Команданте

Глава 9 – Comandante-en-Jefe

Здесь уже зима – местные закутались в шарфики-свитера, даже курточки с меховыми воротниками попадаются. И это при том, что выше плюс двадцати и даже сезон дождей уже кончился. Только купаться нельзя, мало того, что у медуз миграция, так еще и врачи голову оторвут. Да и пляжи в черте города грязноваты – в воде плавает мусор и нос повсюду ловит сладковатый запах гнили. Так что только ноги помочить в соленой водичке, да и то, с опорой на санитара.

Хотя какой Эухенио санитар – накачанный мулат, двигается как на пружинках, не иначе, боксер и сотрудник С-2, здешней контрразведки. Возит, выгуливает, рассказывает, но ни на шаг в сторону, все время рядом. Бдит. Наверное, так даже лучше, все равно много ходить пока не получается, а знакомых тут нет.

Город красивый, но бедный. Даже обилие чумовых американских машин прошлого десятилетия не спасает – стоит отмотать квартал-другой от колониальных красот Ведадо или Хабана Вьехо, как начинаются квартал за кварталом облезлых домишек с непременным бельем на протянутых между ними веревках и детскими играми на улицах. Эухенио сюда не очень любит ездить, дважды к нему цеплялись обширные телесами громкоголосые мулатки и выносили мозг на предмет политики партии, когда в стране жрать нечего.

– Амару, пора, сегодня приедет твой хирург.

– Поехали. Только скажи, я вот видел трех девчонок и у каждой на ноге татуировка – пять песо, десять песо, что это значит?

– Проститутки. Цена, – односложно буркнул Эухенио, явно не горевший желанием углубляться в эту тему.

– А золотая цепочка на щиколотке?

– Сантеро, – так же лапидарно ответил санитар.

– Слушай, если это запретная тема, так и скажи. А если нет, то объясни как следует.

Эухенио вздохнул и рассказал настырному боливийскому команданте про религию рабов-йоруба. Привезенные из Африки верования смешались на Кубе с католицизмом, да так успешно, что не только негры, но и многие мулаты и даже чистые гальего[37] стали ее последователями. Сливалась она не только с верой в святых, но и с шаманскими и знахарскими практиками, получилась такая нередкая для Латинской Америки «афрорелигия», не то, чтобы вуду, а больше похожая на малоизвестную бразильскую кандомбле. И настолько широко распространена, что компартия вынуждена закрывать на это глаза, ну, если адепты сантерии не зарываются.

В очередной раз Вася подивился, сколько намешано в кубинцах! Веселые, неунывающие люди, живущие порой в невообразимой нищете, в хижинах из пальмовых листьев, верующие католики и в то же время верующие в африканских духов-ориша, одновременно с обожанием Фиделя…

По дороге обратно они проехали несколько солидных, но явно пустующих зданий – как объяснил Эухенио, бывших казино. Их закрыли, как и многие кабаре, но пока не знали, как пристроить к делу. Без дела стояли не только развлекательные заведения, попадались и заброшенные богатые виллы, чьи хозяева либо попали под горячую революционную руку, либо сдернули в Штаты. Странный это город, местами брызжущий жизнью через край, местами призрачный…

Искай тогда среагировал мгновенно и дострелил последнего охранника. Затем выбросил разбитый пулей пистолет упавшего Васи, взрезал ему брюки вместе с ремнем, увидал разливающийся на глазах громадный синяк на пол-живота, погрузил касика и Катари в машину и довез до доктора Дуке.

Вопреки своему обыкновению, Игнасио немедленно прервал прием и занялся Васей. Сквозь тупую боль касик слышал заключение:

– …при пальпации слабоположительные симптомы раздражения брюшины. Вероятнее всего повреждены полые органы.

– Вы можете что-либо предпринять здесь и сейчас? – до предела серьезно спросил примчавшийся по вызову Иская Гильен.

– А что? Спазмолитик вколол, дальше надо бы операцию, но такую я сделать не смогу, да и после нее нужен госпитальный режим минимум недели на две. Есть у вас такая возможность?

