Комплекс превосходства

14. В заточении

Оставив оперативников у входа, Галлар, вероятно, спас им жизни. Выжил также полицейский с некрепким желудком. Чудовище уже было в здании мануфактуры, когда отряд криоманта зашел в секретный коридор. Паромобиль укатил за подкреплением, а Ги с полицейскими стояли у входной двери. Тот младший оперативник, что выкарабкался из лап монстра, достал пачку курева. Ги протянул руку, и полицейский, не говоря ни слова, вложил в его пальцы сигарету. Втянув едкий дым, Ги закашлялся с непривычки, но ничто во всем мире не могло бы обрадовать его в ту минуту сильнее, чем этот непроизвольный рефлекс. Он жив! Он избежал смерти в столкновении с маньяком, не принадлежавшим этой реальности, причем уже во второй раз. Везунчик, ничего не скажешь.

– Что дальше? – спросил Ги Галлара. Криомант пожал плечами.

– Зацепок тут на год работы хватит. Опознать жертв, изучить труп этериала, навестить бывшего и нынешнего владельца, в конце концов.

Ги протянул ему карточку, найденную в робе убитого рабочего.

– Вот вам первая зацепочка.

– Эйме? Интересно. – Галлар передал визиографию оперативнику. – Займешься этим, Экюйль.

– А я?

– А вы проведете ближайшие дни под домашним арестом.

Галлар со свистом выпустил через фильтры воздух, синим паром поднявшийся к небесам. Фраза о предстоявшем заточении прозвучала так, словно оно подразумевалось само собой.

– Но как же расследование? У меня же есть еще...

– В вашей власти только выбор места, – отрубил Галлар. – Или удобное вам, или участок. Все, что у вас есть, сообщайте мне. Что же это?

– Я о работе, вообще-то. Деньги сами собой в кармане не появятся.

Галлар не поверил. Скрестив руки на груди, он отвернулся от Ги к оперативнику со слабым желудком.

– Отвезешь гражданина Деламорре, куда он скажет, и останешься с ним до поступления дальнейших приказов. Ясно?

– Так точно!

– Будет хитрить или замыслит побег – разрешаю применять силу. Все, марш отсюда. Возьмете любой мобиль из тех, что сейчас подъедет.

От оперативника несло блевотиной и страхом. Его облегчение от того, что не пришлось противостоять этериалу, наложилось на новое ответственное распоряжение. Ги его словно насквозь видел. Полицейский рассчитывал вернуться домой, к жене, родителям или просто пустым стенам и дать там выход всему ужасу, который накопился внутри. Способ – алкоголь, истерический припадок или даже опий – не имел значения. Ему пришлось на время затворить кошмарные переживания и отложить наступление катарсиса.

– Как тебя хоть звать-то?

Оперативник прислонил ладонь ко рту, чтобы избавить собеседника от кислого запаха. Похвальная учтивость, но в сложившихся условиях Ги ее не оценил.

– Роже.

– Роже, значит. А я Ги. Раз уж мы с тобой на некоторое время стали неразлучны, постараемся скрасить совместный досуг?

Роже остановился.

– Вы пытаетесь меня запутать?

Вид у него стал еще более жалким. Оперативник был еще совсем молод: моложе Ги года на четыре, а то и больше. Совсем мальчишка. В полиции он начал служить совсем недавно и, судя по всему, еще не полностью осознавал, с какими опасностями сопряжен избранный им жизненный путь. Даже физиономия его не вязалась с образом оперативника. Круглое лицо с припухлыми щеками, волосы ежиком, нос картошкой, широко расставленные глаза – Роже был счастливым обладателем самой что ни есть крестьянской внешности. И угораздило же его пойти в полицию!

– И в мыслях не держу.

– Тогда к чему эти вопросы?

– К тому, что на тебе лица нет, Роже, ясно? Ты струганул при виде трупов, и кто посмел бы тебя обвинить? Сейчас мучишься, спрашивая себя, "не трус ли я", "как я подвел товарищей". А еще ты никогда не был так счастлив, как сейчас. Угадал?

Роже кивнул.

– Со мной так же было, – признался Ги, чтобы поддержать парня.

– Такой же позор?

– Позор? Я не назову так твое нынешнее состояние. Сейчас мы доедем до блиц-отеля, сядем у стойки, и я расскажу тебе о самом первом разе, когда по-настоящему страшно было мне.

***

Кемет – второй по величине континент Старого Света. По сравнению с ним Ио совсем мала. Если взять территорию от Гиберрии до западной границы Криевии и сравнить с Кеметом, то в размерах метрополии сильно проиграют колониям. Заморские земли Эльвеции в два с половиной раза обширнее ее самой. Одних джунглей там столько, что ими можно покрыть половину Эльвеции. Но до дождевых лесов никому нет дела. Жизнь кипит в основном на побережье.

Там я и родился. Мой родной город называется Порт-Анджан. Он раскинулся на самом берегу Океана Тефис в местности под названием Лангмаланж, в переводе "Смешение языков". Порт-Анджан – это своего рода разделитель. По одну его сторону процветает относительно цивилизованная и бойкая торговля. Жителям Лангмаланжа есть чем поделиться с миром. Они торгуют слоновой костью, алхимическими ингредиентами, сахаром, специями, кофе и – изредка и полулегально – рабами. По другую сторону вытянувшегося вдоль бесконечных пристаней города простирается невообразимых размеров равнина, превращенная предприимчивыми эльветийцами в плантацию. Именно там выращивают сахарный тростник, фрукты, сладкий корнеплод и кеметское клейкое зерно. Плантация Лангмаланжа – воплощение несправедливости и угнетения.

Родителям принадлежала небольшая по общим меркам плантаций делянка. Наша семья выращивала только сахар. Трудилось на нас около пяти десятков кеметских негров. Отец постарался подобрать слуг из одного и того же племени, но получилось у него лишь отчасти. Двадцать кеметцев действительно быстро нашли общий язык, еще двадцать пять или около того без проблем влились в общую послушную группу благодаря знанию языка. Пятеро новичков с одного из аукционов стали настоящей головной болью. Чернокожие гиганты с заточенными по людоедским обычаям зубами отказывались работать, задирали других и постоянно порывались сбежать. Ни к какой пище, кроме мяса, они не притрагивались. Стоит ли говорить, что именно к этим странным, пугающим людям и потянуло тринадцатилетнего мальчишку...

