15 НОЯБРЯ, МЕЖДУНАРОДНЫЙ АЭРОПОРТ ТЕГЕЛЬ, БЕРЛИН
Пассажирские самолеты, мигая бортовыми огнями, кружили в тяжелом сером небе над Берлином – невзирая на потери топлива, диспетчеры аэропорта держали главную посадочную полосу свободной для незапланированного вылета важной персоны. Самолеты медленно парили над скованным зимой городом.
Под ними лежало замерзшее озеро Тегелер, холодный северный ветер завывал среди деревьев, посаженных между озером и аэропортом. Хлопья снега, подхваченные ветром, кружились по бетонным взлетно-посадочным полосам, рассыпаясь по пассажирским терминалам и плоским крышам складов. А те снежинки, которым удалось залететь достаточно далеко к югу, исчезали в черных, покрытых нефтяной пленкой водах канала Хоберзоллерн. Ветер трепал камуфляжные сетки, натянутые на танки, бронетранспортеры и противотанковые установки, расставленные на равномерном расстоянии друг от друга вокруг аэропорта. Некоторые из них находились даже на территории Тегеля. Другие стояли неподалеку, в Резхберг-парке – их башни и стволы орудий были направлены в сторону высотных жилых зданий и магазинов, стоящих у восточной границы летного поля.
Аэропорт, как и вся Германия, все еще находился на военном положении.
Белые с серым камуфляжные сетки покрывали также военные вертолеты, стоящие вокруг вспомогательного ангара довольно далеко от основного здания терминала. Среди вертолетов было несколько РАН-2 с акульими носами – противотанковые вертолеты, сконструированные совместно Францией и Германией, выпущенные на заводах "Еврокоптера". Остальные вертолеты были предназначены для переброски личного состава, выпущенные "Дорнье" специально для немецкой армии. Эти вертолеты были далеко не новыми, но замена их ультрасовременными аналогами "Еврокоптера" задерживалась как поставщиками, так и финансовыми проблемами. Несмотря на горячее желание Германии вооружиться техникой европейского образца, военные вынуждены были продолжать использовать старомодные вертолеты американской конструкции. Очень немногие воспринимали этот факт как иронию судьбы.
Еще одна вещь была бесспорной – никто из солдат, вынужденных стоять по стойке "смирно" перед ангаром, не воспринимал как особую честь тот факт, что надо торчать на холоде в роли почетного караула ради каких-то там почетных гостей, которые уже достаточно сильно запаздывали. Легкие серые мундиры, рубашки, галстуки, черные брюки и красные береты были вовсе не подходящей одеждой для пребывания на морозе.
Три "мерседеса" пересекли бетонную площадку и подъехали к ангару. Оружие зазвенело, когда солдаты взяли "на караул". Несколько человек в штатском вышли из машин и быстро прошли мимо дрожащего от холода почетного караула, спеша скорее оказаться в служебном самолете, видневшемся сквозь полуоткрытые ворота ангара. Впереди шли двое мужчин, занятых разговором. Остальные, явно охранники, защитной фалангой окружали этих двоих.
Никола Десо возвращался во Францию – летел домой после второго за последнее время визита в Германию.
– Итак, вы согласны, герр канцлер? С тем, что экономические меры, которые я предложил, являются необходимым первым шагом на пути к более близкому, более официальному сотрудничеству между нашими нациями? – Десо настойчиво добивался какого-нибудь подтверждения достигнутых успехов, которое он мог бы увезти с собой в Париж. Медленный процесс обычных переговоров казался Десо просто несносным в ситуации, когда события развивались так быстро.
Гайнц Шредер, канцлер Германии, был достаточно высок, чтобы они с Десо могли разговаривать, глядя друг другу в глаза. Но в то же время он был гораздо шире в кости и значительно больше весил. Редеющие черные волосы, мясистое лицо с массивными щеками делали его похожим на бульдога. Канцлер кивнул.
– Я согласен, месье Мой кабинет, конечно, должен согласиться, но... – Он пожал плечами. – А в общем, у них нет выбора.
Канцлер имел все основания для подобной уверенности. Шредер пришел к власти в период длительных экономических бедствий своей страны, отмеченный растущей ненавистью к беженцам и иммигрантам, и его контроль над Бундестагом, над парламентом держался на тоненьком волоске, который в любой момент мог разорваться под натиском общественного недовольства. Теперь же военное положение сделало общественное мнение практически нематериальной субстанцией.
– Хорошо. Это очень хорошо. В таком случае при нашей следующей встрече мы сможем подписать соглашение. – Десо был абсолютно уверен в каждом своем слове.
Двое мужчин зашли в освещенный прожекторами ангар, по-прежнему сопровождаемые своими помощниками и телохранителями. Рабочие аэропорта настежь распахнули перед ними двери ангара. Команда наземной службы с защитными приборами, предохраняющими уши от рева двигателей, уже стояла в ожидании на площадке, готовая вывести самолет Десо на взлетную полосу. Расписание работы аэропорта было нарушено, и диспетчерам, естественно, хотелось, чтобы высокий гость их правительства скорее оказался в воздухе.
– Как всегда получил огромное удовольствие от общения с вами, герр канцлер. С нетерпением буду ждать нашей следующей встречи. – Десо пожал руку канцлеру и начал подниматься по трапу в самолет. Прежде чем исчезнуть внутри машины, он еще раз повернулся и помахал рукой. Кортеж помощников и охраны последовал за ним.
Шредер равнодушно наблюдал за тем, как люди исчезают один за другим в чреве огромной машины.
