Контрабандисты Гора

Глава 10

Я ожидал, что оба корабля причалят к берегу вместе, но всё вышло иначе. Фактически, наше судно в точке рандеву даже не вытаскивали на берег. Рулевой развернул корабль параллельно берегу носом на юг, и тот закачался на волнах прибоя в нескольких ярдах от пляжа.

У меня была некоторая информация относительно груза первого судна, например, я был в курсе, что туда погрузили инструменты, провизию, рабынь и так далее. Однако наш корабль в основном перевозил солдат. Почти всё время перехода, во избежание проблем на палубе, я продержал девушку с Асперича в первом трюме. Это моё решение полностью поддержал Тиртай, которого я принял за старшего среди наёмников, хотя и не среди моряков.

— Это правильно, — кивнул он, — не хочу терять людей.

Он сказал это совершенно невозмутимо, глядя на проплывающий мимо берег, сказал так, как говорят о потере фигур в игре. В Тиртае я ощущал ум и властность, а также рассудительность и безразличие в выборе средств для достижения цели. В некотором роде он был намного менее опасен для своих товарищей, чем какой-нибудь идеалист или фанатик, готовый пожертвовать армиями и континентами, чтобы следовать за лицом в облаках, за идеалами, которых он даже не понимает, за целью, ради достижения которой, приходится предать все мечты, с точки зрения которых, этой цели добивались. Идеалистам и фанатикам останется только проклинать неизбежные плоды своего успеха, когда они найдут в своих руках медь, которую они принимали за золото, неощутимую тень, которую он считали субстанцией, яркую иллюзию, бывшую для них реальностью. Вы думаете, они будут оплакивать крушение народов и государств, фургоны костей и озёра крови? Как бы ни так. Скорее это станет их личным горем, это себя они увидят невинной жертвой предполагаемой лжи и измены, которую, узрели, наконец-то, открыв глаза, для них это будет столь же очевидно, как край утеса, на который они пришли. Но Тиртай не был, ни идеалистом, ни фанатиком. Он хорошо знал, что такое баланс между целями и средствами, между ресурсами и их ограниченностью. Я был уверен, что он будет как пастух оберегать и кормить своих людей, но при этом будет готов и пожертвовать ими, когда такая необходимость возникнет, как мог бы пожертвовать фигурой тёмный игрок, озабоченный не только одной доской и победой на ней, но и большой игрой, иной игрой, той, в которую играют не на досках. Из таких как Тиртай получаются практичные командиры, чей подход к расходу людей и ресурсов будет рациональным, разумным и холодным. Я задавался вопросом, а не был ли Тиртай Ассасином. Ассасинов не ослепляет мечта. Они не обнажают своё оружие бездумно, ради справедливости, в опьянении, в гневе. Они просчитывают варианты, выжидают, и только тогда, когда всё будет готово, рисуют кинжал. Они не убивают за идеалы или мечты. Они убивают за монету.

Это было необъяснимо, но я пришёл в ярость, когда исчез первый корабль.

С какой стати? Какое мне до него было дело? Мне даже не было до конца ясно, чего ради меня понесло на север.

Ах да, два золотых статерия!

Порой, я спрашивал себя, кем я выглядел в глазах Тиртая? Я подозревал, что причина моего найма была не в быстроте клинка, не в остроте меча. Не за это он заплатил мне два статерия золотом. Интересно, как он понимал Торговцев, и как Работорговцев? Какой была его собственная каста? Был ли он и вправду Ассасином? Лично я не был. И я ему об этом сказал прямо. Поверил ли он мне? За кого он меня принимал? Я боялся, что он видел меня через призму себя, как будто глядя через тёмное стекло.

— Вон там, — указал Тиртай.

— Это — сигнал? — уточнил я.

— Похоже на то, судя по действиям капитана, — кивнул он.

— Вам что, не сообщили? — удивился я.

— Это место нашей высадки, — сказал Тиртай, проигнорировав мой вопрос.

— Это — своего рода флаг или вымпел, — заметил я, разглядывая узкую прямоугольную полосу ткани, какой я прежде никогда не видел.

— Это — знамя пани, — объяснил он.

