Команданте

Глава 7 – Знакомство с генералом

Формально октябрь в здешних краях – весна, но климат тут как эмоции Чака Норриса, почти без изменений. Проснешься утром и не разобрать, что за сезон, разве что зимой посуше, а летом потеплее, градусов на пять. Но если не нравятся стабильные плюс пятнадцать и хочется встречи с колотун-бабаем, то вон встают пики Западной Кордильеры. Стоит забраться повыше и будет натуральная высокогорная тундра, где спокон веку индейцы вымораживали влагу из собранного картофеля. Или там же, даже не забираясь высоко, дождаться сильного ветра и настоящего мороза, минус двадцать запросто. Холодно? Поверни на восток, где склоны плавно переходят в долины Рио Ичило и других бесчисленных речек, несущих воды среди влажных тропических лесов к саваннам Орьенте и Санта-Круса и дальше, к великой Амазонке. Причем что до мороза, что до жары – километров сто по прямой, а тут, в середке, на плоскогорье, почти всегда одно и то же.

Комарапа выглядела в точности как и в первый день знакомства – пыльный бедный городок с высоким статусом «центра провинции», который подтверждала единственная асфальтированная улица. Те же люди, та же терракотовая черепица, те же рассохшиеся двери и выщербленный саман. Даже полицейский, мывший машину во дворе участка, похоже, был тот же самый Сото – но как следует разглядеть из джипа толстяка Вася не успел.

Он вышел из машины за два квартала до Escuela Santa Rosa de Lima и отправился знакомым путем в школу – ее так и не открыли после отъезда Исабель. Искай вышел вместе с ним, но двинулся в другую сторону, проверять группу поддержки.

Встречу согласовали неделю назад и выбрали именно Комарапу, городок как раз посередине между партизанским краем и Санта-Крусом, ни нашим, ни вашим. Тогда же решили и про школу – пустующее свободное помещение, а будет кто возмущаться, есть ресурс это возмущение погасить.

Вася снял замок со знакомых дверей и его пробило на ностальгию – вот малость посеревшая за полтора года побелка, нанесенная кистью самого касика, вот здесь делал кладку Катари, вот рама, которую чинил Искай… Черт, даже старая гитара та же самая! Всего полтора года назад здесь появился обалдевший от переноса студент-этнограф, вот его первые следы в этом мире… Эх, а как там в Москве, на Никитской, в МГУ… И снова нет вестей от Исабель.

От неожиданно нахлынувшей тоски Вася снял со стены гитару, стряхнул с нее пыль и провел рукой по струнам. Инструмент отозвался расстроенным звоном, но колки вполне исправно подтянули струны и Вася сперва заиграл, а потом и запел любимую «Черную рубашку». Так он сидел и ждал, наигрывая то Bailando, то Escucha Me[29] и вспоминая. Удивительно, но пришедший на ум Фернандо Пеньярандо не вызвал никаких эмоций, хоть он и стал первым убитым рукой касика. Наверное, потому что в боях за прошедшие полтора года смертей было столько, что одним лейтенантом полиции больше, одним меньше, уже не влияло.

За этим занятием его застал Габриэль:

– Едут. Две машины, как условлено.

– От заслонов сигналы есть?

– Все спокойно.

Исключать подставу штаб, разумеется, не мог и сейчас на дороге, ведущей через Комарапу от Санта-Круса до Кочабамбы, стояли два больших заслона в пяти километрах на восток и на запад. Сразу после проезда гостей они принялись останавливать и досматривать весь транспорт, идущий в город. Ну и в самой Комарапе заныкались три группы поддержки под командой Иская.

Штаб единогласно решил отправить на переговоры не Гевару, а Васю, чтобы избежать расшифровки «команданте Рамона».

– Ну слава богу, не напяливать очки, – порадовался Че и поддел касика: – Теперь твоя очередь брить башку, chico.

– С чего вдруг, abuelito? Меня никто не знает, это ты у нас знамя революции.

– Хорош зубоскалить, не забудь, о чем договаривались.

– Ты первый начал!

