Комплекс превосходства

16. Наброски

Ги проснулся от того, что кто-то настойчиво тормошил его за плечо.

– Уйди, красавица, спать хочу!

Ответом стал болезненный щелчок по носу. Вскочив, чтобы прогнать надоедливую девицу, Ги обнаружил, что оная ни к щелчку, ни к пробуждению отношения иметь не могла. Шлюха явно лежала на полу; на кровати оставалась только ее нога. Поднял спящего светловолосый молодой человек в темном костюме. Незнакомец приложил палец к губам.

– А кто ты, черт тебя дери, такой? – все же выпалил Ги.

Незнакомец скорчил кислую мину.

– Да у тебя изо рта несет, старик, – сказал он. – Дал бы время почистить зубы, но не могу. Эти очнутся.

Он показал пальцем себе под ноги. Приподнявшись, Ги увидел, что компанию девице составил оперативник, призванный охранять его покой. На лбу полицейского вскочила крупная фиолетовая шишка с кровоподтеком.

– Бесчеловечно бить их еще раз. – Неприятный гость вскочил с кровати и протянул руку. – Давай, одевайся, пошли!

Ги потянулся под подушку, но незнакомец вытянул из собственного кармана его револьвер.

– Как в воду глядел, – прокомментировал он.

– Я никуда не иду!

– Идешь. Свен заплатил, чтобы я тебя привел, и я тебя приведу. Если нужно – под дулом.

– Свен?

– Ну да, Свен. Касперссен или как его там? Такая масса жира и самомнения из внешних. К нему пойдем.

– И с чего бы Свену на такое идти?

– Да откуда я знаю! – В нетерпении незнакомец заходил туда-сюда по номеру, потом подобрал с кресла штаны и кинул их Ги. Тот машинально поймал одежду.

– Я тебе не верю.

– О Тьма великая! – всплеснул руками гость. – Какие нужны доказательства? Я залез к Мартену Одервье – так достаточно? Ты мне оставил жалкую сумму в десять крон. Похоже на правду?

Он подскочил к кровати и сунул в руки Ги рубаху. Их лица оказались совсем близко, и Ги заметил, что у незнакомца глаза редкого изумрудно-зеленого цвета.

– Слушай, старик, я Свена знаю, он за просто так за преступление платить не будет. Раз велел тебя доставить, значит, что-то важное случилось.

Ги посмотрел на гостя, потом на одежду.

– Я отвернусь, – церемонно сказал незнакомец.

– Можешь глядеть, – фыркнул Ги.

Одеваясь, Ги испытывал жгучее желание приложить по голове и незнакомца, после чего добраться до Свена и удостовериться в правоте только что услышанного без лишних ушей, но что-то подсказывало, что гость наверняка готов и к такому развитию событий.

– Значит, так. – Незнакомец оценивающе осмотрел одетого Ги, добыл из второго кармана мятную конфету и протянул ему. – Во-первых, съешь. Ненавижу запах изо рта. Во-вторых, пойдешь рядом со мной, ни с кем не заговоришь и, что бы ни произошло, не сбавишь шаг и не кинешься бежать.

– А как же...

– Я сказал, будешь молчать, – топнул ногой посланник Свена. – Ну, за мной.

На первом этаже начались чудеса. Рейнольд, не выспавшийся и злой после ночной смены, проводил беглецов взглядом до самой двери, но ничего не сказал. Незнакомец шутливо отдал честь, но Рейнольд махнул на него рукой и буркнул на прощание что-то нечленораздельное. На улице дежурил второй оперативник (Галлар, оказывается, расстарался), но и он всего лишь бросил на вышедших из блиц-отеля быстрый взгляд и брезгливо отвернулся.

Они пошли вдоль по проспекту. В утренний час прохожих было не так много, и затеряться в случае опасности в толпе у них не получилось бы. Спутника Ги это, впрочем, не волновало. Он бодро шагал чуть позади сопровождаемого и фальшиво мурлыкал популярную в низких кругах песенку о моряке и его неверной жене. Закончив последний припев, он словно убедился, что они достаточно отдалились от "Шаловливой проказницы", и заговорил.

– Вообще-то меня зовут Самрай. Это фамилия. А так Паризиус Самрай, только имени своего не люблю. Зови лучше Самрай. Паризиус – это в честь героя из древней легенды, был такой лучник, который похитил чужую жену. Ты же знаешь все эти заморочки с регистрацией магов. Талмуды на пыльных полках, бессмысленное множество якобы красивых имен. У меня и свое недурное было, а пришлось менять. Законы, мать их.

Самрай оказался очень разговорчивым, если не сказать – болтливым. Всю дорогу до Свена он рассказывал о своем славном родовом имени и о том, почему, в отличие от подавляющего большинства магов, не отрекся от него.

