Копье. Гробница

Глава 38
Хранитель

Чье-то тяжелое дыхание, доносящееся из дальнего угла, стало еще громче; порой раздавались хриплые, с присвистом вздохи.

Постепенно шипящие звуки стихли, и Холлорану показалось, что он слышит тихий шепот. Напрягая слух до предела, он старался разобрать, о чем шепчет почти беззвучный, шепелявый голос, но ему не удалось разобрать даже отдельных слов. Лучи его фонаря все еще были направлены на старое, грязное тряпье, сваленное в углу; теперь эти лохмотья лежали абсолютно неподвижно, и он подумал, уж не померещилось ли ему шевеление в этой большой куче, которое он только что заметил.

Грудь Холлорана часто и бурно вздымалась, он дрожал от слабости и нервного напряжения. Казалось, сам воздух в этом заброшенном доме пропитан какой-то отравой. Может быть, причиной тому была отвратительная вонь, стоящая в комнате. Холлорану хотелось немедленно повернуться и выскочить за дверь, промчаться по темным коридорам, чтобы как можно скорее оказаться на улице, где свежий ветер и ночная прохлада. Однако любопытство, которое привело его в этот дом, еще более возросло; вопреки своим мрачным предчувствиям, он был готов упорно искать спрятавшегося стража ворот. Воспоминания о его собственном прошлом, вихрем промчавшиеся перед ним, разбудили в нем стремление во что бы то ни стало разоблачить тайну темного, мертвого дома. Внезапно ожившие в его памяти события были сквернейшими грехами, которые он совершил, тяжелейшими минутами, которыми ему довелось пережить за всю жизнь. Могло ли это быть простой случайностью или следствием сильной усталости? Вряд ли, особенно если учесть все, что он уже увидел в Нифе.

Он был смущен и растерян — чувство вины, обычно успешно подавляемое, поднялось с самого дна его души. И чем сильнее оно овладевало им, тем более глубоким становилось его раскаяние — давно забытое переживание, отозвавшееся далеким эхом на грустные воспоминания. Что-то удерживало его от стремительного бегства — он остался в комнате, превозмогая страх и нарастающую душевную тревогу.

Очень медленно, словно каждый шаг стоил ему огромных усилий, он подошел к куче ветоши, неподвижно лежавшей в углу.

Он увидел тонкий матрац, лежащую на грязном полу — из-под краев подстилки виднелись темные пятна засохшей жидкости, когда-то пролившейся на пол, а может быть, просочившейся сквозь подстилку. Тряпье, в беспорядке сваленное на самом верху ее, могло быть всем, чем угодно — скомканными старыми шерстяными одеялами, одеждой или разрозненными лоскутами ткани. Эта груда старых вещей слабо колыхалась в такт хриплому, тяжелому дыханию, которое было слышно аж на другом конце комнаты — очевидно, на подстилке кто-то лежал. Холлоран наклонился и приподнял ветошь.

К нему повернулось лицо, наполовину закрытое капюшоном.

Руки Холлорана разжались сами собой, и он выронил тряпки, которыми укрывался незнакомец. Холлоран попятился, испугавшись того, что он увидел. Увядшая, морщинистая, темная кожа была покрыта гноящимися струпьями, блестевшими в лучах фонаря. Но самым страшным зрелищем была даже не эта гниющая заживо плоть, а глаза, глядящие из-под капюшона, — огромные, лишенные век, выпуклые, выпирающие из глазниц, словно два раздувшихся, огромных пузыря. Радужная оболочка помутнела, покрылась какой-то тонкой пленкой; белки глаз были желтыми, покрытыми сетью тонких кровеносных сосудов. От этого существа исходил сильный сладковатый запах разлагающейся плоти, заглушающий даже резкую вонь испражнений и кисловатый дух плесени. И вот в этих страшных, неподвижных, мутных глазах, глядящих на Холлорана, промелькнуло какое-то странное выражение; распростертая на подстилке фигура шевельнулась, пытаясь приподняться, тощая шея изогнулась, словно голова уродливой твари была для нее слишком тяжела. Капюшон упал с безволосого черепа, испещренного коричневыми пятнами. Лысое темя напоминало бугристую равнину — морщинистая кожа лежала на нем неправильными складками, казалось; что под нею находятся не твердые кости, а мягкая ткань.

