Комендантский патруль

24 июня 2004 года. Четверг

В ОМОН я прихожу уже к полуночи. Два брата-акробата Медуза и Залет, парни, неистощимые на выдумки и разные хитрости, вытаскивают передо мной металлический лист с нажаренными коричневыми кусками свинины. Я поздравляю Медузу с уже прошедшим днем рождения.

На самом краю плаца, расставив на скамейке пиво и остывший ужин, мы долго сидим втроем, мечтаем о светлой бирюзе далекого Енисея, что неостановимо и плавно несет свои воды к холодным берегам северных морей. Залет вспоминает историю о том, как однажды, перепившись водки, попал на прогулочный катер, уснул в одной из кают и, проснувшись на середине Енисея, долго пытался вызвать к трапу такси.

Столбы лунного света ходят по бледно-голубому пустому плацу. Приблудная собаки осторожно ковыряется в баке пищевых отбросов. Провисшая баскетбольная сетка бесшумно качается на проржавелых пальцах столбов. Звенящая тишина живет в этом, отгороженном плитами забора, мире, неуловимо и беспечно кочует по молчаливым постам. Редкий оклик меняющейся смены раздается в ночи.

Я ухожу к блокпосту. Тишина остается в отряде и прощается со мной, слабо скрипнув воротами. Наведя автомат на развалины Дома быта, торопливо прохожу черную стену его, затянутых бурьяном и молодняком, колонн. Ночь гремит и мечется среди далекого гула артиллерии, над огнями прожекторов. Неприветливый город! Тесный гроб искореженных улиц и низкого, налитого дымом неба!

В блоке задымлено и противно. На своих кроватях Червивый с Дохлым пьют желтое теплое пиво. Сон.

Новый день.

Наивно веря в справедливость, до 15.00 мы ходим вокруг своего блокпоста, пытаясь угадать в череде машин ту, которая привезет смену. Гаишники собираются на обед в наше кафе у отдела, я собираюсь в отдел совсем. Мое время — ночь, ее я отстоял, а на остальное плевать. Гаишников не меняют уже две недели. Их начальник, чеченец, выставил сюда двух русских и, успокоившись честностью последних, немедленно забыл про них. На Дохлого с Червивым жалко смотреть: грязные, похудевшие, с почерневшими лицами, выжатые бестолковой службой блокпоста, они больше похожи на чертей, что ковыряются в саже кипящих на костре котлов. Краше в гроб кладут.

Я предлагаю обоим восстание и, при неудачном его исходе, поход на поклон к Тайду, который хоть и бессовестный злодей, но, наученный горьким опытом предыдущих грозных лет, к нам, русским, относится более благосклонно, чем многие из его замов. Гаишники нерешительны и неуверенно переглядываются между собой:

— Да рано еще…

— Ну и сидите тогда смерти ждите на своем блокпосту!

Пообедав, до вечернего построения я сплю в горячей своей комнате.

На разводе, не знающий, чем занять собственную страсть к наказаниям своих подопечных, Рэгс находит невероятную причину для ее осуществления:

— Вот я смотрю, некоторые сейчас в строю улыбаются… Вот, я их запоминаю! Те, кто сейчас улыбается, я повторяю, я их запомнил, сегодня же будут наказаны! Им всем будет объявлен выговор!.. Вы не думайте, что если я к кому-то хорошо отношусь, то ему ничего не будет. Нет. Сегодня он со мною чай пьет, а завтра я ему неполное служебное соответствие объявлю!..

Длинная волна ропота и удивления прокатывается по нашим рядам. Киборг, вытянув надо лбом в одну линию брови, задумчиво произносит:

— Много я в жизни видел дерьма, но такое, как этот, впервые…