Комсомолец. Часть 1

Глава 13

Я связал Рихарда Жидкова его же подтяжками: ничего более подходящего для обездвиживания пленного в сенях не заметил. Зато обнаружил там занятную вещицу — самый настоящий обрез из винтовки системы Мосина. В разновидностях мосинок я не разбирался, но похожую уже держал в руках — вот только та была в идеальном состоянии, со снайперским прицелом и блестящая от лака, а не потрёпанная жизнью, как эта.

Нашёл я обрез под той самой овчиной, что лежала на тумбочке у окна. Взял укороченную с обеих сторон винтовку в руки — далеко не новая, но без заметных повреждений и ржавчины. Отодвинул затвор, вытряхнул на тулуп пять патронов. Не учебных — самых что ни наесть боевых. Наследие почти четверть века назад закончившейся Великой Отечественной войны?

Повернулся к лежавшему на полу хозяину дома. У головы того появилась небольшая кровавая лужица. Всё же кастет содрал кожу. Но никаких жизненно важных вен или артерий не разорвал: иначе крови на полу было бы значительно больше. Жидков всё ещё был без сознания (знатно я приложился к его затылку). Я прищёлкнул языком, помахал обрезом, словно дубиной.

— Серьёзная штуковина, — сказал я. — Сомневаюсь, мужик, что у тебя есть на неё разрешение.

Посмотрел в окно.

Ворота и калитка — как на ладони.

— Хороший обзор. Никак, ты отсюда отстреливаться собирался? От грабителей или от милиции?

Положил обрез поверх тулупа.

Хотя руки так и чесались поиграться с оружием.

— Так ты к винтарю рванул, а не ментов высматривать, — сказал я. — Правильно понимаю?

Мужчина мне не ответил (его лицо при свете лампы казалось бледным, почти обескровленным).

Но я в чужом ответе и не нуждался: привык больше доверять своим глазам и ушам.

— Никак, испугался?

Я повертел в руке винтовочный патрон.

«Калибр семь шестьдесят два».

— Маньяк ты или нет — пока не пойму. Но рыльце у тебя точно в пушку.

Я усмехнулся.

Уронил патрон на овчину — рядом с четырьмя другими.

— И это замечательно, — сказал я. — Ведь получается, что я не доброго самаритянина приголубил железкой по черепушке.

Мой план заключался в том, чтобы отыскать в доме Рихарда Жидкова (или рядом с ним) человеческие останки, раз уж сами служители правопорядка упорно не желали их искать. И предъявить свои находки милиции в комплекте со связанным маньяком — разумеется, анонимно (светить перед милиционерами лицом я не намеревался). В задумке всё это выглядело замечательно. Пришёл, увидел, победил — классический сценарий для супергероя. Осталось лишь его осуществить.

Устраивать над Каннибалом самосуд я не собирался. Хотя изначально и подумывал над таким вариантом. Меня не смущала возможность «замарать руки»: сложно замарать что-либо, кроме топорища, убийством подобного монстра, употреблявшего в пищу тела собственноручно убитых мужчин и женщин (и детей!). Но я отложил этот способ совершения правосудия на крайний случай. Потому что допускал возможность ошибки (а вдруг?). Да и не хотел пачкать преступлением свою нынешнюю пока чистую репутацию.

Я точно помнил, что в зареченских газетах девяностых годов упоминалось: убийца-каннибал прятал кости своих жертв на грядке ещё с середины сороковых годов. Рассуждая логически, я предположил, что к тысяча девятьсот шестьдесят девятому году он закопал в огороде не меньше пяти человек. «Под окнами», — это утверждение врезалось мне в память. Со стороны улицы никаких грядок под окнами не заметил. А это значительно сужало фронт работы для земляных работ, что не могло не радовать.

Посмотрел на связанного по рукам и ногам хозяина дома, подозреваемого не только в незаконном хранении огнестрельного оружия. Понятия не имел, сколько ещё он проваляется без сознания. Поэтому решил подстраховаться на случай, если тот вдруг очнётся и станет изображать гусеницу. Вернулся в комнату с печью, взял со стола полотенце, которое раньше прикрывало печенье от посягательства мух. Свел кисти рук и щиколотки своего пленника максимально близко (за спиной) — соединил их верёвкой из свёрнутого в трубочку полотенца.

