Колдун 2

Глава 16

Через день Петр шумно ворвался в цех, стремительно пересекая его, по пути отмахиваясь от буквально виснувшего на нем Михалыча словно от назойливой мухи.

— Отвали, паскуда, — в очередной раз отводя крутившегося возле него юлой бригадира, рычал он, выискивая налитыми кровью бешеными глазами Мишку. — Сгинь, сказал!

Отыскав взглядом парня, он, в очередной раз оттолкнув дергавшего его за рукав в бессильной попытке обратить на себя внимание бригадира, устремился к нему и, сходу ухватив за шиворот, развернул лицом к себе, прижав спиной к станку и хватая того за грудки.

— Да что ж ты творишь, ирод? — запричитал Михалыч, тщетно пытаясь оттолкнуть Петра от Мишки. — Зашибешь же парня! Отвечать я стану?

— Врал мне в больнице тогда? Аль нет? — разъяренным носорогом прохрипел мужчина, крепче стискивая робу в кулаках, так, что крепкая ткань предательски затрещала. — Отвечай! — встряхнул он парня.

— Ни разу не врал, — прямо глядя в красные, полубезумные глаза мужчины, спокойно ответил Мишка. — Не место здесь для разговора. Хошь, пойдем побеседуем, — и, выглянув из-за плеча мужчины, улыбнулся бригадиру: — Михалыч, все в порядке. Дело у нас. Ступай вон ребят успокой.

Петр, еще бесконечную минуту не отводивший бешеного взгляда от светлых спокойных глаз парня, кивнул и медленно разжал кулаки, пригладив топорщившуюся смятую робу у него на груди.

— Пошли побеседуем, — хрипло отозвался он и, не обращая никакого внимания на собиравшихся вокруг них встревоженных рабочих, подтолкнул Мишку вперед себя по направлению к выходу из цеха.

Михалыч снова подскочил к ним, уцепившись уже за Мишку.

— Куды собрался-то, ась? А работать кто станет, ась? У тебя время рабочее! Вот опосля работы и дела станут, а тута ты работать пришел! — оттягивая ему рукав, затараторил Михалыч. — Неча никуды ходить, работай вставай! А с этим, — махнул он головой в сторону Петра, — мы ща разберемся…

— Михалыч, да отстань ты уже! — выдернул свою руку из хватки бригадира Мишка. — Сказано тебе: дело у нас! Обед у меня, ясно? Отвали! Пообедаю с товарищем и вернусь! — и, сам ухватив Петра за рукав, потащил его к выходу из цеха.

Зайдя в душевую, парень оперся пятой точкой на подоконник и кивнул Петру на стоявшую подле высокую лавку:

— Садись, неча ноги гробить.

— Не врал, значит? — глядя исподлобья на Мишку, прохрипел Петр.

— Ни разу, — спокойно ответил ему Мишка. — Жив твой сын. Точно жив. Слабенький он, но живой.

— Где он? — снова бросаясь к парню раненым быком, прорычал Петр. — Где Костик?

— Пусти, — твердо взглянув в налитые кровью глаза, спокойно ответил Мишка, кладя поверх рук Петра свои ладони и посылая ему волну спокойствия. — Так разговора не будет.

Петр, постояв еще немного, чуть кивнул, выпустил парня и тяжело опустился на лавку, обхватив голову руками.

— Где Костик? — глухо донеслось до Мишки. — Он точно жив? Ты видел его? Как ты узнал, что он мой сын?

— Я не видел мальчика, и не знаю, где он, — спокойно ответил ему Мишка. — Я лишь могу сказать, жив он или нет. Когда ты до меня дотронулся, я увидел его нить… Не знаю, как объяснить… Нить есть, слабенькая, но есть. А значит, мальчик жив.

— А остальные? Олеся, девочки, Алеша? — с надеждой поднял на него глаза Петр.

Мишка в ответ лишь головой покачал.

— Мне жаль… Но их больше нет, — тихо проговорил он.

