Колесница Солнца. Восемь тетрадей индийской классической лирики в переводах С Северцева

Что ты дрожишь? В неведенье, в тревоге

метаться душу вынудил — зачем?

Пей имя Рамы — сладкий сок духовный,

лишь он один дарует счастье всем.

Ты вере предпочел земные блага,

но этих благ в тот мир не захватил.

Заблудший брат! Ты в руки взял секиру

и сам себе колени подрубил.

К чему рыдать над опочившим сантом?

Ведь он отправился к себе домой.

Уж лучше плакать о злосчастном шакте,

что продается в лавочке любой.[38]

Ветшают наши лодки,[39] прохудились

и многие исчезли в глубине:

Те, что полегче были, — переплыли,

что были перегружены — на дне.

В костре пылают кости, как дрова,

и волосы дымятся, как трава.

Глядит Кабир, как бренный мир сгорает,

и от печали никнет голова.

Не возносись, скелет, покрытый кожей:

сегодня гордо ты сидишь в седле,

Под балдахином, с пышной свитой едешь,

не видишь ямы, вырытой в земле.

Не возносись! Презрительно смеяться

ни над одним из бедняков не смей.

Твоя ладья плывет сегодня гордо,

а знаешь ли, что завтра станет с ней?

Вот бегает олень, голодный, тощий,

зеленым брегом — среди трав густых.

Олень — один, стрелков в засаде — сотни,

да разве убежать, спастись от них?[40]

Тесны врата спасенья — не протиснешь

и малого горчичного зерна,

Как в них войдешь, когда наш дух безумней

взбешенного от похоти слона.

Хотел бы умереть я у порога

того, кому весь мир принадлежит.

Пусть спросит он, благословенный Хари:

«Кто это у дверей моих лежит?»

Тонул я — но волною милосердья

был вынесен, спасен от жадных волн.

Увидел я, что челн мой слишком ветхий,

и поспешил покинуть этот челн.

Творца я чту и славлю, ибо знаю:

Вселенная наполнена им вся!

А кто не чтит святое имя Хари,

напрасно в этом мире родился.

Пусть рот песком забьет тому, кто людям

советами пустыми надоел:

Лишь за чужим следит он урожаем,

а свой запас уже давно проел.

Тебя я буду славить языком,

ушами слушать, созерцать глазами,

А ты в обитель сердца моего

стань лотосоподобными стопами.

Что делаешь ты, спящий?[41] Пробудись,

чтоб грудь в тоске и страхе возопила!

Да разве может спать спокойно тот,

чье настоящее жилье — могила?

Беспечно жил, не чтил владыку Раму,

а тут и старость подошла ко мне.

Что вытащить успеешь из жилища,

когда все выходы уже в огне?

Деревья вновь усеяны плодами,

на ветках манго спелые висят,

Хозяина дождутся, если только

до той поры их черви не съедят.

Высок дворец, в нем гурии и злато,

а на вершине башни вьется флаг.

Но нищенство, что прославляет Раму,

насколько выше этих бренных благ!

Видал я странное: алмаз[42] бесценный

был выставлен в лавчонке напоказ,

Но не нашлось ценителя — и вскоре

на каури обменен был алмаз.

Вослед за пандитами степью пыльной

народ толпой покорною бредет,

И лишь Кабир взбирается упорно

крутой тропой, что к Раме приведет.

Кому ничто не ведомо о Раме,

тот словно пребывает в сладком сне.

Я ж стал искать его — и в полной мере

тоска разлуки с ним досталась мне.

Что, муэдзин, на минарет ты лезешь?

Бог — не глухой, он слышит всех людей.

Того, кому ты крики посылаешь,

ищи не в небе, а в душе своей.

Стрелу в меня пустил[43] отважный гуру,

святой герой, не знающий обмана,

Вошла в меня стрела, упал я наземь,

и в сердце жаркая открылась рана.

Пошел я в хадж — Каабе поклониться,

сам бог мне повстречался по пути,

Спросил он гневно: «По чьему приказу

посмел ты с места своего уйти?»

Кто славит Хари, счастлив в этом мире:

чем зря метаться из конца в конец,

Сидит спокойно там, куда с рожденья

его премудрый поместил Творец.

Твой рот — кошель, в нем жемчуг — имя Рамы,

лишь перед знатоком его открой.

Коль покупатель мудр, не постоит он

за самою высокою ценой.

Господь — как сахар, по песку рассыпанный,

не выбрать хоботом, не взять рукой.