— Жди здесь, — сказал я. — Не скучай. Скоро вернусь.

Первым делом я собирался осмотреть сам дом, а так же взглянуть изнутри на примыкавшие почти вплотную к дому сараи. Не потому что предполагал найти там заготовленные впрок (копчёные или солёные) части человеческих тел: сомневался, что Каннибал мог оказаться настолько неосторожен (да и подобная мысль виделась мне дикой, невероятной, неправдоподобной). Но всё же надеялся обнаружить там хоть какие-то намёки на уже совершённые хозяином дома в прошлом преступления — странные вещи или следы (человеческие кости?).

Осмотр дома завершил быстро. Потратил на него не больше четверти часа. Комнаты оказались почти пустыми (минимум мебели и вещей): их жилец явно не страдал хомячеством. Я не наткнулся в шкафах ни на арсенал оружия, ни на неуместные в доме одинокого мужчины женские или детские вещи (хотя одежда самого Жидкова выглядела, как подростковая). Не встретились мне ни ювелирные украшения, ни золотые (стоматологические) коронки. Не заметил ничего, что указывало бы на Жидкова, как на «того самого» Каннибала.

— Честный советский человек не стал бы держать в сенях обрез, — сказал я сам себе.

Вернулся к связанному Жидкову — тот всё ещё пребывал без сознания. Обвязал ему голову шарфом (прихватил тот, когда рылся в вещах хозяина дома): не хватало ещё, чтобы Жидков, когда очнётся, принялся орать (на лай собаки соседи, быть может, и не обратят внимания, а вот человеческие вопли вряд ли проигнорируют). Рана у него на голове уже не кровоточила — умереть от потери крови ему в ближайший час не грозило. Я убедился, что мужчина нормально дышал (не задохнётся, пока я исследую его территорию).

Вышел из дома — поспешил сойти с крыльца и стал так, чтобы от дороги меня заслоняла стена сарая (будёновка будёновкой, но и об осторожности забывать не следовало). Посмотрел на собачью будку, из которой за мной следил лохматый пёс. Срываться на истеричный лай четвероногий страж не спешил: похоже, что он помнил спокойное отношение к моему визиту со стороны его хозяина. Но и оставлять гостя без присмотра пёс не собирался — сверлил меня внимательным взглядом.

«Если бы был лопатой, то где бы спрятался?» — подумал я.

Взгляд метнулся к приоткрытой двери ближайшего сарая. Кроме осмотра хозяйственных построек я намеревался разжиться орудием для копания в огороде. Потому что разгребать землю на грядках руками я не хотел — то удел совсем уж безумных археологов. Меня же сохранность найденного волновала меньше, нежели сам факт находок. Потому я предпочёл бы орудовать обычной совковой лопатой. А такая нужная в хозяйстве вещь, как совковая лопата, у Рихарда Жидкова точно была, раз за его домом находились сельхозугодия.

Вошёл в сарай, услышал за спиной звон цепи — то выбрался из будки пёс, озадаченный моей наглостью и самоуправством. Должно быть, нечасто по его двору свободно расхаживали посторонние, да ещё и в одиночку. Меня удивление четвероногого стража сейчас не волновало. Мой виртуальный таймер, запущенный ударом кастета по затылку хозяина дома, отсчитывал отведённые на поиски минуты. Я не случайно явился к Жидкову так рано. Надеялся, что в ближайшие часы к нему никто не нагрянет с визитом (утро, воскресенье).

Щёлкнул выключателем и сразу же заметил в сарае давнего знакомца — велосипед «Урал». Тот стоял у стены, чуть склонившись набок, будто отдыхал. Вымытая рама, смазанная маслом цепь — велосипед выглядел ухоженным, почти новым. Хотя потёртости на шинах говорили, что пользовались им нередко. Я не удержался, подошёл к железному коню — осмотрел его вблизи. Покачал головой (у деда был ну точно такой же!). Однако не прикоснулся к нему: опасался оставить свои отпечатки пальцев (даже если их и не станут тут искать).

