Короли серости

11. Бремя власти

Для того чтобы ознакомить команду с местностью, ушло больше часа. Капитан больше всех вертел головой и удивлялся всему, будто маленький ребёнок. Женщина-медик казалась более сдержанной и подозрительной. Насиф совсем немного успел о ней узнать за то время, что они провели на Древесном Пике. Саргия он узнал намного лучше, но только потому, что они были, в каком-то смысле, родственными душами — двумя вождями, вынужденными покинуть свои кланы. Вот только если Саргия из его Города выкинули силой, то Насиф ушёл сам.

Он провёл отряд по главной тропинке, вдоль которой стояли самые большие хижины. В них жили старейшины деревни, которых он оставил присматривать за порядком. Здесь же жили лучшие мастера: гончары, оружейники, плотники и кузнецы. Насиф показал капитану, как старики изготавливают оружие и патроны. Почему-то это поразило Валентайна больше всего. Наверное, просто потому, что он привык видеть, как оружие печатают на утилизаторах. То, что его можно изготовить своими руками, ему казалось диким. Пока Валентайн, Коннели и сумасшедший мальчишка рассматривали инструменты и детали, Саргий держался позади. Выглядел он хуже обычного.

— Ты мне не сказал, — с обвинением в голосе произнёс он, как только Насиф вышел.

— А что я должен был сказать, дружище? «Я вождь изгнанного из Союза клана»? Это бы вызвало лишние вопросы. Ты бы всё время думал, а не шпион ли я.

— Именно так, — Саргий ударил кулаком по ладони. — Ну, хоть спасибо, что хоть что-то оказалось правдой. Эти-то придурки, — он кивнул в сторону Валентайна, — вообще не знали о тебе ничего.

— Мне действительно жаль, что пришлось столько врать, — сказал Насиф. — Но поверь мне — всё это ради высшего блага.

Саргий, казалось, успокоился. Конечно, ему претила мысль, что у него не так много друзей, а один из самых близких вдруг скрыл о себе такую важную вещь. Только важную ли? Когда они служили на Древесном Пике, Насиф рассказал Саргию об изгнании своего клана. Он дал ему понять, что уже не состоит в Союзе и дело сааксцев ему претит. То, что он был вождём, не имело никакого значения. Ведь миссию мог выполнять кто угодно. Просто Насиф не мог никому больше довериться. Да и потом, без него клан был в большей безопасности, чем с ним.

Как только Валентайн закончил удивляться тривиальным вещам, Насиф показал ему поля, на которых они выращивали себе еду, а также загоны для скота и конюшни. Эмме больше всего понравились лошади.

— Неужели вы их сохранили? — с благоговением спросила она, подходя к стойлу. — Гляньте-ка, настоящая! Вы знаете, что в Первом Городе они вымерли, и мы не смогли больше восстановить их род? Это настоящее чудо!

— Просто мы нужны им так же, как они нам, — пожал плечами Насиф. Его удивление первенцев начало порядком раздражать. Сгнивший рулевой в этом плане ему нравился больше остальных — его явно удивляло то, что было у клана Насифа, но он пытался изо всех сил прикинуться, будто не впечатлён. Это льстило больше, чем все охи и ахи, издаваемые медичкой и Валентайном.

Дальше он повёл отряд к тотему, вокруг которого клан собирался для молитв Отцу. Вокруг него бегали дети, и Насиф почувствовал теплоту на душе от этой картины.

— У вас нет храма? — спросил капитан. — Даже в тех маленьких деревушках они были. Учитывая размеры вашего поселения, как вы без него собираетесь для служения?

— Потому что это Союз строит храмы на местах силы. И использует их, чтобы эту силу транслировать. Иногда ничего не строят, но само место берут на заметку. Мы же постарались возвести нашу коммуну как можно дальше от таких скоплений энергий. Этим мы гарантировали, что Союз нами никогда не заинтересуется.

Капитан почесал подбородок.

— Так значит, Союз охотится за подобными местами?

— По сути, Союз образовался из-за того, что жрецам нужно было больше энергии. Там, где находится Карас, она бьёт ключом. Но её всё равно недостаточно.

— Для чего? — с подозрением спросил гниющий рулевой.

— Для того чтобы справиться с вами. Первенцами. Хотите верьте, хотите нет, но один из шаманов ещё на заре Караса предрёк, что придёт день, когда на эту землю ступит человек, одетый в железо, и приведёт их к властвованию над миром. Если же таковой появится, с ним придёт страшнейшая война, которая может весь мир и сжечь. Чтобы этого не случилось, сааксцы должны всегда быть готовыми к войне. Всегда быть готовыми пожертвовать собой ради высшего блага.

— Бред какой-то. Получается, Союз рос только из-за того, чтобы исполнить пророчество? Потому что боялся, что начнётся война, а у него не хватит сил?

— А чему тут удивляться? — хмыкнула женщина-медик. — Пророчество-то довольно вкусное. Сам подумай, как им могли воспользоваться древние вожди. Религия и власть слились ради достижения одной цели. А если кто-то против захватнических войн, так он еретик и апологет апокалипсиса.

Насиф кивнул:

— Думаю, не надо вам говорить, что случилось, когда появился полковник.

— Чёрт возьми… — прошептал Саргий. — Ваши приняли его за человека из пророчества? Но ведь получается, что он и развязал войну! Зачем ваши на это поддались?

— Потому что исполняли пророчество, — мрачно сказал капитан. — И потому что без войны Союз не придёт к тотальной власти. Мирными путями уж точно. Первый Город бы просто не позволил. Но если они вдруг победят в войне, то никаких соперников больше не останется. А даже если таковой найдётся, у Союза будет технология утилизаторов. Вряд ли с ней их вообще кто-то остановит. Что же, резонно. Но что им дали эти места силы, Насиф? Они объединили все племена ради них, понастроили везде храмов, вот только какой от них толк в этой войне?

Насиф почувствовал, как внутри него закипает злость:

— А до вас до сих пор не доходит? Эта сеть подарила Союзу прыжки во времени и пространстве.

Третий день. Третий день она всё не могла замолкнуть. Она уже не могла кричать, она только хрипела, и всё равно она продолжала издавать звуки, отдалённо похожие на сдавленный крик. Мурад Фади хотел только одного — чтобы она замолчала. Чтобы перестала заражать своим страданием других.

В конце концов, она это заслужила. Её люди, её племя — они оказали сопротивление Союзу. Им предлагали мирный путь, им предлагали руку помощи, но они в гордыне своей отвергли все дары и подношения, и потому на них обрушилась вся мощь слуг Отца. Они считали, что их город невозможно взять, но воины Караса доказали, что нет ничего невозможного. Они брали поселения намного больше этого. Но ещё никогда не было настолько тошно.

Небеса загорелись звёздами. Столько их, что и не сосчитать. «Каждая из них — чья-то заветная мечта», так говорила мама. Сколько звёзд, столько и людей. Даже если погаснут миллионы, никто и не заметит пропажи.

В центре города ещё догорали подожжённые здания. Пьяные воины орали гимны Отцу, а юные солдаты расстреливали последних пленных на городской площади. После визита сааксцев город из десяти тысяч душ стал на пару тысяч беднее. Свет от языков пламени лизал Мураду лицо. Он лишь прикрыл глаза ладонью и двинулся дальше.

Раньше город окружала высокая каменная стена, за которой прятались его защитники. Город принял жителей из деревень вокруг, когда воины Отца двинулись в наступление. Враг ожидал, что сааксцы будут посылать одну волну солдат за другой. Что достаточно будет тысячи дружинников с винтовками.

Огневой вал не продлился и часа. Но этого хватило с лихвой, потому что после артиллерийского обстрела от стены не осталось практически ничего. Воины Отца вошли в город победителями. Первым делом отловили всех вождей города, затем переговорщиков и жрецов. Последними казнили сдавшихся в плен защитников города. Тех же, кто пытался сопротивляться, отлавливали и сажали в казематы. Те, что выживут три дня без еды и воды, отправятся в Карас, где их начнут тренировать как воинов Отца.

Всё шло своим чередом. И всё было неправильно.

Мурад гулял за городской стеной, там, где раньше были окраины. Многие хижины ещё сохранились, но воины постеснялись трогать вещи прежних хозяев. В конце концов, они скоро сюда вернутся, уже как граждане Союза. Мураду нравилось заходить в места, трогать разные предметы, чувствовать тепло домашнего очага, которого он так долго был лишён.