Большинство слуг прекрасно знало меня. Бегая на плантации, я порой таскал для негров печенье и конфеты из материнского серванта. Я вообще был добрым ребенком и жалел трудяг, гнувших спину даже не ради собственного блага, а для обогащения родителей. Родителей я обожал, но самым частым вопросом, обращенным к ним, было: "А почему вы заставляете черных выходить в поле?" Они отвечали, что таков заведенный порядок, что негры не против и тому подобное. Лет до десяти я охотно в это верил, ибо слуги всегда улыбались, видя меня в полях, и ничем не выдавали своих горестей, а принимая угощение, шутливо кланялись и трепали меня по волосам грязными мозолистыми ладонями.

Взрослея, я осознавал, что жизнь негров значительно горше, чем возделываемый ими тростник. Первую смерть в поле я увидел за год до знакомства с каннибалами. Старый работник просто упал на колени в оросительный канал и начал медленно клониться вперед, но высокие стебли не дали ему свалиться. Так он и встретил конец – на коленях перед растением, пожравшим его силы. Пока отец уводил меня прочь, я наблюдал, как другие негры поднимают товарища, чтобы унести его туда, откуда никто не возвращался – в большую глиняную ступу на самом краю плантации.

С той поры я стал проводить с неграми гораздо больше времени. Я выучил их язык, чтобы понимать, чем они делятся друг с другом за работой и в часы отдыха. Запасы материнских печений не успевали пополняться, хотя никто меня за это не ругал. К исходу двенадцатого года жизни я уже довольно бойко лопотал на самом распространенном наречии кемети. У меня даже появились приятели среди слуг. Парни восемнадцати-двадцати лет охотно играли со мной, негры постарше не прогоняли меня, когда я подходил послушать их разговоры, и никто никогда не причинял мне зла. Кеметцы чувствовали, что из меня вырастет чуткий и внимательный хозяин, мечта каждого чернокожего в Лангмаланже.

А потом появились они.

"Каннибалы" – так назвал их отец. Значения этого слова тринадцатилетний я не знал. Родитель купил их, чтобы поручить самую тяжелую работу – проведение каналов. Он только что выкупил клочок земли у соседа и намеревался засадить его новым сортом тростника, более сладкого, но прихотливого и влаголюбивого.

Осуществить задуманное он смог нескоро и без помощи каннибалов. Заставить их работать не могли даже удары палки (я видел, как отец лупил негров по плечам, и это зрелище побудило меня несколько дней избегать его). Великаны с заостренными зубами стояли столбами и не двигались с мест, терпеливо снося наказание, но не сдавая позиций.

– Я поговорю с ними, – предложил я отцу на третий день.

– Не смей подходить к каннибалам, – был ответ.

Я не послушался. Удержать подростка – дело не менее сложное, чем склонить гордых людоедов к труду. Прокравшись к помещению, в котором содержались новые слуги, я постучал по стене рядом с решетчатой дверью. Из темноты ко мне сделал шаг самый высокий и мощный из кеметцев. Он не носил одежды, и его тело блестело от пота и казалось ненастоящим, сшитым из буйволиной кожи и натертой до блеска маслом.

– Благосклонности духов, – поздоровался я, но традиционное приветствие не сработало.

Гигант присел на корточки, обхватил прут решетки и выдохнул мне в лицо несколько отрывистых звуков. Речь – если это была она – показалась мне нелепой и угрожающей одновременно. Я попытался снова.

– Не. Знать. Ты, – раздался голос из-за спины гиганта.

Второй каннибал приложил руку к груди.

– Враг, – сказал он. – Съесть.

И добавил несколько звуков странного языка каннибалов. Судя по всему, он отпустил шутку. Великан, сидевший передо мной, ощерился. Толстый язык ощупал острия треугольных зубов. А я не нашел ничего умнее, чем прошептать:

– Кого съесть? Меня?

Людоед разразился сиплым хохотом, а я бросился наутек. Следующую неделю я с колоссальным удовольствием исполнял наказ отца не подходить к каннибалам.

На родителей работали и белые. В полях за неграми присматривали четверо наемных ружей из Вольных Земель. Это были прожженные пройдохи, любившие лишь деньги и пользовавшиеся любым шансом применить силу к слабым. Слуги ненавидели их. Как-то раз одна девушка, занимавшаяся обработкой собранного тростника, взяла с меня обещание уволить надсмотрщиков, когда я войду во владение плантацией.

Если отец бил каннибалов только единожды, то надзиратели занимались этим постоянно. Того самого гиганта, который рассмеялся в ответ на предложение съесть меня, они жестоко колошматили прикладами винтовок. Второму они порвали губу и нос, еще одного держали лицом вниз в канале, пока он не стал задыхаться. Особо усердствовал в деле вразумления негров самый старый из них, безобразного вида разбойник по имени Виллем. Именно по милости этого Виллема я подошел к дому-тюрьме каннибалов во второй раз.

– Почему вы упрямитесь? – спросил я, хотя даже не был уверен в том, что меня понимали. – Вас же не отпустят.

Мне не ответили.

– Виллем забьет вас насмерть.

– Виллем. Враг.

И больше ничего. Как ни старался я донести до людоедов мысль о том, что они могут облегчить свою жизнь, я лишь потратил время. Не впустую, как выяснилось позднее, но без успеха в том деле, которое я задумал, когда перебарывал страх перед хохочущим великаном с зубами как у крокодила.

Однажды родители уехали на ежемесячную ярмарку в город, оставив меня под присмотр Виллема и его лихих парней. Я читал в своей комнате, когда с плантаций донеслись выстрелы. Отбросив в сторону книгу, я подбежал к окну. Со второго этажа прекрасно просматривалась большая часть нашего надела, и возле клети людоедов я заметил дым. Слуги носились между рядов тростника без какой-то видимой цели. Они были напуганы. Сбежав на первый этаж, я направился было к двери, но тут в дом буквально влетел один из надсмотрщиков. Винтовка тряслась в его руках так сильно, что я забоялся, как бы он не выстрелил ненароком в меня.

– Что там, Брюн?

– Тише ты! – Брюн прижал к губам палец.

Логика его не поддавалась пониманию. Врываясь в дом, он оставил дверь открытой, так что тишина бы не помогла. То, что произошло потом, осталось в моей памяти настолько ярким сполохом событий, что забыть его, вероятно, поможет только старческое слабоумие.