— А может… Может, ты плохо смотрел, а? — вдруг поднял большую голову Петр. — Как ты это делаешь? Рука тебе нужна? На! — протянул он Мишке свою руку ладонью вверх и взглянул на него умоляющим взглядом. — Смотри! Сколько надо смотри! Хоть вовсе ее отрежь, тока скажи мне, где они? Где их искать?

Мишка, посмотрев на Петра долгим взглядом, вздохнул и взял протянутую ему руку. Еще раз проверив всех детей и жену мужчины, убедился, что все мертвы, кроме самого младшего. Подцепив образ мальчишки, он попытался почувствовать, хотя бы в какой стороне он находится. По мере того, как он погружался все глубже и глубже, его начинало тянуть в одну и ту же сторону, сколько бы раз он ни пытался изменить свое положение. Для проверки он отходил от Петра в разные стороны, но направление, в котором его тянуло, не менялось.

— Мне карта нужна… — почти прошептал Мишка, глядя темными глазами на Петра. — Костик в том направлении… — махнул он рукой в ту сторону, куда его тянуло. — Я не пробовал так искать, но вдруг получится?

— Карта? Зачем? — удивился мужчина.

— А ты что думаешь, я тебе ходящий справочник, что ли? — возмутился парень. — Или всю страну до кочки знаю?

— Найду я тебе карту… — прохрипел Петр. — Но ежели соврал ты… сам закапывайся, и поскорее, — с угрозой посмотрев на парня, поднялся на ноги и, не прощаясь, пошкандыбал прочь.

Вернувшись в цех, Мишка все пытался понять, куда его тянет. Прикинул направление. Получалось, что тянет куда-то в сторону Воронежа или Сталинграда… Но только дальше, гораздо дальше… А вот куда — этого он понять никак не мог.

Задумался Мишка настолько глубоко, что даже не услышал, как к нему подошел Михалыч. От похлопывания по плечу парень аж подпрыгнул.

— Слышь, паря… Чего этому-то… — бригадир неопределенно махнул головой в сторону выхода из цеха, — надо-то было, ась?

— Уф, Михалыч… Ты меня когда-нибудь заикой оставишь, — узрев перед собой бригадира, схватился Мишка за грудь. — Ты чего подкрадываешься-то?

— А ты чегой-то пуганый-то такой сделался, ась? Нешто ирод энтот тебя так напугал? Дак ты тока скажи, мы с робятами его того… этого… сами так напугаем, что он и дорогу сюды позабудет напрочь, — бригадир снизу вверх беспокойно заглядывал в глаза парню. — Обидел он тебя? Ты тока скажи, дак мы быстренько…

— Ты про Петра? — нахмурился Мишка. — А чего это он вдруг иродом-то сделался? То первым мастером в цеху был, в пример ты его всем ставил, а тут вдруг иродом стал? С чего бы?

— Дык… Ты ж его видел! — возмутился Михалыч, всплеснув руками. — Да разве ж энто человек таперя? Нет, паря, ты от него подальше держися, не быть добру с им-то рядом… Пропащий он человек таперя, паря, вовсе пропащий…

— По-твоему выходит, что ежели человек заболел, ежели проблема у него, так он уж и пропал вовсе? — склонив голову и сверля бригадира тяжелым взглядом, вкрадчиво заговорил Мишка. — А помочь человеку ты не пробовал, а, Михалыч? Или узнать, что у него на душе и в жизни происходит? Нет? Конечно, а зачем такие сложности? Это же разговорить человека надо, потом помочь ему попытаться, потом еще и переживать за него… Гораздо проще заклеймить его иродом и вычеркнуть из своей насквозь благополучной жизни, так? — махнув рукой, парень отвернулся от бригадира обратно к станку. — Не хочу я с тобой после того разговаривать. Ступай себе откуда пришел.

— Да ты хоть знаешь, чего он сотворил-то?! — аж задохнулся от возмущения бригадир. — Это что, скажи мне! Это нормальный человек?

— А ты хоть знаешь, из-за чего? — резко развернувшись, вызверился на него Мишка. — Ты навестил его хоть раз? Или подошел, спросил, чего с ним? Может, случилось чего у человека? Нет, зачем?! Мы сразу его заклеймим! И с глаз долой, чтоб нежную душу не тревожил!