Нашёл я в сарае и инструменты. Причем, не только садовые. На хитроумных креплениях на стене висели две лопаты, грабли, вилы, мотыга… Мой взгляд приковала к себе большая колода — вполне пригодная для колки дров. Рядом с ней, на стене, я обнаружил топор, больше похожий на мясницкий — не на колун. Сразу же закралась мысль о том, что на колоде рубили вовсе не дрова (зачем дрова, если печь топили углём?); что использовали её для разделки мясных туш (человеческих?) — тем более: её цвет намекал именно на это обстоятельство.

Я подошёл к колоде. Пригляделся. «Кровь?» Если и так, то кровь пролилась на деревяшку точно не сегодня и не вчера. Я не почувствовал запаха. Не факт, что она была человеческой. А может, и вовсе не являлась кровью — краской или какой-нибудь ржавчиной. «Сомневаюсь, что эта находка заставит доблестную советскую милицию уверовать в виновность Жидкова, — подумал я. — Даже в том случае, если они соизволят отнести кровь с этой деревяшки на экспертизу. Время тестов ДНК придёт не скоро. А так… ну кровь…»

Колода могла бы стать уликой, решил я, но только при наличии более конкретных доказательств совершения хозяином дома преступлений (да и что мешало тому заявить: нашёл её?). А так на неё и не взглянут: во времена войны в Зареченске пролилось много человеческой крови. А эти следы на деревяшке далеко не свежие… Я заставил себя отвести взгляд от колоды — продолжил поиски. Для моих нынешних целей годились только те улики, что могли обличить преступления Каннибала прямо здесь и сейчас, а не материал для экспертиз.

Лопату я прихватил с собой. Но отправляться на раскопки пока не спешил. Прошёлся по двору, заглянул в хозяйственные постройки. Нашёл солидные запасы древесного угля (в них не рылся). Осмотрел небольшую столярную мастерскую — подивился разнообразию представленных там инструментов и приспособлений. Не заметил на придомовой территории следов домашней живности (странно, что хозяин дома не держал кур или тех же кроликов). Всё больше склонялся к нерадостной мысли: надо копать.

От встречи с зубами лохматого пса меня спасла счастливая случайность. Подойди я к будке на полшага ближе — не отделался бы царапиной на локте и позорным падением на пятую точку. К молчаливому вниманию четвероногого стража я быстро привык. Исследовал хозяйство Рихарда Жидкова — не обращал внимания на следившего за мной из будки зверя.

За что едва не поплатился. Поглядывал на угол дома; прикидывал, какую площадь на грядках мне придётся вскопать, какой глубиной вырытых ям ограничусь. И лишь краем глаза заметил метнувшуюся ко мне тёмную собачью фигуру.

Пёс бросился ко мне молча: без предупредительного лая или грозного рычания. Меня предупредила о нападении его цепь — звякнула, заставив повернуть в сторону будки голову. Она же и спасла от звериных клыков. Будь цепь на пять-шесть звеньев длиннее, я не отшатнулся бы и не повалился бы на землю — от испуга. А взвыл бы от боли: клыки пса впились бы в мякоть моей голени.

Загрохотала о камни выпавшая из рук лопата. Затрепетало в груди сердце. Болью отозвалась на падение рука (проехался локтем по земле). Я лишь чудесным образом умудрился не разодрать штаны — и не намочил их от испуга.

— Твою ж!.. — воскликнул я.

Враскорячку отполз от пса, разорвавшего тишину оглушительным лаем. В голосе мохнатого зверя услышал нотки гнева, обиды и сожаления — сожаления от того, что страж двора не сумел разорвать меня на части. В моих ушах всё ещё стоял лязг, что издала сомкнувшаяся в опасной близости от моей ноги зубастая пасть — не самый лучший звук и не самое приятное воспоминание.