Чего воины не ожидали найти, так это девочку лет четырнадцати в одной из хижин. Их удивление скоро превратилось в ненасытное желание, которое они поспешили удовлетворить. И так, один за другим, воины уже третий день выходили и заходили в хижину. Внутри никогда не гасли свечи, даже днём. Воины давали девчонке поесть и попить. В конце концов, они не были монстрами. Не считали себя таковыми. Они даже выставили часовых, чтобы никто больше не приближался к девчонке. Сегодня на страже стоял Муаз, сержант из отряда Мурада, и Халим.

— Можно мне войти? — спросил Мурад. Халим переглянулся с сержантом.

И тот, и другой знали Мурада почти с детства. Когда он только родился, его сразу же определили в отряд линейной армии, под покровительство одного воина — древний обычай знатных кланов. Если ты не прошёл проверку службой, ты не имел право участвовать в политике Союза, таков был Закон. Халим тоже был отпрыском влиятельного клана, но не такого весомого, как Фади. Муаз учил их обоих военному делу с малых лет. Муаз был из мелких безродных воинов, который к старости сумел дослужиться до сержанта. Опекать сразу двоих учеников из кланов Караса было привилегией, отказаться от которой мог только безумец. И Муаз всегда подчёркивал, что он не делает поблажек своим подопечным. Иногда в своей муштре он был настолько жесток, что безродные воспитанники других воинов лишь качали головой, наблюдая за страданиями Мурада и Халима. Их ученические годы давно прошли, оба стали полноценными воинами Союза, и всё же Муаз продолжал к ним относиться, как к подопечным. Мурад продолжал гадать, было ли это тщеславием мастера, гордившимся своей лучшей работой, или же горечью старика, который на закате лет осознал, что другого наследия у него просто не осталось.

Осмотрев Мурада с головы до ног, сержант сказал:

— Кого ты обманываешь, а? Ты и я ведь прекрасно знаем, что она тебе не нужна. У тебя духу не хватит. И потом, когда ты вернёшься в Карас, тебя наверняка будет ждать десяток наложниц. Дай безродным поразвлекаться, юный господин.

— Не называй меня так, — попросил Мурад. — Я просто хочу дать ей время передохнуть. Вы её так замучаете до смерти.

— От хорошего «туда-сюда» пока ещё никто не умирал, — заржал Халим. Взгляд сержанта быстро заставил его заткнуться. — Слушай, Мурад, учитель прав: у солдат слишком мало способов выпустить пар. И потом, она же скоро станет гражданкой Союза. И, возможно, её героизм даже отметят! Так что я ничего плохого не вижу, если к тому моменту в ней уже будет саакское семя.

— Меня от тебя тошнит, — признался Мурад. — От вас обоих. Неужели в вас нет ни капли сопереживания?

Лицо сержанта окаменело:

— Следи за языком, мальчишка. Может, ты и из богатого рода, но это не значит, что тебе можно так разговаривать со старшими. Я видел больше войн, чем ты прожил лет в этом мире. Она враг. Может, ты видишь в ней обычную девочку, а я вижу отродье, которое плюнуло на всё, что представляет Союз. На кровь, которую мы пролили, чтобы достичь гармонии. Чтобы построить это великое государство и обеспечить всем мир и согласие. Так что если хоть ещё одно оскорбление слетит с твоих губ, клянусь всеми пятью ангелами, я устрою тебе взбучку.

Мурад примирительно улыбнулся и поднял ладони. Муаз скрестил руки на груди, помотал головой и отвернулся, уставившись в ночь. Халим лишь пожал плечами и скорчил кислую мину, будто хотел сказать: «Ты же знаешь старика, чего ты ещё ожидал?»

Плотнее запахнувшись в шинель, Мурад направился к джунглям, туда, где его точно никто не побеспокоит. И где не будет слышны стоны девчонки.

Он зашёл в такую гущу, что из неё уже не были видны огни городка. Достав из кармана папиросу, Мурад собрался закурить, как увидел сидящего на поляне неподалёку человека. На нём была форма Союза, а из волос торчало несколько перьев. Он сидел на траве, скрестив ноги и раскинув руки с раскрытыми ладонями.

— Что ты здесь делаешь, юный Мурад? — спросил мужчина, так и не повернувшись. Мурад сделал несколько шагов к нему. Он обошёл человека и посмотрел в его лицо. Это был шаман, которого послали с ними ещё из Караса. Арстан, вроде так его звали. Морщинистый старик с причудливо раскрашенной физиономией, он улыбался, увидев замешательство на лице Мурада.

К шаманам Мурад относился с подозрением, впрочем, как и все остальные. Все прекрасно знали, что жрецы несли Союзу только благо. С шаманами дела обстояли сложнее. Они были тёмными лошадками, без которых Союз не мог нормально функционировать, но свои секреты они мало кому доверяли. Если жрецы оперировали логикой, законами и Писанием, то шаманы жили во тьме древних суеверий. И всё же, у них было своё применение. Практически у каждого племени был хотя бы один шаман, готовивший себе несколько учеников. Но только один из них становился следующим служителем. Остальных отправляли в другие племена, чтобы они там учили детей читать, считать, писать, а также передавали легенды и сказания. Нормально историю преподавали только в университетах Караса. Построить школы по всей территории Союза не представлялось возможным, да и старейшины кланов считали, что это бессмысленное дело. Кое-кто просто не создан, чтобы учиться. И всё же, совсем безграмотное население — залог будущего поражения. Чтобы служить, люди должны что-то знать. Но не слишком много.

— Вы меня знаете?

— Тебя все знают, — сказал шаман. — Солдаты только и говорят, что о богатом мальчишке, которого зачем-то отправили на войну. Садись, в ногах правды нет.

Мурад послушал и сел рядом с шаманом.

— Здесь мой учитель. Я ведь тоже воин.

— И много ты настрелял, боец? Тебя могли оставить в Карасе. Но не оставили. Оттого солдаты и волнуются. Понимают, что обычное присоединение нового племени не такое уж и обычное. Что ты здесь ходишь?

— Не могу спать в бараке. Пахнет мертвечиной. Такое чувство, будто лежишь в могиле.

— А мы все здесь мертвецы, малыш, — засмеялся Арстан. — Только ещё этого не знаем.

Мурад не стал реагировать на эту фразу. Закурив, он спросил:

— Раз я здесь, значит, действительно что-то не так?

— Почему ты так решил?

— Ну, вы ведь сказали, что воины говорят…

— Никакие они, к чёрту, не воины, — с ненавистью выплюнул Арстан. — Они солдаты. Мясники. Линейщики…

Внутри Мурада всё похолодело, а затем обдало огнём. По спине побежали капельки пота, сердце заколотилось как бешеное. Он почувствовал, что разговор повернул куда-то не туда. Если бы жрецы сейчас услышали слова Арстана, не поздоровилось бы и ему, и Мураду. И всё же, он дерзнул:

— А как же разделение обязанностей между кастами? Ведь все мы служим Отцу. Мы пять пальцев его Длани. Неужели вы этого не признаёте?

— Ты ведь знаешь, что идею пятиединства ввели в Писание спустя два века после смерти пророка? — Арстан зачерпнул песок и просеял его сквозь пальцы. — До этого мы ещё руководствовались моралью, этикой. Мне об этом говорил мой учитель, а ему сказал его учитель. Сейчас жрецов тому не учат. Воинов не учат любить. Понимаешь? Мы убили любовь. Думаешь, пророк объединил столько людей, потому что у него была армия? Нет. Он ведь появился именно тогда, когда вожди угнетали народ больше всего и, казалось, терпеть больше невозможно. А он пришёл и просто заставил всех думать. А тех, что с оружием, он заставил любить своих жертв. Чтобы каждый раз, прежде чем выстрелить, они задавали себе вопрос — кто они и что делают. И, может быть, это не так эффективно в бою, это мешает, заставляет сомневаться. Но тогда мы были людьми. И других воспринимали как людей. Даже переворот прошёл бескровно, всех вождей просто заставили отказаться от власти. А сейчас — все, кто отказываются присоединиться, превращаются в животных, которых нужно усмирить. Воины не зависели от совета старейшин, а потому старейшины не могли направить оружие против своего народа. Слышишь, что они говорят сейчас? Они бросают их в бой. Говорят об их превосходстве, говорят, что они не имеют права подвести свой народ, ведь они слуги пятиединства, они один из столпов Длани Отца. Они лучше умрут, чем сдадутся. Их доводят до такого состояния, что они сами верят, будто должны убивать, должны грабить, должны уничтожать абсолютно всё на своём пути, чтобы оно просто не смогло сопротивляться в будущем. Тебя ещё не было на свете, когда шли Объединительные Войны. Это была… это была бойня. Мы шагали по полям, устланным трупами. Мы убивали всех: женщин, детей, стариков, ведь нам было плевать, над нами реяло знамя Отца, с нами был Бог, и сам сатана был нам не брат. Мы абсолютно ничего не боялись. И всё же, даже тогда я знал, насколько всё не так. Я убивал, но был жрецом. И тогда учитель сказал мне то же, что я говорю тебе. «Мы убили любовь». После войны, когда всех ветеранов позабыли, я понял, что к чему. Люди проливали кровь, люди становились монстрами ради будущего народа: так ведь мы, жрецы, говорили? Что своими жертвами мы прокладываем дорогу в будущее. А нас всех использовали. Нас купили словами о долге, чести и служении. А когда мы исчерпали свой ресурс, нас просто выкинули как ненужные игрушки. Ведь честными должны были быть мы, а не они, так ведь? Они не обязаны были соблюдать свою сторону договора. Так всегда было и так всегда будет. Но был момент, когда всё изменилось. Был и прошёл. Другого пророка не предвидится. Как и другого мира. И не нам это менять. Уходи, пока можешь. Уходи, куда глядят глаза. Пока их, — шаман сплюнул, — «вера»… не изуродовала и тебя.