Слухи о том, что в Боливии действует Че, понемногу просачивались через преграды, созданные Габриэлем и Антонио, но пока об этом рискнули объявить две откровенно желтые газетенки на очевидно высосанных из пальца основаниях. Прочая боливийская пресса их обсмеяла, но осадочек остался и потому лишний раз появляться «на публике» пока не стоило.

До того момента, когда у школы тормознул внедорожник и два человека в гражданке неспешно прошли в школу, Вася успел сыграть еще несколько песен. Он отложил гитару и шагнул навстречу гостям.

– Это здесь продается испанский шкаф?

– Шкаф продан, остались только парты.

– Я генерал дивизии[30] Торрес, со мной полковник Авилес.

«Ого!» – одновременно подумали Вася с Габриэлем, но у Габриэля мысль оказалась длиннее – «Целый начальник генштаба!»

– Команданте Тупак Амару.

– Субкоманданте Габриэль.

Они расселись за школьные столы и обменялись бумагами – стартовые позиции, которые желательно согласовать, иначе смысла в переговорах нет вообще. Генерал водрузил на нос модные очки-клабмастеры с толстыми верхними дужками, Вася перелистнул страницу, другую…

«Ох и нифига себе! Круто берет генерал»

И в самом деле, оснований для удивления хватало – программа генерала оказалась как бы не радикальнее партизанской. Государственная монополия на экспорт минеральных ресурсов, повышенный налог на иностранные (читай – американские) добывающие компании, передача валюты от экспорта в Госбанк, отмена ограничений на профсоюзы, вывод войск из горнорудных центров и армейских поселков…

Происхождение все-таки сильная вещь. Генерал Торрес родился в бедной семье, наполовину индеец аймару, так что хлебнул сполна. Неудивительно, что у него взгляды сильно левее традиционных для старших офицеров. И теперь понятно, почему он так легко согласился на передачу оружия шахтерам.

Так-то «социализм» у латиноамериканских военных почти общее место, кто только левонациональными идеями не игрался. Вон, после Чакской войны очередной боливийский президент вообще объявил страну «социалистической республикой», период этот так и назвали – «эра социалистического милитаризма». Только вот от него до фашизма – даже не шаг, а полшага. Та же Боливийская социалистическая фаланга – вполне себе ультраправые. Опять же, что Гитлер, что Муссолини начинали как социалисты, а их опыт здешние военные очень ценят, не в последнюю очередь благодаря бешеному количеству беглых «советников» из Италии и Германии. Так что невзирая на весь декларированный социализм, чуть что не по ним, генералы начинают давить оппозицию, как в армии научили – кованым сапогом.

Вася вернулся из исторических далей к бумагам: «освободить страну от длительного иностранного господства в экономической, социальной, культурной и даже политической областях». Ну, это вполне обычная здешняя риторика, многие так говорили, но вот амнистия левым, легализация компартии (или генерал хочет таким образом потрафить герильерос, которых считает коммунистами?) и восстановление дипотношений с Россией[31]… Точнее, с СССР, но у генерала так и сказано – с Россией.

«Опираться на рабочих, ученых, крестьян и военных». Это любопытно, что в списке нет среднего класса и национальной буржуазии.

Ого!!!

Новые органы власти – народные ассамблеи. Выборы на производствах, это что же, Советы???

Вася и Габриэль пару раз переглядывались, пока читали и пришли к одному и тому же выводу – генерал жжот. Напалмом. И что-то непохоже, что это написано чтобы понравится, он так и думает.

Торрес тоже дочитал, снял и отложил очки в сторону:

– Ваша программа состоит, в основном, из лозунгов.

Его квадратное индейское лицо почти не выражало эмоций, так что с ходу и не поймешь, хорошо ли это или плохо.

– Разумеется, – согласился касик. – Мы изложили основные принципы, которые считаем необходимыми. Пути их воплощения – предмет наших переговоров. Во всяком случае, вы понимаете в государственном управлении несколько больше нас.