Такая возможность нашлась через несколько часов, после того, как группа Гильена установила экстренный радиоконтакт со штабом Повстанческой армии. Пока срочно делали документы, Вася, сжав зубы, договаривался с Искаем, Гильеном и Катари о сигналах и способах связи – бог весть, куда его закинут! А Че без касика мог и дров наломать, так что пусть ребята послужат сдерживающим началом.

Еще семь часов ушло на дорогу (слава богу, асфальтированную, не трясло, как в горах) в Ла-Пас. К утреннему рейсу в Мехико успели только благодаря тому, что за руль сел Ньико и гнал так, что Вася уже смирился с предстоящей смертью в аварии на горной дороге. Сам десятичасовой перелет запомнился только из-за непрерывной боли и жажды, но Дуке, полетевший в качестве сопровождающего, разрешал только прополоскать рот. Он же несколько раз делал Васе инъекции морфия, несмотря на его слабые протесты и уговаривал потерпеть, вскоре все будет хорошо.

Поначалу Вася нервничал из-за того, что эвакуацией явно занималась косячная городская сеть Че, но потом постарался отключится от неприятных мыслей и ощущений. Получалось плохо – самолет кидало воздушными потоками и в животе все поджималось, росла боль, тупая и ноющая. В Мехико их встретили и тут же пересадили на рейс в Гавану. Еще три часа и… и никаких воспоминаний, в себя он пришел утром в госпитальной палате, с забинтованным по грудь животом и под капельницей, в атмосфере характерных больничных запахов. Зудели швы, слабость не давала даже поднять голову, а тошнота отбивала мысли о еде.

Первой к нему примчалась медсестра, весьма симпатичная креолка, убедилась, что все идет как надо, вильнула задом и удалилась. Потом приходили еще сестры или санитарки, кормили его, причем чуть ли не каждые два часа – жиденьким протертым супчиком, соками, желе… Заходил очень серьезный молодой врач, щупал пульс, мерял давление, слушал легкие, спрашивал о жалобах. Донимала боль, но Вася, памятуя о морфии в самолете, стоически переносил спазмы и прочие послеоперационные ужасы, лишь дважды согласившись на укол обезболивающего. Наконец, состоялось явление народу – под вечер прибыл оперировавший его хирург.

Судя по тому, как подобрались и напряглись все вокруг, включая начальника госпиталя, хирург оказался поглавнее. Плотный мужик с волосатыми лапищами, высокими залысинами, полуседой бородой и смешливыми хитрыми глазами, он быстро с шуточками-прибауточками, которым собравшиеся подхихикивали, а Вася понимал с пятого на десятое, осмотрел пациента. Быстро выдал рекомендации и стремительно удалился, на ходу снимая белый халат и мелькнув в дверях повстанческой формой verde olivo с черно-красными ромбами[38] на погонах.

Персонал и так относился к Васе с почтением, а после визита команданте ему аж неудобно стало, настолько все вокруг вились.

– Эй, – ухватил он медсестру за руку, когда та пришла на очередные процедуры, – а кто это был?

– Доктор Рене Вайехо.

Вася хотел было уточнить, но медсестра мягко освободила руку и вышла, зазывно покачивая бедрами. Не будь касик порезан и перебинтован, он бы решил, что в следующий раз ее нужно прихватить за попу.

Утренний осмотр принес некоторую ясность – проводившие его начальник госпиталя, пожилой доктор, к которому так шло определение «старорежимный», и уже приходивший к Васе молодой врач малость приоткрыли завесу над диагнозом. Контузия живота, поврежден тонкий кишечник, кусок пришлось вырезать. Хорошо что довезли всего за двое суток, затянули бы – и привет, инвалид или еще что похуже. Половину мудреных медицинских терминов Вася попросту не знал и все время переспрашивал, но врачи уверили его, что операция прошла успешно, у доктора Вайехо золотые руки и теперь предстоит долгая реабилитация, после которой он будет как новенький.

– Слушай, – спросил Вася специально приставленного к нему Эухенио, – а кто такой доктор Вайехо? Почему он в форме команданте?

Эухенио посмотрел на него, как на чокнутого – ну кто же не знает личного врача Фиделя Кастро!