Мурад сидел, как громом поражённый. Он понимал, о чём говорит Арстан. Он сам думал об этом — ведь не зря он провёл три года в университете, изучая историю. Он видел, что происходило. И он знал, что не в силах ничего изменить.

— Мой клан один из самых влиятельных в Карасе, — наконец, произнёс он. — И я его будущий наследник. Но что я могу сделать в одиночку? Что я могу сделать?! Не став воином, я не смогу что-то изменить.

Арстан улыбнулся:

— Ты не воин, никогда им ни был, никогда им не будешь. Я вижу ход твоих мыслей. Я тоже проходил возле той хижины, где сейчас насилуют ни в чём не повинную девочку. Ты видел, скольких сегодня убьют. И ты читал, скольких уже убили. Ты ведь знаешь о пророчестве?

Мурад кивнул:

— Мои родители рассказывали. Я думаю, что всем наследникам о нём рассказывают. О нашей всеобщей цели.

Шаман пожевал губу и вздохнул. Поднявшись, он отряхнулся и сказал:

— Эта цель загонит нас всех в ад, если уже не загнала. Я бы сейчас всё отдал за то, чтобы показать тебе мир моими глазами.

— Чтобы что-то изменить, я должен стать вождём своего клана, — произнёс Мурад, тоже поднимаясь на ноги. — А для этого мне нужно оставаться воином.

— А воин, умерший собственной смертью, уже не воин в глазах Отца, — сказал шаман. — Ибо воин должен жертвовать собой ради блага невинных. Ты знаешь, что это значит?

Мурад сглотнул и кивнул. Шаман покачал головой:

— Ты думаешь, что знаешь. Но до тебя всё равно не доходит. Что бы они ни пытались сделать, ты останешься собой. Ты слишком хорош для них. Поэтому, не дай им себя сломать. Помни, кто ты.

— Если я всё брошу, то не смогу ничего изменить.

— Мир можно изменить, не проливая рек крови, — сказал Арстан. — Как это сделал пророк. Иначе, всё, что мы здесь делаем — просто насмешка над его учением.

— Я попробую что-нибудь придумать, — сказал Мурад. Оглядевшись, он спросил: — Вы так и не сказали, что же не так с этой миссией?

Шаман щёлкнул пальцами, будто бы Мурад напомнил ему о чём-то важном. Достав из кармана пучок перьев, он поднёс их к дымящейся папиросе и поджёг. Дав им истлеть, Арстан бросил их на землю и затоптал ногой. Затем развёл руками и сказал:

— Ты что-нибудь слышал о переносе?

— Мне казалось, это древняя легенда. Неужели?..

— Так и было до недавнего времени. Пока я не натолкнул жрецов на мысль, что пора бы легенду оживить. Пока Союз продолжал расширяться, шаманы разных племён отыскивали места скоплений энергии. Строили храмы, усиливая их. Теперь же Союз и Карас стали достаточно сильными, чтобы объединить всё это в единую сеть.

— Как это работает? — спросил Мурад. — Это ведь технологии Древних? Вы умеете ею пользоваться?

— Все шаманы умеют, на инстинктивном уровне. Для этого нужно чувствовать мир. Чувствовать, как сквозь него течёт энергия, и куда она направляется.

— Значит, для этого мы здесь? Чтобы настроить сеть?

Арстан засмеялся:

— Из твоих уст это звучит как самое обыденное дело. А мы творим историю. Я активировал этот источник. Союз хочет, чтобы я перенёс отряд бойцов в Карас.

— И вы это сделаете?

— Конечно. Я делаю это не для Союза, а для поколений, которые придут потом.

— И вы не боитесь?

— Боюсь так, как не боялся никогда, — Арстан вздохнул. — Только я уже слишком стар, чтобы бояться. Я должен попробовать.

— Тогда я пойду с вами, — решительно заявил Мурад. Шаман посмотрёл на него как на умалишённого.

— А если не получится?

— Значит, сделайте так, чтобы получилось, — отчеканил Мурад. — У вас появился шанс всё изменить. Я пока не знаю, как именно, но это должно помочь нам всем.

Арстан почесал подбородок и сказал:

— У тебя с собой есть шёлковые вещи? Хотя бы маленький кусочек материи?

— Да, есть, — Мурад вытащил из кармана ленту, дал её шаману и зарделся, когда старик понюхал её.

— Девушка, — сказал он. — Нет. Не так. Женщина. Тебе её подарили на прощание? Любимая, значит?

— Мне её подарила мама, — сказал Мурад. — Перед смертью.

Шаман покачал головой.

— И ты готов это отдать мне? Такими вещами не разбрасываются.

— Это просто лента, — пожал плечами Мурад, чувствуя волнение в груди.

— Конечно, конечно, — закивал Арстан. — Мы оба знаем, что это не так. И это даже хорошо. Нам постоянно приходится жертвовать дорогими нам вещами. Отдавать свою кровь, ради других. Я молюсь, чтобы нам её хватило…

Положив ленту на землю, Арстан присыпал её травой и отошёл.

— Пойдём, — сказал он. — До завтра нам здесь делать нечего.

По пути в лагерь, они прошли мимо хижины. Мурад заметил, что Халим и Муаз ушли. Криков больше не раздавалось.

— Я вас догоню, — сказал он шаману и бросился к хижине. Арстан окликнул его:

— Ты не хочешь этого делать, поверь мне. Так для всех будет лучше.

— Я всего на секунду! — крикнул Мурад.

Он зашёл в дом и осмотрел всё вокруг. В доме пахло испражнениями и немытыми телами. Мурад присел на колени, увидев тёмные пятна на полу: кровь. На матрасе в углу зашевелилась куча тряпья. Мурад рассмотрел в ней маленькое лицо в синяках.

— Эй, — сказал он. — Не бойся. Я не причиню тебе вреда. С тобой… с тобой всё в порядке?

Девочка осмотрела его паникующим взглядом, а потом прохрипела:

— Вы тоже… за этим? Вы тоже пришли делать мне больно?

— Нет! — Мурад замахал руками. — Я просто хотел спросить, могу ли я для тебя что-то сделать? Пойдём со мной. Я помогу тебе спрятаться.

— Я не смогу, — ответила девчонка. Отбросив одеяло, она показала ему своё тело. Мурада тут же замутило. Вся кожа девочки превратилась в полотно из синяков и порезов. Казалось, их специально наносили так, чтобы не оставить ни одного живого места. Из некоторых ещё сочилась кровь. Страшнее всего было смотреть на ноги — от пальцев практически ничего не осталось. Их практически раздавили. Всё для того, чтобы не дать девочке сбежать. — Они сказали, что вернутся завтра. Я… я не хочу больше их видеть. Пожалуйста, господин, если в вас есть хоть капля добра, убейте меня.

Мурад отпрянул.

— Что?! Нет! Лучше пойдём со мной! Я помогу тебе сбежать. Я понесу тебя на себе, если надо.

— А что дальше? — с усталостью спросила девочка. — Всю жизнь будете тащить меня? Я не смогу больше ходить.

— Если жрецы помогут…

— Господин, — она протянула руку. — Не надо. Пожалуйста. Это всё бессмысленно. Будьте милостивы, просто сделайте это. Сделайте это быстро.

Мурад почувствовал, как у него текут слёзы. И всё же он понимал, что она права. Никто не возьмётся чинить её. Даже его связи не позволят ей помочь. Она умерла в тот момент, когда солдаты Союза взяли город.