Кабир поет: «Мой гуру так советует:

стань муравьем — и сахар съешь святой».

Зреть хочешь Раму? Тело обезглавив

и сделав голову свою мячом,

Начни игру, впади в такую радость,

чтоб все, что будет, стало нипочем!

Рахим говорит: — Путь любви нелегок,

божественный слишком горяч огонь.

Попробуй-ка устремиться в пламя,

если из воска слеплен твой конь!

Рахим говорит: — Прославляя великих,

не вздумайте малыми пренебречь:

Как часто игла совершает такое,

чего совершить не сумел бы меч!

Рахим говорит: — Узнав, кто правитель,

люди поспешно несут ему дань,

И лишь у тебя, о Правитель мира,

для всех раскрыта щедрая длань!

Рахим говорит: — Стеная и плача,

любовь к небесному прочь ушла,

И ныне в сердцах людских воцарилась

любовь к земному — источник зла.

Рахим говорит: — Если б кто-то из смертных

стал всемогущим, как сам господь,

Разве с любым бы несчастным считался,

смог бы гордыню свою побороть?

Рахим говорит: — Страшнее костра

тревога, что жжет нашу жизнь земную.

Ведь «чита» — костер — сжигает лишь труп,

а «чинта» — тревога — душу живую.

Рахим говорит: — Терпеливо сноси

невзгоды, что сыплются непрерывно,

Будь стойким, как стойко терпит земля

смену то стужи, то зноя, то ливня.

Рахим говорит: — Сам себя не хвалит

тот, чья душа величья полна, —

Да разве хоть раз говорил алмаз:

мол, мне сто тысяч рупий цена?

Рахим говорит: — Нить любви тонка,

порвешь — не свяжешь нежную нить,

А если и свяжешь, останется узел:

бесследно нить не соединить.

Рахим говорит: — Злой умысел скрыться

умеет под сладким, как амрита, словом.

Так острая щепочка прятаться может

и в чистом сахаре тростниковом.

Рахим говорит: — Змею, скакуна,

жену, раджу, бродягу, оружье,

Пока не случилась большая беда,

сдерживать всеми силами нужно.

Рахим говорит: — Весь мир погибает,

стрелами женских взоров сраженный,

И только у лотосов-ног Всеблагого

спасется бхакт, в покой погруженный.

Рахим говорит: — Лишь в кругу богачей

речь о наживе иль разоренье,

До барышей ли тем беднякам,

что собирают траву да коренья?

Рахим говорит: — Любовь подлеца

на нашей душе оставляет пятна:

Кусает, лижет ли нас собака —

и то и другое не очень приятно.

Рахим говорит: — Сто раз будешь добр,

но душу злодея не сделаешь доброй,

Сто раз будешь кобру поить молоком,

она все равно останется коброй.

Рахим говорит: — Если куплю-продажу

решил совершить, поскорей соверши:

Наш мир — только пристань, и очень скоро

отправится в море корабль души.

Вот кубок золотой — в нем кислое вино,

а вот простой кувшин — в нем амрита святая.

Что выберешь из них? Что для тебя ценней:

тот глиняный кувшин иль чаша золотая?

Чем дальше от тебя уходит солнца диск,

тем дальше тянется и тень твоя прямая.

Чем дальше от тебя Творца лучистый лик,

тем гуще тень твоя — обманчивая Майя.

Как много жадных душ, голодных, ненасытных,

как мало щедрых душ на свете рождено!

Так тысячами ртов земля глотает влагу,

источник же воды — лишь облако одно.

Лишь Рама благостный, как пламя, чист и светел,

а по сравненью с ним все остальное — дым.

Достигнуть святости без Рамы так же трудно,

как на небо залезть по струйкам дождевым.

Как отражение в глубь зеркала проникло?

Куда из зеркала уйдет? Каким путем?

Вот так и мы живем, путей своих не зная,

и лишь Всезрящему известно обо всем.

Вражда, насилие, обман — дорога к бездне,

из всех путей хорош лишь справедливый путь:

Бывает лучше пасть, чем победить в сраженье,

и быть обманутым честней, чем обмануть.

С начальной цифрой я сравню владыку Раму:

все люди без него — пустые, как нули,

А с мудрым Рамою, в мильоны превратившись,

и мы, его нули, величье обрели!

Кто зол, лишь о себе заботится всю жизнь,

кто добр, тот о семье и о друзьях радеет,

А кто велик и свят, безбрежною душой

о всех заботится и всех любить умеет.

