Колдун 2

Глава 12

Войдя в свой кабинет, он прошел к столу и молча указал Федору на стул. Свой стул полковник отодвинул, постоял и, задвинув обратно, прошел к окну. Заложив руки за спину, покачался с носка на пятку и, резко развернувшись, спросил в своей обычной манере:

— И какого черта она делала на передовой? — впившись взглядом в Федора, он ждал ответа, крепко стиснув челюсти, на которых ходили желваки.

— За меня мстить осталась, — выдержал его взгляд Федор. — Она добралась до дивизии как раз тогда, когда меня ранили. Но уезжать в тыл отказалась наотрез. Сказала, что будет разведчицей. Добилась своего… — хмыкнул он. — Представляю, какой бой она выиграла у Федотова… Товарищ майор у нас сурьезный мужик. Даже представить не могу, что его заставило оставить девчонку на передовой… Я был уверен, что он ее в тыл отправит.

В кабинете повисло гнетущее молчание. Полковник задумчиво смотрел в окно, хмуря брови, Федор нервно теребил край рубахи.

— Катюша не ваша дочь, — вдруг произнес доктор, не отрывая взгляда от чего-то за окном. — Зачем вам эта девочка? И кто вы ей? — мгновение, и врач навис над Федором, сверля его яростным взглядом. — Говорите правду!

Мужчина растерялся.

— Так это… Я за Тамарой приехал… Я… Мы… с женой, с Леной… решили, что заберем ее, — сбиваясь и словно оправдываясь, с трудом проговорил Федор и замолчал.

— Давайте сначала, — не отрывая от него тяжелого взгляда, резко потребовал полковник. — Кто эта девочка? Вы ее знаете, бесспорно. Кто она? Как попала на фронт? Какое вы имеете к ней отношение? Как вы узнали, что она у нас? Правду, Ковров!

— Тамара… Пионерка Тамара… — тяжело сглотнув, тихо проговорил Федор. — Я… Я не знаю ее фамилии…

— Откуда вы ее знаете? — сдвинув брови, допытывался врач.

— Я… Меня ранило… Как раз тогда… Я был в санчасти… Откуда она взялась, не знаю. Кажется, ее кто-то привел с той стороны фронта, с оккупированной территории… И пока сдали в санчасть. Девочку должны были отправить в тыл. Она читала письма раненым… И… в общем, мы разговорились. Она хотела остаться и стать разведчицей, — сумбурно, бессвязно бормотал Федор. — Товарищ майор не позволил, и велел ей в тыл отправляться. Она расстроенная пришла ко мне… Видимо, больше не к кому было, а мы вроде общались… Видать, хоть к кому знакомому тянулась… Хорошая она девчушка, товарищ полковник! Замечательная просто! — поднял на него влажные глаза мужчина. — Не хотел я, чтоб она потерялась… Думал, товарищ майор ее в тыл отправит, так переписываться станем… Письмо ей свое отдал, чтоб адрес у нее мой был, значит… — он помолчал, продолжая нервно теребить рубаху. Полковник ждал, по-прежнему нависая над ним и сверля взглядом. Федор вздохнул и тяжело сглотнул ставшую вязкой слюну. — Да кто ж знал, что ее на передовой оставят! Упрямая она, конечно… Но чтоб товарища Федотова переупрямить… — Федор горестно покачал головой.

Полковник выпрямился и принялся молча мерить кабинет шагами. Мужчина, сгорбившись на стуле, тревожно провожал его взглядом из угла в угол.

— Почему вы решили ее забрать? Где ее родители? — вдруг резко остановившись, спросил он.

— Мать… погибла. Наверное… Она мстить собралась… За меня, за мать… за всех… — вновь опустил голову Федор. — Тамара… она твердила, что она пионерка, что клятву давала, что ей нельзя в тыл… Теперь — нельзя… — тихо-тихо добавил он. — Смелая… решительная… Она тогда все для себя решила, и отступать не собиралась. Но я и подумать не мог, что Федотов… Ну разумный же мужик!

Врач долго сверлил Федора взглядом. Наконец кивнул.