– Интересный человек, герр канцлер. Неудивительно, что вы находите его таким обаятельным.
– Обаятельным? – Шредер внимательно взглянул на стоящего рядом помощника. – Совсем наоборот, Вернер. Я считаю его расчетливой свиньей с хорошо подвешенным языком. – Канцлер улыбнулся, увидев ошеломленное выражение на лице молодого человека. – Но то, что я думаю лично о Десо, не имеет никакого значения. В его голове зреют весьма стоящие идеи. Стоящие не только для французов, но и для нас. И это единственное, что должно руководить нашими действиями.
В голосе канцлера звучала убежденность. По его мнению, более тесные связи с Францией давали надежду на создание объединенной европейской супердержавы – супердержавы, основным двигателем которой станет индустриальная мощь Германии. Все прошлые попытки объединить Европу тонули в море различий национальных экономических политик, валюты, культуры. И сейчас, бросая взгляд в прошлое, можно было сказать, что сама попытка создания тесно спаянного союза в тогдашних условиях была обречена с самого начала.
Канцлер поморщился. Германия и Франция, эти две сильные властные державы, никогда не стали бы ни в малейшей степени подчиняться интересам более мелких и более бедных стран. Это было бы неестественно. "Нет, – думал канцлер, – слабый должен двигаться по пути, указанному ему сильным". Это был единственный рациональный способ организовать жизнь на континенте. Несмотря на все свои недостатки, Никола Десо придерживался того же мнения.
Европе, разрываемой на части враждующими этническими группами и соперничающими торговыми блоками, чтобы занять подобающее ей место в мире, нужен порядок, стабильность и дисциплина. И только Франция и Германия могли стать сильными лидерами, так необходимыми Европе.
Вообще-то Шредер предпочитал, чтобы Германия одна заняла место лидера объединенной Европы. Но он вовсе не был дураком. Это не могло осуществиться, так как слишком жива еще была память о германском милитаризме и Третьем Рейхе. Даже те относительно неуверенные дипломатические и финансовые шаги, которые предприняла его страна, пытаясь вернуть хотя бы часть своего былого влияния на Центральную и Восточную Европу, были встречены мировой общественностью с большим подозрением. Что ж, надо работать в перчатках, прикрываясь Францией, пусть даже позволив ей считаться формальным лидером, зато это поможет усыпить подозрения.
Гайнц Шредер покачал головой. С конца второй мировой войны многие лидеры обеих наций предпринимали вполне успешные шаги по преодолению древнего антагонизма между народами Германии и Франции. Встречи на высшем уровне, совместные военные маневры, постоянные заверения во взаимной дружбе – все эти средства широко использовались президентами Франции и канцлерами Германии, чтобы люди постепенно свыклись с мыслью, что им необходимо действовать сообща. Теперь они с Десо могли пожинать плоды этой тяжелой работы.
27 НОЯБРЯ, "НАС ЖДЕТ ЕВРОПЕЙСКАЯ ВАЛЮТА", "УОЛЛСТРИТ ДЖОРНЕЛ"
"Финансовых и политических экспертов всего мира несказанно удивило сделанное вчера заявление о планах Франции и Германии быстрыми темпами двигаться в сторону введения общей валюты. Хотя детали денежных реформ еще обсуждаются специалистами центральных банков обеих наций, министр иностранных дел Франции Никола Десо и канцлер Германии Гайнц Шредер обещали, что новая франк-марка (ФМ) будет введена в активное обращение "к началу следующего года". Оба политика расценивают эту реформу как первый шаг к организации всеевропейской системы денежного обращения. Их оптимизм вполне оправдан заявлениями, поступившими из правительственных кругов Бельгии, Австрии, Венгрии, Хорватии, Словении и других Балканских государств о том, что они заинтересованы в введении новой валюты.
Все предыдущие попытки создать единую монетарную систему провалились, когда прежнее Европейское Экономическое Сообщество распалось под натиском растущих торговых тарифов и субсидий".
1 ДЕКАБРЯ, "ПОЮЩИЕ ОРЛЫ" НАД СТОУНХЕНДЖЕМ, МЕЖДУНАРОДНЫЙ ВОЕННЫЙ ОБЗОР
"Высокопоставленные компетентные источники из Пентагона подтвердили информацию о том, что отдельные части 101-й воздушно-десантной дивизии в следующем году примут участие в летних маневрах британской армии в долине Салисбери. Согласно поступившим сведениям, в операции под кодовым названием "Атлантический бросок" примут участие две из трех бригад механизированной пехоты, значительная часть боевых вертолетов дивизии, а также транспорта и артиллерийских установок. Таким образом, в июньских маневрах примут участие тридцать тысяч военнослужащих армии и военно-воздушного флота Америки. "Атлантический бросок" будет самым крупным мероприятием американской армии за последние годы.
Критики Министерства обороны в конгрессе уже разразились проклятиями в адрес маневров, которые они называют "гигантской пустой тратой времени и денег"..."
11 ДЕКАБРЯ, ПАЛЕ-РОЙЯЛЬ, ПАРИЖ
Никола Десо, не перебивая, слушал доклад своего специального посланника. И только напряженно-хмурое выражение лица министра выдавало его растущее негодование. Профессиональные дипломаты никогда ничего не могли сказать прямо – особенно, когда знали, что их новости вряд ли обрадуют собеседника.
Десо нетерпеливо ждал, пока его собеседнику надоест кружить вокруг да около.
– Суммируя все вышесказанное, месье, польское правительство высказало заинтересованность в дальнейших переговорах, хотя в данный момент оно не собирается устраивать никаких официальных встреч по этому поводу. Очевидно, в Варшаве считают, что соображения внутренней политики должны сейчас стоять на первом месте, а более масштабные задачи пока отошли на задний план.