Обычная военная эмблема боевого подразделения, армии или компании — металлический штандарт, водружённый на шест или древко. Посредством таких штандартов и их движений можно передавать команды. Они могут функционировать примерно так же как барабаны или военные горны. С другой стороны, с их помощью, если достаточно рассвело, можно проводить развёртывание войск в тишине. Бойцы не пожалеют жизни, защищая свои штандарты. Если генерал падёт, ожидается, что его штандартоносец останется с ним рядом. Порой войны начинались ради того, чтобы вернуть утерянный штандарт.

— Приготовиться к высадке, — громко, чтобы его услышали больше сотни мужчин, присутствовавших на судне, скомандовал Тиртай.

— Пойду я освобожу свою рабыню и выведу её на палубе, — сказал я.

Большинство наёмников даже не знали о том, что она была на борту. Моряки не приветствуют присутствие на борту своих судов свободных женщин, за исключением круглых кораблей, да и на многих из них тоже. Это, как утверждается, может стать причиной напряжённости в экипаже, ссор и разногласий. К ним необходимо относиться с уважением, но, чем дольше рейс, тем голоднее становятся мужчины. Даже для хорошо выдрессированного слина станет искушением, лежащий перед носом кусок мяса, до которого ему запрещено прикасаться. И конечно, проблема становится ещё глубже, если свободная женщина настаивает на привилегии появляться на палубе или, скажем, если она небрежна к тому, как она стоит, когда ветер треплет её одежды. Вопросы могут стать совсем уж невыносимыми, если ей придёт в голову развлечься определенными удовольствиями, не неизвестными для созданий её пола и обычно безопасными, вроде флирта, ядовитых комментариев и поддразнивания мужчин. Они уверены в неприкосновенности своей свободы, возможно, защищены общим Домашним Камнем и всё такое, но одно дело играть в такие игры в театре, на улице или площади, и совсем другом на судне, находящемся в море. Здесь ведь далеко до таверн и паговых девок, где можно было бы сбросить напряжение. Больше чем для одной женщины начавшей путешествие свободной, такой вояж закончился на рынке какого-нибудь отдалённого порта. Иногда капитаны круглых кораблей берут в рейс рабынь, для отдыха своих людей. Разумеется, длинные корабли, вооружённые боевые ножи моря, редко выходят в море с рабынями на борту, зато они могут с ними возвратиться.

— Господин! — прошептала девушка, когда на неё упал свет маленькой, заполненной тарларионовым жиром лампы.

— Не нужно вставать на колени, — остановил я её порыв.

Она моргала глазами, ослеплённая светом лампы, довольно тусклой после палубы, но в темноте казавшейся ей нестерпимо яркой.

— Корабль стоит, — заметила рабыня.

— Мы высаживаемся на берег, — сообщил я ей.

— А где мы? — не удержалась она от вопроса.

— Понятия не имею, — пожал я плечами, — где-то к северу от Александры.

Она говорила тихо, поскольку с отплытием была предупреждена относительно этого.

— Лодыжка, — скомандовал я.

Девушка скользнула назад, прижавшись спиной к борту судна, и вытянула левую ногу.

Поставив лампу на песок, я отомкнул браслет.

— На борту больше сотни вооружённых до зубов головорезов, — напомнил я ей, — и это не считая моряков и судовых офицеров. Ты — единственная рабыня на этом корабле. Мужчины, в большинстве своём, не знают о твоём здесь присутствии. Держись как можно ближе ко мне.

— Уверена, Господин сможет защитить и сохранить меня, — улыбнулась она.

— Это было бы легче сделать, — хмыкнул я, — если бы у тебя было тело тарска и лицо тарлариона.

Она встала и, демонстративно встряхнув волосами, разбросала их во все стороны, а затем обеими руками зачесала за спину. После этого она выпрямилась и, проведя по бокам своими миниатюрными руками, пригладила тунику.

— Что же мне делать, если у меня нет тела тарска и лица тарлариона? — капризно поинтересовалась плутовка.

— Держись рядом со мною, — проворчал я, — и как можно ближе.

— Да, Господин, — улыбнулась она.