— А ты что же, предлагаешь обратно его что ли взять? Он же психованный! — взмахнул руками Михалыч, выпучив на Мишку глаза. — Ты ж сам пострадал из-за него!

— Я? — округлил глаза Мишка. — Ну-ка расскажи мне, Михалыч, когда это я пострадал? С чего ты взял-то?

— А то нет… — пробурчал бригадир, съеживаясь и отступая на шаг. — А чегой-то он тебя куды-то волочил? — вспомнив про Мишкину «прогулку» с Петром, он снова перешел в наступление. — Нешто хочешь, чтоб он сызнова рядом с тобой работал?

— Хочу! — кивнул Мишка. — Такого человека еще поискать! А проблемы его мы решим. Попытаемся хотя бы. А о чем мы с ним беседовали, то тебе ни к чему знать. Возвертай Петра обратно! Слышь, Михалыч, чего хочешь делай, но Петька завтрева вон там стоять должен, понял?

— А чегой-то ты энто тут раскомандовался-то, ась? — прищурился на него бригадир, отступая. — Чего раскомандовался-то?

— А не вернешь завтра Петра, так я к начальнику цеха пойду! — делая шаг навстречу Михалычу и вытирая руки ветошью, стал угрожающе надвигаться на него Мишка. — И расскажу ему, как ты лучшего мастера цеха с работы выживаешь! Не по нраву тебе Петр? А мне вот по нраву! И мастера, ему равного, я тут еще не видал!

— Чегой-то ты разорался-то? — отступая спиной вперед, замахал на него руками Михалыч. — Чего орешь, точно режут тебя? Сдался тебе тот Петька! Нету его — и не надоть! И без него справимся!

— Я тоже думаю, что Петра вернуть нужно, — раздался сбоку от Михалыча еще один голос. Бригадир, повернув голову, встретился с насупленным взглядом молодого парня, Димки, работавшего неподалеку от Мишки и подошедшего посмотреть, чего бригадир к соседу прицепился. — Хоть и тяжелый он человек, да мастер и впрямь годный. Возвертай его обратно, Михалыч!

— Про Петьку что ль разговор-то? — встрял еще один любопытный, Гришка, работавший неподалеку. — Конечно, вернуть надобно его. Уж больно мужик рукастый. А ты чего, уволить что ль его удумал, дятел? Я тебе ща уволю!

— Кого уволить? Чего вы тут разорались-то? — подошел и старожил цеха, дед Степан, вытиравший руки ветошью.

— Дак этот дятел Петьку уволить захотел! — возмущенно взмахнул руками Гришка.

— Энто какого Петьку? — нахмурился дед Степан.

— А энто вот евойного соседа, высокого такого, на деревяшке который, — размахивая руками, будто рисуя в воздухе Петра, кричал Гришка, стараясь переорать звук работавших станков, чтобы все собиравшиеся вокруг них рабочие слышали. — Вот Миха и заступился за него!

— А! Бирюка, что ль? — пожевав губами, уточнил дед. Получив в ответ согласный кивок, покачал головой. — Не дело ты задумал, Георгий, не дело. Петьку-то я сам учил. Голова у него дюже хорошо работает, да и руки золотые. И работы он не боится. Возвертай парня взад… А я и гляжу — не видать Петра чегой-то… Думал, в отпуске он, а тута вон чё деется-то…

Рабочие, обступившие бригадира плотным кругом, загалдели и возмущенно замахали руками на него. Михалыч пытался что-то им объяснить, рассказать… Куда там! Ему рта раскрыть не дали, требуя немедленного возвращения мастера в цех. Наконец, махнув рукой, Михалыч, расталкивая рабочих, выбрался из плотного кольца и едва не бегом бросился из цеха. Погалдев еще минут пять, мужики дружной кучкой направились к курилке, обкурить новость и выработать план действий по возвращению Петра на работу.

