Концептология

Раздел 2. Ментальность (философский аспект проблемы)

Модное ныне слово «менталитет» («ментальность» в русской форме) соотносится именно с рацио; в русской традиции ментальности соответствует духовность, т. е. та же способность воспринимать и оценивать мир и человека в категориях и формах родного языка, но с преобладанием идеальной, духовной точки зрения. Когда русский философ пишет для западного читателя, он вынужден «переводить» понятие духовности, подобно тому, как это делает Николай Бердяев: «Русский ментализм еще скажет свое слово Европе». Речь идет о «русской духовности».

Ментальность в своих признаках есть наивно целостная картина мира в ее ценностных ориентирах, существующая длительное время независимо от конкретных (постоянно меняющихся) экономических и политических условий, и притом основана на этнических предрасположениях и исторических традициях, проявляемых в чувстве, разуме и воле каждого отдельного члена общества — и всё это на основе общности языка и воспитания. Ментальность представляет собой часть духовной народной культуры, которая и создает этноментальное пространство народа на данной территории его существования. Традиционный русский эквивалент ментальности — духовность — указывает склонение русской ментальности в область этики.

Таким образом, менталитет есть естественное миросозерцание в категориях и формах родного языка, в процессе познания соединяющее интеллектуальные, духовные и волевые качества национального характера в типичных его проявлениях. В отличие от этого ментальность следует понимать как отвлеченное понятие сущности менталитета, свое проявление находящей в нем как в конкретном речемыслительном действии. Как порождение западноевропейской мысли, менталитет стал попыткой рационализмом ментальности заменить присущую русскому социуму категорию духовности. Духовность антологична, она предсуществует в русском характере, воспитанном веками, тогда как ментальность предстает в качестве саморефлексии о духовности; ментальность гносеологична. А русское миросозерцание именно онтологично, оно признает одинаковую реальность как вещного мира, так и вечной идеи. Цельность цельного, понятая как целое, есть основная установка русской ментальности. Контуры народной духовности столь же реальны, как и обозримые границы ментальности.

Историческая справка. Представление о менталитете (от лат. mens, mentis и mental ‘умственный’) как направлении науки родилось в 20-е гг. XX в. Как научная проблема она была сформулирована во французской научной среде, в стране классического концептуализма, нацеленного на построение понятий; много лет в понятии «менталитет» «суровые критики видели свидетельство французского интеллектуального провинциализма», — говорили тогда. Еще в начале того века писали попросту «В драгоценнейшем памятнике средневековой mentalite, на который мы уже не раз ссылались...»; позже учение отстоялось в термине ментализм. Но метод изучения менталитета (что особенно важно для науки) пришел из германской философии, которая дошла до осознания архетипа как основной единицы ментальности, постигаемой герменевтически, т.е. истолкованием образцовых текстов. Ментализм сменился менталитетом. Лингвистическая же обработка полученных в наблюдении результатов — заслуга русских и американских филологов. Русские лингвисты подошли к логическому анализу языка с точки зрения языка (от слова, а не от идеи). Менталитет обернулся ментальностью и таким в нашей традиции остается до сих пор.

Сначала о ментальности заговорили социологи и культурологи, изучавшие первобытные племена в колониях; они отметили ментальные отличия таких народов от европейских, но говорили о «формах духа» и «ментальных функциях», а не о самом менталитете. Затем психологи обнаружили сходство подобных «функций духа» с мировосприятием европейского ребенка, вступающего в жизнь, и тоже стали говорить о менталитете. В указанные 1920-е годы историки Средневековья указали на некоторые отличия средневековых типов мышления от современного европейского, и тоже стали изучать менталитет средневекового человека. Чуть позже тем же занялись философы, которые обобщили результаты конкретных наблюдений, седлав вывод о том, что на самом деле изучаются формы миросозерцания, отличающиеся от привычных современных, т.е. другие формы общественной мысли. Появились даже ошибочные толкования термина менталитет — от латинского определения mentalis, в котором якобы соединились два слова: mens, mentis "ум" + alis (← alius) "иной, другой" — «чужой разум».

Итак, проблема возникла в границах французского концептуализма, поскольку концептуализм имеет дело с готовым понятием (идеей); она оформилась в рамках англо-американского номинализма, который четко действовал в сфере предметных значений, связанных с объемом понятия — напрямую с вещью; но окончательно сложилась в пределах германо-русского реализма, который оказался способен выставить понятие «концепта» как виртуальной формы знания.

Понятие «ментальность» ставит перед нами проблему понимания мысли. В русском сознании мысль определяется характером человека, проявляется по его воле, исходит из ума и выражается в слове. Все метафоры выдают мысль как нечто, постигаемое зрением (яркая, светлая мысль, мысль блеснула и т. д.). Мысль — это полный аналог латинскому mens. Но русское сознание двоично, и мысль имеет свою пару: дума. Если мысль восходит к древнейшему корню со значением ‘страстно желать, стремясь’ и в русском сознании с XI в. концептуально определяется как ‘убеждение’, то дума означала ‘словомысль’ и у русских концептуализировалась как ‘мысль-намерение’, ‘мысль-совет’: «Дума — это мыслящая мечта» (К. Аксаков). Как связанная со словом, дума соотносится с речью (говорить). Мыслит человек — думает народ; мысль монологична — дума диалогична.

Ум — разум — мудрость представляют собою явленную сущность сознания. Всего ближе к сознанию разум — это способность познавать посредством чувств; разуметь — ощущать в сознании, чувственные интуиции. Разум — «победа над страстями» (Гоголь), здравый смысл, умение пользоваться умом, порождая мысли. Ум как память о прошлом опыте — интеллектуальная сторона сознания, вместилище разума-сознания; это близко к интеллектуальной интуиции. Мудрость — это прозрение (мистическая интуиция), высшее проявление ума, потому что мудрый владеет понятиями (концептами) и знает причины (точка зрения Аристотеля). Умный француз — разумный немец — мудрый русский.