Внутрь вошел каннибал, самый большой и страшный. Надсмотрщик вскинул винтовку, но гигант отмел ее в сторону рукой. Пуля пробила голову льва, висевшую на стене. Брюн потянулся за ножом. Людоед перехватил руку надзирателя, подтянул его к себе, сграбастал в гибельные объятия и вцепился зубами прямо в лицо. Дернув головой, кемети отхватил нос Брюна. Проглотил и тут же укусил снова – за нижнюю челюсть. Рывок – и вырванная челюсть полетела на пол. Швырнув изувеченного обидчика в стену, людоед повернулся ко мне.

– Съесть, – улыбнулся он.

Я стоял, не смея шелохнуться. Негр подошел ко мне, положил руку на плечо и легонько, почти ласково, потрепал.

– Съесть.

Развернувшись, людоед пошел прочь из дома. Захлебывавшегося кровью Брюна он добивать не стал. Я не двигался до тех пор, пока в дом не забежал один из слуг, которым я носил сладости, и не увел меня подальше от жуткого зрелища.

***

– Знаешь, что страшнее всего? Знать, что ты бессилен, – сказал Ги. – Людоед мог убить меня, но не стал. Не все зависит от тебя, Роже, так что тебе нечего стыдиться.

Оперативник часто закивал, а Рейнольд, который также слушал захватывающую историю о дикарях и угнетателях, молча долил обоим бренди.

– А занятнее всего то, что пострадали все надзиратели, кроме Виллема. Этот старикан застрелил двух напавших на него людоедов и благополучно прятался в их же собственной клети. Помогать своим друзьям он и не подумал.

– Как вообще эти людоеды выбрались на свободу? – спросил Рейнольд.

– Никто не знает.

– И куда делись трое остальных негров?

– Убежали через плантации. Бьюсь об заклад, их поймали и повесили или расстреляли. Плантации-то колоссальных размеров, там особо не спрячешься. Но я об этом не слышал и не хотел слышать.

– Да уж, история, – выговорил Роже.

– Весело мне жилось.

– Что было дальше?

– Не хочу рассказывать. Много хорошего, но много и плохого. Кемет – это место такое, там ничего не бывает ровно и гладко. Либо радость и благоденствие, либо тотальная смерть и страдания.

– Вот почему вы так импульсивны? Какое вам было дело до этой мануфактуры?

Роже развезло. Он проговорился об "Анниверсере" при Рейнольде, да и вообще клевал носом. Ги с легкостью избавился бы от незадачливого стража, но портить отношения с Галларом новой выходкой было не в его интересах.

– Правда твоя. Любопытство тоже родом с Кемета.

Давненько Ги не засиживался за разговорами в мужской компании. Пусть Рейнольда он знал меньше недели, а Роже – и того меньше, поведать историю о каннибалах он почему-то пожелал только им. Оставив стойку помощнице Рейнольда, чье имя Ги все порывался спросить у нее самой, но отчего-то не решался, все трое переместились за столик. В "Шаловливой проказнице" было пусто: тяжелое начало рабочей недели не смущало лишь не обремененного никакими обязательствами и к тому же посаженного под домашний арест Ги.

От Кемета они перешли к политике. Обычно темы колоний к этому и приводили. Общество Эльвеции никак не могло определиться с тем, благо заморские территории или проклятие. Ги склонялся к первому. Все же без присутствия сильнейших держав все земли севернее экваториальных джунглей давным-давно подмял бы под себя Великий Разлом. Сдерживая арканократию и укрепляя собственную экономику пусть жестоким, но эффективным способом, державы Ио сохраняли мир в Старом Свете.

Роже пьяно покачал головой.

– Это не оправдание, – изрек он.

– Раз в столетие Разлом развязывает войну. Угадай, что будет, если он одержит верх.

– Все равно колонии – бесчеловечный пережиток, – заплетающимся языком пробормотал Роже.

Никто не стал спорить. Оперативник говорил правду. Но факт бесчеловечности не отменял факта необходимости сохранения системы.

– Галлар говорит, что де Валансьен даст колониям независимость.

– Это еще почему? – вмешался Рейнольд.

– Не знаю. Но Ай-Лак его должен был чему-то научить.

– Откуда тогда его слова о равенстве для всех? Или он не сможет обеспечить свободы в колониях? – поддержал Рейнольда Ги.

– Не знаю я. Галлар так говорит, сказано же. – С этими словами Роже смежил веки.

– Есть местечко для него? – спросил Ги Рейнольда.

– Отыщем. Ты еще со мной?

– Наверное, нет. Мне тоже надо отдохнуть. Ну, и с сегодняшнего дня я у тебя застрял на неопределенный срок. Продолжим завтра.

– Как пожелаешь.

Поднимаясь в комнату, Ги рассчитывал на блаженное безделье в кровати, но мечтам его, как это частенько бывало в последнее время, суждено было разбиться о чужую волю. В номере постояльца ждала незваная посетительница. Женщина Каали Сенга сидела на постели, подобрав под себя ноги. В одной руке она держала дамский пятизарядный револьвер.

– Прикрой дверь и не думай бежать, – сказала она, когда Ги появился на пороге.

Пришлось подчиниться.

– Сядь!

Он занял кресло.

– Чем обязан?

– Живучестью, – промурлыкала женщина. – Я впечатлена, а господин – тем более. Как ты сумел убить Далиравару?

– Кого?

– Гневного брата. Убийцу-в-Вуали. Ты знаешь, о ком речь.

– Это не я, а криомант.

Женщина сморщилась в презрительной гримасе.

– А я не раз ему говорила, что он попадет на сильного врага. Дурак. Несчастный дурак.

Положив револьвер, она встала.

– Ты, наверное, думаешь, что я убью тебя, – подойдя к креслу, занятому Ги, гостья примостилась на подлокотнике. – Это не так. Напротив, хозяин предлагает тебе сотрудничество.

– К чему тогда револьвер?

– Метод убеждения. Вдруг бы ты бросился бежать, поднял шум, наделал глупостей. Вы, смертные, имеете склонность к необдуманным решениям.

– Смертные имеют. Вы, по-моему, не относите себя к их числу.

– Ах, мои манеры! – всплеснула руками незнакомка. – Мое имя Йоналишарма. И я ракша.

Йоналишарма потянула за юбку, обнажая голень. Из-под одежды высунулся длинный хвост, по-кошачьи ударил несколько раз по ковру и скрылся из вида. Йоналишарма одернула юбку.

– А Каали Сенг... – начал Ги.

– Смертный. Он мой хозяин. И хозяин Далиравары, да найдет он Путь-Назад быстрее, чем пролетит вечность. И ваш друг.

– Друг? Сомневаюсь, что могу назвать так человека, приказывавшего демону убивать ни в чем не повинных женщин. А если бойня в Железном Городе и на мануфактуре – тоже его рук дело, можете передать ему, что я отказываюсь от любого предложения.