– Так-то Самрай – это только на эльветийском звучит. А вообще мой прадед из Энгли. С Этернидада, если точно, есть такой остров далеко на юге, только он оттуда уплыл в Ллинден. Выходцы с Этернидада, те, что попроще происхождением, в Энгли получают фамилию Саммерайль, ну, "Летний остров" в переводе. Он был Юджин Джеймс Саммерайль, вот как. А дед мой перевез семью сюда, в Лутецию. Не прижились на севере, да. А тут уж никто выговаривать "Саммерайль" и не стал. Стали звать то Саммераль, то Саммрайль, а потом так и сократили до Самрая. Но это ничего, я горжусь семьей. И матушка одобряет, что я не стал от фамилии отказываться. Это, говорит, эльветийцы ежели не хотят родства помнить, пусть не помнят, а мы не такие. У нас корни ого-го, мало у кого такие!

Поскольку идти пришлось довольно далеко, к концу пути Ги успел изучить все особенности патриархального уклада энглийских семейств, запомнить имена трех поколений родственников Паризиуса Самрая и изрядно ото всего этого устать. Чтобы перевести разговор на другую тему, он спросил Самрая, какой магией тот владеет.

– Так иллюзии же, разве не ясно? Знаешь, как ты выглядел для легавого и для громилы за стойкой блица? Как красавчик с напомаженными губками.

– Так ты… – Ги захлебнулся от негодования. – Ты превратил меня в дешевого мальчика?

– Не превратил, – хохотнул Самрай. – Просто придал вид. Ненадолго. Магия – это ж только полдела.

Он постучал себя указательным пальцем по лбу.

– Думать тоже надо чуток. Кого бы ожидал увидеть выходящими из покоев этот чурбан за стойкой? Только парочку. Женщиной, уж извини, тебя было представить сложно, так что сошел и содомит-любитель. – Он широко улыбнулся, вызвав желание выбить ему хотя бы часть зубов, один из которых, правда, и так был золотым.

Содомитом-любителем Ги бывать еще не приходилось, даже понарошку. Он замолчал и сделал вид, что ему неинтересно, о чем еще распространялся Самрай. Это не умерило пыл мага. Он болтал и болтал, но под конец странной прогулки Ги и в самом деле прекратил воспринимать его словоизлияния.

У самого входа в здание, в котором жил Свен, Самрай посерьезнел, а в приемную информатора вводил Ги с видом настолько деловым и утомленным, словно похищение едва не стоило ему жизни, здоровья и всех идеалов, в которые он верил.

Сам Свен сидел на диване. Девушки не было видно, зато никуда не делась вечная спутница швая – бутылка. На сей раз Свен предпочел водку.

– Ги Деламорре собственной персоной, – отрекомендовал Самрай.

Свен поднял голову и вперился в вошедших помутневшими от алкоголя глазами.

– А вещи где?

– Вещи? О них ты не говорил.

– Вот говно! – выругался северянин. – Забыл. В общем, бегом за ними, Зуммерайл.

Еще одно произношение энглийской фамилии позабавило бы Ги в другой ситуации, но не теперь.

– Стоп! – Он вклинился между магом и информатором. – Никто никуда не пойдет до тех пор, пока я не получу объяснение, какого черта я здесь делаю!

– А я никуда и не собирался, – добавил Самрай. – В блице уже наверняка стоит шум и дым. Нападение на легавого, все такое.

Свен почесал бровь, поднес бутыль к губам и опрокинул в себя добрый глоток.

– Поживешь пока здесь, Ги, – сказал он.

– Но почему?

– Обстоятельства так складываются, – с трудом выговорил Свен.

О каких обстоятельствах он нес околесицу, Ги не понимал и не желал понимать. День, неадекватно начавшийся, продолжался вполне в том же духе. Да и сам Ги явно повел себя, как глупец. С собой он взял только то, что оставалось в карманах одежды, поданной Самраем. В номере "Шаловливой проказницы" остался компромат на де Валансьена, все личные вещи и почти все деньги. Любой порывшийся в саквояже обнаружил бы бумаги, с помощью которых его легче легкого было бы скормить боссам Партии Справедливости. Не говоря уже о том, что фальшивая видимость его смерти развеялась бы в единое мгновение. Допустить этого Ги не имел права.

– Иллюзии не помогут? – спросил он Самрая.

– А ты знаешь, почему мой маленькой обман вообще сработал? – парировал маг. – Потому что никто не думал, что ты улизнешь. Развеять мои чары под силу любому, у кого дар есть. А попасть в клешни криоманта я не спешу.

Понять его было можно, но в тот момент решался успех всего расследования, и без того уже изрядно заторможенного внешним вмешательством. И Ги пошел ва-банк.

– А что если наградой тебе станет документ, который позволит шантажировать члена королевской фамилии?

– У тебя такой есть? – спросили одновременно Самрай и Свен.

Ги вынул из потайного кармана жилетки-безрукавки покаяние принца Франка. Какое счастье, что именно эту одежду ему подал утром иллюзионист!

Изучив бумагу, Свен утвердительно кивнул.

– Подлинник.

Глаза Самрая загорелись алчным огоньком.

– Придумаю что-нибудь, – бросил он и в тот же момент растворился в воздухе.

Была ли это магия или скорости придало желание завладеть дорогостоящей бумагой, Ги не понял.