Задания:

1. Чем сознание отличается от самосознания и от сознательности? Замещением каких концептов все эти слова являются, и как это отражает русскую ментальность?

2. Как вы понимаете слова А. С. Хомякова: «В Древней Руси разуму недоставало сознания»? Сравните по словарям значения слов разум и сознание и ответьте на вопрос.

3. В следующих высказываниях отражена принадлежность их авторов к определенной научной программе; определите, к какой именно: «Мысли зависят от организации извилин в мозгу» (Б. Рассел) — «Строй русской мысли — вращательный, английской — поступательный» (Эпштейн) — «Мысль человека русского идет не немецкими путями» (И. Киреевский).

4. Какие отличия думы от мысли представлены в следующих высказываниях: «Думать — значит махнуть рукой на логику» (Л. Шестов) — «Огромная разница между людьми, которые мыслят, и людьми, которые думают. Всегда ясна мысль, когда туманна дума» (К. Аксаков) — «Надо же думать, что понимать!» (В. Черномырдин).

Историческая последовательность в преобразовании национальной ментальности представлена несколькими этапами и может быть описана как ментализация — идеация — идентификация (номинализация).

Ментализация (восприятие смысла) есть наполнение наличного словесного знака образным смыслом, переработка полученного калькированием или прямым переводом христианского символа с точки зрения предметного значения (объема понятия — денотата), т. е. постоянная сверка полученного символа с миром вещей, которому принадлежит первенство. «Въ житейскихъ вещехъ тружаются человѣци» — такова формула ментализации, которая действовала в древнерусском языке.

Пример

Слово со-вѣс-ть калькировано с греческого συν-ειδ-ος ‘знание’, ’сознание’, в старославянском языке (евангельский текст) в значении ‘нравственное сознание’, но в древнерусском с XII в. сохранило исконный смысл греческого слова ‘разумение’, ‘воля’. Результаты ментализации не совпадали в разговорном русском и в книжном славянском языке.

Идеация (выделение концептуального признака и наделение им слова) есть развитие собственных значений славянского слова, переработка уже воспринятого христианского символа с точки зрения словесного значения (содержания понятия — десигната). Средневековая формула идеации — «в веществене телеси найти невеществене», т. е. общее, абсолютное и вечное выявить в частном, конкретном и временном. Принцип идеации сменил механическую ментализацию в XV веке и сохранился в основании русского реализма.

Пример

Слово со-вѣс-ть постепенно развивало узкие значения, на которые наталкивало евангельское выражение «чистая совесть», и под давлением высоких (книжных) стилей речи получило значение ‘образ мыслей, соответствующих вере’ (XVI в.) с последующим переходом в символ современного значения. Последовательность развития концептуального признака и составляет процесс идеации.

Идентификация (отождествление) есть соотнесение значений слова с вещью, полное отчуждение от символа — «другого мира вещей» — путем рационального совмещения уже выработанных в ментализации и идеации содержания и объема понятия, словесного значения и предметного значения слова в их единстве. Это момент конструирования понятия как актуально явленного концепта и одновременно выделения слова из контекста как самостоятельной сущности со своим собственным значением. Другое название процесса идентификации — номинализация (именование в слове) — выражает эту идею. Процесс номинализации последовал сразу же за идеацией и поначалу протекал в границах производных слов как наиболее доступных прямому наблюдению.

Пример:

На этапе идентификации и происходит переосмысление слова совесть, но, поскольку номинализации не потребовалось (слово уже было), то произошла ментализация уже латинской кальки с того же греческого слова — conscientia — в виде новой кальки — сознание. Логос и рацио разошлись окончательно, представ отдельно нравственным и интеллектуальным терминами.

Пока в сознании представлены только предметные значения, словесных значений (признаков различения) может быть сколь угодно много; логика утверждает, что при наличии одного экстенсионала (объема) возможны разные интенсионалы (содержания). Именно это и присутствует в процессе ментализации, который, как своего естественного продолжения, требует уточнения общеобязательным признаком различения, выраженным русским словом. Последнее и происходит в момент идеации; вещь схвачена в сознании, вещь понята. Теперь согласованные части «значений» — предметного и словесного — создают возможность для появления понятия, которое и образуется по логическим основаниям. Это уже и есть идентификация, осуществляемая в текстах посредством предикативного усилия — предикатный признак создает понятие как отраженную форму мысли. Поскольку такое понятие оформляется в имени, идентификацию можно еще назвать номинализацией (от лат. Nomina — «имя»).

Историческая справка. Указанные механизмы ментальных действий, последовательно развившиеся в русском сознании, действуют до сих пор, свободно сплетаясь в своем движении как одновременно существующие; они не подавляют друг друга, создавая причудливое смещение символов. Общие идеологические принципы направляли этот процесс «мужания мысли». Ментализация осуществлялась в режиме номинализма, свойственного древнерусскому мышлению, идеация сменила ее в момент перехода старорусского мышления к реализму (XV век), идентификация состоялась в XVIII веке под влиянием французского концептуализма, так и не подавившего русского реализма как основной интеллектуальной силы коллективного сознания. Между прочим, именно процессу идентификации мы обязаны сложением современного русского литературного языка — языка интеллектуального действия, — идеально совместившего исторически обработанные формы церковнославянского и русского разговорного языков в общей «стихии речи» (слова Пушкина). Происходило это потому, что наряду с видовыми образными понятиями в сознании образовались родовые — понятия в собственном смысле слова, — что привело к широкому развитию метафоры, освободив личную творческую инициативу в использовании наличного запаса слов и конструкций. Например, представление о «злом умысле» было дано в словах разного происхождения навет, наговор, клевета и т. д., в современном сознании «злой умысел» связан со словом клевета, тогда как все прочие слова отошли на задний план в качестве стилистических или смысловых вариантов.