– Вы говорите о вине, Ги Деламорре, – сказала Йоналишарма, поднося сложенные ладонями руки к лицу, – которая не лежит на господине, клянусь в этом Пустотой. Далиравара вышел из-под контроля. Благодаря господину он не прекратил существования в этом мире, но управлял им вовсе не Каали Сенг.

– Я почти потерял нить ваших раздумий.

– Далиравару украли, если тебе так будет понятней. Маг по имени Амарикус.

Это имя Ги уже слышал.

– Значит, это он убивал актрис?

– Он отдавал приказы, это знаю я, знает и господин. Из-за него я здесь. Мы думали, что Далиравара прикончил тебя, когда обнаружился подставной Убийца-в-Вуали, но ты здесь, а брат вернулся в Пустоту. Ты интересен нам, Ги Деламорре.

Ги предпочел промолчать. Оценив его сдержанность, Йоналишарма продолжила.

– Услуга за услугу, Ги Деламорре. Ты помогаешь нам с одним делом внутри Партии, а мы в ответ восстанавливаем твое доброе имя после победы на Гран-Агора, даем тебе работу, если пожелаешь.

– Не слышал, чтобы мое имя было запятнано.

– Братья ван Рёки думают по-другому.

– Что?

Высокий чин Партии Справедливости вполне мог водить личное знакомство с ван Рёками, но какие у них могли быть беседы касательно простого служащего юридической фирмы?

– Есть у них к тебе пара вопросов. – Йоналишарма грациозно потянулась. Ну точно кошка! – Например, по поводу Рыбьего Черепа. Сколько тебе заплатили конкуренты ван Рёков, выкупившие игорный дом за день до того, как к ним явился представитель Шедерне?

Ги перестал что-либо понимать.

– Очень удобно складывается, правда? Ты получаешь задание свести Рыбьего Черепа и ван Рёков, затем исчезаешь, сделка проваливается, причем с треском и последствиями для братьев, а потом ты воскресаешь из мертвых. Чудеса – да и только!

– Послушайте! – Молодой человек поднял руку, чтобы обхватить Йоналишарму за плечи, но вовремя спохватился, что перед ним сидел не друг и не коллега, а вовсе этериальная сущность, обладавшая, судя по всему силищей, не уступавшей братниной.

– Вся внимание.

– Ни с какими конкурентами сделок я не совершал, никаких денег не брал и препятствий ван Рёкам не чинил, откуда бы вы все это ни взяли. Измышления ваши похожи на какой-то бред.

– Объясни это ван Рёкам, когда господин расскажет им о тебе, – предложила ракша. – Ты ведешь свою игру, в этом мы уверены. Мы не собираемся мешать тебе, тем более сейчас наши пути совпадают и идут в одном направлении. Но, если ты пойдешь без нас, мы вынуждены будем отстранить тебя с дороги, нашими ли силами или с помощью ван Рёков.

– Похоже, мне все же придется выслушать предложение.

– Умный выбор, – одобрила Йоналишарма. – Речь идет об Амарикусе, как ты уже, наверное, догадался.

– У вас война в Партии?

– А в какой партии ее нет? – изрекла демоница. – Все, что от тебя требуется, – помочь нам уничтожить его. Поделишься с нами находками, направишь по нужному следу криомантов – в общем, станешь тем лицом, который уберет Амарикуса вместо господина. Де Валансьен трепетно относится к вражде партийцев и накажет господина, если тот вступит в прямой конфликт с первым магом, а вот ты – другое дело.

– Значит, пешка в чужой игре?

– Пешка? Не думаю. Я бы сказала, что ладья. Разменивать ее мы не намерены, не бойся. Просто согласись – и я покину тебя. Ты будешь волен делать все, что угодно, но с условием, что все деяния направишь на крах Амарикуса и отведешь их от господина. Тем более, кое-какие документы у тебя на руках. Красная смола – хорошее начало.

– Красная смола?

– Вспомни то, что отобрано у мертвых пустынников, – ответила ракша.

КС! Так вот о чем говорилось в аудиограмме Амарикуса. Красная смола. Но что это такое?

– И все? – спросил Ги.

– Все, – кивнула Йоналишарма. – Таково наше предложение. Нарушишь – сотрем в порошок. Преуспеешь – наградим. Не справишься – забудем о тебе. Честная сделка, соглашайся.

– Мне нужно подумать.

– Хорошо. – Демонесса протянула бумажку с номером. – Аудиографируй сюда слово "смола", если согласишься. Завтра.

Ги убрал карточку в карман.

– Почему именно "смола"?

– Почему бы и нет? – ответила Йоналишарма, вставая. – Сделай правильный выбор, Ги Деламорре. Друзья в этом мире лишними не бывают, а уж в Пустоте – тем более.

***

Среди всего, что произошло за один безумный месяц, знакомство с Йоналишармой стало, пожалуй, самым непонятным. Ни к чему по сути не обязывавшая сделка, намеки на важность Ги для каких-то закулисных войн внутри ПСР, откровения, которых молодой человек даже от друзей бы не ожидал. Говоря о его собственной игре, демонесса льстила. Вел партию вовсе не Ги. Случайным визит ракши не был. Он зачем-то понадобился Каали Сенгу. И угораздило же Сенга притащиться именно в "Шаловливую проказницу"! Или даже эта встреча была запланирована?

Отложив размышления на завтрашний день, Ги лег в постель с книгой и читал, пока не начали болеть глаза. На следующее утро он вышел из комнаты, чтобы послать несколько аудиограмм. Возле двери на приставленных друг к другу стульях дремал Роже. Решив не будить доблестного оперативника, Ги прокрался к лестнице, спустился в холл и подсел за уже ставшее "его личным" место у стойки.

– С добрым утром! – приветствовала его девушка.

– Ага. – Он кивнул. – Яичницу сообразите?

– Конечно. Вы у нас надолго, как я погляжу.

Она ненадолго скрылась за дверью, которая, как подозревал Ги, вела в кухню, затем вернулась и поставила перед ним чашку кофе.

– Выпейте пока. Вы рано встали, так что заряд бодрости не повредит.

Поблагодарив, Ги мигом расправился с душистым горячим напитком.

– А у вас есть книга кодов аудиографа?

– Не водится. Отсюда мало кто отправляет сообщения.

– Логично, – согласился Ги. – А курьер водится?

– Есть какой-то мальчишка. Я не шлю сама ничего, но Рейнольд иногда ему платит за доставку-другую.