– То есть, они послали нас к черту.
Посланник заерзал на своем стуле. Признать свое поражение никогда не считалось хорошим ходом в дипломатии. Он постарался придать голосу оптимистическое звучание.
– Мы почти не обсуждали этот вопрос, а такие вещи требуют весьма подробного рассмотрения. Я думаю, что дальнейшие прения приведут к... – Голос предательски дрогнул, выдав истинные чувства посланника.
– Прекратите нести эту чушь, Бурсе. Я всегда чувствую, когда пахнет жареным. Польша совершенно однозначно отвергла наше предложение. – В ожидании ответа Десо нервно барабанил пальцами по столу. – Итак, прав я или нет?
Собеседник неохотно кивнул:
– Да, господин министр.
– Очень хорошо. Вы можете идти. Но ваш письменный отчет должен лежать у меня на столе к завтрашнему утру. Позаботьтесь о том, чтобы он был полным и ясным. У меня нет больше времени на всякую болтовню и чепуху. – Десо переключился на лежащие перед ним на столе документы и даже не поднял головы, чтобы взглянуть вслед быстро покинувшему кабинет красному как рак дипломату.
Десо отметил про себя, что надо будет назначить этого человека на первый же малопривлекательный дипломатический пост, который освободится. И желательно, как можно подальше от Франции.
Десо не так уж волновало поражение посланника в Польше. В конце концов, он почти что ожидал этого. Поляки слишком не любят гнуть шею, и вообще слишком глупы, чтобы самостоятельно вступить в франко-германский монетарный союз.
Что возмутило Десо больше всего, так это бесполезная попытка Бурсе приукрасить правду, напихав в свою речь всевозможного бессмысленного мусора. Десо мог простить человеку провал миссии. Но он не мог простить человека, который пытался держать его за дурака.
Никола Десо прогнал от себя мысли о неудачливом дипломате и занялся более насущными проблемами. А именно – упрямым сопротивлением некоторых стран и политиков тому новому европейскому порядку, который он пытался организовать.
Все время с тех пор, как Франция и Германия достигли договоренности относительно общей валюты, эмиссары Десо путешествовали по всей Европе. Всем странам, экономически или политически обязанным чем-то Франции или Германии, напоминали об этом прискорбном факте и вынуждали вступать в новый монетарный союз. До сих пор все склонялись перед неизбежным. Но страны, принадлежащие к так называемому "блоку свободной торговли", оказались не склонными к сотрудничеству. Одна за другой эти страны отвергали предоставившуюся возможность перейти на другую сторону в европейской экономической войне.
Каждый такой отказ злил Десо, но реакция Польши, Чехии и Словакии вызвали в министре иностранных дел самую настоящую ярость. Их упрямая приверженность национальной независимости и открытому рынку подавали дурной пример недовольным в других странах Восточной Европы, подстрекая их протестовать против более тесных связей с Францией. А при поддержке Америки они могли стать реальной основой для создания антифранцузского союза в пределах Европы. И именно это делало Польшу и ее южных соседей опасными.
Никто лучше самого Десо не знал, насколько хрупкой будет создаваемая им коалиция – по крайней мере, в первые несколько месяцев своего существования. Малейший неверный шаг может привести к тому, что союз распадется, и Франция останется одна в окружении враждебно настроенных соседей. Понадобится время, чтобы сплотить конфедерацию непопулярных, недемократически назначенных правительств в сильное единое целое. Поэтому непреклонность Польши, Чехии и Словакии казалась Десо столь угрожающей. Кроме всего прочего, это заставляло терять драгоценное время.
Лицо Десо стало еще более хмурым. Он не может допустить, чтобы это случилось. Если политические лидеры трех стран откажутся вступить в новый европейский союз добровольно, придется их заставить. Либо они подчинятся давлению, либо окажутся в такой ситуации, когда от них отвернутся их собственные граждане.
Кислое выражение лица Десо уступило место неприятной кривой ухмылке. Невежественные поляки и их соседи, возможно, чувствуют себя в безопасности за ширмой военной помощи Америки и Великобритании. Но у Десо была своя информация на этот счет.
Он поднял трубку личного аппарата.
– Соедините меня с Российским посольством. Я хочу поговорить лично с послом.
21 ЯНВАРЯ 1998 ГОДА, СЕКТОР СЛУЖБ БЕЗОПАСНОСТИ, ПОСОЛЬСТВО США, МОСКВА
Алекс Банич засунул голову в логово львицы по ее собственной просьбе.
– Вы звонили?
– Да. Подождите минутку, хорошо? – Эрин Маккена говорила, не отводя взгляда от светящегося перед ней компьютерного монитора. Пальцы ее прыгали по клавиатуре, которую девушка пристроила на коленке, вводя в машину новые данные и требуя от и без того перегруженной системы новой информации.
– Конечно, – Банич облокотился на дверной косяк, сложил руки и стал смотреть, как девушка работает. Он с трудом подавил зевок.
Впрочем, Эрин выглядела не лучше его. Под глазами девушки залегли синяки, веки были красными – результат многих часов работы с бесконечными колонками цифр, набранных мелким шрифтом. Даже ее длинные золотистые волосы выглядели усталыми. Иногда, когда Эрин думала, что никто на нее не смотрит, она начинала накручивать один из своих локонов на палец. Алекс как-то даже поймал девушку за тем, что она жует отдельные прядки, погруженная в свои мысли, пытаясь составить единую картину из обрывков фактов, сплетен и самых обыкновенных догадок.