Я неуклюже удалялся от пса, отталкиваясь всеми четырьмя конечностями. Пока затылком не упёрся в деревянную стену. Или в дверь? Поднял глаза, увидел над собой большую дверную ручку и громоздкий навесной замок.

— Чтоб ты… охрип, зараза такая! — в сердцах бросил я псу, бесновавшемуся из-за постигшей его при нападении на меня неудачи.

Взглянул в сторону дороги — проверил, не сбежались ли на голос собаки соседи. Но улицу от моего взора скрывали стены сараев. Они же прятали и меня от любопытных глаз: разглядеть мою странную позу, бледное от испуга лицо и съехавшую набекрень будёновку сейчас могли бы только из окон дома Жидкова.

Собачий лай мешал мне успокоиться — звучал, как та противоугонная сигнализация: больно бил по нервам и нисколько не услаждал слух. Я взглянул на разодранный локоть, отряхнул с него грязь. Рана на руке заживёт быстро. А вот сумею ли залатать разодранный рукав на футболке — не факт.

Я поднялся с земли, отряхнул штаны. Убедился, что они не пострадали (пятна грязи — не в счёт). Поднял с земли лопату, замахнулся ею на пса. Обозвал того парочкой слов: неприличных, но очень точно передавших моё отношение к бросившемуся на меня (исподтишка!) зверю. Заставил себя успокоиться.

Сжал в руке черенок лопаты, но не как инструмент для работы — как оружие для самообороны. Грозный вид лопаты в моих руках не заставил пса умолкнуть. Напротив, тот захрипел, затрясся, раз за разом мощными рывками проверяя цепь на прочность. Я пренебрежительно сплюнул в его сторону…

Но не спешил отправиться к грядкам за домом — продолжал маячить в пяти шагах от голосистого зверя. Не для того, чтобы позлить четвероногого охранника. А потому что отметил странность: замок на той двери, которую я буквально наощупь нашёл неподалёку от собачьей будки.

Зажатое между двумя сараями деревянное строение показалось мне похожим на крохотную кладовку. А то и вовсе на душевую кабину или уличный туалет «типа сортир». В примерно такое же строение я в колхозе ходил… читать на обрывках современной прессы статьи о трудовых подвигах советских граждан.

Но не наличие подобного сооружения вызвало моё удивление, а замок на его двери.

Ни одну хозяйственную постройку во дворе дома Рихарда Жидкова я не нашёл запертой. Максимум — с плотно прикрытой дверью. Даже тот сарай, где «отдыхал» чёрный железный конь «Урал» (главная ценность, обнаруженная мною в этом дворе), не имел на своей двери ничего, кроме скромной деревянной щеколды.

Я толкнул замок черенком лопаты — действительно заперт, не висел лишь для вида. Мощный, громоздкий — не один из тех крохотных замочков, что в будущем будут вешать даже на почтовые ящики, а молодёжь станет носить их на сумках и рюкзаках в качестве украшения. «Серьёзная вещица», — отметил я.

И только теперь заметил другую странность на двери. Её края были обиты войлоком — хороший способ не выпустить наружу неприятные запахи. Вполне пригодный для использования на двери того же туалета… домашнего, а не расположенного на улице.

— Всё страньше и страньше, — пробормотал я.

Пёс, чуть убавивший было громкость лая, от звуков моего голоса вновь добавил в свои истеричные вопли децибел. Но я уже убедился в прочности цепи и очертил в своём воображении безопасную зону вокруг шумного четвероногого стража. Поэтому перестал обращать на мохнатого зверя внимание.

А вот странная запертая дверь будоражила моё любопытство всё сильнее. Потому что я никак не мог сообразить, что могло быть для хозяина дома столь ценным, что он упрятал это что-то под замок. Ведь если следовать понятной мне логике, от воришек стоило обезопасить в первую очередь велосипед и инструменты.

Но Рихард Жидков, похоже, рассуждал, не как я.

Или же я пока чего-то не знал.

Но сейчас обязательно узнаю.