– Найдете? Есть к нему одно порученье. Даже два.

Девушка вновь исчезла в кухне, на сей раз довольно надолго. В иной ситуации Ги бы извелся, но теперь времени в его запасе было более чем достаточно. Утащив из-за стойки два бланка и ручку, он написал два послания – Свену и Челесте. Волшебницу Ги просил не беспокоиться и ждать дальнейших писем. Свену же пришлось накатать настоящую повесть, в которой описывались все события, произошедшие после их последней встречи. В завершение Ги просил уделить время для ответа.

Девушка вернулась во время работы над письмом, так что большую его часть Ги писал, поглощая яичницу. Паренек, которого привела помощница Рейнольда, буквально смотрел ему в рот, мешая сосредоточиться. Курьеру Ги оставил четверть яичницы с целым желтым глазком.

– Это задаток, – сказал Ги жующему подростку. – Монетку получишь, как вернешься.

– Я беру по две монетки за адрес, – пробубнил тот с набитым ртом.

– Яичница стоит четыре, – солгал Ги. – Дорогое заведение, понимаешь?

– Вы мне не целую дали, – не растерялся паренек.

– Ну ладно. Две монетки.

Мальчишка приободрился, затолкал в себя остатки кушанья и, не удосужившись даже прожевать, проглотил. Забрал письма, наизусть и без запинки повторил названные адреса и выбежал через парадную дверь. Настоящий маленький трудяга!

А Ги пересел к аудиографу. Прежде всего, он передал Йоналишарме сообщение про смолу (настраивать ее против себя все равно было глупо). Затем ради поддержания дружественных отношений послал пару нежных слов Жоржетт. Заключительным штрихом стала удочка, закинутая на бывшую работу: Ги послал аудиограмму по своему коду в фирме Шедерне. Состояла она из анонимной просьбы сообщить, как продвигается дело ван Рёков, и обратного номера.

– Если придет весточка из "Шедерне и партнеров", сообщите, – попросил Ги девушку. Посидел немного и все же спросил: – А как вас, кстати, зовут?

– Луиза.

– Луиза. Прелестное имя.

– Спасибо. Я замужем.

Он пожал плечами. Замужем – так замужем. Для него лично это значило очень мало. Во-первых, волочиться за Луизой Ги не стал бы, даже будь ее сердце свободно, во-вторых, практика показывала, что при обоюдной симпатии кольцо на пальце останавливало от адюльтера разве что святых или законченных ханжей. GH, милая GH, как много ты открыла в непостижимом женском мышлении!

Поднявшись к себе, Ги упал на кровать и продолжил читать. За книгой он провалялся до самого обеда, отвлекшись лишь на стук проснувшегося Роже, который осведомился, все ли у подопечного в порядке. О Йоналишарме, само собой, Ги рассказывать ему не стал. Отделавшись от оперативника парой мало чего значивших фраз, привилегированный узник вновь погрузился в чтение. Чужие переживания отвлекли от мыслей о собственном положении, которое при всем установившемся спокойствии никак нельзя было назвать стабильным и безопасным.

В обед Роже зашел вновь и настойчиво попросил составить ему компанию. Спускаясь, Ги почуял, что запах блевотины еще не до конца выветрился. Да ведь бедолаге Роже не предоставили времени на элементарный туалет! Ги стало немного стыдно. В номере была ванна, а он не предложил парню даже умыться.

– Тебя не собираются сменить?

– Пока Галлар не отменит приказ, я тут, – ответствовал Роже убитым голосом.

– Не пора ли ему задуматься об этом? Может, отправить аудиограмму?

Роже посмотрел на Ги, как на прокаженного.

– Что вы! Он страсть как не любит, когда кто-то оспаривает его приказы! Я еще хочу послужить в полиции.

Они сели за свободный столик, и Луиза подбежала к ним с подносом, на котором дымились тарелки с луковым супом. Ели вынужденные соседи молча. Роже обжигался и неаппетитно чавкал, Ги ковырял сырную корочку и тянул время. За супом последовало мясо на кости, которое оперативник проглотил за минуту. Ги попросил вина, с сожалением выложив на стол очередную монету. Заточение лишало его возможности пополнить запас денег.

Ближе к вечеру, когда Ги дочитал "В Пустоту" в шестой раз, вернулся мальчишка-посыльный с запиской от Челесты. Она была краткой: "Держись. Дядя уведомлен и даже заинтересован. Ч". Свен, по словам курьера, не передал назад ничего, но наградил за труды двумя монетками.

– А я думал, шваи все грубияны и драчуны, – поделился парнишка.

– Добрые грубияны и драчуны.

Мальчуган кивнул с видом прожженного знатока чужих душ. Ги выделил ему обещанную плату, бережно сложил письмо Челесты и поместил его рядом с компроматом на принца Франка. Вытащив еще одну книгу – бульварный роман, пользовавшийся успехом в первый год пребывания Ги в Лутеции – он завершил этот бездарный и бессмысленный день.

На следующий лучше не стало, разве что Галлар все же сжалился над Роже и прислал ему сменщика, долговязого носача, не снимавшего в помещении форменную фуражку и оттого выглядевшего как чрезвычайно важная, но чрезвычайно глупая цапля.

На третьи сутки вынужденного бездействия Ги стало одновременно и скучно, и тревожно. Оперативник цапля проявил себя неразговорчивым и замкнутым типом. Вытащить из него подробности о ходе полицейского расследования оказалось нереально сложной задачей. "Все под контролем", – сказал цапля, и под козырьком хитро блеснули крошечные глазенки. Галлар постарался подобрать идеальную кандидатуру для сведения пленника "Проказницы" с ума.

Все изменилось тогда, когда он уже почти смирился с судьбой затворника, вечером четвертого дня ареста. Постучавшись в дверь, цапля сообщил, что покидает пост, на который заступает сменщица.

– Бывай, дружище! – Ги вяло помахал на прощание.

Цапля скрылся в коридоре, а в номер зашла – Ги не поверил глазам – Эйме Карпентье собственной персоной. Оперативница заметно поменялась: густая копна волос превратилась в солдатский ёжик, лоб и нос обгорели до красноты, на щеке алели свежие царапины.

– Сюрприз, Ги!

Она захлопнула дверь, подошла к столику, ногой выдвинула из-под него табурет, села, закинув ногу на ногу, и многозначительно уставилась на бывшего сообщника.

– У Галлара своеобразное чувство юмора, – сказал Ги.