Все эти месяцы с тех пор, как Россия объявила военное положение, пролетели выматывающей чередой загруженных до предела дней и полных работы ночей. Московскому отделению ЦРУ не хватало народу для текущей работы даже до того, как маршал Каминов и его соратники перешли к решительным мерам. Теперь же, когда на все иностранные посольства наложили ограничение по количеству персонала и вообще ограничили большинство свобод, дела обстояли еще хуже. Так что ни один из них не мог теперь позволить себе терять время и энергию на то, чтобы спорить просто ради удовольствия поучастовать в этом процессе.
Поэтому, отчасти в силу необходимости, отчасти из-за простой усталости, они объявили временное перемирие и разделение обязанностей. Банич сосредоточил свои усилия на военных и политических аспектах, в то время как мисс Маккена сконцентрировалась на торговле и экономике.
До сих пор девушка была более удачлива в своих начинаниях. Ей удалось наладить контакты в российских министерствах торговли и финансов со служащими с реформистскими взглядами, которые отнюдь не были счастливы при милитаристском правлении. Они вываливали девушке целый поток необработанной коммерческой информации – некоторые цифры были известны, другие – нет, а третьи вообще невозможно было обнаружить без посторонней помощи.
Баничу везло не так. Ему стоило огромных трудов даже сохранить свое прикрытие в качестве Николая Юшенко. Поддерживаемые военными декретами, правительственные учреждения, которые он снабжал, требовали все новых и новых поставок продуктов по ценам ниже рыночных. Эти новые способы контроля цен лишали Банича возможности выторговывать ценную информацию. А лишившись доходов от поставок продовольствия, Алекс лишался средств, чтобы покупать военные секреты у тех немногих, кто все еще соглашался их продавать.
И все же совсем недавно Баничу повезло. Как и Эрин, он установил несколько ценных контактов среди гражданской части правительства России. Даже внутри Министерства обороны были чиновники, которые с презрением относились к попытке военных тяжелой рукой навязать стране сталинскую дисциплину и центральное планирование. К тому же ходили упорные слухи, что российский президент не собирается оставаться номинальной фигурой, постоянным объектом слежки людей Каминова, а планирует восстановить реальный контроль над страной.
Банич пропускал эти слухи мимо ушей, считая их очередной попыткой принять желаемое за действительное. Каминов повторил старый урок российской политики – правит тот, у кого сильнее оружие. Он и его маршалы зашли слишком далеко, чтобы их можно было легко и без крови остановить. А учитывая тот факт, что Запад был в безнадежно нестабильном положении, не существовало никакой реальной перспективы давления извне с целью восстановить демократическое правление.
Эрин завершила работу торжествующим финальным ударом по клавиатуре, нажала на кнопку принтера и, развернувшись на стуле, взглянула наконец на Алекса.
– Спасибо, что подождали. Я должна была запечатлеть кое-какие идеи, прежде чем они убегут из моей головы и растворятся в сером тумане. – Девушка легонько стукнула себя по лбу.
– Нет проблем. – Банич подумал, не стоит ли ему выпрямиться, затем отогнал эту мысль. Так хорошо было стоять, облокотившись на дверь. – Итак, что же я могу сделать для вас? Похитить министра торговли? Украсть драгоценности из царской короны? Или же у вас на уме что-нибудь посложнее? Вроде попытки уговорить Катнера купить вам компьютер побольше?
Уголки рта девушки слегка приподнялись.
– Не совсем. Хотя все это неплохие идеи.
Лицо Эрин стало серьезным.
– Что мне действительно необходимо, так это ваши мозги.
– Стреляйте!
– К сожалению, у меня нет пистолета. – Девушка не обратила никакого внимания на тяжелый стон, вырвавшийся у Алекса. Очевидно, не только он имел право на тупые шутки. – Как бы то ни было, мне кажется, я начинаю улавливать какую-то систему в тех цифрах, которые нам удалось собрать, но я должна проверить на ком-то, чтобы убедиться, что это действительно имеет смысл. И желательно на ком-то, кто родился циником.
– Я думаю, вы имеете в виду меня.
Эрин кивнула.
– Я имею в виду вас.
– О'кей. – Баничу нравилась интуиция девушки. В их работе слишком легко и слишком опасно было воспылать слепой любовью к своим собственным теориям. Это было опасно, так как все эти теории базировались обычно на доказательствах, которые часто были отрывочными, неточными, а часто и противоречивыми. Хороший разведчик всегда пользовался случаем дать еще кому-нибудь возможность залатать дыры в результатах собственной аналитической работы.
Алекс отошел от двери и уселся на край стола Эрин.
– Покажите мне.
– Хорошо. Но все это очень запутанно. – Девушка откинулась на спинку стула, размышляя, с чего ей следует начать. – Сначала я объясню самую суть. Французы заметно увеличили размеры экономической помощи, которую они оказывают русским. И на правительственном уровне и на уровне промышленных корпораций. Чего я не знаю, так это почему они так делают.
Голос Эрин едва заметно изменился, когда она стала на цифрах обосновывать свои идеи, при этом не забывая четко проводить границу между тем, что она знала, и тем, о чем могла только догадываться. Банич слушал очень внимательно, все больше и больше поражаясь ее способностям.