Вечером, выходя одним из последних с завода — опять проваландался сколько времени, а норму никто не отменял — Мишка увидел собравшуюся чуть в стороне от проходной толпу галдящих и размахивавших руками мужиков. Не желая встревать в очередное приключение, он тихонько, вдоль стены, отчаянно желая с ней слиться в единое целое, скользнул в противоположную от продолжавшей увеличиваться толпы в сторону.

— Миха! Мишка! — раздалось хриплое вослед. — А ну стой!

— Ну стою, — вздохнув, пробурчал парень, исподлобья глядя на пробиравшегося сквозь толпу словно ледокол через льдины Петра, раздраженно стряхивавшего с рук цеплявшихся за него сотоварищей и что-то бережно прижимавшего к груди.

— Да пошли вы все! С бригадиром вон разговаривайте, он у вас голова! — раздраженно прохрипел-прокричал он, последним усилием выбираясь из толпы и хромая в Мишкину сторону. — На тебе карту… — пытаясь отдышаться от быстрой ходьбы, сунул он Мишке в руки свернутую в несколько раз карту.

— Климов! Петр, погоди! — донеслось от толпы, и от нее отделился незнакомый Мишке мужчина в твидовом пиджаке, видимо, с управления.

— А ну пошли отсюдова… — хватая Мишку под локоть, словно лось ломанулся вперед Петр. — Быстро, быстро! А то от него нескоро отвяжемся…

Ошалевший от такой прыти Мишка прибавил шаг. Но разве на протезе убежишь от здорового человека?

— Да погоди ж ты! — схватил сзади Петра за руку отдувавшийся от быстрого шага, порой переходившего в рысь, мужчина.

— Да чего тебе надо-то от меня? — прохрипел Петр, оборачиваясь.

— Ты скажи… Завтра выйдешь на работу? — отдуваясь, с трудом проговорил «пиджак».

— Во привязался-то… — проворчал Петр. — Твой бригадир давеча сказал, что неча мне боле на заводе делать, и адрес указал, куда мне топать. Комнату освободить попросил. Вежливо. Почти. Чего теперь ты от меня-то хочешь?

— Не надо… комнату… — пропыхтел «пиджак». — Живи. Только завтра выйди, не то меня цеховики порвут…

— Да выйду я, выйду, — отмахнулся от него Петр, снова хватая Мишку под руку мертвой хваткой и устремляясь вперед, — тока отвали!

Ошалевший «пиджак», явно не привыкший, чтобы с ним так разговаривали, открыв рот, посмотрел им вслед и, вздохнув, оглянулся на толпу возле проходной. Судя по всему, там про него явно забыли. Посмотрев на начинавших потихоньку разбредаться рабочих, он махнул рукой и поплелся в сторону трамвайной остановки.

До общаги добрались неожиданно быстро.

— К тебе или ко мне? — вопросительно взглянул Петр на юнца, заронившего в его сердце надежду.

— Как хочешь, — пожал плечами Мишка. — Мне все равно. Пошли ко мне.

Коротко кивнув, Петр подтолкнул парня вперед, чтобы показывал дорогу. Едва за ними хлопнула входная дверь секции, отсекая шум с улицы, как сверху стала слышна непонятная возня, глухие удары и женские взвизги, перемешанные с женскими же голосами.

— Что это? — приостановился Петр, взявшись за перила и прислушиваясь.

— Да что ж такое-то! — тоже прислушавшись, Мишка рванул вверх по лестнице.

Повозившись ключом в замочной скважине, он рванул входную дверь на себя и уставился на происходящее. Подоспевший Петр, чуть отодвинув Мишку в сторону, слегка присвистнул.

— И часто у вас тут бои без правил устраивают? — улыбаясь во все тридцать два зуба, прохрипел он.

Мишка в ответ только вздохнул и, обойдя по стеночке двух упоенно мутузивших друг друга девок, тяжело пыхтевших, старательно и, надо сказать, не без успеха (судя по валявшимся вокруг них целым прядям) выдиравших друг у друга патлы, подошел к стоявшим со сложенными на груди руками и скучающими выражениями на лицах Вере и Зинаиде. Другие соседи, улыбаясь и похихикивая, выглядывали из дверей.