– Он даже не знает, что я здесь, никогда не узнает и никогда меня не отыщет. – Карпентье усмехнулась. – И вряд ли будет гневаться. Формально он не назначал порядок дежурства у "Объекта 21".

Интересный поворот событий!

– Это я «Объект 21»?

– В бумажках значишься так, но на деле только полный идиот не поймет, о ком речь. Галлар велел поднять все папки по делу об убийствах порноактрис. Видел бы ты, что творится в отделении!

Карпентье постучала ногтем по полированной поверхности столика.

– А ты мне не доверяешь, Ги, – констатировала она. – Думаешь, я подстроила нападение?

– Если это утешит тебя, я не доверяю никому.

– Тем не менее, к Галлару ты явился, а ко мне не стал.

– А что бы ты сделала? Вновь втянула меня в поход непонятно куда, который закончился бы стычкой с демоном и безвременной гибелью?

– Потише, Ги, – предупредила Карпентье. – Не советую портить со мной отношения!

– Они оказались испорчены, когда так вовремя появившийся после убийства Раву демон попрактиковался в искусстве разделывать живую плоть на мне, – взвился Ги. – Какой вывод я должен был сделать? Рассказать или сама додумаешься? Некая оперативница помогает мне с расследованием, знакомит с интересными людьми, проявляет живейший интерес к тому, что накопал я, затем убивает предполагаемого маньяка и скромно отдает все лавры. Спустя день меня кромсают, и я исчезаю с арены. Нет ни меня, ни убийцы: какой удобный момент, чтобы свернуть кровавую порнолавочку и превратиться в законопослушных членов социума! И это ведь сработало бы не только с порнографией. Мануфактура "Анниверсер" закрылась в то же время. И отель "Трансконтиненталь" так кстати сменил владельца. На что только не пойдешь, чтобы ко Гран-Агора предстать белым и непорочным!

– Так ты считаешь, что я заодно с убийцей?

– Я в этом почти уверен. А твой визит только укрепляет веру. Попробуешь пристрелить меня за это?

Карпентье сжала кулаки. Лицо ее покраснело еще сильнее – от гнева.

– Я не враг тебе, – медленно и отчетливо произнесла она.

– В таком случае, – указал на дверь Ги, – выполняйте указания Галлара, младший оперативник Карпентье. В них не входили разговоры с «Объектом 21».

Полицейская выдохнула, крепко зажмурилась и сжала виски ладонями, затем выпрямилась и посмотрела на Ги вновь. Голос ее зазвучал уверенней и спокойней.

– Ги, я понимаю, что тебе пришлось пережить.

– Нет не понимаешь! – Он приподнял рубаху, обнажив раненый бок. – Видишь? До сих пор побаливает.

– Хорошо, не понимаю. Но прошу выслушать меня. Это дело нужно довести до конца, а я не уверена, что Галлар станет это делать.

– О чем ты?

– ПСР должна победить, так он считает. У него личная заинтересованность в том, чтобы де Валансьен получил власть. Он поймает и накажет кого угодно, даже невиновного, но не верхушку Партии Справедливости.

– И ему дадут это сделать?

– Он убедителен, Ги, – ответила Карпентье. – И все привыкли верить его чутью и прислушиваться к его выводам. Галлар сможет доказать, что де Валансьен не при чем, даже если его за руку в этой твоей мануфактуре поймают.

– И поэтому ты здесь. Позволь напомнить: от руки демона я едва-едва не погиб, а Галлар разорвал этого самого демона на куски почти голыми руками.

Карпентье поморщилась.

– Ты боишься.

– А ты нет? Подумай еще раз, хочется ли тебе противостоять криоманту. Кроме того, ты можешь и ошибаться на его счет. Стал бы он тем, кем является, если б искажал результатырасследований?

Оперативница открыла рот, чтобы возразить, но Ги поднял руку.

– Прошу, не надо. Я не верю тебе и вряд ли когда-нибудь смогу поверить вновь. Аудиографируй в отделение и попроси смену. Или просто не мозоль мне глаза.

– Ни в какое отделения я больше не могу аудиографировать! Я сбежала. Галлар чует исходящую от меня опасность. Но хорошо. – Она встала. – Не смею тревожить твой покой своими страхами.

Она хлопнула дверью с удвоенной силой. Ги упал на кровать и закрыл глаза.

– Как будто я в чем-то виноват, – сказал он вслух.

Карпентье не стала терять времени, просиживая штаны в "Шаловливой проказнице". Когда Ги покинул номер, чтобы спуститься к ужину, на ее месте уже сидел настоящий сменщик офицера цапли. Куда ушла оперативница, Ги мог только догадываться, но надеялся, что его отповедь не подвигла ее на безрассудные поступки. Приготовившись к очередному бессмысленному вечеру, он заказал у Рейнольда бутылку белого. Налил бокал полицейскому, подсевшему за стол, но тот только покачал головой. Ги начинал скучать по безотказному Роже.

Первый глоток холодного вина вернул ему бодрость. Он начал приставать к оперативнику с вопросами о Галларе и расследовании. Тот отвечал нехотя, но хотя бы не молчал, подобно цапле, и не делал вид, что ему нет дело до объекта охраны. Из беседы Ги выяснил, что "Анниверсер" наводнили следователи, эксперты по демонологии и алхимики. Нового владельца отыскать не удалось, а Галлар подозревал, что и он убит и помещен в цистерну с ядовитым раствором. Что же до Партии Справедливости, то младших оперативников не посвящали в столь щекотливые детали, так что Ги не узнал, состоялся ли визит полиции к де Валансьену и чем он обернулся. Газеты, впрочем, хранили молчание. Де Валансьен оставался чист в глазах общества.

Запивая десерт третьим бокалом, Ги выдоил из оперативника его скудные знания о деле "Анниверсера" до последней капли и ввиду его серости и неразговорчивости потерял к нему интерес. Личное расследование зашло в тупик. Свобода передвижения, которой Ги лишил криомант, снова стала необходимым условием для помощи в разоблачении темных замыслов де Валансьена и его присных. Один визит к Свену, который отчего-то предпочел не отвечать на письмо, мог бы решить исход дела. Но нет.

– Хочешь узнать, что было дальше? – спросил Ги, пересаживаясь к стойке.

– Ты о чем вообще?

Рейнольд почесал затылок.

– О Кемете. Мне нечего делать, давай хотя бы тебя развлеку.

