Свалявшаяся, клочковатая тьма дымится над блокпостом. Черная сажа ночи мажет неровной краской окружающий мир. С Дохлым и Червивым, выспавшись за целый день, мы сорим семечками на кукушке блока. Легкое колыхание чахоточного, безвольного ветра нехотя отгоняет шевелящиеся стайки мелких, зудящих над самым ухом комаров. К востоку от города, вздымая невидимые для нас глыбы земли, беспощадно долбит задыхающаяся от напряжения артиллерия. Трескучее, холодное эхо разрывов пляшет в сплошной черноте горизонта. По кругу блока, на сотни метров вокруг, в небе взрываются разноцветными огнями сигнальные и осветительные ракеты. Краткий свет их отбрасывает огромные уродливые тени на ослепшую от бессонницы ночную стражу караулов. Тонкие, свистящие автоматные, крепкие, как бы отдаленные, пулеметные очереди катятся через ночной воздух, шелестят в нем трассерами горячих пуль.
Липкая летняя духота силится стащить с нас последний кусок одежды, уже давно насквозь пропитанной потом. Но мы, наоборот, втягивая голову в плечи, сильнее кутаемся в кителя с поднятым воротом и пытаемся на лишний миллиметр растянуть короткие рукава. Комары. Я обвязываю вокруг бритой своей головы треугольную камуфляжную тряпку. Мы забыли взять противокомариные таблетки, что так смертельно дымили прежде в непроветриваемой нижней комнате блока. И поэтому сегодня здесь не до сна.
Лишь предрассветный час, усыпивший комаров, гонит нас вниз на пропахшие плесенью и дымом кровати. В 09.00 нас будят два пэпээсника-чеченца.
Навоевавшись за ночь, до вечера я сплю в своей комнате.
На вечернем построении Рэгс, не задумываясь над своими словами, произносит:
— Построение будет через час после построения.
Несмотря на весь каламбур сказанного, смысл его нам более чем понятен: через час состоится новое построение. Просто так. Чтобы было.
Через час на крыльцо выходят далекий от всего происходящего Рамзес Безобразный и возбужденный невесть чем Рэгс. Развеваемые от ходьбы, выпущенные наружу кителя плавно качаются на двух — одной квадратной с выходящим из нее жиром, другой высокой с дерганными, нервными движениями — фигурах. В двух словах Рэгс говорит нам, что мы бездельники, и распускает отдел.
Разваливающийся на части строй участковых останавливает Безобразный:
— Все на рынок! Водку изымать!
С отсутствующими, окаменелыми лицами мы молча растягиваемся в две стороны. Контра тянется к общежитию, местные к открытому зеву ворот. Безобразный, все больше парящий последнее время в облаках, слишком поздно замечает это молчаливое упрямое неподчинение и остается на плацу лишь с пятью-шестью нерасторопными участковыми. Я из окошка наблюдаю, как он с криками бегает вокруг них, а потом уводит на рынок.
У нас вторые сутки нет воды. В духоте комнаты скрипит на своей кровати вечно ворчливый Сквозняк, бестолково шумит у умывальника Ара.
Опер, как обычно, просиживает до ночи в рабочих кабинетах первого этажа, где сегодня опять проводится допрос попавшего в сети уголовного розыска бандита. Чеченцы отдела боятся участвовать в таких допросах своих соплеменников и заходят в кабинет в основном только в масках. У них здесь семьи. Всю бумажную и другую кабинетную работу с пойманными проводят наши контрактники, которым терять, по большому счету, нечего.