Другим важным следствием идентификации, сыгравшего поистине революционную роль в русском коллективном сознании, стало формирование понятийного мышления, сменившего действовавшие до того образное и символическое мышление. До XVII века мышление осуществлялось посредством конкретных представлений, образов и образных понятий (т. е. символов) на основе позиционных словесных блоков — речевых синтагм — формул речи. Некоторое представление о подобном мышлении дают сохранившиеся речевые блоки — пословицы и поговорки. Процесс идентификации стал устремлением сознания к системному «парадигменному мышлению» логического типа. Это мышление основано на том, что прежде разорванные словоформы слова, представленные в разных контекстах-синтагмах, стали объединяться («слипаться») в грамматические парадигмы, и слова окончательно выделились из речевых синтагм на автономном основании. В конечном счете, происходила категоризация сознания, давшая толчок современному понятийному мышлению. Идентификации осуществлялась строго в границах конкретной синергетической триады типа Логоса: конкретное слово — известная идея — определенная вещь.

Задания:

1. Происходит ли ментализация в современных условиях? Почему происходит ложная идентификация? На каком тропе основана идеация?

2. Почему греческое слово συνειδος славяне и римляне семантически калькировали по- разному (совесть и conscientia ‘сознание’); как вы относитесь к предложению некоторых академиков, чтобы их называли не учеными, а сайентистами? Какова связь науки с навыками?

Соотношение между вещью и понятием о ней (идеей) в слове можно представить фигурами треугольника и квадрата («зримая логика» Гегеля).

В конце XIX века последовательное изучение связей, существующих между предметным миром «вещей», словесным миром «слов» и вечным миром «идей», привело к открытию внутренних их соотношений, представленных в семантическом (смысловом) треугольнике:

Представленная схема выражает идеальные отношения соответствий, положенных в идею ментального словаря. На первом месте а реальная вещь, па втором b отвлеченное слово, на третьем с абстрактное понятие (идея). Понятие можно помыслить, слово — произнести, вещь — ощупать.

Различие в соотношениях словесного значения слова (1) и предметного его значения (2) в противопоставлении их к вещи определяет разные содержательные формы самого слова: наличие значения или предметного значения при отсутствии самой вещи дает образ и образные метафорические значения идеальных признаков («русалка» или «домовой»; белое безмолвие, белое солнце пустыни); наличие вещи при отсутствии значения или предметного значения дает символ с выделением типичного признака («богиня» в отношении к женщине подчеркивает признаки, ей не принадлежащие; «белый свет» и «сине море» выделяют типичные признаки света и моря); одинаковое наличие как вещи, так и обоих элементов словесного значения образуют понятие и выделяют реальный признак этого понятия (белая стена, белое молоко). Таково движение смыслов слова в содержательных его формах в энергии аристотелевской энтелехии — самодвижения смысла к собственной цели — к зерну первосмысла (концептума как сущности концепта). Впоследствии все эти понятия будут объяснены подробнее.

В каждом исследовании необходимо различать основное и главное. Основное лежит в основании исследования, это его предмет — своеобразная точка опоры, способствующая сознанию в познании. Главное же в анализе — это его цель, то есть объект исследования, выявляемый на основе предмета. Предмет лингвиста — текст, тогда как объектов может быть несколько, в зависимости от поставленной цели. Наша цель состоит в объективировании концептов русского сознания. Предмет существует объективно, он дан, тогда как объект задан определенной целью. Следовательно, предмет онтологичен, тогда как объект гносеологичен; выбор терминов подтверждает такое их распределение: в русской традиции действительные вещи обозначаются русским словом, тогда как отвлеченные предметы поиска — заимствованным термином (абстрактный — отвлеченный, абсолютный — безусловный и т. д.).

Примечание.

Чаще всего соотношение предмет—объект представляют прямо обратным образом, а именно: объект реален, предмет помыслен; соотношение субъект—объект таким образом впервые представлен Кантом.

Различные научные программы представляют меняющиеся основные и главные стороны исследования; другими словами, они по-разному видят мир. Для номиналиста, исходящего из вещи, основной является линия «слово- идея» (он признает равенство слова и понятия-идеи), но главной остается линия «идея-вещь», поскольку единственной связующей вещь с идеей остается именно эта последняя. Вещь номиналист постигает именно в такой проекции, опосредованно, потому что, исходя из вещи (на ней он стоит), вещи он «не видит». Для реалиста все предстает прямо противоположным образом. Реалист исходит из слова и потому его «не видит»; основным для него является связь «идея-вещь» (он признает их равенство), но главным для него оказывается связь слова с идеей, поскольку единственной связующей слово с идеей является именно это соотношение. Так оправдываются слова Гёте, сказавшего: «В том, что известно, смысла нет, Одно неведомое нужно».

«Неведомым» для номиналиста является предметное значение слова, через которое он познает вещь, а для реалиста — словесное значение, поскольку через него он познает тайну слова: «Мы познаём только признаки» (Потебня).

Обращаясь к семантическому треугольнику, рассмотрим сначала сторону 2 — предметное значение = объем понятия; это позиция номиналиста.