Понемногу Васю выпускали гулять – сперва по коридору, потом, в сопровождении санитара, по госпитальному парку, затем, когда сняли швы, разрешили ездить в город. В прошлой жизни ему не довелось побывать в Гаване и вот теперь он набирался впечатлений за обе. Эухенио свозил его в старый город, где Вася вдосталь налюбовался колониальными домами в стиле барокко, проковылял по Пласа Вьеха, поглазел на Капитолий, построенный по образцу американского, но на полметра выше – знай наших!

Еще он оглядывался на фигуристых креолочек, уже освоивших юбки выше колена, и дважды вздрогнул, услышав русскую речь – по городу гуляли молодые ребята, все как один в клетчатых рубашках, которые кубинцы не носили, предпочитая однотонные. Скорее всего, это солдаты в увольнении, на Кубе вроде же целая бригада стояла.

Прокатились они и вдоль пляжа Малекон и вдоль бульвара Прадо, а вот Ла-Кабанью[39], куда попросился Вася, Эухенио технично замылил, предложив вместо крепости музей Революции. Но Вася не рискнул – слишком долгое хождение по залам могло буквально выйти боком. Оправдался Эухенио тем, что назавтра обещал свозить в Finca Vigia, дом Хемингуэя, но тут их постиг облом свыше – поступила команда сидеть и ждать. Чего или кого – не уточнили.

Ближе к вечеру примчался Вайехо, произведя в коридорах, палатах и кабинетах госпиталя небольшой ураган, ввалился к Васе и скомандовал:

– Собирайся, едем.

– Куда? – обалдел касик.

– Там узнаешь.

Эухенио сел за руль и покатил за доктором. Вскоре за окном замелькали уже знакомые перекрестки Ведадо – улицы с нечетными номерами идут параллельно Малекону, улицы с четными – поперек. Квадратиш-практиш-гут, заблудиться невозможно.

На углу 12-й и 11-й им навстречу из караульной будки вышел солдат с автоматом и недвусмысленно отмахнул «стой!», доктор Вайехо показал пропуск. Улица просматривалась насквозь – ни единая машина, ни единый пешеход не мешали обзору, и Вася смог разглядеть на другом углу, где пересекались 11-я и 10-я улицы, такой же пост.

Вот посередине между нимии автомобили и свернули в ворота, при которых бдела еще пара охранников.

«Странное дело, вроде простой городской квартал, но явно не обычный, наверное, контрразведка» – успел подумать встревоженный Вася, пока Эухенио парковался рядом с по-хозяйски брошенным почти поперек двора голубым олдсмобилем. Вайехо приказал «санитару» ждать, а сам подтолкнул касика в дом и провел в большую комнату, судя по диванам – гостиную.

Навстречу из-за маленького столика поднялась женщина лет сорока пяти, невысокая, худая, с длинным лицом и несуразно большими ушами.

– Вот, Селия, это тот парень, которого прислал Че, – обратился к ней Вайехо.

– Очень приятно, – улыбнулась она, показав крупные лошадиные зубы, – я Селия Санчес, секретарь Совета министров.

Тут и сел касик. Это же одна из двух самых знаменитых женщин Кубинской революции! И если Вильма Эспин вышла замуж за Рауля Кастро, то отношения Селии с Фиделем так и остались тайной за семью печатями. В любом случае, это человек, имеющий прямое и сильное влияние на Главнокомандующего.

– Тупак Амару Третий, касик, команданте и пациент доктора Вайехо, – протянул руку Вася.

– Команданте? – переспросила Селия, подав ему узкую ладонь.

– Меня произвел Че несколько недель назад.

– О, как там наш Эрнесто? Как его астма?

– Прошла.

– Как? – подскочил Вайехо.

– Мой дед вылечил, – скромно отвелтил Вася.

– Твой дед врач? – серьезно спросила Селия и показала на диваны.

– Нет, он калавайя, – касик уселся на кожаные подушки, но увидев, что собеседники его не поняли, объяснил: – Это вроде шамана или колдуна у индейцев. Общение с духами, знахарство…

Рене и Селия быстро переглянулись и подсели поближе. Следующие полчаса они трясли Васю на тему дедовых практик, выпытывая все подробности, иногда радуясь и торжествующе глядя друг на друга, иногда пропуская мимо ушей. Вася рассказал про отвары, мази, медитации, флейту, кувшинчики и даже посох, но предупредил, что он плохой ученик и ничегошеньки в лечебных делах не понимает. Разве что в транс входить умеет.