Он вытащил пистолет и взвёл курок:

— Мне очень, очень жаль, — сказал он, чувствуя комок в горле. Девочка слабо улыбнулась разбитыми губами.

— Вы очень, очень хороший человек. Спасибо вам. Я…

Выстрел прервал её слова. Пуля пробила её лоб и с силой бросила на пол. Мурад смотрел на маленькое изуродованное тело, которое никогда не вырастет, и думал, где же его жизнь повернула не туда, что ему приходится видеть всё это.

Он взял девочку и, обернув в одеяло, осторожно вытащил её наружу. Делал он всё так аккуратно, будто боялся пробудить её от сна. До утра ещё было время. Ему нужно было отыскать лопату и приличное место, где будут расти цветы. А если не будет лопаты, что же, он всегда может копать руками.

Рассвет застал его сидящим возле свежей могилы. Он не знал слов, нужных для отпевания мертвеца, поэтому, засыпав тело землёй, просто повторял молитву Отцу, которой его научили в детстве:

«Будь милостив и спаси наши души».

— Я же говорил, не стоило туда ходить, — послышался позади голос Арстана.

— Если бы я не пошёл, было бы ещё хуже, — Мурад повернулся и сказал: — Как вы думаете, был ли у неё шанс?

— Я думаю, что был, — покачал головой шаман. — Я видел людей, которые вполне неплохо жили без ног и рук. Она бы справилась. Вопрос в другом: захотела бы она?

Когда он это сказал, Мурад увидел, что позади шамана топали солдаты. Среди них были Муаз и Халим. Мурад сжал кулаки с такой злостью, что ногти впились в ладони. Арстан лишь махнул ему рукой:

— Отпусти свой гнев, сынок. Рано или поздно, все мы своё получим. И не важно, за что.

Мурад выдохнул несколько раз и почувствовал, как огонь внутри него затухает, оставляя лишь пепел сожалений. Поднявшись, он пошёл навстречу сослуживцам.

— Ты вообще не спал, что ли? — спросил его Халим, позёвывая. — Храбрец. Ты знаешь, что за испытание нам предстоит?

— Ты о чём?

— Шаман позвал нас. Показал бумагу, подписанную советом старейшин. Мы должны проследовать за ним, чтобы пройти какое-то испытание.

Мурад переглянулся с Арстаном. Старик молча кивнул, и он всё понял.

— Будут проверять нашу силу духа, — сказал Мурад, ощущая, как в душе его разливается тепло. Он присутствовал при моменте, который разделит историю на «до» и «после». Некогда было лелеять обиды. Нужно было двигаться вперёд.

Шаман провёл их к месту, на котором сидел этой ночью. Достав из земли ленту, он протянул её Мураду.

— Неужели она больше не нужна?

— Ты уже сделал пожертвование, — сказал Арстан. — Но не привыкай к ней. Эту ленту нужно будет отдать людям в Карасе, чтобы они тоже научились перемещаться.

Мурад послушно убрал ленту в карман и спросил:

— Так как это работает?

— Что же, наверное, стоит рассказать всем, не думаешь?

Он вышел в центр поляны и знаками показал выслушать его:

— Как вы все и предполагали, эта миссия не была обычной. Дело в том, что Союз стоит на пороге открытия, которое изменит весь мир. С его помощью мы станем хозяевами всего сущего. И да, когда придёт Судный Час, когда пророчество начнёт исполняться, мы будем готовы ко всему. Потому что нам больше нечего будет бояться. Мы покорим одну из самых важных технологий Древних и докажем, что всё это было суждено принадлежать нам.

— Ты о нервущихся носках, старик? — крикнул Халим, и все засмеялись. Арстан улыбнулся в ответ:

— Нет, дети мои. Я о переносе.

Воины в отряде зашептались. Затем сержант поднял руку, будто ученик на уроке:

— Неужели вы говорите о…

— Да! — рявкнул Арстан. — Я говорю о прыжках во времени и пространстве. Я говорю об армиях, переносящихся мгновенно из одного места в другое! Я говорю о легендах, которые каждый из вас слышал с самого детства, а потом разучился в них верить!

Он взял с земли палочку и начертил большой круг. Махнув рукой, он расставил солдат по линии, будто хоровод, а сам встал в центре.

— Главное — это знать место назначения. Каждый из вас бывал в Карасе. Закройте глаза. Хорошенько представьте его: все маленькие и большие здания. Шпили, которые взмывают в небо. Вспомните свои мектебы, свои медресе. Вспомните прибежище воинов, где вас учили жертвовать собой. Вспомните кварталы неприкасаемых. И почувствуйте, что вас туда несёт вихрем энергии. Ощутите, как тело распадается в пепел, который ветер несёт к заветной цели. А потом, как одна частичка сталкивается с другой, чтобы снова образовать вас в первозданном виде.

Мурад сделал всё, как сказал Арстан. Он представил дом, а точнее комнату, в которой так давно не бывал. Он вспомнил кровать, на которой лежал в детстве, и ковры, украшавшие стены и пол. Он вспомнил узорчатые перегородки, сквозь которые видны были слуги, таскающие туда-сюда напитки и еду. Окна в человеческий рост и роскошные шторы на них, прикрывающие от палящего солнца комнату наследника клана Фади. Маленькие столики, на которых стояли тарелки с фруктами, и креслица с подушками. Большую часть службы он хотел вернуться туда. И только сейчас понял — ему хотелось вернуться не в комнату, а во время, которое он в ней провёл.

Даже сквозь закрытые глаза он почувствовал яркую вспышку света. Кожу защипало, а волосы встали дыбом. Огромная сила сдавила его со всех сторон. Он хотел закричать, но в лёгких не было воздуха.

Всё закончилось раньше, чем он успел испугаться. Открыв глаза, он увидел каменный пол с непонятными символами, выцарапанными на нём. В ушах звенело, в горле стоял комок.

— Поздравляем! — раздалось со всех сторон. Подняв голову, Мурад увидел довольных жрецов в белых одеждах, что спускались к ним со всех сторон. Отряд перенесло в центр огромной древней арены, на стенах которой видны были щербинки от прошлых битв. Верхушку здания венчал купол с перекрещивающимися железными балками, с которых свисали разбитые фонари. Отчётливо пахло испражнениями: похоже, вся структура считалась заброшенной многие годы и в ней жили неприкасаемые, пока она вдруг не понадобилась жрецам. Таких мест в Карасе более чем хватало.

Мурад огляделся. Солдаты помогали друг другу подниматься и отряхивались. Выглядели они сконфуженными и потерянными. Не хватало только Муаза и Халима. Арстан стоял прямо посреди арены, сжимая в руках ленту. Мурад тут же потянулся в карман и вытащил такую же. Он с непониманием посмотрел в глаза шамана. Тот лишь улыбнулся.

— У вас получилось! — жрецы остановились у края арены и зааплодировали. Один из них, с шёлковым красным поясом, подошёл к Арстану и обнял его. — Сегодня вы написали историю.

— Извините! — раздался чей-то голос. — А разве не должно было быть больше бойцов? Как будто пары не хватает…

Стоило только ему это сказать, как с чмокающим звуком из воздуха материализовалось два тела. И оба истошно кричали.

Жрецы тут же забегали во все стороны, кто-то побежал за помощью, кто-то же просто испугался. Самый старший среди них подошёл к визжащим кускам мяса.

— Что с ними? — ошеломленно спросил он.

— Просто они недостаточно верили, — тихо произнёс Арстан. Мурад подошёл ближе, морща нос. Отчётливо несло горелым мясом и испражнениями. Это были уже не Муаз и Халим, это были просто огромные комки плоти, из разных мест которых торчали глаза и пальцы. Из рук росли ноги, из ног росли уши и носы. Мурад отвернулся, чувствуя беспокойное биение своего сердца. Арстан подошёл к нему, похлопал по плечу и с улыбкой сказал:

— Несчастные случаи бывают везде. Думаю, следующий раз уже точно обойдётся без жертв. Пойдём. Нам ещё предстоит пожинать плоды сегодняшнего успеха. Рассказывать всем, как это сработало и как технологию можно внедрить в ежедневное пользование Союза.

Они поднялись по лестницам к выходу, минуя шеренгу жрецов, бегущих помочь Муазу и Халиму. Оказавшись в коридоре, проследовали за стражниками, которые вывели их наружу. На улице светило солнце, щебетали птички, с гавани ветер нёс запахи моря. Их уже ждала карета с кучером в церемониальных одеждах и почётный эскорт.