Примеры:

Слово дорога представлено четырьмя значениями: 1) полоса земли, по которой проходит движение; 2) направление этого движения; 3) собственно движение по полосе земли; 4) смысл и цель движения. Таким образом, старинное удвоение пути-дороги соединяло в себе два первые значения, что в наших условиях имело особое значение: Наполеон заметил, что «в России нет дорог, а только направления». Слово путь некогда и означало направление («отправился в путь»), и только в поздние средние века это значение перешло и на слово дорога, с которым путь веками сопрягался. Расхождение между путем и дорогой носит концептуальный характер; дорога — это очищенное пространство, удобное для движения (от дор, драть), а путь — это передвижение по морю (ср. лат. pons, pontis — море), где такого пространства нет, а имеются только направления.

Равным образом, у слова дорога некогда не было и 3 значения, которое было представлено самостоятельным словом тропа («проложить тропу»). После XVI века и это значение перешло на слово дорога, возможно, на основании таких же сдвоенных сочетаний. Значение 4 перешло со слова стезя («жизненная стезя») на основании традиционных удвоений типа стёжки-дорожки; между прочим, выражение «ни зги не видно» показывает эту связь с целью движения (зги из стьги — та же стежка).

Таким образом, средневековое обыкновение каждое действие обозначать самостоятельным словом выдает номиналистическое мировоззрение.

Слово глубина свои значения также вбирало из однокоренных глубь, глубота, глубинность и сформировало те же четыре значения к исходу XVII века: 1) расстояние от поверхности до дна (1113), 2) наполненность содержанием (XII в.), 3) место, удаленное от поверхности (1673), 4) высокая степень проявления качества (XII в.). Слово высота также вбирало в себя смежные значения: 1) расстояние снизу вверх (вышина), 2) пространство высоко над землей (высь), 3) возвышенное место (собственно высота), 4) высокая степень развития (вершина). Ниже мы увидим аналогичное накопление значений у слова дом: 1) кров (XI в.), 2) домочадцы (XI в.), 3) хозяйство (XII в.), 4) здание (1230).

Таким образом, средневековое сознание накапливало гиперонимы (слова родового значения) на основе серии метонимических переносов, подержанных наводящим принципом воздействия близкозначных слов, которые, в свою очередь, сохранялись в ранге гипонимов видового значения. Реальность такого воздействия подтверждает сохранившиеся парные выражения типа стежки-дорожки, путь-дорога и подобных. Готовились условия для развития понятийного (логического) мышления, которое сменило царствовавшее в средневековье символическое мышление. Поскольку логическое связано с лингвистическим (это видно из совпадения словесного значения с содержанием понятия, а предметного значения — с объемом понятия), наряду с формированием понятийного мышления создавался литературный язык на новых основаниях — современный русский литературный язык.

Особенно интересна четырехтактность метонимических накоплений; четыре значения — это предел, за которым начинается уже метафорическое приращение смыслов («высокая степень проявления»). Возможно, число 4 связано с пространственным исчислением — в противоположность троичности христианства, связанной с категорией времени. Круговое миросозерцание язычника определяется вещным миром; именно тут и проявляется четверичность: утро — день — вечер — ночь; весна — лето — осень — зима, восток — юг — запад — север и т. д. с повторениями в том же порядке. Это опора на пространство. Зарубежные культурологи полагают, что русская ментальность до сих пор крепится на пространственных ориентирах; это значит, что мы сохраняем приверженность язычеству.

Переход к метафорическим смещениям связан с укоренением в русской ментальности принципов реализма — с XV века. Именно с этого времени стали развиваться образные понятия, составленные из прилагательного (содержание понятия) и существительного (его объем); см. п. 23.

Углубляя понимание понятия, представим его в отношении к вещи и к слову аналитически, разложив понятие на его содержание и объем. В лингвистических терминах, вбирающих в себя языковое и логическое содержание, — это десигнат S (словесное значение) и D денотат (предметное значение) референта R (соответствующей вещи). Десигнат от англ. designate ‘назначенный’ от to design ‘предназначать’, ‘конструировать’, denotation ‘обозначение, знак’ от to denote ‘указывать на (что-л.)’, референт — от англ. reference ‘отношение’ (в числе других значений слова). Иногда референт смешивают с денотатом, но это неточно: денотат — отсылка к вещи, а не сама вещь, это означаемое, тогда как десигнат — означающее (в других научных координатах). Теория концептологии исходит из того, что форма и смысл текучи и одновременно устойчивы, каждая конкретная форма заряжена своим смыслом, и каждый смысл существует в своей форме. Это своего рода соединение «идеи» Платона и «формы» Аристотеля в их исходном тождестве, — что объясняется природным свойством концепта, который является формой (форм) при наличии концептума как хранителя смысла (смыслов). Таким образом, концептология не разъединяет логическое и языковое, представляя их как D и S-роды при наличии видов.

Возможно двоякое толкование элементов понятия в границах концептуального квадрата:

Знак с минусом означает отсутствие признака; таблицы читаются таким образом:

1. Наличие предметного значения при отсутствии вещи представляет образ (русалка).

2. Наличие предметного значения и самой вещи представляет понятие (женщина);

3. Наличие вещи при отсутствии собственного предметного значения представляет символ (богиня в обращении к женщине).

I. Наличие вещи при отсутствии отличительного собственного признака дает типичный признак предмета (белый свет).

II. Наличие вещи и собственного ее признака различения дает реальный признак (белый мел).

III. Наличие признака при отсутствии вещи дает образный (метафорический) признак, отвлеченный от вещи (белое безмолвие).

В скрытом виде графическое двоение отражает действия левого («логического») и правого («образного») полушарий головного мозга. Это двоение ответственно за понимание. Последовательность цифр показывает историческую последовательность выявления указанных компонентов понятия; следовательно, осмысление предметных значений предшествовало осмыслению словесных значений, а последнее начиналось с типичных признаков «былинного» характера.