Ги сел рядом со Свеном. Информатор был зверски, неприлично, бесконечно пьян. Срывы, подобные этому, наблюдались нечасто. Глаза швая подернула полупрозрачная белесая пленка, нос покраснел, губы и щеки опухли. Он покачивался даже в сидячем положении и, судя по всему, контролировал себя лишь благодаря тому, что в принципе много пил и привык к похожему состоянию. Кроме того, он не надел рубаху, выставив напоказ поросшую рыжим волосом грудь, вывалившееся поверх ремня брюхо и удивительно тонкие руки, не подходившие к массивной фигуре.

– Ну и надрался же ты!

– Ты не будешь презирать меня, – с неожиданной уверенностью в голосе сообщил Свен, после чего икнул и отер рот тыльной стороной ладони.

– Только если скажешь, что затеял все это по серьезной причине, а не из-за пьяного бреда.

Информатор предложил Ги водку. Тот выхватил бутылку из его рук и поставил на пол рядом с собой, не сделав ни глотка.

– Куда уж серьезнее.

– И что же это?

– Связи. – Свен обвел комнату руками, словно хотел показать масштаб происходящего.

– А если без загадок?

– Ну-ка!

Северянин с заметным трудом поднялся на ноги и, шатаясь, как пассажир парома при буйной качке, поковылял к своему столу. Ги помог ему взгромоздиться в кресло, и он начал копаться в ящиках, вышвыривая на стол одну папку за другой.

– Все, что здесь, – подытожил он свой нелегкий труд, – связано с убийством Денн, хочешь верь, хочешь нет.

Ги взглянул на подписи, которыми была снабжена каждая папка. "Рыбий Череп", "Трансконтиненталь", "Магические наркотики", "Алхимия", "Порнография с убийствами", "Наемники"... Целая куча подборок как на знакомые ему темы, так и на те, о которых он узнал впервые.

– И все это де Валансьен?

– Вряд ли один он, – ответил Свен. – Но так или иначе причастен.

– И я...

– И ты труп.

Свен провел пальцем по горлу.

– Тебя наверняка ищут. Побудешь тут день-другой, потом уйдешь. Скроешься где-нибудь, а еще лучше – уедешь из страны.

– Уехать? После того, что я узнал?

– Я узнал, – поправил Свен, – и позволил узнать тебе, потому что это честно. Но я не желаю твоей смерти.

– Пока что меня никто не убил.

– Только из-за того, что за тебя всерьез не брались.

Швай рассуждал удивительно складно для пьяного. Ги вынужден был признать его правоту. Судя по тому, что сделали с песчаными гиенами, демон с серпами считался у ПСР расходным материалом, а настоящие дела вершили другие.

Разложив папки в рядок, молодой человек открыл первую из них – с самой животрепещущей подписью "Порнография с убийствами". И сразу же понял, что Свен собирал материалы на протяжении довольно долгого времени, а свести их воедино смог только сейчас. В папке были визиографии девяти девушек – все до единой обладали при жизни яркой, запоминавшейся внешностью. Денн, на которую пускала слюни добрая половина "Шедерне и партнеров", в компании ослепительно рыжей красотки с пухлыми губами и дерзко вздернутым носом или темнокожей экзотической барышни откуда-то с Кемета выглядела бледно. Убийцы выбирали жертв со вкусом и садистской избирательностью. Полосовать эти лица серпами, рубить их плоть... Ги не мог бы вообразить более кощунственного акта. С обратных сторон карточек стояли порядковые цифры и имена.

Помимо Денн Ларе, ни одно имя не было знакомым. Тем не менее, две визиографии содержали лишь номера.

– А этих как зовут?

Швай пожал плечами. Ги положил визионки перед собой. Одной из безымянных жертв оказалась та самая кеметка. Черты второй смутно напомнили ему кого-то знакомого, но кого именно, он так и не сумел определить. Возможно, виной тому были слишком короткие волосы девушки, не скрадывавшие внимания зрителя и выставлявшие напоказ милые несовершенства ее лица: длинный подбородок и резко очерченные скулы. Ги развернул карточку. Номер семь.

Отодвинув визионки, он перешел к другим документам папки, коих оказалось немало. Свен откуда-то добыл газетные заметки (касавшиеся только двух первых девушек), квитанцию на выкуп частоты визионного канала, транслировавшего четвертое убийство, и переписанный от руки полицейский рапорт по Денн. Но если все эти бумаги и были напрямую связаны с убийствами, то другая – и более обширная часть подборки – повергла Ги в изумление.

– Даже не стану спрашивать, как ты это раздобыл, – сказал он Свену, перелистывая сшитые вместе листы.

– И не надо, – ответил информатор.

Пожелтевшая от времени бумага содержала расписанные в стихах способы пыток, извращений и жесточайших способов убийств. Несколько стихотворений были подписаны одной буквой или инициалами. А рядом с девятью из них Свен вывел собственной рукой номер и имя жертвы.

– Это заказы.

– Они. Я сразу дошел, только найти вот не мог. А знаешь, что еще интереснее?

– Ну?

– Два из девяти стихов есть в "Романтиконе".

– Да брось!

Ги подбежал к шкафу. Свен не протестовал, когда его друг, раскидав по полу ненужные книги, вытащил том "Романтикона". Вернувшись за стол, Ги начал сверять произведения. Первое обнаружилось сразу.