— Мне тоже садиться? — спросил Мурад.

— Конечно же. Думаю, мы ещё долго будем вместе работать.

Как только они сели внутрь, кучер хлестнул лошадей, и они покатили по вымощенной красными камнями мостовой к дворцу, где собирался совет старейшин кланов. Мурад всё силился что-то сказать, но ему не хватало духу. Арстан лишь усмехнулся:

— Если ты не можешь собраться с силами, чтобы накричать на меня, как ты собираешься менять мир?

— Они были самыми близкими мне людьми, — сказал Мурад. — Не самыми идеальными. Только ближе никого не было.

— Если слишком близко держать гниль, сам скоро начнёшь тухнуть, — сказал шаман. — Ты ведь думал о том, чтобы расправиться с ними. Просто боялся.

— Я сомневался… — начал было Мурад, но Арстан отмахнулся.

— Они стояли на страже. И, как думаешь, кто сделал всё, чтобы она не убежала? Эти двое. Само их существование было позором нации перед Отцом.

— Вы ведь сказали, что мир можно изменить, не проливая рек крови.

Шаман хитро улыбнулся:

— Но ведь они не умерли, верно?

Вдохнув дым и задержав его в лёгких, Мурад отпустил своё восприятие в полёт. Он почувствовал, как Мир течёт вокруг и сквозь него. Ощутил жизни, полные страданий, забитые в каменные коробки. Крики и выдохи, слова, брошенные невпопад, слёзы и пот. Он собрал всё это и пропустил сквозь себя. Обработал каждой клеткой и произнёс:

— Я не ты, но твоя часть.

И Мир отозвался криками триллионов мертвецов, пришедших раньше. Они приветствовали нового брата.

Когда его глаза открылись, Арстан уже стоял в проёме двери, держа дымящуюся чашу с травяным настоем.

— Теперь ты готов, — произнёс он и сел на одно колено перед бывшим учеником. — Вознесись, Насиф Мусаид, ибо теперь ты в гармонии с Великой Песнью.

Насиф принял чашу и испил горечь, которую должен был ощутить каждый шаман. Без страданий нет жизни. Без жизни — нет страданий. Нельзя выкинуть одно, не выкинув и другое. И счастье, к которому все так отчаянно стремятся, не может быть постоянным. Оно лишь короткий миг аномалии в человеческом состоянии. Исключение, подтверждающее правило.

Люди были созданы для выживания, а не для счастья. Для существования, а не для его смысла. И то, что они с Арстаном избрали целью служение Отцу в первозданном виде, неизвестном жрецам, лишь подтверждало это. Шаманам не нужны были сказки о рае. Каждый из них прекрасно знал, что после смерти будет лишь темнота и забвение. И только другие шаманы смогут услышать эхо твоего голоса в хоре умерших. Если, конечно, духи найдут тебя похороненным в земле или же кто-то способный сумеет исполнить все нужные ритуалы над твоим искалеченным телом.

И если жрецы пятиединства утверждали, что исполнение пророчества принесёт сааксцам власть над миром, шаманы знали кое-что ещё — эта власть будет распространяться не только на живых.

Теперь Насиф знал всё. И всё же, он до сих пор чувствовал себя слепым. И если так, то кем же он был тогда до этого?

Отложив пустую чашу, Насиф принялся медитировать. Арстан присоединился к нему. Он не знал, сколько дней прошло, прежде чем дверь в их скромную обитель открылась, и внутрь вошёл одетый в мундир Ардаш, чисто выбритый и пахнущий одеколоном.

— Господи, ну и бардак у вас здесь, — поморщился он, обмахиваясь фуражкой. — Что это за растения?

Насиф огляделся. Вся комната давно заросла лианами, которые шаманы использовали как усилители чувств. Чем ближе к земле, тем лучше её слышишь. В Карасе сложно было найти тихое местечко, потому им и пришлось обить все стены изоляцией и запустить в комнату растения, чтобы улучшить передачу. Арстан делал вид, что медитирует, пытаясь не подать виду, как сильно Ардаш им помешал. Насиф же не собирался терпеть от брата такой наглости.

— Ты нарушил наш покой, — произнёс он, поднимаясь на ноги. — Что ты здесь делаешь? Что тебе нужно?

— Смотрю, этот безумный старикашка основательно промыл тебе мозги, — присвистнул Ардаш, надевая фуражку. — Ты что, родного брата не узнаёшь?

— Узнаю, — ответил Насиф. — И хочу, чтобы ты ушёл отсюда.

— Без тебя не уйду, Мурад.

— Меня теперь зовут Насиф Мусаид.

Ардаш захохотал:

— «Справедливый слуга»? Серьёзно? Эй, старик, что ты с сделал с моим братом, скажи? У него и до этого было плохо с чувством юмора, а сейчас он так вообще шуток не понимает.

— Что ты здесь забыл? Скажи.

Ардаш погладил щетинистую щёку, тут же став серьёзным:

— А как ты думаешь? Ты так сильно удалился от людей, что уже и мирские новости до тебя не доходят? И счёт времени потерял?

— Просто ответь на вопрос.

Ардаш насупился:

— Отец зовёт тебя.

— Скажи, что я не приду.

Ардаш сделал шаг ближе. В его глазах читался едва сдерживаемый гнев:

— Ему осталось не больше месяца. И он позвал тебя, как старшего сына. Не меня, который был всё это время рядом. Не меня, который всегда старался ему во всём угодить. А тебя! Урода, бросившего клан и семью, плюнувшего на предков и традиции воинов. Ты знаешь, что из-за тебя молодёжь кланов смеётся над нами? Ты обрёк нас на стыд и позор. Но ты ещё можешь кое-что исправить. И хочешь ты того или нет, я заставлю тебя это сделать.

— Ты можешь попробовать, — вздохнул Насиф.

— Ну уж нет, — ответил Ардаш, улыбнувшись. Повернувшись к входу, он крикнул: — Взять его!

Не успел Насиф сказать и слова протеста, как его окружил десяток солдат. Его взяли под руки и вывели. Он обернулся посмотреть на Арстана и увидел, как шаман кивнул ему. «Что же, значит, так надо».

В подъезде изо всех дверей торчали любопытствующие лица, но стоило Ардашу кинуть злобный взгляд, как все они попрятались. Насиф поморщился, как только его вывели из дома — он так давно не был под солнцем, что и забыл, как оно выглядит. Их маленькое пристанище в квартале неприкасаемых окружили новейшие девятиэтажки, построенные кланами для крестьян — чуть ли не самой важной касты пятиединства. В неё входили земледельцы, скотоводы и ремесленники. Ближе к центру Караса в коттеджах жила каста возвышенных, в которую входили купцы, представители малых кланов, чиновники и слуги. Неприкасаемые же жили там, где им выделяли кварталы — или на улице, забившись в переулках между домами, стараясь не запятнать взора господ. Насиф ярко помнил момент из детства, когда его отправили гулять с девочкой из другого клана под присмотром воспитательницы и солдат. Воспитательница была бывшей неприкасаемой, которой очень повезло быть избранной служанкой при дворце. Когда они гуляли, на одной из улиц им дорогу перерезал старичок-неприкасаемый, толкавший перед собой тележку со своими немногочисленными пожитками. Увидев господ, он так замешкался, что случайно опрокинул всё своё барахло прямо перед воспитательницей. Её это настолько взбесило, что она приказала солдатам зарубить старичка, что солдаты сделали на том же самом месте. Уже тогда Насиф понял, что когда люди говорят про борьбу с тиранией, они на самом деле не хотят менять уклад государства: они просто жалеют, что им нельзя угнетать других.

На улице уже ждали машины. Затолкав Насифа в шестиколёсный бронированный вездеход, солдаты сели в крытый брезентом кузов грузовика, стоявшего спереди. Рядом с Насифом сел Ардаш. Грузовик с солдатами тронулся вперёд, водитель вездехода поехал следом.

— Какой же ты всё-таки неблагодарный сукин сын, — пробормотал Ардаш, уставившись в окно.

— Эй, она и твоя мама, — пробурчал Насиф.

— Тебя она всегда любила больше. И делала вид, будто меня не существует.

— А за что было тебя любить? — спросил Насиф. — Ты всегда лгал, ябедничал и лебезил. Судя по мундиру, даже сейчас ты продолжаешь делать то же самое.

— Следи за языком, — отрезал Ардаш. — В отличие от тебя я форму не позорю. Я воин и собираюсь следовать этому пути.