– Вот с этого места поподробнее, – потребовал доктор.

– Есть у нас вака, это такое священное место, с небольшой подземной пещерой, там всегда кожу щиплет, как электричеством. И голова кружится, но если там заснуть – очень много как бы вспоминаешь. Кстати, дед там заставлял ночевать Эрнесто, после чего болезнь совсем прошла.

– А что ты видишь в этих… снах? – прищурилась Селия и Вася отметил, что при всей несуразной внешности она очень обаятельная женщина. И что на щиколотке у нее золотая цепочка.

– Обычно знания, иногда будущее.

– Например?

– Ну вот видел, что отряд Че погибнет, если останется на Каламине. Ну и перетащил его к нам.

– Ну, это постфактум, – скептически парировал Рене. – Сейчас-то, задним числом, ты что угодно оправдаешь.

С улицы донесся автомобильный гудок и во двор, хорошо видный из окна, втиснулась небольшая кавалькада из трех ГАЗ-69 – глядя на родные до боли «козлики», Вася чуть не прослезился.

Первой из машины выскочила овчарка и знакомым путем рванулась в дом, через секунду она влетела в гостиную, замерла и тщательно обнюхала Васю. Затем проскочила мимо Рене, позволив мимоходом потрепать себя, и ткнулась носом в колени Селии, прижав уши и ожесточенно молотя хвостом.

– Ах ты мой хороший! – Селия гладила пса по башке. – Иди, где папа?

Пес метнулся к дверям, в которых появился высоченный бородач.

Comandante-en-Jefe.

Он сразу заполнил собой все пространство и стал центром – навстречу ему встали Рене и Селия, овчарка вилась у ног, начал с кряхтением подниматься Вася…

– Сиди-сиди, – хлопнул его по плечу Фидель и неожиданно добавил, хитро улыбаясь: – Chico.

– Спасибо, Caballo[40], – не удержался касик.

Сбоку засмеялся Вайехо, улыбнулась Селия… и захохотал сам Конь.

– Как там Эрнесто?

На второй раз за вечер заданный вопрос ответил Рене, пересказав услышанное от Васи. Деда Контиго он наименовал «палеро»[41], что Кастро воспринял с пониманием. Дошло и до видений, что вызвало нешуточный интерес главнокомандующего.

– Ну, мы как раз на этом и остановились. Так какие еще у тебя видения… Chico? – поддел его прозвищем Вайехо.

– Трудный год будет. Весной большая забастовка студентов и рабочих во Франции…

– Де Голль подавит? – немедленно спросил Фидель.

– Скорее, сам уйдет, – ответил Вася, вызвав гримаску сомнения у Кастро. – И большие перемены в Чехословакии. Дубчека еще не избрали?

Кубинцы наморщили лбы, переглянулись… никто не помнил, так что Селии пришлось снять трубку телефона и позвонить в международный отдел ЦК:

– Нет, никуда не избирали.

– Как выберут – начнется.

– Что именно?

– Точно не скажу, но видел русские танки.

Вечер футурологии пополнило предсказание о смерти Мао лет через восемь и Брежнева лет через пятнадцать, видения о колоннах в черно-красных повязках на улицах городов, о поспешной эвакуации американцев из Вьетнама…

– Их выкинет Вьетконг?

– Скорее, они уйдут из-за протестов в самой Америке.

От предсказаний совсем было перешли к текущей политике, но Вася спросил надолго ли еще разговор и разрешит ли ему лечащий врач (кивок в сторону Вальехо). Рене разрешил, хоть до рассвета.

– Тогда надо отпустить моего санитара, чего зря парню в машине сидеть.

Не успел никто и слова сказать, как Фидель легко поднялся и вышел, следом за ним вскочил с ковра и выбежал пес, но они почти тут же вернулись, а во дворе заурчал двигатель и тронулась машина.

«Однако, не поленился сам встать и сходить».