За весь переход я ни разу не использовал её даже в трюме, поскольку не хотел делить её с кем-либо. Таким образом, я предпочёл, чтобы в течение многих дней, проведённых в море, она не было доступна никому, даже и мне, её хозяину. Мне пришлось терпеть те же лишения, что и всем остальным. Но у меня не было желания пировать, в то время как все другие голодают. Я предположил бы, что эта моя причуда была вопросом уместности, и даже чести, но в этом, несомненно, было много и от благоразумия. Только дурак пересчитывает своё золото в общественном месте. Соответственно, я изо всех сил старался быть на виду, маяча на палубе, питаясь и спя там, занимая место у весла и так далее. При этом, конечно, я отлично знал о терзавшем мужчин голоде, поскольку я тоже делил с ними их голод, и о той опасности, которую он мог создать.

— Эй, взгляните! — воскликнул кто-то, когда я, придерживая люк, выдернул её с трапа на залитую светом открытую палубу.

— А ну успокоились все! — рявкнул Тиртай.

— Вуло! — крикнул один из моряков.

— Приготовиться в высадке, — приказал капитан.

— Её загрузили в Брундизиуме, — заключил другой моряк.

Толпа мужчин шатнулась в нашу сторону. Девушка с Асперича задрожала и, насколько могла, спряталась за моей спиной.

— Живее! — крикнул капитан.

— Хо! — попытался привлечь внимание Тиртай. — Все за борт!

Но никто не дёрнулся выполнять команду.

— Ну и кто будет первым, не подчинившимся приказу? — прорычал Тиртай.

Казалось, ни один не был готов потребовать такой чести для себя, но и никто не спешил прыгать за борт.

— Кто скрывал её? — поинтересовался какой-то парень, вперивая в меня недобрый взгляд.

— Ну я, — невозмутимо ответил я ему, а потом, чуть повернув голову, скомандовал рабыне: — Отойди от меня, назад и влево, и стой там.

Она повиновалась немедленно.

Клинок бузотёра уже покинул своё логово.

— Даю тебе разрешение убить его, — сказал мне Тиртай.

Последовал короткий обмен ударами, и парень отшатнулся назад, схватившись за порезанную руку. Его меч со звоном покатился по палубе.

— Ух ты, — выдохнули некоторые из мужчин.

— Господин, — послышался дрожащий голос девушки с Асперича.

— Почему Ты не убил его? — спросил Тиртай, явно заинтересованный.

— Будь его меч, более опасным, — пожал я плечами, — я бы так и сделал.

Тиртай повернулся к толпе и, окинув собравшихся, осведомился:

— Кто ещё хочет ослушаться приказа?

Ответа на свой вопрос он не получил.

— Тогда все за борт, — повторил он свой прежний приказ.

Мужчины тут же посыпались в воду. Когда напавший на меня парень, теперь баюкавший окровавленную руку, подошёл к борту, Тиртай быстро выхватил свой клинок и, коротким выпадом ударил ему чуть ниже шеи, перерубив позвоночник.

— Почему Вы это сделали? — в свою очередь поинтересовался я.

— Даже притом, что его меч слаб, — ответил он, — его нож в темноте мог быть опасен.

— Подозреваю, что риск этого был невелик, — заметил я.

— Ты мне нужен, — заявил Тиртай. — И это не тот риск, который я хотел бы брать на себя.

— Теперь у вас на одного человека меньше, — констатировал я.

— Зато среди остальных выше дисциплина, — парировал он.

— Вы даже не дали ему шанса защититься, — покачал я головой.

— Ты же видел его навыки, — хмыкнул Тиртай. — К чему было терять время?

— Я понял, — кивнул я.

— И на будущее, — сказал он, — не ожидай, что я и впредь буду доделывать твою работу.

— Не буду, — пообещал я.

Тиртай перевалился через планширь и исчез за бортом, по пояс погрузившись в беспокойную воду. Он задержался ровно на столько, чтобы убрать свой меч в ножны, а затем побрёл к берегу. Мужчины продолжали сыпаться в воду, и брели вслед за своим командиром.

Я сгрёб рабыню в руки, ступил на планширь и спрыгнул в воду. Мне потребовалось всего несколько инов, чтобы добраться до берега.

Двое мужчин пани, в своих коротких, непривычного вида белых одеждах с красными поясами, из-за которых у обоих торчали по два меча, ожидали нас посредине между линией прибоя и деревьями. Один из них держал древко со странным флагом.

— Куда мы идем? — поинтересовался я у того из пани, который не нёс флаг.

— В тарновый лагерь, — ответил тот.

Обернувшись, я отметил, что корабль уже отбыл и быстро удаляется.