Знак 0 в обоих случаях представляет элемент, который организует и оправдывает всю систему соответствий в обеих развертках, однако сам он никак не проявляется, потому что материально лишен всех признаков различения. Этот основополагающий элемент и есть концепт. Таким образом, концепт предварительно можно определить как минимальный квант смысла — единица сознания, не обретшая своей формы. Концепт — не понятие, а сущность понятия, смысл, лишенный пока формы: свернутая точка возможных смыслов. Концепт не имеет формы, ибо он сам и есть «форма форм» слова, но данная вне материи речи; русские философы образно описывают такую единицу словами «принципиальное значение», «туманное нечто», «вневременное содержание», «огненное слово». В конечном счете, это «неопределенное Нечто» стоиков — самая высокая категория человеческого сознания.

В известном смысле, о таком «скольжении» между вершинами семантического треугольника писал М. М. Бахтин в следующем пассаже:

Переход образа в символ придает ему смысловую глубину и смысловую перспективу. Диалектическое соотношение тождества и нетождества. Образ должен быть понят как то, что он есть, и как то, что он обозначает. Содержание подлинного символа через опосредствованные смысловые сцепления соотнесено с идеей мировой целокупности, с полнотой космического и человеческого универсума. У мира есть смысл: «образ мира, в слове явленный» (Пастернак). Каждое частное явление погружено в стихию первоначал бытия. В отличие от мифа здесь есть осознание своего несовпадения со своим собственным смыслом. В символе есть «теплота сплачивающей тайны» (Аверинцев). Момент противопоставления своего чужому. Теплота любви и холод отчуждения. Противопоставление и сопоставление. Всякая интерпретация символа сама остается символом, но несколько рационализованным [мы назвали его «образным понятием». — В. К.], то есть несколько приближенным к понятию» (М. М. Бахтин. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 361).

Иногда говорят о наличии двух понятий — понятии логическом и понятии языковом. Логическое понятие складывается из предметного значения, оно же денотат, и значения словесного, оно же десигнат. Языковое значение ограничивается словесным значением, не касаясь отношения к референту в денотате. Это различие можно толковать и иначе; так Н. Д. Арутюнова различает идентифицирующее понятие (логическое) и предикатное (языковое), основываясь на том, что субъект речи логически дан, а предикат задан в определенных признаках, которые представлены десигнатом. Таково толкование «от суждения, из речи». Законченность логического понятия сложилась к XVIII веку именно моментом идентификации — от англ. identification ‘отождествление’, ‘опознание подлинности’. Условно можно признать, что словесное значение образно, а логическое — понятийно. Символическое значение находится в другой системе измерений, поскольку совмещает в себе эти два.

Историческая справка. Термином «концепт» в европейской традиции называют понятие, и этимологически это правильно, латинское слово conceptus и значит ‘понятие’ — в отличие от 'conceptum’a, своего рода ‘ростка первообраза’, а именно ‘зародыш, утробный плод’, еще не рожденный в результате concepto ‘беременеть — зачинать — замышлять’, и замышлять именно conceptio ‘систему-концепцию’. Приведенный ряд слов дает представление о соотношении терминослов в их последовательности, но поскольку в русской речи окончания латинских слов — мужского и среднего рода — отпали, возникает путаница в понятиях, тем более, что и само понятие в принципе есть явленный концепт. Концептуальные первообразы столь же реальны, как реальны элементарные частицы, которых никто не видел, как гены, которые видят при большом увеличении опосредованно. Мы предлагаем называть «зародыш первообраза» его реальным именем в форме безлично среднего рода — концептумом. Последнее философское осмысление — Лейбница-Гегеля —это онтология мышления, она редуцирует идею и слово и рассматривает отношение D к R (номинализм) и S к R (реализм). В сопоставлении трех содержательных форм с мэоном (Нечто) определяется концепт как проявление чистой мысли: она амбивалентно присутствует и отсутствует. Это гносеология мышления, данная изнутри мысли.

Классическая немецкая философия в лице своих первых мыслителей постепенно постигала содержательные формы концепта. Лейбниц — от концепта в образ, Кант — от образа в понятие, Гегель — от понятия в символ, Шеллинг — от символа в миф. У нас дело усложнялось состоянием мышления — наши мыслители опирались на символическое мышление, шли от символа путем истолкования его образом (Г. Сковорода): символ - образ = понятию. Любопытно сравнить концептуальный квадрат со схемой логического квадрата средневековых схоластов:

Здесь линии АВ, CD указывают на противоположность, ВС, AD — на взаимную подчиненность, а перекрещивающиеся линии BD и АС — на противоречивость оппозитов.

Принимая прежнюю разбивку квадратов (А — образ, В — понятие, С — символ), установим, что концепт D противоречит понятию (понятие — явленный концепт), противоположен символу (как трансцендентное его проявление) и находится в подчинительном отношении к образу. При этом важно, что сравниваться могут только единицы, в чем-то сходные: трудно найти что-нибудь общее у коровы и лобзика. Действительно, концепт объединяет с образом именно образность (концепт — первообраз), с понятием — логическое сходство, с символом — одинаковое состояние синкретизма.

Задания:

1. Почему политики и идеологи предпочитают использовать термин демократия, избегая русской кальки народоправие (народоправство)? Какой из этих терминов выражает понятие, какой — образ, а какой — символ?

2. На основе логического квадрата определите отношения с другими элементами квадрата — образа, понятия и символа.

3. Составьте иерархию понятий, связанных с рассмотренной темой.

Развитие и смещение денотатных признаков составляет суть познания: объем понятия увеличивается по мере развития цивилизации и обогащения положительным знанием.