— Правда? — усмехнулся Насиф. — А что же ты тогда ещё не вытатуировал синюю полоску на губе? Я-то всегда понимал, что это не мой путь. И пусть люди смеются надо мной, но я в отличие от них знаю, что не синяя полоска делает меня воином. Я могу нарисовать её краской и стереть. Они же обречены быть теми, кем их нарекли. Без свободы выбора. Марионетки без ниток, что танцуют сами, лишь бы угодить своему господину.

— Пусть так, — согласился Ардаш. — Зато ты выглядишь как девка, наносящая макияж для светского выхода и примеряющая платье, которое выгодно подчёркивает её фигуру. Сегодня ты воин, а завтра нет? Не смеши меня. Даже сейчас ты увиливаешь от ответственности. Отец вызвал тебя, потому что ты старший сын, а не потому что ты того заслуживаешь.

Насиф расхохотался:

— И теперь ты скажешь, что традиции не глупы? Несмотря на все твои заслуги, он выбрал меня, потому что я первый, а ты второй. Хотя, знаешь, мне кажется, дело не в этом. Отец достаточно разбирается в людях, чтобы понять — отдавать управление кланом тебе в руки смерти подобно.

Ардаш внимательно посмотрел на него и сказал:

— Почему мы вообще об этом разговариваем? Сегодня ты станешь главой. Я всё равно буду тебе подчиняться. Зачем ты продолжаешь унижать меня? Неужели ты меня так ненавидишь?

Насиф лишь сумел выдавить грустную улыбку:

— Я не пытаюсь тебя унизить, братец. Просто не понимаю, как за столько времени, гоняясь за славой и почётом, ты не понял одного: если не умеешь любить, то и не любим будешь.

Ардаш лишь покачал головой и снова уставился в окно. Но Насиф и не ожидал, что тот его поймёт. Они друг друга никогда не понимали — и это было нормально. Во всяком случае, Насиф так считал. Ардаш же всю жизнь только и делал, что пытался понравиться брату, и искренне не понимал, почему его мерзкое поведение вызывает такое отторжение. Он был из той прослойки людей, которую в мировоззрении сааксцев называли «серыми»: теми, кто даже самые отвратительные свои деяния готовы были оправдать высшими целями. Они не были добрыми или злыми, но они меняли мир. Таких людей очень уважали — до тех пор, пока не знакомились с ними лично. Насифу казалось странным, как за годы интерпретаций учения пророка люди пришли к выводу, что быть человеком, меняющим мир, намного важнее, чем быть добрым. Пророк всегда учил в первую очередь милосердию, и всё же люди стали идеализировать беспощадность, обусловленную стремлением к идеалам. Он повидал достаточно воинов и офицеров, отправлявших солдат на верную смерть, оправдывая всё тем, что они погибали во имя процветания Союза. И всегда они говорили это с гордостью, будто кровь на руках делала их величественнее. Забавно было, что Ардаш не следовал чужому идеалу: он с рождения был таким. Маленьким хитроумным сорванцом, способным предать всех и вся, лишь бы урвать кусок побольше. Даже по службе он продвинулся намного дальше за меньшее время, чем Насиф.

Вездеход, наконец, примчал их к входу к огромному амфитеатру. Даже отсюда Насиф слышал крики толпы — и всё внутри него замерло. Настал момент, которого он так долго ждал и которого так долго боялся. Он обманывал себя, думая, что сможет легко его избежать. Что может спихнуть всё на Ардаша. Он недооценил брата. Даже будучи маленьким завистливым негодяем, он всё равно чтил волю отца, как свою собственную. И если отец сказал, что старший сын должен взять в руки бразды правления, так тому и быть.

Ардаш вышел первым, а затем выпустил брата. Насиф почувствовал запахи, въевшиеся в стены здания: песка и крови. Ладони тут же вспотели, в ушах зазвенело от волнения. Высеченные из камня бойцы с печалью взирали на него со стен. С невероятной отчётливостью Насиф увидел каждую пору на лице Ардаша, который ободряюще тронул его за плечо и повёл за собой. Стражники, стоявшие у входа с копьями, поклонились и распахнули ворота. Больше отступать было некуда.

Казалось, толпа заняла все свободные места. В такие дни даже неприкасаемых пускали внутрь как полноценных граждан. Увидев, что наследник всё-таки пришёл, люди одобрительно взревели. Коротко поклонившись, Ардаш утащил Насифа в коридор, отделённый от арены решётками. Там в одном из альковов его уже ждали оружейники.

— Он взял два коротких меча, — сообщил один из слуг. — Брони не надел.

— Как ожидаемо, — пробормотал Ардаш. — Всё в атаку, ничего в защиту.

Насиф посмотрел на стол, на котором лежали копья, трезубцы, кнуты и щиты с мечами. Какой-то умник догадался даже подкинуть топоры и метательные ножи. Он почувствовал подступающую к горлу тошноту. «Что мне делать, Арстан?»

Насиф так долго готовился к этому моменту. Думал, что и как произойдёт. И всё же он не ожидал, что отец прикажет привести его именно сюда. Он представлял, что они встретятся во дворце, переговорят обо всём. Кто бы мог подумать, что отец решит устроить не просто поединок, а настоящий бой на глазах почти у всего города. Это не было чем-то неслыханным — крупные кланы прибегали к такому при передаче власти, но только если речь шла о двух претендентах примерно одинаковых возрастов. Чтобы отец и сын сражались в амфитеатре при обычном наследовании — вот это было действительно необычным.

— Ты боишься? — спросил Ардаш. В его голосе прозвучали оттенки заботы. Насиф с лёгким удивлением воззрился на него.

— Хочешь, чтобы я отказался? — спросил он. Ардаш замотал головой.

— Ни в коем случае. Сделай это — и наш клан больше не будут воспринимать всерьёз. Ты и так навлёк на нас позор. Не вздумай просрать этот шанс, — Ардаш положил руку ему на плечо. — Подумай, брат. С тобой мы можем войти в Большую Пятёрку. Это не лесть и не шутка. Даже после твоих выходок все почему-то уважают тебя. Ходят слухи, что именно ты можешь изменить всё. Людям многое надоело, они хотят перемен. Но только если они будут проходить традиционным путём. Нам не нужны восстания. Нам не нужно, чтобы кто-то раскачивал лодку. Приди к власти. Клан Дюранов сейчас в очень шатком положении. Я думаю, что они очень и очень скоро вылетят из Пятёрки. И тогда мы без проблем займём их место. Другие кланы обязательно проголосуют за тебя, они знают, что ты не будешь их врагом. И уже с вершины ты сможешь изменить Союз так, как хочешь. Я тебе не враг, пойми это наконец. Я хочу того же, что и ты. Но только не теми способами, которые тебе предлагает тот сумасшедший старик.

— И для этого мне всего-то нужно убить собственного отца на глазах у всего города? — с горечью ответил Насиф.

— Воин всегда должен жертвовать собой ради невинных, — пробормотал Ардаш. — Мы всегда знали, что всё так закончится. Я не понимаю, почему ты не можешь свыкнуться с этой мыслью. С самого детства нам об этом твердят! Всем приходится делать этот выбор! И только ты против него протестуешь. Зачем? Почему?

— Неужели из-за грёбаных традиций мы готовы идти на такое? Раз за разом? Неужели ты не помнишь, когда отцу пришлось убить деда? Тебе было приятно на это смотреть?

— Если ты не готов принимать сложные решения, как ты можешь управлять кланом?

— Ардаш, а лучше ли иметь во власти людей, которые только и принимают «сложные решения»?

— Не я придумал правила, — нахмурился Ардаш. — Зато я знаю, чего будет стоить неподчинение. Ты хочешь, чтобы наше имя покрылось позором? Хочешь, чтобы наш клан изгнали? Всем приходится это делать!

— Тогда почему он выбрал арену? Почему нельзя было устроить поединок на землях клана? Почему нельзя было заколоть его, когда он был при смерти?

— Или заплатить свидетелям, чтобы они сказали, будто ты успел нанести удар до его последнего вздоха? — Ардаш фыркнул. — Не смеши меня. Он прекрасно тебя знает. Ты бы из кожи вывернулся, лишь бы не делать этого. Прими ответственность, черти бы тебя побрали!

Насиф не хотел признавать этого, но Ардаш был прав. Отказавшись, он посрамит не только и не столько себя, сколько свой клан. Люди не примут его сантименты. Какой бы глупой традиция ни казалась, сааксцы фанатично ненавидели тех, кто её нарушал. Сколько кланов уже успело кануть в небытие из-за наследников, отказывавшихся убивать предыдущего вождя?