— Вер, а чего это? — кивнул он на девок.

— О, женишок явился, — усмехнулась женщина. — Ну любуйся. Тебя делят, — вздохнув, она снова перевела взгляд на сцепившихся «невест».

— Вер, может, разнимем уже этих драных кошек? — повернула к ней голову Зина. — Хватит с них уже.

— Много чести! — отозвалась Вера и, нагнувшись, взяла стоявшее между ними ведро.

Мишка и глазом моргнуть не успел, как Вера окатила водой несчастных девок. От неожиданности те взвизгнули, дернулись, выпустили волосы соперницы и, поскользнувшись на мокром полу, грохнулись друг на друга.

Из приоткрытых дверей раздался сдавленный хохот, по лицам женщин скользнули кривые улыбки. Девицы попытались что-то вякнуть, но Вера моментально закрыла им рот:

— Замолчали обе, позорище! Развели тут… Заняться нечем? Вот вам занятие — убрать всю воду, коридор вымыть, чтоб блестел, как у кота яйца. Да, и кухню с ванной и туалетом тоже прихватите. И будете драить их всю неделю, чтоб дурь из голов повыветрилась маленько. И не дай Бог я найду хоть пятнышко! Невесты, мать вашу… — презрительно выдала Вера и, толкнув ногой ведро в сторону мокрых девок, засунула руки в карманы и, развернувшись, направилась в сторону кухни. Зина, ухмыльнувшись и повторив ее жест, столь же неспешно поплыла следом.

Посмотрев вослед грозным теткам совершенно офигевшим взглядом, «жених» перевел его на встававших и всхлипывавших «мокрых кошек». Вздохнув, он грустно усмехнулся и, взъерошив себе волосы, вернулся к широко улыбавшемуся возле дверей Петру.

— Хорош лыбиться… — проворчал он. — Пошли в комнату.

— Ну пошли… жених, — хмыкнул Петр, растянув в широкой улыбке губы и осторожно, стараясь как можно меньше наступать в разлитую воду, шагнул за Мишкой.

Разложив карту на столе и ухватив за руку Петра, Мишка попытался определить, куда его тянет. Он долго крутился вокруг стола, то выпуская руку мужчины, то снова в нее вцепляясь. Наконец, образ мальчонки настолько закрепился у него в голове, что надобность прикасаться к Петру отпала совершенно, и тот, усевшись на кровать, наблюдал, как Мишка крутится вокруг карты, подходя к ней и так, и этак, крутя ту на столе, сверяясь со своей вытянутой рукой.

— Бубен тоже притащить? — хмуро поинтересовался он спустя час Мишкиных метаний.

— Чего? — поднял на него потемневший рассеянный взгляд парень. — Какой бубен? — непонимающе нахмурился он.

— Круглый, — хмыкнул Петр. — Что ты возле той карты пляски устроил? Тока бубна и не хватает… — пробурчал он.

— Да я понять пытаюсь, куда меня тянет… — задумчиво проговорил Мишка, не обращая внимания на шпильку мужчины. — Я ж не делал так никогда… Костик в той стороне, — махнул он рукой, указывая направление. — А вот как это к карте привязать и понять, где он именно… — парень задумчиво почесал затылок и снова уткнулся в карту.

Петр, поднявшись, тоже склонился над столом.

— Куда, говоришь, тянет? — переспросил он.

Мишка снова вытянул руку в нужном направлении.

— А ну закрой глаза, — прищурился мужчина.

Дождавшись, пока ничего не понимавший парень зажмурит глаза, он покрутил его и остановил спиной к столу.

— Глаза не открывай, — мрачно предупредил он. — Где, говоришь, Костик?

Мишка, вздохнув, указал то же направление.

— Не врешь, значит… — задумчиво потер лоб Петр.

— Ты охренел? — Мишкины брови от удивления взлетели вверх. — Я тут с тобой что, в бирюльки играю? — обиделся он.

— Не понимаю я, — проворчал мужчина. — И не верю… А хочется. Потом дуться будешь, давай вместе подумаем. Значит, там Костик, говоришь?