Исторически денотатные признаки, выражающие предметное значение слова, изменялись следующим образом (используем случайно подобранные примеры):

Каша

* Осл. в знач. ‘сечка (крупа)’, ср. косить — чесать; в др. рус. (1239) в знач. ‘свадебное угощение’, общее знач. ‘каша’ отмечено с 1472 г. метонимия.

Кикимора

* Нов. рус. (1771) сложное слово от сочет. кика(ти) ‘кричать’ и мора (мара) ‘нечистый дух; ведьма’; долгое время этот образ не развивался, он вообще может быть древним или представленным в другом наборе морфем.

Кисель

* Осл. в знач. ‘кислая похлебка’ от кыс-нути ’вымачивать’; в др. рус. с 997 г. — денотатное расширение проявилось только в XIX в.: ‘вязкая клейкая полужидкая масса’ — метонимия, и в XX и. ‘мягкий, вялый, безвольный человек’ — метафора.

Кишка

* Др. рус. в знач. ‘кишка’ (XVI в.), метафора ‘узкий рукав’ (1662) от кишень ‘мешочек (для денег)’ (1589); ср. также киса ‘кожаная сумка’ как исходный образ.

Клетка

* Др. рус. клѣтъка ‘место уединения’ (XI в.), ‘холодная изба’ (XII в.), ‘клетка’ (1395), ‘амбар, лавка’ (1498), ‘бревенчатый сруб’ (1512), ‘дровяная кладка’ (1670) от клѣть ‘место уединения и сохранения покоя’ (946), ‘казна’ (1137), ‘амбар’ (XII в.), ‘келья’ (XII в.), ‘клетка’ (1654) — всё метонимии или (узко) синекдохи.

Колода

* Осл. в рус. форме (ср. цел. клада) в знач. ‘тяжелый обрубок дерева’ (XII в.), ‘колодка для узника’ (1318), ’застава, заграждение на дороге или на границе’ (1392), ‘гроб, выдолбленный из ствола дерева’ (1441), ‘пушечный станок’ (1463), ‘выдолбленное из куска дерева корыто для скота’ (1587), ‘лодка-долбленка’ (1637), ‘брус вдоль середины днища судна’ (1699) — метонимии, ‘душевой окладный сбор’ (1612) — последнее уже метафора.

Корень

* Осл. в том же знач.; др. рус. ‘корень (растений)’ (XI в.), ‘источник, начало’ (1076), ‘зачинатель, основатель чего-л.’ (1146) — метонимии, сырой корень ‘низкое место под пашней’ (1595), также ‘главная часть чего-л.’ (1618), ‘корешок (книги)’ (1653) — уже метафоры.

Заметен рост метафорических переносов с XVII в. (иногда чуть ранее), тогда как древнерусские переносы характеризуются метонимической составляющей с выходом в синекдоху (перенос по функции). В некоторых других словах указанная хронологическая граница выражена яснее (см. Словарь), чем в приведенных примерах, мало обеспеченных надежными историческими данными.

Современные денотатные смещения как принцип символического замещения на основе неизменного общего концептума можно представить на тех же примерах:

Каша

- Совр. о беспорядочной путанице, о невнятности речи и неопытности ума — метафора; диал. ‘пшенная К’, ‘К из смеси круп’, ‘картофельное пюре’, ‘обед после свадьбы в доме молодых’, ‘званый вечер после крестин’, ‘праздник по окончании жатвы’, ‘общий стол в артели’ — метонимии, ‘большая ссора, драка’, ‘простак; трус’ — метафора; арго ‘продукты, мясо, жиры’, ‘чай’, ‘мешок, торба’, ‘толпа, скопление людей’, ‘городской вещевой рынок’ — метафоры и ирония.

Кикимора

- Совр. о неопрятной и сварливой бабе; диал. о человеке, который все время сидит за работой, домоседе и нелюдиме, о человеке — тихом и скромном, беспокойном и сварливом, о юрком непоседе, о хитром человеке невзрачной наружности, о худощавом и т. д., ‘чучело, пугало’, ‘лихорадка’, ‘летучая мышь’ — широкий разброс переходов, вызванных тем, что концептуально это слово — образ, способный развиваться в разные стороны.

Кисель

- Совр. ‘вязкая клейкая масса’, о сырой, дождливой погоде, слякоти или распутице; диал. ‘каша из гороховой муки’ — метонимия, ‘лягушечья икра’, ‘беспомощный человек’, ‘плакса’, ‘кривляка, ломака’, ‘летучая мышь’, ‘хороводная игра’ — метафоры; жарг. ‘очень пьяная компания’ — ирония.

Кишка

- Совр. о внутренностях чего-л.; диал. ‘желудок, брюхо’, ‘внутренности тыквы с семенами’ — метонимии, ‘состояние, достаток, имущество’, ‘охотничьи длинные кожаные мешки’, ‘извилина, излучина реки’, ‘глубокая длинная канава’, ‘малая укладка снопов’, ‘поленница дров’ — метафоры, с кишкой ходить — быть беременной; жарг. ‘обжора’, ‘шланг’, ‘вена’, ‘высокий худой человек’, ‘туннель’ — метафоры, кишки ‘вещи’, кишки наружу — о возбужденном человеке, кинуть на кишку ‘поесть’ и т. п.

Клетка

- Совр. о четырехугольнике (квадрате) на поверхности чего-л.; диал. ‘летняя спальня’, ‘амбар’, ‘охотничья избушка’, ‘хлев’, ‘вид сруба’, ‘решетка’, ‘поленница дров’, ‘горсть льна’ и т. п.; арго ‘милицейская машина’, ‘камера предварительного заключения’ — иронические метафоры.