— Катюшку полосанули очередью сзади. И либо одновременно, либо сразу после этого рядом с ней взорвалась граната. Характер ранений говорит о том, что она еще стояла в этот момент. А потом ей в голову прилетел камень или балка… не знаю. Большой тупой тяжелый предмет. Видимо, девочка пыталась поднять бойцов в атаку… Я могу ошибаться, но раны… Она не бежала в этот момент, она именно стояла, — Максим Петрович задумался. Постоял, глядя в никуда, и, повернувшись, медленно отошел к окну. Уставившись куда-то за горизонт, он тихо продолжил: — Она герой. Маленькая героиня… К нам попадают с подобными ранами, но редко… Мало кто способен во время боя смело встать спиной к врагу и поднять людей в атаку… И еще реже после этого выживают, — он помолчал и продолжил громче и как-то увереннее: — Вообще, ей невероятно, просто совершенно чудесным образом повезло. Очередью ей пробило плечо, следующая пуля прошла в сантиметре от легкого, третья застряла в позвоночнике, четвертая прошла навылет аккурат под легким, пятая сквозанула, не задев поджелудочную… Осколками ей сильно посекло ногу, разворотило бедро и нижнюю часть брюшины, немного зацепив кишечник, четыре осколка застряли в руке, слегка, вскользь задело щеку. И только камнем либо балкой ей очень сильно пробило голову. Пожалуй, это самая серьезная рана из тех, что она получила.

Федор молчал. Он не отводил взгляда от врача, поражаясь силе характера этой девочки. И он понимал: да, Тамара вполне была способна попытаться поднять людей в бой. Это она могла… И, слушая о ее ранах, понимал: он сделает все, что будет в его силах, лишь бы она поправилась. И он будет бороться до последнего, но заберет Тамару. Он костьми ляжет, но не позволит сдать девочку в приют.

— Катюшка потеряла много крови, у нее начался перитонит… И снова повезло, что девочку на самолете доставили в эвакогоспиталь. Она была прооперирована вовремя. Врачи совершили чудо, достав пулю из позвоночника и не повредив спинной мозг. Они смогли сохранить позвонок, жестко зафиксировав его при помощи спиц и уложив девочку на вытяжку лицом вниз. Кроме того, они мастерски провели первую и самую важную операцию на головном мозге. Именно серия первых и самых срочных операций спасла ей жизнь, — полковник вновь замолчал, продолжая изучать то ли горизонт, то ли собственное отражение в потемневшем окне.

Федор, не дождавшись продолжения, заерзал на стуле. Доктор, вздрогнув, обернулся. Коротко глянув на мужчину, он прошел к своему столу и, резким движением отодвинув стул, уселся, сложив руки на столешнице в замок.

— Сергей Михайлович Ходин, наш нейрохирург, провел девочке еще три операции на мозге, две из них очень рискованных, — голос его снова стал официален, резок и сух. — Теперь Катюша понимает, что происходит вокруг нее, в состоянии отвечать на вопросы «да» или «нет» глазами, чувствует конечности, а это значит, что она не парализована. Рану на лице зашивать не стали, чтобы не изуродовать девочке лицо. Да, шрам останется гораздо большим, чем при зашитой ране, но зато лицо не будет перекошено из-за стянутой кожи. Сейчас он выглядит страшно — из-за того, что Катюшка очень долго пролежала лицом вниз, рана воспалилась, кожа прела под повязками, а сказать о том, что ей больно, она не могла. В результате рана загноилась, повредились более глубокие ткани. Но выбирая между параличом и раной на лице… Выбора просто не было. Со временем шрам побелеет, станет менее заметен… — Максим Петрович задумался, перебирая пальцами, и, вздохнув, продолжил: — Бедро мы максимально возможно восстановили. Возможно, понадобится еще одна операция, а возможно, и нет. Посмотрим. В любом случае ей потребуется длительная и серьезная реабилитация. Проблема в другом. Катюшка потеряла память. Она не помнит ничего. Абсолютно. Она сейчас как младенец. Ее придется заново учить двигаться, есть, разговаривать, ходить… Сергей Михайлович считает, что где-то в подсознании у нее остались воспоминания… И, возможно, когда-нибудь она вспомнит… В пользу его теории говорит и то, что Катюша видит сны. Плохие сны. Она кричит ночами, просыпается испуганная, в холодном поту. Поэтому ночью возле нее обязательно дежурят медсестры, чтобы успеть разбудить девочку, когда ей начинает сниться что-то плохое.