И ведь страдали не все воины, а только те, что основывали собственный клан — это право ещё нужно было заслужить героизмом в войне или другими выдающимися действиями на благо Союза. Обычный воин мог заводить семью и без проблем растить детей. Даже некоторые прославленные офицеры отказывались участвовать в большой игре, обменяв её на спокойную жизнь с родными. Если же воин возглавлял клан, то он автоматически входил в политику. И если он умирал, так и не успев передать власть, клан всё ещё оставался целым, но в решениях Союза он уже не участвовал. Вождями становились другие воины клана, которые избирались либо голосованием, либо претенденты определяли всё поединком. Если в клане воинов не было, его могли усыновить из безродных семей или, изредка, из других кланов. Но даже став вождями они не имели права на что-то влиять: власть получали их дети, при условии, что те готовы были умертвить родителей. Бывали и казусы, когда вожди погибали в драках с воинами другого клана, и тогда уже семья жертвы определяла, готова ли она принять нового вождя или же они лучше потеряют свои права, но получат их в следующем поколении.

Были тысячи мелких кланов, которые лишились права участия в совете старейшин из-за ранней или неожиданной смерти вождя. Не имея или не желая приютить безродных воинов, они могли служить Союзу, как и все остальные, став низшим кланом. Насиф даже знал о целом клане женщин, занимающемся исключительно торговлей и не принимающем мужчин. Рождавшихся мальчиков они лишали фамилии и отдавали в воины. Если те выдерживали все жестокие испытания, то их могли взять воспитанниками в армию. Если нет, их клеймили и выбрасывали на улицу. И если обычных неприкасаемых могли взять в ученики или слуги, где они постепенно переходили в другую касту, то клеймёные лишались любых человеческих прав, потому что они упустили свой шанс стать лучше.

Во время массовых войн армия не чуралась набирать рекрутов из неприкасаемых, да и в обычное время любой мог рискнуть и попытать удачу. Частой проблемой было то, что неприкасаемые недоедали, и им просто не хватало сил выдержать всех испытаний. Провалившись же, они становились клеймёными.

Может, в этом и был смысл: у каждой касты был груз, который они обязались нести. И только воины имели право всем управлять. Если же они не желали погибать в бою, какой тогда от них был толк? Стоя у власти и твердя о самопожертвовании, они уклонялись от обязанности идти на него.

Как бы там ни было, пришло время Насифа выбирать. Примерившись, он надел на левую руку щит, а в правую взял короткий меч.

— Не хотите ли надеть доспех, господин? — учтиво поинтересовался оружейник.

— Мне этого хватит вполне, — ответил Насиф. Повернувшись к Ардашу, он кивнул: — Пойдём.

В глазах брата засветилась надежда. Взяв Насифа за руку, он повёл его по коридору к выходу. Оказавшись на арене, Насиф зажмурился: так ярко сегодня светило солнце. Песок, блестящий в лучах, лишь ухудшал ситуацию. Толпа на трибунах поприветствовала его выход оглушительным рёвом и затопала ногами в такт музыке, которую начал играть оркестр в тугих мундирах. На противоположном конце арены Насиф рассмотрел маленькую фигуру отца, что очень быстро приближалась, делая широкие шаги. Тем временем, человек с рупором обратился к толпе:

— Только сегодня! Отец против сына! Вождь против наследника! Кто останется жить, кто же умрёт? Или же ни у кого не хватит духу, чтобы нанести последний удар? Сегодня решается судьба клана Фади!

«Как будто хоть раз было, чтобы отец умышленно побеждал сына», — подумал Насиф, ускоряя шаг. Одним движением он сбросил с плеч накидку, оставшись в пропитанной потом рубахе. Взяв щит на изготовку, он пошёл навстречу отцу. Тот не заставил себя долго ждать. Оказавшись рядом, отец принял боевую стойку и произнёс:

— Ну что, Мурад, устроим им хорошее представление?

— Зачем бы мы ещё здесь собрались? — процедил Насиф. Сделав обманный удар щитом, он атаковал отца несколькими выпадами меча. На обманку отец не повёлся, от одного из выпадов уклонился, а остальные отразил своими клинками. Насиф даже не заметил, как за мгновение отец оказался справа от него. Острие прошлось прямо по его ребру и, если бы он не отпрыгнул назад, проткнуло бы бок. Сделав разворот, Насиф снова укрылся за щитом. Клинок пропорол его рубаху и слегка порезал кожу. Не больно, но кровь полилась. Отец усмехнулся:

— Ты стал совсем неуклюжим. Раньше тебя таким никто бы не взял!

Он атаковал так стремительно, что Насиф едва успевал отбиваться щитом. Пару раз пришлось задействовать и меч: пока один клинок обрушивал удары на его левую сторону, второй норовил зацепить незащищенную половину. Отец прыгал с ноги на ногу, каждые несколько секунд проверяя его оборону. В нём было столько живости, будто бы ему было шестнадцать лет, а не шестьдесят. А ведь Ардаш сказал, что ему недолго осталось. Видимо, болезнь всё-таки доконала его. Что же он употребил, что прыгал таким живчиком? Пока Насиф раздумывал, отец всё же сумел достать его — один из ударов порезал ему ногу. Зашипев, Насиф сделал короткий рывок вперёд, оттолкнув отца щитом и заставив его перейти в оборону:

— Ты не сосредоточен! — каркнул отец, продолжая пританцовывать вокруг него. — Я бы легко мог с тобой сейчас расправиться, если бы захотел. Соберись! Дерись как мужчина!

— Я не хочу убивать тебя, — выдал Насиф, занося меч и делая несколько символических выпадов, от которых отец легко уклонился. — Это безумие. Почему мы продолжаем это делать?!

— Заткнись, юнец! — чуть ли не проревел отец, и ударил с разворота двумя мечами. Насиф успел прикрыться щитом, но от удара потерял равновесие и рухнул на спину. Отец занёс клинки и зарычал: — Если ты не убьёшь меня, то я убью тебя!

Когда мечи начали опускаться, Насиф вдруг понял — отец не шутит. Еле успев откатиться в сторону, он с ужасом смотрел, как клинки с силой погружаются в песок.

— Ты убьёшь меня — и что дальше? Что ты будешь делать?

— Я отстою своё право вождя, — сказал отец. — А затем против меня выйдет Ардаш. Он не будет сомневаться, уж поверь. И он будет знать, куда повести наш клан.

Пока отец вытаскивал мечи из песка, Насиф вскочил на ноги.

— Союз давно сгнил, отец. Неужели мы действительно делаем всё это из-за какого-то дурацкого пророчества? Рушим наши жизни, всё наше общество. Из-за чёртовой сказки, которую неизвестно кто предсказал.

Услышав это, отец крутанул мечами и позволил печальной улыбке тронуть его губы:

— Если есть хоть малейшая вероятность, что пророчество не лжёт, мы должны относиться к нему как к правде. Ты меня понимаешь?

Сказав это, он словно тигр из джунглей бросился вперёд, осыпая сына яростными ударами. Как Насиф ни старался, от некоторых ему увернуться не получилось: порез на правой руке заставил его ослабнуть. Изо всех сил пытаясь сконцентрироваться, он начал отступать. Отец ослабил напор и всё же, лёгкими его ударами назвал бы разве что чемпион фехтования Шамиль Рами. Насиф слишком давно не тренировался, чтобы двигаться так же легко, как отец. Да и потом, действительно ли он хотел победить?

Если бы отец прикончил его здесь, разве это не решило бы все его проблемы?

Он вспомнил слова Арстана. Вспомнил, что без него никто и ничего не изменит в этом мире, и зарычал от злости. Уперев ногу в землю, вместо того, чтобы просто принять очередной удар, он толкнул щит с такой силой, что врезался им в челюсть отца. Тот так сильно уверился в том, чтосын будет отступать, что даже и не думал уклоняться. Насиф услышал, как у отца затрещали зубы и череп. Он рухнул на землю чуть ли бесформенным мешком. Толпа заревела громче обычного. Насиф практически почувствовал вонь каждого разинутого рта, кричащего «Убей его!» Развернувшись, он поднял руку и заорал:

— Услышьте! Услышьте меня и покайтесь!

Никто его не слышал. Он начал орать, он начал реветь и бить кулаком в щит, до тех пор, пока из костяшек не пошла кровь. К нему подбежал человек с рупором и закричал:

— Почему ты медлишь?! Прикончи его! Люди с ума сходят от ожидания!

Коротким ударом Насиф вырубил его и вырвал рупор из слабеющих пальцев. Поднеся рупор к губам, Насиф завопил:

— Услышьте же меня!