В головоломке, которую она складывала, было множество кусочков, некоторые были такими маленькими и такими расплывчатыми, что Алекс удивлялся, как она их вообще смогла заметить, не говоря уже о том, чтобы осознать их значение. Некоторые данные представляли собой крошечные неразборчивые надписи на копиях документов, сопровождающих груз. Другие – кодированную информацию о сделках, запрятанную внутри компьютерной базы данных Госбанка. Кое-какая информация была почерпнута Эрин из разговоров с русскими чиновниками и бизнесменами или из радиопередач, а также телетайпных сообщений, переданных Управлением национальной безопасности.
Каждый кусочек собранной Эрин информации в отдельности, казалось, не имел никакого значения. Это было все равно что смотреть с близкого расстояния на картину какого-нибудь импрессиониста. Пока вы не отойдете подальше, все, что вы сможете увидеть, это крошечные разноцветные точки. Но у Эрин Маккены был особый талант видеть определенную модель за вроде бы не связанными между собой цифрами.
Банич молча ждал, когда девушка закончит свои объяснения. Затем он наклонился вперед.
– Позвольте мне уточнить. То, на что мы сейчас смотрим, представляет собой огромный поток французской экономической помощи правительственным и государственным учреждениям. Такие вещи, как беспроцентные займы и целевое финансирование... Увеличение поставок высокотехнологичного промышленного оборудования, запчастей и программного обеспечения. Большая часть всего этого может применяться как для военных, так и для гражданских целей. И все это появилось в последние несколько недель. Так?
– Так.
– Какие-нибудь идеи по поводу того, сколько все это стоит?
Эрин кивнула.
– По имеющимся в моем распоряжении цифрам... по меньшей мере два миллиарда долларов. Это всего-навсего приблизительные оценки, но, я думаю, им вполне можно доверять.
Банич присвистнул от изумления. Экономическая помощь на два миллиарда долларов в течение пяти-шести недель была явлением экстраординарным. В США статья бюджета, отводимая на экономическую помощь зарубежным странам, не превышала пятнадцати-шестнадцати миллиардов, которые надо было растянуть на весь год.
– Что, черт возьми, затевают французы?
Девушка покачала головой.
– Этого я не знаю. Поставки не очень афишируют, то есть это явно делается не для того, чтобы завоевать дружбу русского народа.
– Точно, – Банич потер ноющую шею. – Но никто не бросает такие средства на ветер просто из прихоти. Лягушатникам что-то надо от Каминова и его людей, и надо очень сильно. Остается единственный вопрос – что же это такое?
– Я думаю, ничего хорошего.
– Да уж, – Банич встал. – Пойду поговорю е Катнером. Если он согласится с моими выводами, мы пошлем ваш отчет в Вашингтон специальной дипломатической почтой завтра утром. Не думаю, что надо держать информацию при себе до тех пор, пока мы сумеем расставить все точки над "i".
Эрин устало кивнула и вновь повернулась к клавиатуре. Алекс знал, что девушка будет работать всю ночь и жалел, что ей приходится это делать. Но возможность поспать последнее время стала редкостью для сотрудников Московского отделения.
Банич остановился в дверях.
– Эй, мисс Маккена...
Эрин взглянула на него через плечо.
– Удачной работы.
23 ЯНВАРЯ, ПРЖЕМЫШЛЬ, КОМПРЕССОРНАЯ СТАНЦИЯ, ГАЗОПРОВОД "ДРУЖБА-2", ПОЛЬША
Компрессорная станция газопровода занимала пространство в несколько акров около польско-украинской границы. Мастерские по ремонту станков, химические лаборатории, пожарные станции и административные офисы – все это окружало длинный сарай с металлической крышей и пристроенную к нему башню охлаждения. Из башни поднимался дым, снежно-белый на фоне яркого синего неба.
Хотя снег толщиной около фута покрывал пустые поля вокруг станции, внутри самого комплекса его почти не осталось. Команды рабочих с лопатами, постоянно проезжающие тяжелые машины на гусеничном и колесном ходу, а также тепло, вырабатываемое десятками огромных машин, работающих круглые сутки, – все это составляло вполне достойную конкуренцию матери-природе.
Внутри помещения компрессора двое мужчин склонились над работающим мотором – питающимся газом огромным чудовищем трех метров в высоту и десяти в длину. Каждый из шестнадцати цилиндров этой громадины был величиной с пивной бочонок. И это был всего один из восемнадцати моторов, расположенных попарно вдоль длинного вала, протянувшегося из конца в конец помещения.
Разноцветные трубы выходили из каждого компрессора.
Главный инженер Томас Рожек похлопал по плечу своего товарища.
– Хорошо поработал, Станислав! Теперь подкрути – и ты свободен. – Рожеку приходилось кричать из-за постоянного оглушительного грохота моторов.
Молодой человек поднял вверх большой палец, показывая, что доволен сказанным, а затем вернулся к работе.
Рожек медленно встал, тихо проклиная свою больную спину и колени. Тридцать пять лет работы в тяжелой индустрии давали себя знать.
Рожек направился к толстой железной двери в дальнем конце помещения, по дороге проводя быстрый осмотр каждой пары гигантских компрессоров, мимо которых проходил. Это была стандартная процедура для любого инженера, проходящего мимо оборудования. Когда подчиненные Рожека ворчали по поводу того, что проверка отнимает уйму времени, инженер не обращал внимания. По его мнению, на все, что уменьшало вероятность аварии компрессоров, не жалко было потратить время. Будучи главным инженером станции, Рожек предъявлял всем своим работникам очень высокие требования, но он ни на секунду не забывал, что и сам должен этим требованиям соответствовать.
С природным газом под высоким давлением шутить не приходится. А то потом может не остаться в живых никого, кто мог бы пожалеть о своей небрежности.