Колода

- Совр. о толстом неповоротливом человеке — ирония; диал. ‘болотная коряга’, ‘большой пень’, ‘колесная ступица’, ‘задний вал ткацкого станка’, ‘ловушка для диких зверей’, ‘деревянный чурбан для трепки льна’, ‘толстый брус для изгибания санных полозьев’, ‘матица избы’, ‘порог у двери или дверной косяк’ и т. д. — метонимии.

Корень

- Совр. ‘основная часть слова’, ‘число, дающее данное число при возведении его в определенную степень’; диал. ‘кочерыжка’, ‘нарост на корне дерева’, ‘основание, низ чего-л.’ — метонимии, ‘исток реки’, ‘часть сети у мотни’, ‘плотный слой соли на дне озера’, ‘потомки, дети’, ‘родина, родные места’, ‘жилое место’ мегафоры, запрягать в корень ‘коренник при пристяжных’, ‘центр города’, в корень ‘окончательно, совсем’, человек-корень об упрямом и суровом мужчине или о скряге; арго ‘соучастник’, ‘друг, приятель’ (кореш) — метонимическая ирония.

Коряга

- Совр. о вывороченном с корнями из земли пне или части ствола с сучьями; диал. ‘кривое дерево’, ‘сырая местность, поросшая ивняком’, ‘кочерга, клюка’, ‘брусья в основании телеги’, ‘козлы для пилки дров’, ‘раскоряка’ — метонимии, ‘дряхлый человек’, ‘неповоротливый толстый человек’, ‘несговорчивый, упрямый или черствый человек’, ‘скупец’ — метафорическая ирония, ‘созвездие Ориона’; жарг. ‘пенис’, ‘рука’, ‘батон колбасы’, ‘неизящная девушка’, пьяный в корягу ‘очень пьяный’, до коряги ‘все равно, безразлично’ — разные формы иронии.

Примеры показывают, что по сравнению со средневековыми смещениями денотата, где господствует метонимия и синекдоха, в новое время такое положение сохраняется преимущественно в диалектах, отчасти в жаргоне, сменяясь метафорическим и особенно ироническим смещением денотата, основанного на том же десигнате (устойчивом признаке концептума).

Задание:

«Мы познаём только признаки» (А. Потебня) — как это утверждение соотносится с историческим изменением только предметного значения (денотата)? Не указывает ли это противоречие на то, что познаем мы — сознанием?

Эпитет-прилагательное связан с исконным значением слова и выражает прямое значение концепта; эпитет, выраженный формой родительного падежа (принадлежности, а не признака) чаще связан с новым, переносным значением слова, который еще не отложился в законченности постоянного признака, ср.:

закат — багряный, пышный, солнечный, но закат дней, закат жизни.

Этот член словаря помогает уточнить значение исходного слова, потому что «история эпитета есть история... сознания» (А. Н. Веселовский). Устойчивость десигната S на фоне подвижности денотата D показывает реальное различие между вечным концептумом (глубинный смысл на уровне S) и вещным концептом (форма на уровне D). Концептум порождает смыслы, тогда как энтелехия концепта вытягивает из себя все свои содержательные формы (греч. εντελεχεια — ‘полное раскрытие внутренней цели’).

Пример:

Сопоставления доказывают определенную связь определений с содержательными потенциями слова как носителя концептума. Постоянные эпитеты создают новые понятия путем выделения актуального признака концепта: белый дом — большой дом — желтый дом — жилой дом — казенный дом — отчий дом — публичный дом — родной дом — торговый дом — хитрый дом, — всё это однозначные понятия образного характера, представленные как термины путем совмещения образа в определительном слове и символа в имени (существительным); украшающие авторские эпитеты из описания Словаря исключены. В столкновении существительного и прилагательного символ имени также оборачивается определенным признаком концептума — в метонимическом следовании, напр., [дом]: ‘кров’ → ‘населяющие его’ → ‘хозяйство’ → ‘здание’ и т. д.; в данном перечне к первому значению относятся представленные в перечне оттенки жилой, отчий, родной, ко второму — казенный, публичный, хитрый, к третьему только торговый, к последнему — белый, большой, желтый; — исторически они и появились в указанной последовательности. Определяющее слово впоследствии само может стать основой отдельного термина, выражая законченное понятие, ср.: волосатая рука → волосатость в знач. ‘корыстная властная сила’. Сопоставления показывают, что, чем древнее слово, тем больше при нем накопилось постоянных эпитетов, постепенно раскрывавших актуальный концептуальный признак; меньше всего таких эпитетов при новых терминах, например, у образований на -ость, которые сразу становились понятиями.

Необходимо сделать одну оговорку.

Определения как признаки концепта троичны по составу. Понятийные определения выражают реальные признаки, противопоставленные признакам идеальным, метафорическим (по сходству); метонимические (по смежности) признаки, типичные для объекта, выделяются в виде постоянных эпитетов и теперь представлены редко, поскольку отчасти уже утрачена семантическая связь с исходным словом. По времени это самые ранние определения, но видовые определения типа борзый конь, быстра реченька, ясный сокол и т. п. своими типичными именно для них признаками выражали один и тот же концепт стремительная [быстрота] движения; логическое развитие мысли свело их все в родовой признак быстрый, создав гипероним ла’. слово родового смысла. Слово ясный получило другое значение, обобщив другие смыслы, а слово борзый исчезло из активного оборота как слишком индивидуализированное.