— Нам нужно будет приезжать к вам на лечение и операцию? — внимательно слушавший доктора Федор был готов на все.

— Где вы живете? — поднял на него глаза доктор.

— В Куйбышеве, — отозвался мужчина.

— Там прекрасный клинический госпиталь. Руководит им полковник Александр Иванович Козлов. Он замечательнейший специалист, лекарь от Бога. Он, сам не мыслящий себя без медицины, без того, чтобы лечить людей, смог собрать вокруг себя таких же буквально больных своим делом людей. Прекрасных специалистов. Там один Мишин чего стоит… — снова задумавшись, медленно проговорил Максим Петрович. — Странно, что вам там такой протез негодящий выдали…

— Да я туда и не обращался… — склонив голову, проворчал Федор. — Чего людей зазря беспокоить? Им и без меня работы хватает. А меня подлечили в эвакогоспитале, там же и протез выдали, да домой отправили. Ну и чего мне людей беспокоить зазря? Раны подживают, протез имеется… Я и не ходил никуда. Дома сапожничать потихоньку пытался…

— С вашей-то рукой? — удивился врач.

— Дак я колодку мне вырезать попросил, навроде ноги… Вот одеваю на нее обувку, ногами али рукой зажимаю, где надо, а здоровой рукой чиню, — пожал плечами Федор. — Ничего, научился. Семью кормить как-то надо… А тут хоть маленько, а все ж приработок. Не одной же Лене рваться… Я и ножи точить приспособился, и примусы помаленьку починяю, радево опять же… Да мало ли чего бабам починить снадобится? Вот я помаленьку и делаю.

— Через несколько дней прилетит самолет с лекарствами, инструментом и оборудованием. Обратным рейсом он отправится в Москву с несколькими ранеными на борту. Я попрошу, чтобы Катюшу… Тамару доставили в Куйбышев этим же рейсом. А пока ее будут готовить к транспортировке, вы будете учиться ухаживать за девочкой, — задумчиво проговорил Максим Петрович. — Научитесь делать массаж, выучите все необходимые упражнения, расписание приема лекарств и необходимых процедур. Сразу по приезду отправитесь в госпиталь к Козлову Александру Ивановичу и передадите ему от меня письмо и все медицинские документы на …Тамару, — доктор споткнулся на непривычном для него имени. — Он будет следить за ее восстановлением.

— Спасибо, Максим Петрович… — задохнулся Федор, когда до него дошло, что сказал врач. — Спасибо вам большое! А я думал, как мы добираться домой станем…

— Вы что, думали, я отпущу девочку в таком состоянии вот так, просто выставив ее за ворота? Вы… вы в своем уме? — аж приподнялся возмущенный и оскорбленный до глубины души полковник. — А ну вон из моего кабинета! Отправляйтесь к дочери и учитесь делать массаж ребенку! — побелев от ярости, буквально прошипел доктор.

Мужчину пулей вынесло из кабинета.

Спустя неделю Федора с Тамарой доставили в эвакогоспиталь 3999 в Куйбышеве. Там ее уже ждали — полковник созвонился со своим коллегой и рассказал ему о девочке. Еще два месяца Тамара провела в том госпитале, после чего ее выписали домой под личное наблюдение Александра Ивановича.

Елена, боявшаяся, что девочка воспримет в штыки предложение Федора забрать ее в семью, увидев Тамару и услышав от мужа, каким образом та получила ранение, проплакала всю ночь, после чего, предварительно поговорив со своей дочерью, отвела Надю знакомиться с сестрой.