Полковник Авилес бросил быстрый взгляд на своего патрона, но генерал пропустил комплимент мимо ушей и продолжил:

– Хорошо. Давайте по порядку. Равноправие – это, видимо, равноправие индейцев?

– Да, всех малых народов.

– Принимается. Образование – без вопросов, без него не вытянем. Свобода?

– Стандартные демократические свободы – слова, собраний, объединений и так далее.

– Социальная справедливость? – Торрес испытующе взглянул поверх очков.

– Изъятие сверхдоходов у добывающих компаний, вашим либо иным методом и обращение их на государственные программы.

– Национализация?

– Возможно, некоторые крупные предприятия. В целом пока это преждевременно, экономические реформы нужно проводить не желаемые, а возможные.

– Вы не похожи на коммунистов, – неожиданно заключил Авилес.

– Скорее, мы не похожи на маоистов, – улыбнулся Вася. – Мы – разумные левые.

Программу-минимум специально написали в духе революции 1952 года и с этим согласился даже Че – если вот прямо с ходу устроить в Боливии социализм а-ля Куба, то немедленно окрысятся все окружающие страны и о базе для континентальной герилье можно забыть. А так – ну очередное «революционное национальное правительство», сколько их было, сколько их будет… Разве что к моменту взятия власти в стране наберется не менее десяти-пятнадцати тысяч вооруженных рабочих и бог весть сколько обстрелянных партизан. Понемногу углубить аграрную реформу, усилить профсоюзы, шаг за шагом ограничить роскас. Поначалу можно обойтись вообще без национализаций, но кое-кого из американцев стоит из страны выдворить. И не инструкторов, с ними уже все ясно, а «советников» из Корпуса мира и работающих в американском центре с говорящим названием Гуантанамито – маленькое Гуантанамо.

– Знаете, генерал, почему в США невозможен переворот?

– Почему же? – военные уставились на Васю.

– Там нет американского посольства.

После секундной паузы военные рассмеялись. Генерал хохотал, взявшись пальцами за переносицу:

– Метко! Но устранить влияние американцев недостаточно.

– Но необходимо.

– Безусловно. Надо еще изолировать собственных кандидатов в диктаторы.

Вася согласно покачал головой – каждый боливийский лейтенант мечтал когда-нибудь нацепить эполеты и саблю, прийти к президентскому дворцу и объявить, что власть захвачена и президент теперь он.

– Наверное, это можно сделать постепенно – убрать самых одиозных, в первую очередь в учебных заведениях, затем понемногу освобождаться от остальных, – вступил Габриэль. – Вот спискок, ознакомьтесь.

Добрых четыре десятка офицеров в званиях от капитана до генерала, известных своими проамериканскими или правыми взглядами и действиями. Торрес и Авилес внимательно прочитали и высказали свои соображения по каждому пункту – если, например, отправить в отставку бывшего адъютанта Овандо капитана Арсе Гомеса или майора Гарсиа Месу можно в любой момент, то спихнуть начальника военной академии Уго Бансера с кондачка не выйдет. Маркос Васкес задвинут в угол, а генерал Миранда, наоборот, лезет наверх. И на все это накладываются личные, служебные, клановые связи – летчики против пехотинцев, Санта-Крус против Ла-Паса, выпускники американских академий против тех, кого натаскивали немцы… Бассейн с голодными крокодилами, не дай бог подставить спину.

– Ну что же, – подвел черту Торрес, – очень хорошо, что вы спокойно относитесь к церкви. Программы вполне совместимые, никого особо не напугают, такие планы имеют многие коллеги по всему континенту.

– Например, в Перу? – Вася уставился в светлые глаза визави.

Торрес глянул из-под бровей, дернул щеточкой усов и сказал:

– Да, и в Перу тоже.

– Мы полагаем, – осторожно начал Вася, – что в ближайшие год-два к власти в Чили и Перу придут заметно более левые правительства, чем сейчас.

– Полагаете? – с нажимом спросил генерал.

– Да, именно полагаем, – твердо ответил Вася, не отводя взгляд. – И в этом случае можно будет попробовать договориться об Арикском коридоре[32].