***

На северо-востоке Лангмаланжа раскинулась самая смертоносная пустыня континента, эй-Шаррар. Ни на одной карте мира не проведена пунктирная линия границы, отделяющей плантации от песков, поскольку ни юридического, ни практического смысла в этом нет. На эй-Шаррар не претендует ни одно государство. В пустыне испокон веков селятся только немногочисленные племена кочевников да беглые преступники, причем первые с завидной частотой находят и вырезают лагеря вторых.

Но даже от такого унылого и опасного места, как эй-Шаррар, есть своя польза для жителей Лангмаланжа. Летучие пески, заносящие пограничные плантации, представляют куда меньшую опасность, чем Великий Разлом. И раз уж я приблизился к тому моменту, когда обстоятельства вынудили меня покинуть родной край, эти самые обстоятельства необходимо всесторонне описать.

Итак, Великий Разлом. Точнее, Анкем – такое название жители Разлома дали своей стране сами. Означает оно "Первый на Кемете" и, в принципе, вполне справедливо. Такой силой, как арканократоры, на континенте не обладает больше никто и не обладал уже больше тысячелетия. Прозвище, принятое в остальном мире, происходит от особенностей расположения Анкема. Когда-то давно по территории государства текла самая полноводная река Кемета. Она обмелела во время одной из разрушительных войн, которые вел древний Анкем. Говорили, что чародеи выпустили ее из берегов, чтобы затопить неприятельскую армию, а обратно собрать воду не сумели. Еще я слышал, будто маги открыли врата в преисподнюю, через которые вода и ушла вниз. В общем, болтали многое, а что случилось в действительности, не знает никто, кроме самих властителей Разлома, ибо даже попасть в их страну необычайно сложно, не говоря уже о том, чтобы выведать какие-то секреты. Неоспоримым фактом остается одно: река потеряла воды и даже название, оставшись гигантским глубоким шрамом на теле Кемета, тем самым Великим Разломом. Города Анкема остались стоять вдоль пустого иссушаемого солнцем русла.

Лишившись единственного крупного источника пресной воды, Анкем на некоторое время ушел в тень на политической карте мира, но лишь затем, чтобы вернуться еще более сильным игроком. Маги, на которых всегда держалась власть в Великом Разломе, окончательно подмяли страну под себя. Анкем стал именоваться арканократией, во главе встал Солнечный Совет из десяти сильнейших чародеев, а корону Верхнего и Нижнего Анкема надел самый влиятельный их них, маг из рода Стригтов. С тех пор – а прошло уже семьсот лет – положение вещей в Разломе не меняется, даже династия Стригтов по-прежнему является правящим домом.

Технологический прогресс последнего столетия обошел Великий Разлом стороной, зато в изучении магии арканократоры достигли таких высот, что среди человеческих стран у них не осталось в этом серьезного соперника. Только тхейрасха, которые людьми не являются, могли бы составить конкуренцию колдунам Анкема. В Великом Разломе нет запретов на магию. Там можно заниматься некромантией, выращивать гомункулов из мандрагоры, создавать големов и скрещивать людей с животными. Неудивительно, что Анкем ненавидят и презирают в цивилизованном мире. Арканократоры отвечают тем же. Войны с Великим Разломом случаются с завидной регулярностью. Раз, а то и два в столетие очередной Стригт предпринимает попытку закрепиться на берегах Ио, но сталкивается с объединенным войском стран, на время вторжения забывающих о внутренних распрях ради общей безопасности.

Но если для метрополий Великий Разлом – угроза временная и не слишком серьезная, то кеметским колониям он доставляет множество проблем. Даже эксперименты магов зачастую представляют опасность для Лангмаланжа и других колониальных земель, как это случилось в тот год, когда из пустыни на плантации вышли живые мертвецы. Инцидент замяли, а арканократоры выплатили компенсацию семьям погибших плантаторов. Но это было скорее недоразумение, чем реальная попытка нанести по колониям удар.

В истории, завершившейся моим бегством, о недоразумениях речи не шло.

Эпидемии на Кемете – явление привычное. В джунглях обитает множество заразных насекомых, а пески порой приносят пустынную лихорадку – бич кочевников. Матросы с кораблей, швартовавшихся в Порт-Анджане, добавляют к прочим напастям Лангмаланжа сифилис и другие дурные болезни, которые бьют по не разбирающимся в сексуальной гигиене неграм. Все эти напасти привычны и легко одолимы. Справиться с искусственной лихорадкой Великого Разлома так и не удалось. Она прошла сама, исчерпав, видимо, свой магический потенциал, и прихватила вместе с собой четверть населения Лангмаланжа.

Мне было восемнадцать, и я начинал перенимать у отца управление нашей делянкой. Такая жизнь меня устраивала. Во-первых, это было приятно. Принимать решения и видеть, как они отражаются на конечном результате – ни с чем не сравнимое удовольствие. Во-вторых, как натура увлекающаяся, я с жаром взялся за дело и посвящал плантации все время. В полях я проводил весь день, а в доме появлялся лишь чтобы прикорнуть; у меня даже появилась тайная чернокожая подружка. Старинных друзей-негров я организовал в группы младших управленцев, убедил отца приобрести еще слуг и дать свободу старикам. Все шло хорошо, пока не пришла эпидемия.

Синтетическая лихорадка распространялась только по воздуху и обязательно поражала человека, стоило ему подойти к зараженному ближе чем на пять шагов. Страшный жар валил людей наземь, отнимая силы и высасывая жизненную энергию. Смерть наступала из-за удушья, когда иссушенные легкие переставали справляться со своей работой. Работавшие в полях кеметцы умирали сотнями и тысячами, надсмотрщики гибли вслед за слугами, а хозяева – вслед за надзирателями. Территории, граничащие с пустыней, опустели наполовину, и тогда из эй-Шаррара в Лангмаланж вошли войска арканократии.

До нас доходили слухи о беспощадных боевых магах, выжигавших плантации и обращавших людей в зомби, с востока к западному побережью потянулись беженцы, а по пятам за ними следовала синтетическая лихорадка. Насколько преувеличены были россказни, мы не узнали: анкемцы не достигли Порт-Анджана. То ли вовремя сработала дипломатия, то ли угрозы начать войну – на сей раз на территории самого Разлома – заставили арканократоров развернуться и увести отряды в эй-Шаррар. А лихорадка продолжала свирепствовать.

***

– Помню, – Ги отставил пустую бутылку в сторону, – как негры не пускали меня в дом, где умирали родители.

Рейнольд молча убрал бутыль со стойки.

– И потому ты уехал?