Чувствуя страх и отвращение, Холлоран отступил еще на один шаг. Существо, лежащее перед ним, было похоже на гигантскую ящерицу. Это впечатление еще больше усилилось, когда тварь открыла безгубый рот — узкую, широкую щель — и темно-красный язык облизнул сухую, потрескавшуюся кожу. Глаза, лишенные век, довершали сходство с гигантской рептилией. Ящероподобное создание попыталось заговорить, но из пересохшей гортани вырвался лишь еще один хриплый, тяжелый вздох. Голова безжизненно упала на грубую постель, словно даже такое незначительное усилие было слишком тяжело для больного, слабого тела. Существо лежало неподвижно — казалось, оно умирает или уже умерло.

Только теперь Холлоран подошел ближе к этой страшной и жалкой твари, пересилив нарастающее внутреннее чувство тревоги. Огромные неподвижные глаза смотрели прямо на него, и он посветил в них ярким лучом своего фонаря. Они не моргнули, не прищурились, а затянутые мутной пленкой зрачки не сократились от света.

— Это ты… — послышался свистящий шепот.

Холлоран вздрогнул.

Существо тяжело вздохнуло, словно ему было больно и трудно говорить. На морщинистой коже его лица появились еще более резкие, глубокие складки, гноящиеся трещины расширились, а рот ввалился внутрь.

Холлорану пришлось собрать все силы, чтобы его голос не дрожал:

— Кто вы?

В ответ странное создание лишь чуть заметно качнуло головой, очевидно, желая дать собеседнику понять, что это не так уж важно. Затем снова раздался шепот:

— Смерть приближается.

Ужасная гримаса на безобразном лице могла означать улыбку.

Холлоран наклонился ниже, стараясь не обращать внимание на сильное зловоние, исходящее от подстилки, где лежало иссохшее тело, и от головы получеловека-полурептилии.

— Я могу помочь, — сказал он, подумав, что одно прикосновение к этой омерзительной твари может вызвать у него рвоту.

Беззубый рот опять скривился в подобии усмешки.

— Слишком поздно, — ответил хриплый, очень тихий голос, похожий на шипение. — Приблизься.

Холлоран внутренне содрогнулся, не имея ни малейшей охоты подчиняться умирающему. Он так и остался стоять возле тонкого матраца, чуть наклонившись к распростертой на нем неподвижной фигуре.

— Я буду говорить… — опять послышался шепот, — с тобой.

Холлоран опустился на колени рядом с грубой подстилкой, чувствуя, что не может преодолеть брезгливость, чтобы нагнуться еще ниже к страшному, гноящемуся лицу, вблизи казавшемуся еще более отвратительным.

— Скажите мне, кто вы? — спросил он.

На этот раз создание ответило ему, видимо, желая вовлечь Холлорана в разговор:

— Я… хранитель.

Голос окреп — Холлоран подумал, что он должен принадлежать мужчине.

— Сторож, привратник? — сказал Холлоран, тут же решив, что задал бестолковый вопрос. Очевидно, что лежащий перед ним ящероподобный человек совсем не подходил для такой ответственной службы — он был слишком старым и дряхлым.

Сдавленный смех старика, чье бессильное, гниющее заживо тело лежало на ветхой подстилке, поначалу показался Холлорану сильным приступом кашля, как во время удушья.

— Я Хранитель, — повторил он, особо подчеркнув последнее слово и издав при этом похожий на хриплый вздох звук. После короткой паузы он добавил: — А ты… ты охранник Клина.

Темный язык снова показался в щели безгубого рта, но теперь его движение было более быстрым, когда он облизывал сухую кожу. Язык был сухим, и кожа, стянутая в складки вокруг рта, почти не увлажнилась.