Слона превознося, давно охрип шакал,

и, над слоном глумясь, собака выть устала,

Но молча слон идет — он тигра победил,

так слушать станет ли собаку и шакала?

Где амриту добыть? Везде лишь яд да мерзость.

Где правду отыскать? Везде корысть да ложь.

Где лебедя узреть? Везде грачи да совы.

Лишь в чистом Манасе ты лебедя найдешь.

А ну-ка вспомните: в ваш самый тяжкий час

какие пять друзей пришли и помогли вам?

Правдивость, ясный ум, строка святых стихов,

бесстрашие и мысль о Раме справедливом.

Пусть полная луна все звезды соберет

и с блеском снежных гор сольется воедино,

Тьма не отступит прочь — погибнет, сгинет ночь

лишь в золотых лучах дневного властелина.

Безжалостный раджа, что и блудит, и грабит,

и мучит подданных, и топчет их права,

Погибнет! Ведь погиб тиран десятиглавый,[44]

а у земных раджей — одна лишь голова.

Кто славой увенчать решит свое чело

и славу чью-нибудь бессовестно присвоит,

Таким пятном себе запачкает лицо,

что этот черный след вовек уже не смоет.

Стареет щедрый друг — становится скупым,

растет примерный сын — становится дурным.

Увы, причиной зла бывает даже благо —

так жертвенный огонь дает и черный дым.

Любого воспитать и злым, и добрым можно —

так может и добру, и злу служить металл:

К любви зовет ситар железною струною,

железным острием пронзает нас кинжал.

Знай, даже маленькая ссора — не пустяк,

и потушить ее спеши на полдороге.

Бывает: съел огонь лачугу бедняка —

и перекинулся на царские чертоги.

Пусть амритой святой из тучи льется дождь —

камыш не зацветет, плодов не принесет нам.

Пусть мудростью святой жрец делится с глупцом —

не пробудится мысль в мозгу его дремотном.

Есть злыдни и лгуны, в чьих душах грязь и яд,

зато сладка их речь, угодливы их лица, —

Кто сердце чистое не хочет запятнать,

пусть даже тени их коснуться постыдится!

Для каждого из нас привычное приятно:

кто носит грязное, уже не видит пятна,

А для того, кто есть давно привык чеснок,

его зловоние, как манго, ароматно.

Извилистым путем пиявка к нам ползет,

но мысль ее пряма: ей крови бы напиться!

У хитреца не так: он прямо к вам идет,

а мысль извилиста: чем можно поживиться?

Привыкли нужное с почетом мы встречать,

ненужным ставшее — с презрением и злостью.

Пока у нас во рту, как перл, мы ценим зуб,

когда ж он выпадет, считаем жалкой костью.

Завистник, плут, блудник, а с виду ласков, добр

и даже взять тебя согласен под защиту,

Глупцов доверчивых он тянет, как магнит, —

не вздумай доверять подобному магниту!

Как для безгрешного порочность ядовита,

так для порочного безгрешность — словно яд.

Коснется правды лжец, коснется лжи правдивый,

и оба мучатся — как воск, в огне горят!

Пес, увидав слона, хватает кость, бежит,

чтоб лакомство его громадина не съела.

Не знают псы, что слон величествен и мудр

и до объедков их могучему нет дела.

Пусть крокодил, змея, лягушка, черепаха

в пруду купаются — но не в воде их дом.

Как рыба без воды, душа моя погибнет,

о Рама, без тебя — мой чистый водоем!

Листву, цветы раскрыл, росточки напоил —

всех осчастливил дождь из благодатной тучи.

Прочь засуху гоня, виновен ли он в том,

что захлебнется в нем, погибнет куст колючий?

Едва придут дожди, смолкает песнь кукушки,

лишь лягушачья речь болтливая слышна.

Что слышишь в наши дни? Лягушек хор крикливый.

А эта песнь моя — кому она нужна?

Кто в злате и шелках, пьет сладко, жирно ест,

кто в роскоши погряз, бесстыдной, бесполезной,

Тех славят в наши дни как праведных владык, —

мрачнее бездны этот век Железный![45]

Найдется ль человек настолько твердый, чистый,

будь это жрец, мудрец, поэт, отважный воин,

Кто не поддался бы гордыне иль корысти,

пред их соблазнами остался бы спокоен?

Кого не делает бесчестным блеск богатства,

не ослепляет власть, не оглушает гнев?

Где в этом мире тот, кто смог не обезуметь

от жгучих взоров-стрел газелеоких дев?