Мишка мрачно кивнул.

Спустя еще полчаса мужчины вместе пришли к мнению, что мальчик находится где-то в районе Белоруссии или Польши.

— Там концлагеря были… И много, — тихо проговорил Мишка. — Один мы освобождали… — передернулся он от воспоминаний.

— Ты думаешь… — так и не закончил фразу Петр. — Хотя…

— Мне кажется, да. А как иначе он мог оказаться в той стороне? Родственников же там нет, друзей, к кому жена могла поехать? — задумчиво сдвинув брови, рассуждал парень. — Значит, остается плен…

— Тот лагерь, что вы освобождали… Куда потом людей дели? — скрипнув зубами, прохрипел Петр.

— Не знаю, — покачал головой парень. — Мы их в бараках так и оставили, ими медики занялись. Нам товарищ полковник строго-настрого запретил людей кормить. Даже крошку хлеба дать нельзя было — умрут, — вспоминал Мишка. — Это страшно было, Петь… Очень страшно. Нас карманы выворачивать заставляли, чтобы ничего не взяли с собой, даже детям. А они голодные все, избитые, измученные. Я сахар пронес… Раскрошил и в пилотку спрятал. Девочка там одна была. Лет семь, наверное. Может, конечно, и больше, не знаю… Глаза у нее были такие… как звездочки. Карие. Но не темные, привычные, а светлые-светлые, черным ободком обведенные. Я таких глаз не видел никогда. Сама худющая как скелет, щеки ввалились, волосы грязные, в струпьях все, живот вздувшийся выпирает… А глаза чистые-чистые, лучистые такие, сверкают, искрятся… Вот я ей сахару и принес. Она и съела-то его два кусочка махоньких, а как ее рвать начало… Я это навсегда запомнил, и больше ничего с собой не брал… — Мишка замолчал, задумчиво разглядывая свои крепко стиснутые руки. Словно вспомнив, о чем его спрашивал мужчина, продолжил: — А куда их дели, не знаю. Нас оттуда через три дня перебросили — у людей нервы сдавать начали. Невозможно на это смотреть. Мы сами есть перестали — кусок в горло не лез. Потому там и не держали дивизии подолгу — три дня, неделя максимум — и менялись. Но, думаю, детей по приютам раскидали потом. Сперва-то в госпитали, наверное, а потом по приютам… Не знаю.

Петр молчал. Сидел на кровати понурившись, и молчал. Долго. Потом поднял голову.

— Мих, а как я его узнаю-то? — с трудом сглотнув, уставился он на Мишку. — Ему же чуть больше годика было в сорок первом… А сейчас уже семь исполнилось. Он-то меня и не помнит небось…

— Может, по имени и фамилии получится? — с надеждой спросил Мишка. — Тебе в любом случае сперва запросы отправлять надо. И на жену, и на всех детей… Их не найдут, однозначно, но вдруг ниточка появится? Где найдется хоть кто-то, туда уже и стучаться, и дальше искать оттуда уже. Петь, вдруг мы ошиблись, и они сбежать пытались от оккупации? Мы же не знаем, что было…

— Да… Надо адреса все найти, куда писать. Я завтра в военкомат схожу и в госпиталь, поспрашиваю, может, узнаю чего… Миш, точно в том направлении искать? — взглянул он тяжелым взглядом исподлобья.

— В направлении — точно, а вот за дальность не поручусь… — отозвался задумчиво парень. — Я еще попытаюсь. Оставь мне карту. Вдруг что поточнее получится?

— Лады. Забирай. Она мне без надобности, — хлопнув себя по колену, поднялся Петр. — Пойду я.

— Завтра увидимся, — поднялся и Мишка, протянув Петру руку.

— Кстати… А та женщина, что девок из ведра окатила… Она всегда такая? — задержав в руке Мишкину руку, безразлично поинтересовался Петр.

— Вера-то? — усмехнулся Мишка. — Вера у нас строгая, но справедливая. И гордая. Досталось ей… И мальчонке ее тоже, — вздохнул парень.

— Угу… — кивнул Петр и, развернувшись, вышел за дверь.