Мне и в голову не пришло отправиться в дом на поиски ключа от загадочного помещения. Лай собаки намекал, что на вскрытие запор у меня в запасе не так уж много времени. Я вновь воровато огляделся по сторонам и направился в сарай, где стоял велосипед: собирался решить вопрос простым, варварским способом.

Все те ролики с инструкциями по открыванию замков подручными средствами, что я от нечего делать когда-то смотрел в интернете, не всплыли сейчас в моей памяти. Я не допустил и мысли, что стану ковырять в замочной скважине обломком канцелярской скрепки. Вернулся к запертой двери с топором.

Так и хотел поплевать на ладони перед тем, как приступить к делу. Но я не оставил на топорище лишних следов. Лихо размахнулся и ударил обухом по замку. Звон получился громкий (испугано шарахнулся к будке пёс). И результат не заставил себя долго ждать: понадобилось нанести всего восемь ударов.

Замок ударился о землю в опасной близости от моей туфли. Звякнул о камни — замер. Я сжимал топорище, продолжал ощущать ладонями вибрацию. Подумал: «Нападение на хозяина дома, нанесение телесных повреждений… не тяжких; а теперь ещё и взлом — нормальный букет получился».

Поставил топор у стены по соседству с лопатой. Цыкнул на пса — тот не умолк, а лишь прибавил громкости. Вынул из металлических проушин дужку замка, уронил её себе под ноги (подавил желание метнуть ею в собаку). Приоткрыл дверь и тут же зажал рукой ноздри: в нос ударил запах гнили и фекалий. В крохотное помещение ворвался пока неяркий солнечный свет. Вот только осветил он не возвышение с дырой в полу вместо унитаза. А дыру побольше, от края которой вниз вела добротная деревянная лестница.

«Погреб?» — мелькнула в голове догадка. Я разочарованно выдохнул — через рот, потому что продолжал двумя пальцами зажимать нос. Пошарил взглядом по стене, отыскал выключатель. Нажал на него — над лестницей вспыхнул свет, но не внизу. Я неуверенно убрал руку от лица… но тут же убедился, что мерзкий запах мне не привиделся. Большой платок, заготовленный ещё при прошлой прогулке к этому дому («на всякий случай»), пригодился. Я вынул его из кармана, прижал к лицу. Нафталиновый запашок показался мне приятным ароматом.

Моя нога задела дужку замка — отфутболила её к стене. «Ну, не картошку же он здесь прятал», — подумал я. Посчитал, что витавший в подвале душок отпугнул бы любого картофельного вора лучше любого замка. Потому что я и сам не горел желанием спускаться вниз. Хотя и чувствовал, что отыщу там именно то, ради чего и затеял «хождение по сараям». Ведь тот, кто не переживает за сохранность инструментов и велосипеда, не станет прятать под замок бочонки с солёными огурцами, проросший картофель и свёклу (что ещё хранят в погребе?).

Я убедился, что в калитку дома не ломились потревоженные собачьим лаем соседи и прочие нежданные гости — удостоверился, что они не застанут меня в погребе, как в ловушке. На всякий случай поднял с земли топор, взял его наизготовку (с детства побаивался подземелий). Потом взглянул на платок в другой руке. Понял, что вряд ли спущусь в подвал с двумя ношами — невредимым. Колебался недолго. Брезгливость пересилила осторожность. Топор вновь занял место рядом с лопатой. Уж очень не понравился мне ароматный подвальный воздух!

Сердце, восстановившее было привычный ритм сокращений, вновь затрепетало, как после резкого ускорения при беге. Я повернулся лицом к безоблачному небу, сделал с полдюжины глубоких вздохов. Словно прощался с миром и свободой. Усмехнулся, представив, каким идиотом и слюнтяем выглядел сейчас со стороны. «Ты бы ещё веб камеру туда спустил, чтобы разведать обстановку и отпугнуть картофельных монстров», — подумал я. Вновь прижал к лицу платок и нащупал ногой первую ступень лестницы.

