Комендантский патруль

5 июня 2004 года. Суббота

В 08.00 не в меру крикливый и суетливый Рэгс строит отдел на зачистку. У него на устах куча вопросов и один, особенно главный: куда сегодня? Рэгс прекрасно знает, что зачистка, знает, что надо отправить людей, но только не знает куда. Он бегает от одного фланга к другому и подобострастно, стараясь не показать своей некомпетентности, то и дело спрашивает у нас:

— А кто-нибудь знает, что за зачистка?..

Обычно в частые минуты таких жизненных сомнений, Рэгс, уповая на господню милость остаться безнаказанным, просто выгоняет нас за ворота с кратким напутствием: «Идите на зачистку!» — не указывая куда. Но сегодняшняя, какая-то неслыханно серьезная и ответственная, а потому страх быть битым за свою халатность превозмогает, и Рэгс назначает новое построение через час, дожидаясь, когда выяснится вопрос, куда?

В 09.00 и 10.00 мы еще дважды репетируем построение на зачистку, пока в 11.00 не назначается контрольное. Вопрос выяснен и, набившись между тесных стен автобусной будки отрядом из тридцати человек участковых и пэпээсников, мы едем в Старопромысловский район Грозного, где намечается общий рейд обоих отделов по уничтожению процветающих там нефтезаводов и нефтеколодцев.

Медленно тряся жестянками своего корыта, выезжаем за городскую черту Старых Промыслов. Чеченцы рассказывают, как в 2001 году здесь был уничтожен наш российский ОМОН. Зажатых с обеих сторон возвышенностями ребят долго расстреливали наши воинские части, что в ночной темноте приняли своих за боевиков. Ни тем, ни другим не было сообщено друг о друге. Вояк предупредили, что в их сторону возможен прорыв боевиков, а ОМОН на предупреждающие выстрелы военных остановиться решил, что попал в засаду, и открыл огонь.

Старший группы Тамерлан останавливает автобус в чистом поле у высокого лысого холма. Мы выпрыгиваем в полуденную жару ясного дня. На севере, синея своей кривой, ломаной линией, тянутся толстые горбы Терского хребта. В неизбывном горе нашей жестокосердечной жизни, среди плоских полей и степей Нижней Чечни, от горизонта до горизонта равнодушно протягивается его старое, просевшее от времени тело. Блестящее, разнопестрое равнинное полотно, касаясь краями небесной сини, сбегает к косым отрогам хребта. Срываясь птицей с высушенных высот, вольный, беспечный ветер гуляет над обреченной на страдания родиной.

Вечный скиталец и странник, Бродяга первым спешит на вершину одинокого холма. Тамерлан под общий хохот кричит ему вслед:

— Завещание написал?

Меня разбирает детское любопытство: что увидел там, на холме, Бродяга. Перепрыгивая через высокие кусты бурьяна, в мыслях опасаясь наступить на дикую мину, оставленную здесь войной, я торопливо бегу за товарищем и радостно обгоняю его перед самой вершиной. За нами увязывается и Плюс.

На фоне далеких стад овец и коров, на фоне упирающегося в горизонт Грозного и черных тонких столбов горящей нефти мы попеременке фотографируем друг друга. Плюс берет с меня клятвенное обещание сделать ему фотографии.

У автобуса одна за другой скапливаются машины Старопромысловского отдела. Старший от них, молодой, печальный старлей на вопросы Тамерлана — есть ли на руках боевое распоряжение, приказ на спецоперацию и план действий на случай ЧП — только молча разводит руками. Ничего этого нет.

Вместе с товарищами Старопромысловского мы устраиваем митинг, вынося на обсуждение план дальнейших действий. Не имея никакой законной подоплеки, кроме устных распоряжений, от которых всегда могут отказаться те люди, что их отдали, не имея достаточных сил, связываться с нефтью глупо и опасно. А потому выносится общее решение: по домам.

До 16.00 мы с Ахиллесом, Бродягой и Сквозняком протираем в кафе штаны и напиваемся ледяной минералкой, после чего тихо просачиваемся по двое с пятиминутным интервалом в отдел, где ложимся спать.

Вечернее совещание. За старой партой командирского стола качает головой вернувшийся из кабинета начальника Тамерлан:

— Вот тебе, блин, отцы-командиры… Рэгс даже не спросил меня, что была за зачистка, где была и чем закончилась.

Участковый-чеченец вторит ему:

— Он не помнит вечером, что происходило утром. Я у него как-то отпрашивался на день домой за город, а потом получил выговор, что отсутствовал на работе. «Я, — говорит, — забыл записать твою фамилию и думал, что ты сбежал».