— Теперь я понимаю, — пробормотал он так тихо, что Холлоран так и не понял, правильно ли он расслышал его слова.

Неподвижные, широко раскрытые глаза с замутненной радужной оболочкой все так же глядели прямо на Холлорана, смущенного пристальным, лишенным всякого выражения взглядом, и он внезапно подумал: интересно, видят ли эти выпученные глаза хоть что-нибудь?

— Я позову доктора, — сказал Холлоран. Бессвязные мысли проносились в его голове, чувства никак не могли обрести свое былое равновесие. С его языка готовы были сорваться сотни вопросов, но он не был уверен в том, что сейчас стоит задавать их человеку, который мог умереть в любую минуту.

— Поздно, слишком поздно, — ответил тот с шипящим вздохом. — В конце концов… слишком поздно.

Его голова упала на сторону, словно у него не было больше сил держать ее прямо.

Скорее из любопытства, чем из беспокойства за жизнь больного Холлоран протянул руку, чтобы пощупать пульс на его тонкой шее. Обезображенное лицо вновь повернулось к нему, и он тут же убрал свои пальцы, даже не коснувшись покрытой струпьями кожи.

— Ты понимаешь, зачем ты здесь? — спросил старик.

— Феликс Клин — мой клиент. Я защищаю его жизнь, — ответил Холлоран. — Ты знаешь, зачем ты пришел в этот дом?

— Сюда, в сторожку?

Ответа не последовало.

— Я пришел сюда, чтобы посмотреть, кто тут живет, кто присматривает за… за собаками.

— Теперь ты увидел меня.

Холлоран кивнул.

— Однако похоже, что ты так ничего и не понял, — изрезанное морщинами лицо скривилось, и на увядшей темной коже появились новые складки. — Мне интересно, что ты чувствуешь.

Когда старик тихим голосом произносил последнюю фразу, Холлоран смог различить резкий акцент.

— Что тебе привиделось, когда ты вошел… в эту комнату? — прошептал человек, называющий себя Хранителем.

Откуда он мог узнать об этом? Если только… Да, если только не он сам вызвал эти видения — точно так же, как Клин вызвал у него галлюцинации во время утреннего катания в лодке по озеру.

— То, что давно прошло, но до сих пор не забыто? — шепот прервался, и раздался звук, похожий на сдавленный смешок. — Твои мысли вернулись из прошлого в настоящее. Мне интересно знать, почему?

— Неужели Клин все еще забавляется своими дурацкими играми, навязывая мне видения? — произнес Холлоран. Его охватил гнев, превосходящий даже брезгливую неприязнь и отвращение к существу, почти утратившему человеческий облик.

Старик еле заметно качнул головой:

— Нет… Нет… Ты сам создавал эти мысленные образы… Они только твои. Ты сам перенесся… из них обратно, в эту комнату.

Подернутые мутной пленкой глаза все так же безучастно, бессмысленно смотрели на него, а рот растянулся в подобии усмешки.

— Расскажите мне о Клине, — в конце концов произнес Холлоран.

Послышался долгий шипящий вздох, словно воздух с трудом выходил из легких Хранителя:

— Ах-х-х-х…

Старик повернул голову, и его неестественно огромные, вытаращенные глаза уставились в темный потолок.

Холлоран ждал. Ему было не по себе от мертвой тишины. Наблюдая за неподвижным телом, источавшим трупный смрад, он беспокоился, не потерял ли сознание обессилевший больной — было ясно, что он вот-вот испустит дух. Но не одно только неслышное приближение смерти тревожило Холлорана. Сам дом, казалось, ожил: ему чудилось какое-то странное движение среди теней, как будто призрачные фигуры покачивались и плясали во мраке. Эти причудливые незримые образы были плодом воображения — глаз не мог различить их за пределами круга света от карманного фонаря. Холлоран резко одернул себя, пытаясь избавиться от навязчивых видений, но они не пропадали.

Старик забормотал что-то себе под нос, и Холлоран наклонился ниже, преодолевая отвращение, чтобы не пропустить ни одного слова.