Спускался я неторопливо. То и дело посматривал через плечо вниз — на маленький пятачок пола, освещённого висевшей над ступенями лестницы лампой; вглядывался в очертания прятавшихся во мраке предметов, похожих на мешки и деревянные ящики. Прислушивался. Но если внизу и раздавался мышиный писк, да цоканье о камни крохотных коготков, то их полностью заглушал лай всё ещё бесновавшегося во дворе пса. Мышей и крыс я не боялся. Но совать ногу в капкан не желал. Потому не торопился — рассматривал ступени, оглядывался по сторонам.

Повезло: не загнал в ладонь при спуске занозы и не свернул при падении шею. Спрыгнул с лестницы на деревянный пол — тот заскрипел и затрещал под ногами, извещая крыс, мышей и картофельных монстров о моём появлении. Я торопливо сунул руку в карман, вставил пальцы в отверстия кастета. Вынул свинчатку, замер, прислушался. Потому что услышал знакомый звон. Почудилось, что ударились друг о друга звенья цепи. Но не там, наверху, рядом с собачьей будкой — здесь, в нескольких шагах от меня.

Возобновил дыхание: звук не повторился.

Я ухмыльнулся в платок. Вспомнил, как в начале девяностых, вместе с тогдашней подружкой и её приятелями диггерами спускался в старую шахту. И как вернулся из того путешествия с сантиметровым слоем грязи на коже и одежде, пропахший нечистотами и дымом… с вывихнутой ключицей. Сомневаюсь, что ради прекрасных глаз и длинных стройных ног когда-либо пускался на большее безумство. Тот поход под землю не излечил мою фобию, как я в тайне надеялся — лишь усугубил её и поставил крест на моих отношениях с девчонкой-диггершей.

Взглядом отыскал на стене выключатель. Шагнул к нему, коснулся грязной кнопки рукой. Помещение погреба вмиг перестало казаться пугающим и наполненным загадками, когда справа от меня под потолком вспыхнул свет. Грозные великаны превратились в стеллажи. Высокие сталагмиты — в стопки деревянных ящиков с овощами. Хитросплетения паутины оказались грязными разводами на стенах. А гигантские крысы стали обычными раздутыми от содержимого холщовыми мешками.

«И никаких человечески тел, висящих на вбитых в стену металлических крюках».

Я закусил губу — всегда так поступал, когда понимал, что допустил ошибку. Рассматривал валявшиеся на полу подгнившие яблоки. Пытался сообразить: обрадовался тому, что не нашёл в подвале труппы и гирлянды из человеческих костей или огорчился этому факту. Подумал, что напрасно сломал замок. Что если ещё и в огороде ничего не отрою… А может, и вся эта возня с охотой на Каннибала — пустая затея? Может, и нет никаких костей? И вся та история о Зареченском каннибале — выдумка охочих до сенсаций журналистов?

Вздрогнул. Потому что снова услышал звон. Звук раздался не наверху, во дворе — здесь, в подвале, за рядами стеллажей и грудой мешков. Или среди ящиков? Я присмотрелся. Но не увидел ни на полу, ни на полках никакого движения. Если и пробежала крыса, то я её не заметил. Носком туфли отбросил с дороги яблоко, прошёл к шкафам — обогнул мешки и ящики. Увидел между стеллажами пустое пространство — будто дверной проём. Я сжал в руке кастет, шагнул в этот проём, всматриваясь в царивший за стеллажами полумрак.

Первым делом я увидел на стене почти у самого пола широкую длинную полку, покрытую светлой тканью. Не заставленную ящиками, банками, бочками или вёдрами — пустую… если не считать стоявшего на ней в самом углу мешка. Жёлтый свет лампы в этот закуток почти не проникал. А моя фигура почти полностью перекрывала доступ тому, что добирался сюда через проход между шкафами. Я сделал маленький шажок вперёд, вглядываясь себе под ноги. Различил на полу очертания то ли корзины, то ли таза…

Звякнула цепь. Рядом со мной.

Я поднял голову, взглянул на источник звука — на тот самый мешок, что стоял на краю полки.

— Не надо, — плаксивым женским голосом произнёс мешок. — Пожалуйста, не надо!