Копье. Гробница

Глава 32
Перемена кожи

Револьвер оказался в руке Холлорана за несколько секунд до того, как дверь полностью открылась.

На пороге стояла Кора. Ее смутил вид наведенного на дверь оружия.

— Прошу прощения, — дрогнувшим голосом произнесла она. — Я должна была постучаться.

Он жестом пригласил ее войти, поднимаясь с постели и присаживаясь на ее край. «Браунинг» лег обратно на тумбочку у изголовья кровати.

— Как чувствует себя Клин? — спросил он.

Кора закрыла дверь и прислонилась к ней, сложив руки спереди — пальцы сплетались «замком».

— Он не выходил из своей комнаты с тех пор, как мы приехали в Ниф.

— За доктором послали?

Девушка отрицательно покачала головой:

— Феликс не разрешил. Он сказал, что болен псориазом — редким кожным заболеванием; обострения повторяются через каждые несколько лет. Он сказал, что причин для беспокойства пока нет.

— Значит, болезнь… Однако мне показалось, что он относится к ней не столь уж спокойно и пренебрежительно, как ты говоришь. Он был испуган и взволнован, когда Палузинский помогал ему добраться до постели. Ты не помнишь, за последние несколько лет, которые ты провела рядом с ним, у него случались подобные обострения?

— Нет.

— Надо бы послать за доктором, чтобы он осмотрел Клина.

— Он строго-настрого наказал нам не делать этого. Распорядился, чтобы его не тревожили и попросили Кайеда и Даада подняться к нему, как только они приедут из Лондона — у них есть какие-то специальные притирания, которые помогают при его болезни, — она растерянно посмотрела на Холлорана. — Но мне, наверное, не следовало тебя беспокоить. Ты устал.

— Ну, душ и переодевание освежили и взбодрили меня. Мне даже удалось перекусить бутербродом, — он протянул руку. — Кора, мне нужно поговорить с тобой. Иди ко мне.

Казалось, она колеблется. У Холлорана мелькнула мысль, что девушка сейчас повернется и уйдет, но она подошла к его раскрытой постели и остановилась рядом с ним.

— Садись рядом, — сказал он.

Она села так близко, что Холлоран сперва удивился, но девушка придвинулась еще ближе, прижалась, положив голову ему на плечо, и он обнял ее, радуясь, что стена недоверия между ними, кажется, разрушена.

— Лайам, — шепнула она, — у меня такое странное чувство, словно я чем-то напугана или мне угрожает опасность…

— Я понимаю. Мне и самому становится как-то не по себе, стоит мне очутиться здесь.

Она чуть приподняла голову и посмотрела ему в лицо.

— У тебя тоже?

— Может быть, мы все заразились этим неврозом от Клина. Он сумасшедший, ты знаешь это?

— Иногда мне хочется, чтобы и на самом деле было бы так — вдруг легче станет… Но это не так. У Клина неустойчивая психика, он, как ты сам сказал, неврастеник, но он не помешанный, Лайам… «не совсем» помешанный. — Он считает, что ты продаешь секреты, принадлежащие корпорации. Холлоран умышленно сообщил ей свою новость в столь резкой и грубоватой форме. Это неожиданное замечание так или иначе должно было смутить девушку, может быть, поразить ее или вывести из себя. Он ждал, какова будет ее реакция на его слова.

— Ты подшучиваешь надо мной. Этого не может быть, — недоверчиво сказала она.

Он взял ее руку в свои, теперь уже нисколько не сомневаясь в ее верности Феликсу Клину.

— Боюсь, что в конце концов я окажусь даже слишком прав. Весь сегодняшний шум в «Магме» поднялся именно из-за этого. Кто-то выдал вашему главному конкуренту недавно открытые месторождения меди.

— Как, это опять случилось?

Он кивнул:

— И Клин указал на тебя, как на главное виновное лицо.

— Но почему? Я не…

Холлоран пожал плечами:

— Ближе тебя к нему не стоит никто.

Кора отстранилась от него; напряженно глядя в одну точку, она, казалось, не видела ничего вокруг себя.

— Как он мог вообразить такое? Лайам, я…

Он снова прижал ее к себе.