Вопреки опасениям родителей, Надюшка обрадовалась тому, что у нее появится сестра, причем сразу большая, аж на целый год старше нее. А уж то, что ее новая сестра еще и воевала, была разведчицей, и ее ранили, когда она подняла много солдат в атаку и вообще, она настоящий герой, вообще привело девочку в полный восторг. То, что сама Тамара ничего не могла ей рассказать, ее не смущало — рассказов родителей вполне хватило, а недостающие подробности добавила буйная детская фантазия. Тамара мгновенно стала для Надежды кумиром и образцом для подражания. И то, что сейчас сестра была очень больна, ничуть не мешало девочке часами просиживать возле нее, держа ее за руку и читая ей книги либо рассказывая все, что бы ни пришло в голову.

Федор и Елена первый год буквально не отходили от Тамары, выхаживая ее. Когда девочка начала пытаться двигаться, Федор мастерил всевозможные приспособления, чтобы она могла тренироваться, никого не дожидаясь. Часто Надя и Тамара даже соревновались, кто из них сможет больше раз поднять руку или сесть из лежачего положения… И когда Тамара пыталась сдаться, Надя ее подбадривала, поддразнивала и буквально заставляла двигаться снова и снова, в нетерпеливом ожидании момента, когда та наконец сможет пойти с ней в школу.

Спустя два года Тамара благодаря титаническим усилиям и самопожертвованию своей новой семьи смогла встать на ноги. Надю теперь было не угомонить. Она не отходила от сестры, каждую свободную минуту заставляя ее заниматься, лишь бы та смогла наконец выйти во двор. Ребенок, она не желала признавать, что Тамара слаба, что ей сложно… И жалеть сестру так, как ее жалели взрослые, девочка не собиралась. Поэтому именно благодаря задору и активности Нади Тамара делала грандиозные успехи.

В сорок седьмом она уже уверенно ходила с тростью и пусть пока еще с трудом, не всегда четко выговаривая слова, разговаривала. Федор договорился в школе с учительницей, и девушка заново училась читать и писать. Надя, всюду ходившая за сестрой хвостиком, наплевав на собственные каникулы, ходила на занятия вместе с ней. И горе было тому, кто посмеет хотя бы косо взглянуть в сторону Тамары.

Мишка, показав Егорову и Тамару, убрал руку и терпеливо ждал, пока полковник вынырнет из воспоминаний и переварит увиденное. Мужчина долго смотрел на серебрившуюся в лунном свете воду, снова и снова прокручивая в голове то, что показал ему приемный сын.

— Ты мог бы полностью вылечить ее… Я знаю, на что ты способен, — помолчав, горько и тихо проговорил Павел Константинович. — Неужели лучше, чтобы она вот так мучилась? — поднял он глаза на Мишку.

— Я не знаю, смог бы я вылечить ее или нет, — так же тихо и задумчиво отозвался Мишка. — Мои возможности не безграничны, Павел Константинович. Но то, что я бы сломал ее жизнь, ворвавшись в нее — это абсолютно точно.

Егоров снова надолго замолчал, покусывая травинку.

— Пойдем домой, Миша… — хрипло произнес он, поднимаясь. — Пора на сенокос собираться. Рассвет скоро…

Мишка поднялся вслед за отцом.

Домой возвращались в тягостном молчании. Каждому было о чем подумать. Этот разговор тяжело дался обоим.

Мишка впервые возражал Егорову, отстаивая свое мнение, и впервые он принимал очень серьезное решение, полагаясь только на свое понимание ситуации, беря на себя ответственность за судьбу человека. И не просто человека, а очень дорогого для него человека. Решение, давшееся ему весьма и весьма не просто.

Егорову же предстояло понять, что его воспитанник повзрослел, и принять его правоту. Павлу Константиновичу необходимо было переступить через собственную обиду и, наступив себе на горло, признать, что мальчик прав, и иногда лучше отойти в сторону и не вмешиваться, чтобы не разрушить хрупкое счастье другого человека. И сейчас, шагая рядом с Мишкой, он вспомнил слова своей жены: «Отпусти его, Паша. Он взрослый, умный мальчик. Отпусти…»