В Пржемышле располагалась лишь одна из многих похожих друг на друга, как близнецы, станций, расположенных на всем протяжении газопровода "Дружба-2", тянущегося из России через Беларусь и Украину в юго-восточную Польшу и дальше, в Германию. Станции, расположенные на расстоянии примерно двухсот миль друг от друга, обеспечивали бесперебойное течение газа по трубам метрового диаметра под нужным давлением – примерно одиннадцать тысяч фунтов на квадратный дюйм, приблизительно семьдесят пять земных атмосфер.
А высокое давление подразумевает высокие температуры. Нельзя заставить такое количество молекул газа двигаться на такой скорости и в таком небольшом пространстве, не вырабатывая при этом тепло. Много тепла. Природный газ, проходящий через компрессоры и трубы станции, имел температуру около семисот градусов по Фаренгейту. И дырочка не больше булавочной головки в любой из труб могла привести к возникновению всепожирающего огненного шара диаметром в двадцать и более метров, который будет гореть до тех пор, пока не кончится топливо.
Рожеку приходилось видеть обгорелые трупы тех, кто не захотел уделить достаточно внимания профилактике. И ему не хотелось увидеть это еще раз.
Кабинет контрольных приборов в конце компрессорной был райским местом, где царили относительные тишина и спокойствие. Надежная звукоизоляция сводила рокот компрессоров к мерному гулу где-то на заднем плане. Четверо техников сидели перед панелью с приборами, постоянно снимая показания со счетчиков потока газа, расположенных через каждые двадцать миль на всем протяжении газопровода до следующей компрессорной станции.
Закрыв за собой дверь, инженер вынул из ушей затычки.
– Здесь все в порядке? – спросил он.
– Все гладко, как кожа на теле хорошенькой женщины, шеф.
Рожек поморщился.
– Это хорошо. Потому что наша работа гораздо ближе к общению с хорошенькой женщиной, чем вы себе представляете.
Рожек устало опустился за металлический рабочий стол, стоящий возле окна, выходящего на территорию комплекса. Хотя по должности Рожеку полагался кабинет в административном здании, он никогда им не пользовался. Предпочитал быть ближе к месту действия. Единственная роскошь, которую позволил себе Рожек, – это мягкий вращающийся стул.
С легким вздохом Рожек сел. Ему предстояло просмотреть кучу отчетов о ходе работ, расписаний, жалоб на неполадки. Бумажная работа была неизменной составляющей его рабочего дня. И Рожек от всей души ненавидел ее.
Мысли Рожека были прерваны тревожным воем аварийной сигнализации.
– В первом и втором компрессоре стремительно падает давление! Уже упало до тысячи фунтов на дюйм!
Матерь божья! Рожек резко обернулся к окну, ожидая увидеть колонну огня, поднимающуюся к небесам где-нибудь неподалеку. Ничего. Значит, утечка произошла где-то дальше на трубопроводе. Но как и кому, черт возьми, удалось повредить сразу две линии? Они специально были зарыты на расстоянии нескольких метров друг от друга.
– Давление девятьсот и продолжает падать.
Главный инженер вскочил со стула и подбежал к контрольной панели. Спина его неожиданно абсолютно перестала болеть.
Он взглянул через плечо старшего техника, пытаясь разобрать показания на старых дисковых счетчиках. Они все надеялись поменять их на более совершенное цифровое оборудование, но у правительства никак не находилось на это денег. Индикаторы по-прежнему мигали – давление упало уже до отметки восемьсот пятьдесят.
За пределами комнаты контрольных приборов мерный глухой шум компрессоров постепенно менялся по мере того, как они работали все быстрее и быстрее, потому что через них текло все меньше и меньше природного газа. От этих звуков по спине Рожека побежали мурашки. Моторы были явно перегружены. Еще немного – и они просто разлетятся на мелкие кусочки, разбрасывая кругом трубы, все еще наполненные легковоспламеняющимся газом. Он протянул руку через плечо техника и быстро потянул вниз выключатели, контролирующие первую пару компрессоров.
– Вырубите их! Немедленно все выключить! Немедленно!
Люди Рожека заспешили выполнять его приказ, в то время как сам главный инженер схватился за телефон, соединяющий Пржемышль со следующей станцией, находящейся на севере, на границе между Беларусью и Украиной.
На звонок сразу ответил техник, судя по его безупречной дикции, русский:
– Компрессорная станция шесть.
– Говорит главный инженер станции Пржемышля. – Рожек с трудом подбирал правильные русские слова. Ему пришлось выучить русский язык по необходимости, а вовсе не потому, что это ему нравилось. – Я думаю, где-то между нашими станциями произошла авария на линии. Мы немедленно все выключаем.
– Нет никакой аварии, господин главный инженер. – Голос русского техника был абсолютно спокоен.
– Нет? А что же тогда, черт возьми, есть?
– Пожалуйста, не вешайте трубку.
Рожеку слышны были щелчки – техник переключал его на другую линию.
Послышался другой голос – еще более холодный и сухой.
– Вы – инженер, отвечающий за работу станции в Пржемышле?
– Да.
– С вами говорит полковник Виктор Поляков.
В качестве военного представителя содружества в этом районе я командую в настоящий момент этой станцией. Я предлагаю вам перевести все оборудование в режим ручного управления. – Следующую сногсшибательную новость полковник сообщил также равнодушно. – Мне приказано сообщить, что все поставки нефти и газа вашей стране немедленно прекращаются.
Рожек крепче сжал телефонную трубку.
– Приказано? Кем?
– Москвой, главный инженер. – В трубке застыла мертвая тишина.