Четыре конечности,Лоно и шея.Любя и лелея,Вожу в оконечностиСерп,Оставляя полоски алеть.Хотел бы я в вечностиПрахом белея,Тебя не жалеяВ жестокой беспечностиЧертИскажение смерти смотреть.

Разделана, вскрыта, оставлена алчным глазам,Как рыба на рынке в умелых руках продавца.Не знаю, смогу ли проделать все это я сам,Но все лицезреть я желаю, коль будет в том воля Отца.

– По крайней мере, это написано качественней, чем то, что мы читали в первый раз.

– Ага. А номер пять, как ее там, исполосовали с ног до головы, живого места не оставили, – с трудом проговорил швай.

Ги поежился и принялся за следующее стихотворение. С ним пришлось помучиться, поскольку для чистового напечатанного в сборнике варианта поэт изменил три четверти строф. Получилось довольно жутко. Если черновик содержал всего лишь бездарно составленное описание смерти от выпитой кислоты, то в "Романтикон" попала совершенно безумная версия. Герой стихотворения давал влюбленной в него девушке выпить отравленное вино, после чего вел с ней беседу о жизни и смерти, заставляя описывать боль, которую причинял яд. В конце он целовал ее, символически забирая последний вдох.

– Вот ведь больная мразь! А кого так убили?

– Не знаю. Видишь, сколько тут стихов? Втрое больше, чем убитых актрисок.

– Или нет, – прошептал Ги.

Он вгляделся в визиографию, сопровождавшую стихотворение. На ней был запечатлен тот самый лирический герой, державший на руках бездыханную девушку. Голова несчастной запрокинулась назад, но, даже несмотря на это, Ги узнал ее. Жертвой отравителя стала не кто иная как Рози, нежить-служанка Челесты. Она выглядела совсем юной. До смерти на момент съемки ей определенно оставалось еще несколько лет.

– «Трансконтиненталь»!

Ги вскрыл одноименную папку. Разбирая бумаги из нее, он размышлял над тем, как сочеталось стихотворение, вышедшее в давнишней книге, с судьбой, постигшей настоящую Рози. Дело становилось все запутанней с каждой новой подробностью.

С отелем, как оказалось, все было непросто, причем с самого момента открытия. Старые газеты публиковали статьи, явно написанные по заказу Благословенного Союза и других роялистских партий, однако с определенной долей вероятности правдивые. Земля в Верхнем Городе досталась ПСР путем каких-то махинаций, само здание стоило денег, которые Рене де Валансьену взять было неоткуда.

– Если тебе интересно, добрая часть владений ПСР возникла в одно и то же время.

– Почти совпавшее с возвращением Филиппа из Ай-Лака. – Ги вытянул бумаги из папки "Наемники".

– Да, там то же самое.

Группа, воевавшая за социалистов во всех партизанских конфликтах и гражданских войнах последних пятнадцати лет под командованием одного из одиознейших грандкомандоров Вольных земель... и здесь виднелась рука Партии Справедливости.

– Сколько они поимели со всех этих войн?

– Миллиарды, – ответил Свен. – Но еще ценнее наработанное влияние. У них есть союзники во всех уголках мира.

– И как ты раньше не догадался?

– Не было вот этого. – Швай подцепил сложенную вчетверо бумагу, развернул ее и протянул другу.

Это было свидетельство о расторжении контракта с грандкомандором наемничьей армии за подписью некоего Ланфан-Виктора.

– Клерк в ПСР. Подставное лицо, как и все они.

– То есть наемники еще действуют?

– Стоят под ружьем. Может, готовятся к вторжению в случае поражения Партии.

Ги читал компромат на ПСР, пока у него не заболели глаза. В голове уже почти сложилась полная картина деяний де Валансьена и его партии-шайки. Действовали они нахально и с полной уверенностью в собственных силах. Де Валансьен выстроил настоящую преступную империю, снабжавшую его деньгами, которые, в свою очередь, шли на подкуп прессы, скрытые махинации против политических соперников и экономическую борьбу.

Справедливости ради, от собственных лозунгов о свободе и равенстве для всех он не отходил. Большинство законов, выбитых им в Генеральных штатах, шли государству на пользу. Де Валансьен зарабатывал сам и давал зарабатывать другим. Часть своих предприятий, как следовало из бумаг пяти-семилетней давности, он практически бесплатно раздал в чужую собственность, сформировав тем самым новый зажиточный класс, готовый отдать голоса за него.

"Трансконтиненталь" и "Анниверсер" были даже не верхушкой айсберга – подтаявшим льдом на его вершине. Военные действия приносили куда больше, равно как и торговля наркотиками, и проституция, и порнография, в том числе замешанная на крови. Предприятия де Валансьена-старшего, по всей видимости, переоборудовались для новых целей, поскольку об их существовании упоминалось только вскользь. Замороженное производство, якобы доставшееся в наследство от отца, ни на секунду не прекращало работу под бдительным оком Филиппа, но о том, что на самом деле творилось за стенами фабрик и мануфактур, оставалось только гадать. Какая судьба постигла тамошних рабочих? Этим вопросом Ги решил не задаваться, дабы не довести себя до нервного истощения.

– Можно ли что-то сделать?

Свен покачал головой.

– Этому не дадут ход. А еще я жить хочу.