Он крикнул так несколько раз, пока не начал замечать, как люди успокаиваются. Один за другим они затихали. Тех, кто продолжал кричать, утихомиривали соседи. Им стало интересно, что же он может им сказать. Когда затихли все и лишь слышны были перешёптывания, Насиф крикнул в рупор:

— Неужели вам не надоело? Не надоело смотреть, как все решения принимает кучка военных, иногда убивающих друг друга вам на потеху, чтобы вы не взбунтовались? Которых не интересует ваше мнение и кто вы такие? Которые гнобят остальные касты так же, как вы гнобите неприкасаемых? Так же, как неприкасаемые гнобят друг друга? И всё это ради чего? Сказки о том, что когда-нибудь мы завладеем миром, и тогда всем станет легче? При этом всё будет то же самое, но в больших масштабах? В этом мире вы хотите жить и растить детей? В мире, где вас ни во что не ставят и в любой момент могут унизить, убить, а то и всю семью вместе с вами?

Он почувствовал, что у него начинает кружиться голова от кровопотери и криков. Не хватало воздуха, в ушах стоял звон. Откуда-то отчётливо несло разложением и испражнениями. Вонь стояла такая, что ему показалось, что он сейчас потеряет сознание. И тут люди из толпы вдруг начали кричать: «Нет!» Один, другой, третий. Они объединялись целыми секторами и начинали скандировать:

— Нет! Ни за что! Только не при нас!

Насиф позволил себе слегка улыбнуться. Крики придали ему сил. Набрав в грудь побольше воздуха, он закричал:

— Мы не рабы судьбы! Мы свободные люди! Разозлитесь! Скажите себе, что вам всё это надоело! И вы больше не будете это терпеть! Мы заслуживаем лучшего! Мы станем лучше!

— Станем лучше! — вторила ему толпа.

Он чувствовал, как уголки его рта расползаются всё сильнее и сильнее. Ещё немного, и всё это будет принадлежать ему. Он сможет всё изменить. Но не как старейшины с их тиранией, а как пророк — любовь и пониманием.

Он даже не заметил, как их вопли одобрения перешли в крики ужаса. Когда клинок меча вылез из его груди, Насиф с недоумением уставился на окровавленное железо. Ощупав пальцами остриё, он убедился: да, его действительно только что убили. Повернувшись, он с неверием уставился на отца, который содрогался в рыданиях и скалился.

— У меня не было выбора, сынок, — шептал он. — Прости меня, пожалуйста. Прости…

Вытащив меч, он развернулся к толпе и скорчил победную гримасу. Толпа освистывала его и улюлюкала. На арену полетели овощи и фрукты. Отца это не смущало, он, надрывая лёгкие, орал как бешеный:

— Я никуда не исчезну! Мой клан будет всегда!

У Насифа подкашивались ноги. Прижав рану ладонью, он попытался сделать несколько шагов. На третьем он рухнул лицом в песок. Пытаясь не задохнуться, он собрал последние силы, чтобы повернуть голову. Он смотрел на отца. Он хотел, чтобы отец был последним, что он увидит в жизни. Рот был полон крови, он начинал захлёбываться. И всё же, он собирался держаться до последнего.

Он пролежал ещё полминуты, прежде чем его глаза начали закрываться. Последним, что он увидел, была яркая вспышка света.

— А что потом? — вскричала рулевой Паркер. Насиф с печалью уставился на неё. Держа в одной руке стакан, а в другой сухпаёк, Сара с невероятной увлечённостью пыталась одновременно поесть и показать, как внимательно она слушает его историю. Он посмотрел ей в глаза и в глаза её команды. Они блестели, некоторые дёргали ногами от нетерпения. И только команда «Катрины» выглядела уставшей, расстроенной и не заинтересованной ни в чём. Капитан вообще уставился в одну точку на стене хижины и не сводил взгляда почти всё время, пока Насиф вёл рассказ. Томми постоянно чесался, не отпускал комментариев в своей обычной манере и выглядел несчастнее всех. Саргий кивал, слушая его историю. Его взгляд бегал туда-сюда. Он знал многое, и всё же, Насиф впервые полностью рассказывал все детали. Ли же постоянно ёрзал, будто хотел сбежать куда-нибудь, где поинтереснее. Насиф не мог его винить. Даже вспоминать произошедшее было неприятно и грустно. Он не представлял, каково было всё это слушать на протяжении нескольких часов.

Только Эмма протянула ему руку и тихо произнесла:

— С тобой всё в порядке? Может, тебе нужен перерыв?

— Нет, — Насиф усмехнулся, отводя взгляд, чтобы никто не увидел его слёз. На улице уже наступили сумерки. Пришло время зажечь лампу. Достав из кармана коробок, он приподнял колбу, чиркнул спичкой и зажёг фитиль. Опустив стекло, Насиф украдкой вытер глаза и сел на своё место, скрестив ноги:

— Так ты хочешь знать, что было дальше? А ничего. Арстан был на той арене. Карас ведь тоже стоит на земле, полной энергии. Он перенёс меня в безопасное место и сам оказался там же. У него ушла пара месяцев, чтобы меня выходить. Вот и всё.

— Но ведь это видели тысячи людей? — спросила Сара. — Как они отреагировали на то, что ты просто испарился в воздухе? Или к тому моменту этот ваш перенос уже ввели повсеместно?

— Совету старейшин пришлось признать существование технологии и то, что армия начинает ей пользоваться. Всё это было около десяти лет назад. Пять лет спустя Союз начал массово обучать людей использованию переноса как основному средству перемещения между Карасом и регионами. Правда, до сих пор всё это регулируется шаманами. Люди приходят в храм, занимают места, и под присмотром их отправляют в место назначения. На другом конце их тоже ждёт шаман.

— Ты и Арстан прыгнули не используя храмы, — сказал Валентайн, подняв глаза. — Значит, вам они не нужны?

— Как я уже и сказал, почти вся территория Караса стоит на… скажем так, энергожиле. Шаманы могут прыгать из любой точки Караса в другое место силы. Только оно будет намного, намного меньше. Храмы же используют просто для установки границ. Вы и сами заметили в той деревне, как сильно может скрытая энергия влиять на пространство и время. Потому и нужно понимать, где начинается и где кончается эта зона искажения.

— А что же насчёт самого Караса? — спросил Томми. — Если там столько энергии, то её границы тоже обозначают?

— Скажем так, стена вокруг города построена не только и не столько для обороны.

— Так вот почему сааксцы так легко обходят оборону наших баз, — задумчиво протянул Вик. — Просто они прыгают между городами и регионами без всяких линий поставок и припасов. Им нужен только отряд хорошо обученных и вооружённых людей. Больше ничего.

— Опять же, мы можем переноситься только от одного места к другому месту, — заметил Насиф. — Не мешает и то, что первенцы не притрагиваются к храмам и священным местам. Да и солдаты Союза выучили почти все ваши трюки. Вы действительно думаете, что чем больше стен вы возведёте, тем сложнее их обходить? Если враг знает слабые места, вы не отгораживаетесь от мира, а замуровываете себя.

— Так значит, вы не можете просто выбрать точку переноса и прыгнуть туда? — спросил Вик. — Вы перемещаетесь только между Карасом и уже найденными местами силы?

— Нет, не можем, — замотал головой Насиф. — Пока что.

— Что ты имеешь в виду?

— До прихода первенцев, правила были другие, — сказал Насиф, щёлкнув пальцами. — Всё было относительно просто. Но вы не просто привнесли хаос в наш мир. Вы сломали все его правила. Раньше сааксцы могли отправлять только небольшие отряды. К началу войны отряды становились всё больше. А сейчас они перенесли целый линкор с юга сюда. Почему, вы думаете, я так испугался, увидев его? Это значит, что время идёт. Вы выигрываете эту войну, притаскивая сюда всё больше утилизаторов. А в каждом утилизаторе есть источник энергии.

— Ты хочешь сказать…

— Чем вас больше, тем сильнее военная машина Союза, — пожал плечами Насиф. — И хуже того, большинство ваших утилизаторов на земле. Они подключаются к общей сети, которую создал Карас. Это значит, что энергии всё больше и больше. Если раньше они могли перемещаться только из одной заданной точки в другую, то совсем скоро они смогут сами выбирать координаты. В лучшем для нас случае, им хватит энергии на то, чтобы десантировать армию прямо в центр Первого Города.

— В лучшем? — затаила дыхание Эмма. Насиф кивнул.

— В худшем они перенесут туда весь Карас, и ваш Эдем разорвёт изнутри.