Переосмысление текучих признаков в языке происходит постоянно, приводя к пересечению их в самых разных комбинациях; некоторые из них теперь применимы фактически к любому имени, термину или слову, например, такие, как большой, красивый, сильный и т.п. (см. словарные статьи). По этой причине в ментальном словаре не даются выделения эпитетов по указанным типам, для такого выделения требуется специальное изыскание в каждом отдельном случае. Можно только заметить, что раньше всего сознание выделяло типичные признаки (белый свет, чисто поле, сине море), затем на их фоне определялись признаки реальные (белая береза, чистая изба, синий забор), а после всего метафорически идеальные (белое братство, чистая совесть, синий взор). Так происходило на уровне отдельных слов (что заметно в новых лексемах) и исторически. Например, метонимический стиль Пушкина изобилует типичными признаками, но в научном стиле с середины XVIII в. всё шире употребляются и признаки реальные, а веком позже развиваются идеальные (поэтические), особенно распространившиеся в языке русской поэзии с начала XX в.

Задание:

По историческим словарям определите последовательность появления признаков: земной — земский — земляной — земельный — землистый; домовой — домовый — домский — домашний.

Уточним понимание «образа» и «понятия» в их содержательном смысле. Номиналист под образом понимает всякое представление вещи в ее отчужденном виде, но так же вещно: в виде изображений, типов, гештальтов, даже конкретно в наборе признаков вещи. Не так понимает дело реалист. Формально лингвистически на основе семантического треугольника он показывает, что «образ» есть отношение слова (знака) к идее, то есть воображаемый предмет на уровне сознания, представленный во всей полноте признаков; другими словами, это словесное значение S. Таково психологическое представление образа.

Наоборот, «понятие» есть отношение идеи к предмету, то есть понятая (схваченная мыслью, фиксированная в слове) идея — уровень познания, логически пополненное предметным значением значение словесное (в результате образуется «идентифицирующее значение»), т. е. уровень, представленный в полноте своих содержаний и объемов. Это логическое снятие помысленного понятия с явленных образов, как это описал, например, Г. Г. Шпет: «Нам важно значение, смысл, а чтобы его извлечь, нужно «перевести» образы в понятия».

Историческая справка. Слово образ восходит к корню рѣз(ати) — это нечто вырезанное, т. е. явленное, обозначенное представителем конкретной вещи; слово понятие современное значение получило только на исходе XVIII века, хотя известно с начала его в значении ’сила, способная к разумению’, или ‘мысль воображаемая’, которой вполне могло быть и представление (образ — это понятие о вещи, ср. дать понятие — дать представление о вещи), затем — понятие о слове («определение вещи есть... понятие, выраженное речью»), которое благодаря своей близости к слову есть косвенное понимание вещи — это символ, и только в конце этого века стало понятием об идее, т. е. собственно понятием в современном смысле термина (как понимание идеи вещи, данное в слове).

Символ есть отношение знака к предмету, т. е. момент символизации предмета посредством замены другим — это уровень знания, представленного законченным смыслом. В отличие от образа и понятия, символ — культурный конструкт на основе совмещения образа и понятия; исторически символ появляется раньше понятия как образное понятие (см. п. 22). По мнению русских философов, символ — языковое явление, приводящее в порядок всё знание о мире (А. А. Потебня), «символ есть транскрипция неведомого на языке человеческого понимания» (С. А. Аскольдов), хотя «символическое понимание мира его обесцвечивает» (Л. П. Карсавин) — именно своим приближением к понятию, «балету бескровных категорий» (Г. Г. Шпет). «Правда не на стороне метафизики понятий.., правда на стороне духовного познания, выражающего себя символами, а не понятиями» — в этом суждении Н. А. Бердяева содержится глубокое обоснование сути русской ментальности.

Соотношение между понятием и символом неустойчиво и зыбко именно благодаря тому, что символ — тоже понятие, он имеет значение. Но доказать, что, например, понятие о любви есть не понятие, а символ Любовь очень просто. На основе символа невозможно построить суждение с предикативной частью, а в качестве субъекта представить можно. Можно сказать: «Любовь — это... Любовь есть...», но никогда не скажешь: «Радость есть любовь... Мир — это любовь...». Именно символ как своего рода «понятие» может раскрываться в суждении, но не может стать предикатом чего-то иного. В этом смысле Любовь становится самым общим (родовым) понятием — символом типа Бог. Апостольское «Бог есть любовь» как аналитическое утверждение способно преобразоваться: «Любовь есть Бог!» — здесь прямая и обратная перспективы высказывания порождают формулу новой культурной революции (например, сексуальной революции) и вместе с тем изменяет семантический статус самого символа: теперь это не символ, а просто образ, т. е. разложенный на компоненты символ (образ+понятие): «любовь — вот наш бог!». Происходит низведение символа на уровень образа (метафора), т.е. переключение в другую плоскость. Потому что понять символ — значит войти в понятие.

Историческая справка. Средневековый тип мышления справедливо называют символическим, но символы существовали всегда на правах словесной проекции данной культуры. Правда, характер символизации изменялся. Древнерусский языческий символ был символом уподобления вещей (рука как символ власти, борода как символ мужественности, стихийное бедствие как «гнев божий» и т. д.). Средневековый символ изменяет свой характер, теперь это символ замещения (слов); ср. христианский символ Креста и языческий символ Крѣса (ритуальный огонь в ночь на летний солнцеворот), которые словесно сошлись, дав символ замещения в общем смысле возрождения в страдании. Современный символ опять меняет свой характер, сосредоточиваясь на символике идей («символ знамения»); ср. символ Демократия, который понимается по-разному в различных социальных и политических кругах (власть народа, власть для народа, власть через народ и т. д.).

Литература:

1. Алефиренко, Н. Ф. Лингвокультурология: ценностно-смысловое пространство языка / Н. Ф. Алефириенко. М., 2010.

2. Воркачев, С. Г. Вариативные и ассоциативные свойства телеономных лингвоконцептов / С. Г. Воркачев. Волгоград, 2005.

3. Карасик, В. И. Языковая кристаллизация смысла / В. И. Карасик. — Волгоград, 2010.