– Понимаю. Но не оставлять же все на самотек!

– Кому от этого будет хуже? – возразил информатор. – Дело сделано, власть у де Валансьена в кармане. Теперь он успокоится.

– И примется за тех, кем пользовался на пути к победе. Оставит ли он в живых тех, кто занимался той же порнографией?

Швай не полез за словом в карман.

– Знаешь что? И пусть он их перебьет! Они все повязаны! Знаешь, что выяснил Зуммерайл, забравшись к Одервье?

– Не представляю даже.

– Найди его отчет в папке.

Перебрав кипу бумаг, Ги нашел искомый отчет. Размашистый почерк Самрая соответствовал его пылкой натуре. Из краткого, но не оставляющего простора для альтернативных суждений следовало, что девочки Одервье стали жертвами маньяка как минимум в трех из девяти случаях убийств.

– Понимаешь, что это значит?

– Де Валансьен манипулировал ими. Никто не застрахован от удара по главной звезде, все работают в постоянном страхе.

– Что-то вроде того, – согласился Свен.

– И знакомство с демоном не делало их жизнь проще. Если вообще причастен только один демон.

– Теперь чуешь, почему я не хочу связываться? Подборку видел ты один. Не даю гарантий, что не сожгу ее завтра в переулке.

– Но зачем? Отдай ее мне.

Информатор посмотрел на Ги. Хмель больше не застилал его взор, и молодой человек понял все без слов.

– Что ж, нет – значит, нет.

– Прости, – сказал Свен.

– Не за что извиняться, дружище. Всем нам есть что терять. Но отступаться я не хочу. Нет, не должен. Пусть это будет стоить мне жизни, но срубить голову этой гидре я попытаюсь.

Он поднялся.

– Зайдет Самрай – присовокупи бумаги из моего саквояжа к похоронному костру правды, – сказал Ги. – Все равно остаюсь сам по себе. И передай ему письмо принца Франка в награду за труды...

На улицах полным ходом шла подготовка к решающей схватке Гран-Агора. Агитаторы заполонили тротуары, стены зданий разоделись в цвета партий, равно как и радикально настроенные сторонники тех или иных кандидатов. До дня голосования оставалось совсем немного, и ровно таким же объемом времени располагал и Ги. Вновь предоставленный сам себе, он направился к единственному человеку, который еще мог посодействовать в разоблачении ПСР, – Челесте.

Поединок, о котором де Валансьен даже не подозревал, начался.

***

Криомант Галлар привык к чужому страху. Он чуял его везде. Если человеку было что скрывать, он боялся панически, если нет – то просто так, по привычке, потому что не мог иначе. Издав пятьдесят лет назад свой знаменитый Закон об изъятии младенцев-стихийников, премьер-министр Валуа совершил одновременно и преступление, и благодеяние. Галлар не мог найти в себе силы проклинать Валуа: он прекрасно понимал, что маги-полицейские – лучшее, что случалось с системой охраны правопорядка за всю историю Эльвеции. Но смириться с тем, что его лишили самого дорогого, права выбора жизненного пути? Ответа не было да и не могло быть. Каждый криомант, вырастая, все равно делал свой выбор. Галлар знал таких, кто отключал фильтры и уходил быстро и безболезненно. Были и те, кто рвался на самоубийственный штурм и падал, сраженный пулями или изрубленный мачете "драконов" или "петухов".

Галлар жизнь любил. Он ценил свою работу, то единственное, что приносило удовлетворение и питало гордость. А еще ему нравилось великое движение, составлявшее вечный круговорот бытия. Быть даже каплей в потоке событий мироздания, считал он, – уже повод не расставаться с жизнью, насколько бы предопределенной она ни была. Впрочем, даже это не было делом непоправимым. Расследование дела ПСР сулило славу и почет, сумей он достойно завершить его.

А нехватка времени вынудила его взять в свои руки операцию, без которой он вообще-то планировал обойтись.

Стоя перед приемной стойкой отеля "Трансконтиненталь", криомант впитывал страх управляющего. Сутулый мужчина в красной жилетке боялся Галлара по привычке. Он мялся и не знал, с какой стороны зайти, чтобы удержать оперативников от осмотра отеля, но делал это не по своей воле. Криомант прекрасно чувствовал, с какой неохотой управляющий тянет время. Он был бы рад избавиться от Галлара и его бригады. Впрочем, его страдания не могли длиться слишком долго. Намекнув на то, что криомантам не поручают незначительные дела, и предъявив ордер, который выписал на свое имя сам (маленькое преимущество полицейских-магов), Галлар получил доступ ко всем этажам отеля.

– Вы только не шумите там, ладно? – попросил управляющий, семеня за Галларом к лифтам.

Шуметь криомант и не собирался. Его интересовал только второй этаж, о котором он слышал от Ги Деламорре. Максимум третий, поскольку подтекам на потолке, которые упомянул Деламорре, также должно было отыскаться объяснение.

– Вызовите все лифты, – приказал Галлар. – Ты, Маруан, пойдешь к грузовому. Проводите.

– Грузовой не работает, – заюлил управляющий.

– Проводите, – повторил криомант.

