– Бывал, хотя местная легенда, будто барон утонул в здешнем колодце – полная чушь. Его убили стрелой в голову при осаде замка Бервелл – в долгих милях отсюда.

– А где он похоронен?

– В Лондоне, в Темпле.

– Так он был тамплиером? – удивился Себастьян.

– Боюсь, его связь с орденом весьма туманна. По слухам, рыцари-храмовники явились к умирающему барону и укрыли его своими плащами, чтобы он почил с красным крестом на груди.

– Зачем?

– Сведений не сохранилось. Все, что известно – тамплиеры положили тело де Мандевиля в свинцовый ящик и увезли в Лондон, где гроб провисел на яблоне возле Темпла чуть ли не двадцать лет.

– Свинцовый гроб? На дереве?

– Так гласит легенда. Барона-разбойника отлучили от церкви, а это означало, что его не могли похоронить на кладбище. Смутные стояли времена, хотя нельзя отрицать, что Джеффри де Мандевиль был премерзкой личностью.

– «То были дни, когда люди в открытую говорили, что Христос спит, а святые рыдают», – негромко процитировал виконт средневекового летописца.

Уинтроп кивнул.

– В конце концов папа римский смягчился. Эдикт об отлучении от церкви был отменен, и храмовникам разрешили предать тело земле. Вы и поныне можете видеть скульптурное изображение де Мандевиля на полу Темпла.

– Удивительно, – отметил Девлин, – если на самом деле барон не был членом ордена.

– Да, необычно.

– А предание, будто его сокровища лежат на дне этого колодца?

Уинтроп помолчал, созерцая глинистую яму, в которую теперь превратился источник.

– Истории о несметных богатствах часто связывают со священными местами. Память о важности такого места может сохраняться длительное время после того, как истинная природа его значимости уже забыта. Тогда живущие в более позднее время из-за своего невежества и жадности воображают, будто там скрыты земные сокровища.

– По-вашему, именно так здесь все и произошло?

– К сожалению, нет способа доподлинно выяснить это, не правда ли? Но связь Камелота, тамплиеров и преданий о затерянных кладах определенно является интригующей.

– Интригующей? – переспросил Себастьян. – Или смертоносной?

У сэра Стэнли сделался встревоженный вид:

– Возможно, и той, и другой одновременно.

Леди Девлин провела остаток утра, разбирая стопки книг и бумаг, выискивая какое-то – хоть какое-нибудь – объяснение смерти своей подруги.

Она не могла отделаться от интуитивной уверенности, будто ключ к убийству Габриель находится здесь, в груде заметок и переводов, над которыми работала погибшая. Но интересы исследовательницы были настолько обширны – от малоизученного докельтского периода до эпохи римлян, а затем до темных времен, выпавших на долю Британии после распада империи, – что разобраться в ее трудах было невероятно сложно.

И вот, когда Геро изучала пометки подруги на переводе «Леди Шалотт», из записной книжки на пол выскользнул лист бумаги. Наклонившись, чтобы поднять его, виконтесса уставилась на записанное от руки стихотворение:

Геро откинулась на спинку кресла, сжимая в руке листочек, и шумно выдохнула, подумав о новой и совершенно неожиданной возможности.