Колесница Солнца. Восемь тетрадей индийской классической лирики в переводах С Северцева

Твой зов? Опять твой зов?..

………….

Я за день сделал все, что мог,

и разве не закончил в срок

своих дневных трудов?

Уединясь в глуши лесной,

тебе я вновь венок цветной

сплел из певучих строф.

Сперва, прохладен и румян,

сквозь сеть запутанных лиан

рассвет сиял в лесу.

Потом был день — палящий, злой:

до капли выпил жадный зной

цветочную росу.

Но вот закат расцвел костром —

сейчас отчалит наш паром,

неся друзей-певцов

По сонной глади мощных вод

на берег тот, где отдых ждет…

И вдруг опять

твой зов?

Там, на прибрежии крутом,

проходит в сари золотом

богиня древних грез,

Скользит в туманном далеке,

и полон звезд в ее руке

сапфировый поднос.

От всех тревог, от всех забот

их тихий блеск уплыть зовет

в мерцающий простор…

А ширь речная — все темней:

густеет тьма — и тонет в ней

мой истомленный взор.

Паром еще у сходней ждет —

меня с друзьями отвезет

туда, где добрый кров,

Где у домашнего огня

так сладок отдых для меня…

Но вот опять

твой зов?..

Из-за лесов, холмов, хребтов,

прекрасен, властен и суров,

ко мне летит

твой зов!

Ты милосердна, ты нежна,

но и тверда, но и грозна,

Властительница-Мать:

Весь труд дневной тебе дарю,

теперь и отдых — ночь мою —

велишь тебе отдать?

Как я ослушаться могу?

Ты веришь в старого слугу,

Мой дух не оскудел!..

Останусь здесь… Уплыл паром

туда, где жертвенным костром

день за рекой сгорел.

Один сижу, затеплив свет,

в той хижине, где много лет —

алтарь моих трудов.

Чело молитвенно склонив,

жду, терпелив и молчалив:

что возвестит твой зов?

О Мать, в полночный, звездный час

всегда слышней мне твой приказ —

пророческий

твой зов.

Что должен сделать я, ответь!

Что обличить и что воспеть?

Что людям передать?

Что за пророчества твои

о мире братства и любви

вписать в мою тетрадь?

Твой голос, полный вечных чар,

в стихи вплетать — вот дивный дар,

судьбой врученный мне…

Но если хоть на миг мой мозг

расслабится, как теплый воск,

в дремотной тишине,

С пренебреженьем не гляди,

упреков строгих не тверди:

средь вековых дерёв,

Ты видишь, не смыкая глаз,

во тьме лесной, как много раз,

жду и ловлю

твой зов!..

Светлей, чем песнь небесных дев,

надежды полон твой напев,

звон вещих слов —

твой зов.

Давно из-за священных гор

торжественный вознесся хор

и в синей тьме умолк:

Всем на земле поведал он,

что на сегодня завершен

их каждодневный долг.

Над миром спящим, с высоты,

роняя сказки и мечты,

мерцает Млечный мост.

Спит зверь в убежище лесном,

и птахи спят беспечным сном

в тепле укромных гнезд.

И для людей приют готов —

под кровлями лачуг, дворцов,

скитальческих шатров…

Все спит… Так почему лишь мне —

лишь старцу в снежной седине

поет, звучит твой зов?

О чем?.. О дальнем, светлом дне —

всемирной будущей весне —

вещает мне

твой зов!

И взяться за перо спешу,

и все взволнованней пишу,

стремлюсь, чтоб твой призыв —

Ручьи добра, мечты, любви

текли, текли в стихи мои,

их в гимны превратив!

И вновь мой голос свеж и юн,

звон все смелее строчек-струн,

нежданней их игра —

Так пусть в боренье с тьмой густой

светильник одинокий мой

не гаснет до утра!..

Но знаю: скорбную резьбу

все глубже чертит мне на лбу

боль прожитых годов.

Хоть и приходит мудрость с ней,

но все же с каждым днем трудней

мне различать

твой зов.

Да, простодушней, но вольней

пел я под небом юных дней,

и как был нов

твой зов!

А ныне… Мало ли других

певцов бесстрашных, молодых

служить тебе хотят?

Любой, услышав голос твой,

сейчас, как я, в глуши лесной

трудиться был бы рад.

И все же к старику, ко мне,

в священно-строгой тишине

воззвала ты опять:

Из многих, что приказа ждут,

мне снова свой заветный труд

велишь ты продолжать.

И в хижине лесной таясь,

над свитком песенным склонясь,

вновь я не спать готов,

Вновь, как восторженный жених

гирлянду лотосов цветных,

хочу нести

твой зов!

Глаз не смежая до утра,

я в строки братства и добра

преображу

твой зов.

Когда ж, твой верный, дряхлый жрец,

почую близкий свой конец,

последний мой рассвет

Я песней встретить бы хотел —

такой же солнечной, как пел

во цвете пылких лет.

Потом заветную тетрадь

хочу вернейшему отдать

из новых слуг твоих —

Ему успею рассказать,

как на певучий стих низать

певучий жемчуг-стих…

Но горе!.. Слышу все ясней

железный гул грозящих дней —

войны драконий рев…

Ужель грома стальных армад

сердца несчастных оглушат —

и заглушат

твой зов?

Ужель на землю хлынет ад

и рухнут с неба огнь и град

и — умертвят

твой зов?..

Нет!.. Ни орудий хищный рык,

ни брань, ни плач, ни злобный крик,

ни ядер жадный вой

От нас, о Мать, не заслонят

летящий из хрустальных врат

бессмертный голос твой!

И в тайниках, при ночниках,

презрев гонения и страх,

мы, бдители твои,

Сурово будем продолжать

за гимном светлый гимн слагать

добру, заре, любви…

И в день внезапной тишины,

прокляв безумный пир войны,

дух мщенья поборов,

Мильоны алчущих сердец

услышать смогут наконец

спасительный

твой зов.

Шагнет на свет наш давний труд:

в тот час братанья все поймут,

что возвещал

твой зов!