Военные аж вздрогнули – сто лет мечта о возвращении к океану, о возобновлении морской торговли довлела над боливийскими политиками. Если левые подарят такой выход… перспективы просто потрясающие. Можно повторить «план Бохана», возродить Corporación Boliviana de Fomento[33] – но только за свои деньги, а не на американские кредиты.

– Да, это было бы восхитительно, – улыбнулся генерал. – Ну или хотя бы экстерриториальность грузов на пути от чилийских портов до нашей границы. Но давайте к более насущным вопросам… кого вы видите во главе страны?

– При соблюдении программы нам это непринципиально.

– Тогда я бы предложил нечто вроде Хунты национальной революции.

– Без возражений.

– Но есть два подводных камня… – заметил Торрес, – Один из них – Пас Эстенсоро, второй Хуан Лечин из этой, как ее…

– Революционной рабочей партии, – подсказал полковник.

Камни эти имели изрядную поддержку и очень даже совпадали с только что согласованной программой, но желали стать во главе Боливии самостоятельно. И если бывшему президенту Виктору Пасу Эстенсоро несколько лет назад доступно объяснили, что слишком сильное стремление наверх может кончится плохо, то Лечин, лидер профсоюзов, такой прививки не имел. Да еще его радикальные воззрения, партия-то троцкистская. И что с ними, такими красивыми, делать?

– Рамон? – тихо спросил касик у Габриэля.

Парагваец едва заметно кивнул.

– У нас есть надежный способ уговорить Лечина.

– Тогда надо договорится о следующих действиях.

Во дворе скрипнули тормоза, перед окном встал джип, из которого выбрался толстый полицейский. Вася встал и отошел в угол, поманив за собой Торреса:

– Не нужно, чтобы он нас видел.

Полковник Авилес и Габриэль шагнули ко входу и почти столкнулись с фараоном в дверях.

– Что тут происходит? – визгливым от неожиданности голосом вопросил Сото, подтягивая скрипучий ремень с кобурой. – Вы кто такие?

– Департамент образования, Санта-Крус, – Габриэль ловко выудил из кармана пиджака бумагу, с шорохом развернул ее перед носом полицейского и таким же неуловимым движением свернул и спрятал обратно в карман.

Движение мандата с печатью буквально загипнотизировало толстяка и несколько секунд он в прострации смотрел на то место, где только что был документ.

– Прошу прощения, сеньоры, – уже вежливее начал он после столбняка. – Школа закрыта, вот решил проверить…

Полицейский встретился глазами с полковником, икнул, распространив вокруг себя запах чеснока и задом ретировался наружу – Вася всегда поражался этой способности кадровых офицеров одним взглядом устранять препятствия.

– Пожалуй, нам тоже пора. Не стоит задерживаться дальше, – вышел из угла, где они стояли с Васей, генерал. – Да, в качестве жеста доброй воли послезавтра мы передадим еще пятьсот винтовок нефтяникам.

До лагеря добрались только через день – застряли из-за неожиданного ливня в Сайпине. Че даром что по стенкам не бегал, ожидая результатов переговоров и с ходу принялся расспрашивать делегатов.

Вася налегал на горячий кукурузный суп-лаву, поскольку толком не позавтракал, а вымотала поездка изрядно. Так что ему и Габриэлю еду принесли прямо за штабной стол – остальные успели поесть до их появления.

– Все хорошо. Договорились по всем пунктам, следующая встреча назначена, наша главная задача привести в коалицию профсоюзы, – спас Касика Габриэль, выложив перед Геварой блокнот с записями.

– Если с профсоюзами, то Мойзес отпадает.

Все за столом только хмыкнули – феерический косяк Мойзеса в Сукре запомнился надолго. Ну так он не единственный профсоюзный лидер в стране.

– Лойола Гузман, можно через нее. Вилли тоже, наши нефтянники на Такипиренде, – начал перечислять Че. – Есть и другие варианты, но мне кажется, надо встречаться с Лечином.

– Угу, – буркнул Вася в тарелку. – И убедить его работать в команде.