— Я знаю, что ты здесь ни при чем, но может быть, Клин преследует здесь собственные тайные цели и руководствуется одному ему понятными соображениями. Кто может знать, что придет в голову такому непредсказуемому человеку?

— Я до сих пор не могу понять, в чем он обвиняет меня.

— «Я» до сих пор не могу понять, что заставляет тебя быть столь преданной этому недоношенному ублюдку.

Она долго молчала. Потом сказала, чуть не плача:

— Я завишу от него. Он… он для меня — словно наркотик, Лайам. Он нужен мне, понимаешь?

— Я думаю, ты такая же сумасшедшая, как он.

— Нет! Не говори так, ты не знаешь…

— О чем же я не знаю, Кора? — спросил он со злостью. — О том, что за ерунда происходит меж тобой и Клином?

Она всхлипнула.

— Помоги мне, Лайам, — тихо сказала девушка. — Пожалуйста… помоги мне.

— Чем я помогу, если я не знаю, что случилось?

Кора начала дергать пуговицы на своей кофточке. Руки у нее дрожали.

— Сделай так, как ты делал предыдущей ночью. Возьми меня. Только будь нежным, как в тот раз, когда… Я хочу, чтобы ты сделал это сегодня, сейчас.

Сбитый с толку, растерянный Холлоран встал с постели и подошел к двери. Он запер ее.

Плотные шторы были опущены, и в комнате царил полумрак. Разрозненные предметы из коллекции древних редкостей казались темными массивными фигурами, по непонятной причине попавшими в жилое помещение. От курильницы с зажженными благовониями, стоящей в дальнем темном углу, исходил тяжелый, приторный запах мускуса. Стены и деревянные предметы обстановки комнаты были украшены знаками Зодиака, изображениями рогатых зверей и крылатых тварей; некоторые предметы были помечены, словно клеймом, грубым знаком ока. Книги в беспорядке были разбросаны по полу. Громадная кровать с балдахином стояла возле одной из стен; занавеси из легкого материала красивыми складками ниспадали с верхних перекладин навеса, которые поддерживали четыре прочные деревянные столба, стоящие по углам кровати, украшенные искусной и затейливой резьбой.

Из-за занавесей слышалось тяжелое, хриплое дыхание.

Клин лежал на кровати. Коже на его обнаженном теле потрескалась и шелушилась. Мертвая ткань сходила с воспаленных, изъязвленных участков, отпадая мелкими чешуйками, тонкими, как папиросная бумага.

Медленно, словно все силы покинули его, Клин поднял руку и поднес ее ближе к глазам. Мрак под балдахином был еще гуще, чем в комнате, и поэтому ему удалось разглядеть только глубокие трещины на коже, покрывающие причудливым сетчатым узором всю поверхность его руки. Бессильно уронив руку вдоль тела, Клин всхлипнул, и его плечи и грудь затряслись от рыданий.

«Не может быть, ведь еще не время. Ритуал был совершен, и душа вновь обрела свою силу. Жертва была принесена. Однако теперь внешняя оболочка сходит, и тело чувствует боль. Но почему? Что это значит?»

Его тело, покрытое ужасными трещинами и чешуйками мертвой кожи, опять заколыхалось в судорожном рыдании, и он почувствовал, как натягивается и лопается нежная, тонкая, сухая кожа, стоит только ему сделать очередное резкое движение.

«Нужно лежать спокойно. Нужно не двигаться и ждать, когда приедут Азиль и Юсиф со своими облегчающими боль целебными бальзамами. Это случилось так скоро, так неожиданно!.. И никогда еще не было так больно! Скорее, мои друзья, поторопитесь, принесите мне свои смягчающие ароматные мази! Сжальтесь надо мной. Избавьте меня от этих ужасных, унизительных страданий!

Клин постарался овладеть собой, успокоить бурное дыхание, но даже сейчас при малейшем его движении — простом колыхании груди при вдохе и выдохе — мертвая кожа опадала с его тела. Он застонал — этот жалобный звук пробудил в нем еще большую жалость к самому себе, и соленые слезы обожгли воспаленную кожу вокруг глаз.

И пока он лежал здесь, погружаясь в мрачное отчаянье, где-то в глубине подземелья, в темном подвале Нифа, в гробнице, раздался удар, подобный громовому раскату, от которого вздрогнули стены дома.