Предосторожность с грузовым лифтом оказалась излишней. Тот, кого Галлар рассчитывал застать, оказался настолько самонадеян, что решил спуститься на одном из пассажирских. Криомант проследил, с какой скоростью сменяют друг друга номера этажей на табло над лифтом, убедился, что одна из кабинок задержалась на втором, встал напротив и, дождавшись, пока откроются створки, впихнул вышедшего оттуда человека назад, зашел сам и нажал на кнопку с номером 25.

– Я не лишаю тебя шанса спасти шкуру, Балаво, – сказал Галлар, поднимаясь на верхний этаж, – лишь потому, что мне нужны свидетели, готовые говорить на суде. Вздумаешь лгать или что-то отрицать – и я не выпущу тебя живым из этого отеля.

– Это произвол!

– Заткнись, мразь, тебе не позволяли говорить.

Галлар ударил Луи Балаво тыльной стороной ладони по щеке. Голова порнографа стукнулась о стенку лифта.

– Сейчас мы спустимся на второй этаж, – продолжал спокойным голосом Галлар, – где ты мне все покажешь и расскажешь.

– Что «все»?

– Все.

Криомант развел руки в стороны. Под шлемом-маской он улыбнулся, но Балаво все равно не мог этого видеть. Представив, что случилось бы с нервным порнографом, доведись ему узреть его лицо без маски, Галлар растянул губы еще шире. Через фильтры вырвалось сдавленное фырканье – смешок.

– Все, что сочтешь должным. А потом я оценю твою честность и поступлю сообразно сделанным выводам.

Двери кабинки отворились. В коридоре двадцать пятого этажа стояла семейная пара: он в костюме, она в вечернем платье.

– Извините, – сказал Галлар, – вам придется дождаться следующего лифта.

Спускались в полном молчании. Балаво потирал лицо, Галлар ему слегка завидовал: у него зачесалась спина, но дотянуться до нее он не мог; кроме того, как следует поскрести ее мешала форменная защитная броня. На втором этаже криомант вытолкнул Балаво в объятия поднявшихся оперативников, вышел сам и пошел по коридору налево, заглядывая в каждую дверь.

Как он и ожидал, организаторы порностудии пытались замести следы, но за короткое время успели не полностью. Все номера (а не один, несмотря на то, с каким усердием преступники пытались запутать Деламорре) находились в ужасающем состоянии. Балаво подошел к теме жесткого публичного секса с выдумкой. Кое в каких комнатах до сих пор с потолков свисали цепи, в одном стояло прикрученное к полу кресло с фиксирующими ремнями, а в другом – массажный стол, отличавшийся от обычного мелкими шипами, покрывавшими всю столешницу. Ванную королевского номера превратили в подобие холодильника мясника с крюками в стенах ивымазанным чем-то красным кафелем.

Выбрав наиболее пристойный номер, Галлар сел на диван (его-то почему не выкинули?), велел ввести Балаво и управляющего. Со вторым разговор был коротким: узнав, что управляющего наняли после покупки отеля новые хозяева, криомант выгнал его и напоследок посоветовал найти другое место.

Балаво выглядел жалко. Он не решался сесть, хотя в комнате пылилось еще три стула, и переминался с ноги на ногу, теребя рукав пиджака. Насладившись его отчаянием, Галлар вежливо предложил вернуться к беседе, начатой в лифте. В следующие полчаса он узнал много нового.

Продав "Трансконтиненталь", ПСР выхлопотала право на владение вторым и третьим этажами на полгода. Луи Балаво, бывший до сделки полновластным хозяином порностудий, превратился в работника, курирующего уборку, мусорщика, как он сам себя назвал. Империя, которую он создавал – пусть даже с помощью и под непосредственным контролем со стороны верхушки ПСР, – в одночасье рухнула из-за амбиций де Валансьена. Его оставили на произвол судьбы.

– И даю руку на отсечение – устранили бы, не успей ты завершить "уборку", – язвительно заметил криомант.

Слушая жалобы, Галлар молчал, хотя больше всего ему хотелось понять, как функционировала студия до продажи отеля. Когда Балаво дошел до этого, криомант подозвал его к себе, усадил на диван и отдал команду одному из оперативников вести протокол.

На Балаво люди де Валансьена вышли сразу после первой успешной трансляции. Молодому амбициозному режиссеру посулили покровительство, деньги и студию, оставив ему полное право распоряжаться подбором актеров, декораций и сюжетов. Судя по всему, подобные предложения получали многие дельцы сферы эротических развлечений, но в отсутствие выходов на них Галлар предпочел временно оставить размышления о сети студий. "Трансконтиненталь" был вполне показательным примером незаконной организации ПСР. У Балаво был связной, через которого шли расчеты, выплачивались заработанные деньги и распространялись трансляционные билеты и приглашения. Режиссеру не приходилось лезть в финансовые дела, от него требовалось только регулярно снимать новые фильмы и повторять наиболее удачные.

Дойдя до первого убийства, Балаво еще сильнее стушевался. Он замямлил и начал уходить от темы, за что был награжден тычком под ребра.

– Помнишь, что я сказал про честность? – напомнил криомант.

Порнограф попросил воды. Осушив стакан, он продолжил признание.