Просидели они тогда долго, порой Фидель разражался речами, судя по запалу, не меньше часа на каждую, но Селия неуловимым движением руки приводила его «к регламенту», так что больше всего говорить пришлось Васе, излагая свое видение перспектив Латинской Америки.

Начал он с того, что объявил Гавану третьим центром современного марксизма, чем явно порадовал Фиделя. Еще больше он воспрял, когда Вася проехался по внешней политике Советского Союза – сто пудов у гордого и самолюбивого кубинца имелись серьезные обиды на попытки Москвы командовать Гаваной. Вплоть до того, что он озвучил свое решение не посылать делегацию на предстоящую через месяц в Будапеште встречу компартий.

– Все равно там все решено заранее, зачем зря кататься? – несмотря на серьезные темы, Фидель полностью расслабился и даже снял обувь, вытянув свои длинные ноги на половину комнаты. – А что думаешь насчет Китая?

Вася вздохнул и выдал, что с его точки зрения нет никакой разницы. Марксисты в Москве стоят на догматических «пролетарских» позициях, марксисты в Пекине – на не менее догматических «крестьянских», причем в обоих случаях это слишком большие государства, которые всегда будут стремиться подмять под себя всех, кто поменьше. И что надо не оглядываться на русских и китайцев, а делать континентальную революцию, создавать третий центр революционной силы. Но не коммунистической, а левонациональной.

Селия и Фидель пустились возражать, но Вася уже раздухарился до того, что сумел настоять на том, чтобы договорить. И договорил.

Сил на пролетарскую революцию в Латинской Америке нет. Есть крестьянство, но в отличие от Китая, где компартия ушла в село и подняла его на борьбу, нет такой мощной и авторитетной партии. Взять ту же Боливию – на три миллиона населения четыре марксистские партии общей численностью в два с половиной калеки. Поэтому нужно не гнуть в сторону коммунизма, а действовать по пути наименьшего сопротивления – левонациональная революция в Латинской Америке вышибет важнейшую подпорку США и облегчит положение левых во всем мире. При этом люди левонациональных убеждений есть даже на высших армейских постах (поминать Торреса Вася, конечно же, не стал). В общем, «Остапа несло», но выслушали его со вниманием. Он даже позволил себе заступиться за мелкого частника, мотивируя это отсутствием у коммунистов ясной и однозначной экономической теории. Планирование это хорошо, только оно не насыщает рынок товарами, без которых народ ропщет. Так что мелкий собственник, по крайней мере, на первых порах, попросту необходим.

– Мелкий собственник контрреволюционен, – отрезал Фидель.

– Да, если отбирать у него собственность, – все происходящее было настолько нереально, что Вася не задумывался возражать. – А так частнику пофигу на власть, лишь бы зарабатывать не мешали.

– Значит, идеал великой латиноамериканской родины, – думал Кастро вслух, – левонациональный союз стран. Ну предположим, но все это потребует массы усилий и, в первую очередь денег. А у нас их нет, в экономике Кубы серьезные проблемы и если мы их не решим, люди будут вправе указать нам на дверь.

– Нам не нужно денег, все необходимое мы добудем сами, – решительно заявил Вася. – Что нам очень нужно, так это кадры, способные создать надежную сеть в городах и обеспечить контрразведку.

И он рассказал о вопиющих с его точки зрения косяках людей, призванных обеспечивать партизанский «очаг». И увлекал слушателей перспективой стать как минимум моральным центром «новых левых» всего мира – тех, кто вслед за Фиделем и Че идут дорогой прямого индивидуального действия и личной ответственности.

Знал бы Вася, насколько точно он угадал с моментом для этой идейной инъекции – как раз сейчас Фидель давил попытку промосковских коммунистов поменять курс[42]. И что сам Фидель вернется именно к промосковскому курсу после провала попыток разжечь революцию в Латинской Америке.

Далеко заполночь Кастро бросил взгляд на «ролекс» на запястье, извинился, и предложил заканчивать.

– Что тебе нужно сейчас? – спросил он напоследок

– Добраться до койки и связаться со своими. Мне нужно поддерживать кечуа, иначе они откажутся подчиняться «пришлым».

– Хорошо, тебя отвезет моя машина, а завтра съездим в радиоцентр.