– Как ты там говоришь, chico? Добрым словом и пистолетом? – засмеялся главный революционер континента.

Вскоре к ним присоединился необыкновенно мрачный Катари.

– Что случилось, на тебе лица нет? – Вася полуобнял старого товарища.

– Избавьте меня от них, сил больше нет, – виновато прогудел здоровяк и сплюнул пережеванные листья коки.

На Катари навесили «студентов», как окрестили их по основному источнику происхождения. После взятия Сукре и начала вещания «Радио Ребельде» и без того экзальтированная революционная молодежь ринулась «в партизаны». Они шли группами и поодиночке, добираясь до передовых постов самыми немыслимыми тропами и принося колоссальную головную боль Габриэлю и Антонио. Каждого надлежало проверить, испытать, натренировать… И если с первыми двумя пунктами худо-бедно справлялись партизанские контрразведчики, то вот с курсом молодого бойца не заладилось.

– Они же думали, что мы тут каждый день по городу берем, – жаловался Катари, – сплошные победы, и для этого ничего, кроме революционного духа не нужно.

Вася мельком глянул на скривившего ухмылку Че. Ну да, светлая мечта обернулась темной изнанкой – оказалось, чтобы стать партизаном, нужно не только прочитать две-три книжки Маркса или Мао и призывать к свержению империализма в тайном обществе из пяти человек. Оказалось, что нужно уметь ходить по горам, день за днем питаться сушеным картофелем и в лучшем случае вяленым мясом, таскать на себе тяжеленные железки и снарягу. И самое главное, оказалось, что подчиняться надо человеку, который не читал классиков и «стоящему на гораздо более низкой ступени классового развития», как выразился один из студентов, что и стало последней каплей для Катари.

– Чуть что – тычут цитатами, у них на каждый случай их десяток припасено. А как там цитаты помогут, если ты ленту в пулемет заправить не умеешь?

– Ладно, брат, что-нибудь придумаем, – Вася с надеждой оглядел штаб.

Студентов сразу собрали в двух отдельных лагерях, чтобы слишком не светить партизанскую инфраструктуру, оттого процент «знаек» превысил предельно допустимый. Штаб порешил разбавить их инструкторами с боевым опытом, а во главе лагерей поставить кубинцев в офицерских чинах – уж они-то классиков читали, да и управлять городскими умеют получше. Че порывался выступить перед студентами и объяснить им, чьи в лесу, то есть в горах, шишки, но это средство оставили на крайний случай. Понятное дело, появление Героического Партизана в корне бы пресекло все разговоры и поползновения, но стоят ли полсотни студентов, из которых еще неизвестно какие бойцы, окончательной расшифровки команданте? Ведь наверняка кто-нибудь не вынесет тягот и лишений и сбежит обратно, в уютный город…

– Если со студентами все, у меня есть другой вопрос, – обратился к высокому собранию Антонио. – Что делать с немцем?

Клаус Альтман, вернее, те бумаги, что выгреб из его дома Габриэль с товарищами, стоили не только порванной собакой руки, но и гораздо большего. В них нашлись и настоящее имя немца, и куча координат его бывших коллег в Боливии и других странах. Рассказал Клаус и о методиках подготовки местных кадров – поди не расскажи, если к нему сразу приставили Хосе, а чуть позже Вася поведал аргентинцу про старый трюк с карандашами между пальцами. Так что Клаус Барбье, «лионский мясник», выдал все, что знал и, похоже, быстрее, чем его жертвы в подвалах гестапо.

– Отдать список русским? Ты говорил, что они нацистов сильно не любят, – Гевара пыхнул сигарой и уставился на Васю.

– Не любят. Но они будут действовать официально, посылать запросы, требовать экстрадиции, – объяснил касик, – за это время даже самый тормозной эсесовец успеет переехать и сменить прикрытие.

– А французы?

– То же самое, даже при наличии смертного приговора Клаусу во Франции.

– Так что, ты предлагаешь заняться этим нам? – разделил общий скепсис Антонио.

– Я предлагаю продать эти данные Израилю.