Визиография и трансляции приносили неплохой доход. Балаво перепадало столько, что он сумел выкупить комнату на границе внешних кварталов с Верхним Городом. Выручка росла до тех пор, пока даже самых преданных поклонников жесткого грязного действа прекратили возбуждать обычные сюжеты Балаво. Тогда-то его и навестил посыльный. Представившись помощником некоего мэтра, он предложить снять нечто настолько шокирующее, что переплюнуть это не удастся никому из конкурентов. За вопросом, что именно, последовало лишь одно слово: "убийство". Балаво даже не пытался отговорить агента от кошмарной идеи. Мысль о чем-то подобном занимала и его.

– Молодец, ценю твою откровенность, – сказал Галлар.

Помощник мэтра связался с какими-то шишками из тех, кого заинтересовала бы сцена с настоящей кровью. Балаво начал писать сюжет, но ему не дали довести его до конца: "Наши клиенты хотели бы видеть на экране визора свои фантазии, а не чужие". Так история с удушением неверной жены превратилась в настоящий цирк жестокости с потрошением и расчленением. Присутствовать при этом Балаво отказался; более того, он убедил агента перенести съемку из "Трансконтиненталя", дабы не вызывать подозрений. Отдав на растерзание актрису, собравшуюся уходить к другому режиссеру, Балаво отстранился и узнал уже о свершившемся преступлении.

Доход превзошел все ожидания. Но самым ценным стал даже не он, а знакомство с одним из авторов кровавого сценария. Помощник таинственного мэтра привел Балаво на встречу, где мужчина лет сорока задавал вопросы о специфике съемок, шутил и угощал гостей лучшим вином из всех, какие порнографу доводилось пробовать. Через месяц он попросил Балаво назначить приватную встречу с одной актриской, которая ему приглянулась. Еще не зная, чем это обернется, режиссер согласился.

– Он ее убил?

– Отравил какой-то гадостью. Она была похожа на какой-то образ, который он вообразил. Дрочил на то, как заставляет ее выпить яд. – Балаво вздохнул. – А я помог ему.

– Как его звали?

– Эрик.

– Родовое имя?

– Да не знаю я! Разве ж мне скажут?

Жестокие развлечения Эрика продолжались в "Трансконтинентале", пока не надоели ему. Одна из жертв умудрилась убежать, но умерла на улице. Яд действовал эффективно и не оставлял шансов на спасение. Следом сняли еще одно убийство, которое попало на множество визионных экранов и привлекло внимание полиции. Кураторы Балаво стали осторожнее и отдали несколько следующих трансляций другим режиссерам.

– О чем ты? – вмешался Галлар.

– Убийства снимали все: Одервье, Шаншан, Току Танде, – сдал коллег-конкурентов порнограф. – И все они финансировались одними и теми же лицами.

– Откуда ты это знаешь?

– Актер один и тот же, такое не спутаешь, да и сюжеты повторялись, хоть и с различиями.

– Подделка?

Балаво покачал головой.

– Сценарии для убийств пишет кто-то один. Человек очень образованный и сведущий в устройстве человеческого тела, истории пыток и художествах. Он воспроизводит стихотворения, картины, пьесы. Расчленения – это постановки мифа о сотворении мира. Убийца всегда уносит голову. У черных племен Кемета брат-Солнце разрубал сестру на куски и создавал из них землю и воду. А голову прятал.

– Зачем?

– Варвары, кто их знает... – ответил Балаво.

В галларовы представления о варварстве деяния самого Балаво укладывались еще легче, чем сказания кеметцев. Оставив свое мнение при себе, он позволил порнографу продолжать, но ничего вразумительного больше не усвоил. Он покинул комнату, приказав двум оперативникам охранять арестованного режиссера, а сам прошелся по дальним комнатам. Подчиненные то и дело приносили новые находки, которым, казалось, не было числа. Балаво собрал в одном месте такую коллекцию кляпов, плеток, кожаных ремней с шипами и искусственных членов, что криомант всерьез усомнился в его адекватности. Да, развлечения, заканчивавшиеся смертями актрис, были куда более тяжким преступлением, но насколько же больной фантазией должен обладать человек, использующий в сексуальных играх пояс, на который один под другим нашиты сразу три резиновых фаллоса? Галлар никогда не был с женщиной, но оценить глубину падения Балаво он безошибочно смог по брезгливым выражениям на лицах оперативников.

Осмотрев все владения порнографа, криомант оставил группу улаживать формальности с протоколом оцепления этажа и другими бумагами. Он спустился в лобби, вышел на улицу и встал на ее солнечной стороне. Нестерпимо хотелось пить; чтобы утолить жажду, Галлар готов был снять шлем и вскрыть одну из трубок, гонявших воду внутри защитного костюма. Естественно, это грозило осложнениями с поддержкой его жизнедеятельности и лишило бы его универсального оружия, так что мечты о глотке прохладной жидкости пришлось загнать поглубже.

Организаторы съемок были у него в руках, Балаво заговорил бы, его слова подтвердил бы Деламорре, после чего как минимум несколько членов ПСР отправились бы прямиком на виселицу. Досталось бы и самому де Валансьену: связать трупы на мануфактуре и показания режиссера было пустячным делом. Даже в случае железного личного алиби лидер Партии Справедливости лишался голосов на Гран-Агора и превращался в политического мертвеца. Позорный конец блестящей карьеры...