— Хитрый парень. Его способности очень ценны… нас, евреев… Но в то же время… он был… глуп. Он воображал… может быть богом, не сообразив, какую цену… должен заплатить за это… — он застонал, схватившись за грудь.

Холлоран протянул руку, чтобы помочь ему, поддержать его, но не смог одолеть свой страх и омерзение, заставить себя коснуться существа, лежащего перед ним, несмотря на то, что его разлагающееся, но еще живое тело было прикрыто старыми тряпками.

Когда сильная боль утихла, скрюченный, съежившийся старик продолжил свой бессвязный рассказ.

— Почти три тысячи лет ожидания до… Христа… и еще два тысячелетия после этого… — он закашлял, и розоватая слюна выступила в углу его рта. Ему не хватало воздуха, он задыхался, видимо, торопясь поведать собеседнику нечто очень важное. — Мы объездили почти весь свет… в поисках учеников… таких же, как мы… И мы нашли их. Это оказалось не трудно. А Клин производил опустошение повсюду… где бы мы ни появились. И все это во славу Бел-Мардука… — мысли умирающего блуждали, перескакивая с одного предмета на другой, и рассказ становился все более и более запутанным.

Бел-Мардук. Клин уже упоминал это имя. Холлоран поежился — в комнате было холодно, словно в погребе. Он огляделся кругом, всматриваясь в тени; свет электрического фонаря потускнел — очевидно, источник питания иссякал. Куча старого тряпья, заменявшая больному постель, зашевелилась, и из-под нее показалась иссохшая, костлявая рука, более похожая на когтистую лапу. Очень длинные, обломанные ногти, потемневшие от времени, загибались внутрь, словно когти дикого зверя. Рука потянулась к Холлорану, и агент «Щита» вздрогнул, когда она легла на его предплечье.

— Он… Феликс… обращался со мной…

Дрожащая рука приподнялась, освободив предплечье Холлорана. Не закончив фразу, старик перебил сам себя:

— Не бойся… нет ада худшего, чем… это место… ах-х-х…

Казалось, жизнь покидает это немощное создание.

Преодолев отвращение, Холлоран слегка пошевелил тряпки, прикрывающие грудь больного.

— Скажите мне, наконец, кто вы, — он был разочарован и рассержен. — Каким образом вы охраняете ворота, как вы управляетесь с собаками? Вы старый и больной человек…

В ответ раздался короткий, но громкий и пронзительный смешок. Жизнь снова ненадолго вернулась в это тело.

— У меня… тоже есть сила. Клин… действует с моей помощью. Силой своей мысли я… удерживаю ворота закрытыми. Силой мысли я управляю… тварями, демонами. Теперь… я слишком слаб. Ему нужен другой… Тот, кого привлечет его стезя…

— Кто вы?

— Теперь я ничто.

— Отвечайте!

— Ничто. Хотя когда-то… я был торговцем, — он издал раздражающе долгий, тяжелый и хриплый вздох. — Он… жесток, — худые пальцы снова сжали руку Холлорана. — Так ты пришел? Это ты? Ты именно тот?

— Тот, кто должен занять твое место? Ты это имеешь в виду?! — теперь Холлоран не на шутку испугался, и новый ужас затмил остальные страхи. Исхудавшая фигура чуть заметно качнула головой:

— Нет… нет… нечто большее… чем это…

Внизу под лестницей послышался какой-то шум. Мягкий звук падения или прыжка какого-то небольшого тела. Тихие быстрые шаги. Холлоран вспомнил, что оставил окно открытым.

Он почувствовал, как рука с длинными ногтями вцепилась в его рукав. Затем пальцы разжались, и рука безжизненно упала вниз.

Звуки раздавались в коридоре нижнего этажа.

Старик глубоко вздохнул, и в горле у него заклокотала какая-то жидкость.

Легкий топоток бегущих лап приближался.

Холлоран схватил свою черную сумку и поднялся с колен и бросился к двери, делая отчаянную попытку закрыть ее, прежде чем шакалы ворвутся в комнату.

Но было уже слишком поздно.