Рожек еще несколько секунд простоял, вцепившись в телефонную трубку и пытаясь оценить последствия того, что только что услышал.
– Дерьмо!
Он с силой швырнул на рычаг трубку красного аварийного телефона и потянулся к другому, черному. Этот телефон был соединен напрямую с Министерством добывающей промышленности и энергетики.
– Это Рожек. Мне необходимо поговорить с министром. У нас проблемы.
25 ЯНВАРЯ, БЕЛЫЙ ДОМ, ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ
Зал заседаний кабинета Белого дома заполняли члены Совета национальной безопасности. Сегодня они собирались здесь, так как в зале на первом этаже, где было их обычное место, проводили переоборудование, стоящее уйму денег. Бригады рабочих устанавливали новейшее компьютерное оборудование, снабженное системой защиты от прослушивания, позволяющее связаться с командующими войсками и другими лидерами по всему земному шару в случае некоей гипотетической необходимости, которая могла возникнуть в будущем. Хотя сейчас, когда они переживали реальный кризис, координация действий со всем земным шаром не представлялась актуальной.
Росс Хантингтон впервые был приглашен присутствовать на заседании столь высокопоставленных административных чинов. И ему явно было не по себе.
Присутствующие, сидевшие за длинным прямоугольным столом, время от времени поглядывали на Росса, одни с откровенным любопытством, другие с открытой завистью. Его репутация неофициальной правой руки президента уже успела распространиться в этих кругах. Хантингтон старался не реагировать на их взгляды. Многие высшие чиновники с негодованием относились к тому факту, что Хантингтон имел неограниченный и ничем не затрудненный доступ в Овальный зал. И ничто не могло так способствовать тому, чтобы настроить этих людей против себя, а также дать повод для нападок злобной прессе, как малейший знак неуверенности в себе со стороны Хантингтона. Политики нападали, как хищные рыбы, почувствовавшие в воде запах первой крови.
Хантингтон заставил себя сконцентрировать внимание на симпатичном рыжеволосом человеке, делающем предварительный обзор.
– В общем и целом, господин президент, поляки практически плавают в дерьме, а чехи и словаки недалеко от них отстали.
Клинтон Скоуфилд, министр энергетики, в прошлом был губернатором Южной Каролины и до сих пор имел репутацию человека, не привыкшего стеснять себя в выражениях. По беспроволочному вашингтонскому телеграфу передавались сведения, что этот сорокапятилетний вдовец любил ставить на лошадей, которые быстро бегают, и общаться с женщинами, которые быстро раздеваются. Но он также был известен как трудолюбивый и абсолютно надежный правительственный чиновник. В глазах Хантингтона это было достаточным поводом для того, чтобы иметь множество реальных и вымышленных грехов.
– Польша импортирует девяносто восемь процентов сырья. Из них девяносто процентов из одного источника – России. С природным газом дела обстоят чуть лучше, но не намного. В прошлом году они на шестьдесят процентов удовлетворяли свои потребности за счет сибирского газа. Чехия и Словакия примерно в том же положении.
– А как насчет стратегических запасов? – Госсекретарь Харрис Терман задал вопрос, не выпуская изо рта трубки, которую ему не разрешено было зажигать. – Разве у них нет резервов?
Скоуфилд покачал головой.
– Запасы-то у них есть. Но очень небольшие. На две недели нормального функционирования. И, возможно, на месяц при соблюдении программы экономии, которую они разработали. Если им повезет. Но вообще, они вряд ли смогут пережить эту зиму. Их ждет полный экономический крах.
Большинство людей, сидящих за столом, были буквально поражены зловещим заявлением министра энергетики. В стратегическом топливном резерве самих Соединенных Штатов было достаточно горючего, чтобы удовлетворить внутренние потребности страны по меньшей мере в течение трех месяцев. И иногда было трудно представить себе, что другие, более бедные страны, находятся куда в более тяжелом положении.
– А они не могут найти других поставщиков? – Темноволосая женщина, возглавлявшая казначейство, проделала дома кое-какую работу. В руках она держала один из еженедельных отчетов информационной службы Министерства энергетики. – Ваше собственное министерство сообщает, что в данный момент мир не стоит перед проблемой нехватки нефти и газа. Если это так, я думаю, нам надо просто принудить их поискать другие источники и покончить со всем этим.
Несколько членов кабинета что-то невнятно пробормотали в знак согласия. Внутри аппарата были свои группировки, расходившиеся во взглядах по фундаментальным вопросам политики. Довольно сильное меньшинство сопротивлялось любым шагам, увеличивающим внешние обязательства Америки. Их позиция подкреплялась наличием изоляционистских настроений в конгрессе.
– Все не так просто, – Скоуфилд прочистил горло. – Нельзя покупать горючее на международном рынке, не располагая твердой валютой, а это еще одна вещь, которой не хватает Польше, Чехии и Словакии. Они расплачивались с Россией за сырую нефть и газ чугуном, сталью, химикатами, компьютерами. Ни одна другая страна не станет снабжать их топливом на подобных условиях.
Никто не мог с этим спорить. Мировые нефтяные государства вовсе не славились своей склонностью к благотворительности. И тут впервые заговорил президент. Он посмотрел через стол в ту сторону, где сидел директор ЦРУ Уолтер Куинн и произнес:
– Ведь нет никаких сомнений в том, что за этим нефтяным эмбарго стоят французы?
– Ни малейших, сэр.
Госсекретарь тоже решил поучаствовать в дискуссии:
– Париж хочет, чтобы все европейские страны вошли в их новую монетарную систему – или же обанкротились настолько, чтобы не представлять для нее серьезной угрозы.