Галлар прочистил фильтры, набрав в легкие побольше воздуха и выпустив его. Голубой воздух заклубился вокруг шлема, почти моментально осев капельками на внешней стороне смотровых линз. Отерев конденсат со стекол, поднес влажную перчатку к прорезям обонятельного фильтра. Вода пахла обманом.

Держа в руках власть над выборами, о которой никто, кроме него и, пожалуй, Деламорре, не ведал (ни одному из оперативников он не раскрыл и десятой доли правды, каждый знал только фрагмент мозаики), Галлар колебался. Положить конец истории было легко; сложнее, как выяснилось, оказалось обосновать необходимость завершения расследования самому себе. ПСР – единственная партия, работавшая над изменением сложившегося порочного порядка в стране, – являлась той альтернативой магнатам-роялистам, в которой Эльвеция нуждалась больше всего. Галлар понимал, что следующей Гран-Агора ждать еще шесть лет, а за такое время замена ПСР, новое социалистическое движение, не замаранное кровавыми деньгами, может и не взрасти. Методы де Валансьена – а он точно принимал участие в разработке схем черного заработка – лишали криоманта веры в его надежность. С другой стороны, чем лучше фабриканты, морившие рабочих на предприятиях и оставлявшие детей и жен без гроша в случае безвременной смерти кормильца? Галлар делал выбор меж двух зол – одно страшнее другого – и не находил.

До дня выборов оставалось порядка двух недель. Криомант не помнил точной даты, но знал, что определить, на чьей он стороне, должно в ближайшее время. Тяжко. Галлар задержал дыхание. Поступавший сквозь фильтры системы жизнеобеспечения воздух был единственным, что связывало его с миром вне панциря, по крайней мере, материально. Чем дышат люди, которые отправятся на Гран-Агора? Готовы ли они принять чудовище в кресле председателя Генеральных Штатов ради обещанных им свобод? И простит ли себя сам Галлар, простой криомант-оперативник, знающий о политике только то, что это чертовски скверное занятие, в случае ошибочного решения?

Галлар размышлял, но не находил ответа.

День шел за днем, а Галлара не покидало ощущение того, что то самое время, когда он еще мог повлиять на ситуацию, давно упущено. Деламорре сидел под арестом в блиц-отеле, к криоманту одна за другой стекались сводки от полевых оперативников, и перед его глазами уже, как наяву, маячила часть схемы, поддерживавшая жизнь в преступной машине ПСР.

Самые занятные сведения пришли из "Анниверсера". Человек, выкупивший мануфактуру у де Валансьена, найден так и не был, зато результаты обследования жертв стали настоящей неожиданностью. Ни одного белого среди мертвецов не было; даже в чанах с алхимическими смесями разлагались выходцы с востока, айлакцы, как определил полицейский мастер-чародей. Правоту выводов оперативной группы подтвердил и парень, которого Галлар отослал разыскивать человека с визионной карточки, найденной Деламорре. Эйме Бард оказался живее всех живых, он благодарил за возвращенный снимок и сетовал на то, что так глупо позабыл его в форменном комбинезоне. На вопрос, как давно он оставил работу в "Анниверсере", он почесал затылок (оперативник счел нужным осветить этот факт) и припомнил, что большинству рабочих дали расчет больше десяти месяцев назад. Айлакцев Бард не видел, впрочем, ему, как и другим служащим текстильного отделения мануфактуры, запрещалось покидать рабочее место без старшего смены. Их провожали от и до двери, туалет располагался снаружи, а обед разрешалось принимать только в специально отведенном для этого углу.

Алхимики, собравшие в "Анниверсере" пробы химикатов, не нашли ничего нелегального. Что бы ни производили на мануфактуре, подчистить следы в лаборатории удосужились с куда большим прилежанием, чем даже скрыть убийство айлакцев.

Криомант совершил визит в штаб ПСР, где попробовал добиться аудиенции у де Валансьена, но ему отказали. Собственноручно состряпанный ордер с птицей высокого полета не действовал, а раскрывать карты перед начальством Галлар не спешил. Он по-прежнему значился ответственным за расследование убийства Денн Ларе. Лавуарр знала, что времени даром он терять не привык, так что в его работу не вмешивались. Пока что это было очень кстати. Ему требовалось докопаться до самой сути, понять, заканчивались ли на отеле и фабрике злодеяния присных де Валансьена и как выстраивалась преступная цепь, на ком замыкались ниточки, столь аккуратно проведенные к Партии Справедливости.

Весть о побеге Ги Деламорре ошарашила Галлара сильнее, чем его недавнее воскрешение. Плут умудрился оглушить полицейского и скрыться, не привлекая внимания. Криомант внутренне обругал себя за то, что оставил его без надзора на длительное время, но предпочел и этот факт не афишировать перед шефом отделения. По правде говоря, никто об аресте Деламорре и не ведал. Оперативники, подчинявшиеся криоманту, знали, что следует держать язык за зубами.

До Гран-Агора оставалась неделя.