– Сбежал. – Ги попытался улыбнуться. – Не смог оставаться в Лангмаланже. Это был страшный удар, гораздо хуже, чем даже перспектива быть съеденным каннибалом. Делянку я продал соседу, тому самому, у которого отец некогда выкупил крошечный участок под новый сорт растений. Уступив ему всю плантацию по грабительской цене, я отправился в метрополию. Жизнь на Кемете наносила предательские удары в спину всякий раз когда я входил во вкус и начинал получать от нее удовольствие. И хотя у последних бедствий был вполне определенный виновник, воевать в одиночку с арканократией я не мог и не желал. В конце концов, мне было всего восемнадцать, и передо мной расстилалось непаханое и незасеянное поле возможностей пристроиться в жизни. Необдуманные поступки – бич молодости.

– Молодости? – переспросил Рейнольд. – Тебе сейчас-то сколько? Двадцать пять?

– Двадцать три. Но это ничего не значит!

– Да прям!

Рейнольд показал ему растопыренную пятерню.

– Ты еще действительно молод – это раз. – Он загнул указательный палец. – И волен выбирать. Каждый совершает собственные ошибки – это два, и, раз уж ты покинул Кемет, назад оглядываться не стоит: это удел глупцов и нытиков. Я вижу в тебе таланты – это три, и дураком будешь, если не найдешь им должное применение.

– Таланты?

– Они самые. Один день у тебя ушел на то, чего я добивался две седмицы. А история с этим маньяком! Он целый год потрошил девиц, а встретившись с тобой, меньше чем за месяц отправился назад в ад. Тебе что еще нужно, чтобы поверить в себя?

Не то чтобы Ги в себя не верил. Сам себя он считал человеком умным и толковым, но грубоватая похвала Рейнольда почему-то показалась необычайно приятной.

– Спасибо.

– Да уж не за что.

– Может, заодно подскажешь, что делать дальше? – улыбнулся Ги, и, к его великому удивлению, Рейнольд кивнул.

– Подойди вон к той рыженькой. Ее ночь стоит двадцать крон. За счет заведения, – передо постояльцем на столе появилась банкнота. – И прекрати уже, наконец, хандрить. Завтра все может измениться, так что лови момент и живи полной жизнью. И помни, о чем я тебе только что сказал. Повторять не буду.

Отказаться от денег было бы красивым жестом, но Ги решил плюнуть на красоту и, подцепив купюру, пошел прямиком к шлюхе. В конце концов, молодость не заканчивается в восемнадцать.

***

С малой родины Денн Ларе Галлар вернулся, не вызнав ничего интересного. Подруга Денн, которую он навестил во второй и последний день своей краткой командировки, только подтвердила догадки криоманта. Красивая и амбициозная девушка не смогла существовать в вакууме унылой повседневности и сбежала в поисках лучшей доли.

Младшие оперативники нарыли о Денн много другого. Она отличалась от прочих жертв демона, уничтоженного на мануфактуре. По большому счету, Ларе не обязательно было сниматься, чтобы заработать на жизнь. Она завела нескольких любовников среди богатых и влиятельных людей. Они рекомендовали ее друг другу (Галлар всегда презирал подобные развратные слабости), подыскали ей место в фирме Шедерне и в целом осуществили ее мечту. Неужели всего этого казалось вчерашней безымянной провинциалке недостаточным?

– Ты забываешь о других, – сказала как-то раз начальница Галлара, шеф отделения Лавуарр. – Почему ты забросил расследование восьми предыдущих убийств?

Криомант пожал плечами. Интуиция подсказывала, что разгадка кроется в деле Денн. Более того, несмотря на то, что его связь с "Анниверсером" была очевидной, Галлар предпочел отдать работу в мануфактуре на откуп другому старшему оперативнику, а сам еще глубже погрузился в темные тайны Денн Ларе. Вернее, в то, что считал таковыми. Уверенности в своей правоте у него не прибавилось.

Поисками сестры криомант занялся лично. Поручив Эйме Карпентье разослать запросы о ее тезке-новобранце во все отделения Лутеции, Галлар обошел всех знакомых криомантов и осведомился, поступал ли в их распоряжение некто Эйме из Вирденн-сюр-Ронн. Результатов он не получил. Парень то ли не доехал до столицы, то ли не стал пытать удачу на вербовочном пункте полиции.

О том, какую чудовищную ошибку совершил, Галлар понял, только когда Карпентье исчезла.

Она не вышла на службу в день доклада. На следующие сутки ее также не обнаружилось в отделении. Встревоженный криомант явился в отдел подбора и аудиографии, чтобы распечь не уследивших за коллегой работников, и остался там до вечера.

Главной обязанностью Карпентье была рассылка аудиограмм и пневмописем. Согласно общим правилам, копия каждого из отправленных сообщений складировалась в архивы, где хранилась пять предписанных законом лет. Нарушить это правило Карпентье не рискнула, и в ящике с надписью "Личная переписка сотрудников" Галлар нашел тот самый недостающий фрагмент, ради которого он ездил в Вирденн-сюр-Ронн.

Десятки писем, подписанных Aymé, мужским вариантом написания имени, которое давали и мальчикам, и девочкам. Фальшивая Эйме, точнее, ее имя записывалось бы как Aymée, сочиняла удивительно трогательные письма, которые отправляла чужим родителям. Вивьенн Ларе, кем она была на самом деле, жила чужой жизнью. О том, что случилось с настоящим Эйме Карпентье, Галлар мог только гадать.

Теперь криомант мог объяснить и рвение юной сотрудницы, с которым она докапывалась до убийцы, оборвавшего жизнь ее сестры, и расстрел того, кого она сочла виновным, и недавнее дезертирство из рядов полиции. Он догадывался, что Вивьенн Ларе знала значительно больше, чем показывала, и жалел, что неосторожным приказом вспугнул ее.

Так дело Ларе зашло в тупик, потеряв особенность, уникальность. Отличало его только обстоятельство родственной заинтересованности, не более того. Донеся это до Лавуарр, Галлар столкнулся со стеной холодного гнева.

– Мне нужен результат, – сказала первая оперативница. – Не рассуждения и уж тем более не подрыв боевого духа команды. Никому не говори о Карпентье! А ко мне приходи, когда найдешь хотя бы подозреваемых.

– Они есть.

– Не тех, которых зовут Филипп де Валансьен, – отрубила Лавуарр.

Галлару осталось только повиноваться. В запасе оставались считанные дни. Гран-Агора близилась, и каждый час приближал к премьерскому креслу Эльвеции человека, карабкавшегося к нему по трупам. Сколько трупов оставалось скрытыми, криомант не ведал. И отчего-то боялся узнать.