Президент кивком головы выразил свое согласие с Терманом, затем снова повернулся к главе разведслужб.
– Одна вещь во всем этом по-прежнему остается для меня загадкой, Уолт. А как же Германия? Разве они снабжались топливом не по тем же трубопроводам?
– Да, сэр. Особенно сырьем для нефтезаводов и фабрик, расположенных на востоке страны. Покупка этого топлива на свободном рынке встанет им в копеечку.
Хантингтон мысленно воздал должное президенту. Он и сам, готовясь к этому заседанию, планировал рассмотреть дело под тем же углом – с точки зрения Германии.
– Что ж, нам известно, что в обмен на эту акцию французы покрывают расходы русских по ликвидации ракет. Делают ли они что-либо подобное для Германии?
Директор ЦРУ выглядел встревоженным. Его рейтинг поднялся довольно высоко после того, как ЦРУ удалось заранее предупредить правительство о путче Каминова и секретной помощи России со стороны Франции. Теперь же приходилось признаться в собственном неведении.
– Если это и происходит, то нам не удалось обнаружить ничего подобного. Но я не могу ничего утверждать точно, господин президент. У нас нет достаточно высокопоставленных источников информации в правительстве Шредера.
Хантингтона не очень удивило заявление Куинна. В течение многих десятилетий Германия была союзником Америки в борьбе против советского коммунизма, пользующимся безграничным доверием. И понадобилось какое-то время, чтобы переориентировать деятельность ЦРУ в отношении Германии от открытого сотрудничества к скрытому соперничеству. И все же, даже малейшая возможность того, что французы не посчитали нужным проинформировать Берлин о том, что они затевают в России, выглядела интригующе. Возможно, вдруг окрепшая дружба двух стран вовсе не была такой крепкой, как казалось, судя по их совместным пресс-релизам. Все это требовало тщательного изучения.
Президент, очевидно, был того же мнения. Он указал пальцем в сторону шефа разведки.
– Продолжайте копать, Уолт. Я хочу знать наверняка, кто дирижирует этим чертовым эмбарго.
Он обвел глазами сидящих за столом.
– Хорошо, друзья, давайте двигаться дальше. Проблема, с которой столкнулись наши польские, чешские и словацкие друзья, предельно ясна. Теперь мне хотелось бы услышать какие-нибудь деловые предложения по этому поводу.
– А разве в этом есть необходимость, господин президент? – Глава казначейства не считала нужным особенно выбирать слова. Она достаточно долгое время была членом кабинета, чтобы знать, что его глава ценил искренность значительно дороже всеобщего согласия. – Я до сих пор не вижу необходимости вмешиваться во все это. Кого, на самом деле, волнует, будут ли поляки оплачивать свои счета в злотых или в франк-марках? – Женщина пожала плечами.
– Что конкретно вы предлагаете, Катрин? Чтобы мы отступили и умыли руки?
– Вот именно. По двум простым причинам. – Женщина выражалась четко и ясно, точно так же, как на заседаниях конгресса, когда описывала экономическое положение. – Первое. Если мы предоставим этим странам гарантии поставок нефти и газа, это приведет к истощению американской казны, которого мы никак не можем себе позволить. К тому же американскому народу вряд ли понравится, что его захотят заставить оплачивать счета за энергоснабжение других стран. Люди и так тратят много сил на то, чтобы свести концы с концами. Второе. Прекращение поставок топлива – мера искусственная. Рано или поздно России необходимо будет продавать свои топливные ресурсы, а значит, эмбарго будет снято. И если Варшаве, Праге и Братиславе надо немного согнуть шею, чтобы ускорить этот момент, так что с того? Это явно не приведет к концу света.
Один-два человека из сидящих за столом кивнули. Однако другие выглядели не очень уверенно. Бездействие часто оказывалось лучшим курсом в международной политике, но не всегда.
Хантингтон, удивляясь сам себе, вдруг решил принять участие в дебатах.
– При всем моем уважении к главе казначейства, мистер президент, я думаю, что она жестоко ошибается. Мы не можем уйти от решения этой проблемы.
Все головы повернулись в его сторону.
– Происходящее – классическая проверка расстановки сил и приверженностей. Французы ставят на то, что у нас не хватит духу открыто, к тому же в твердой валюте, помочь своим друзьям. Наши же союзники в Европе ставят на то, что мы окажем им эту помощь. И если мы подведем их, если мы отступим сейчас, это будет означать, что с торговлей в Европе можно распрощаться на долгие годы. Итальянцы, голландцы, испанцы – все будут знать, что мы позволили Франции и Германии оказать на нас давление. И любое здравомыслящее правительство немедленно повернется спиной к нам и лицом к Парижу. А тот, кто присоединяется к этой их новой монетарной системе, автоматически принимает позицию Франции и Германии по вопросам тарифов и субсидий. И это означает, что мы теряем последний реальный шанс выдернуть мир из этой проклятой торговой войны до того, как все мы обанкротимся.
Хантингтон посмотрел через стол на главу казначейства.
– Так что это один из тех случаев, когда мы не имеем права предоставить событиям идти своим чередом. Мы должны действовать.
Наступившую после выступления Хантингтона тишину прервал твердый и решительный голос президента:
– Росс абсолютно прав. Я не оставлю в беде людей, которые нам доверились.
Он повернулся к госсекретарю.
– Харрис, я хочу, чтобы вы организовали для меня встречу. Мне надо поговорить с премьер-министрами Норвегии и Великобритании. Срочно. Лучше всего по спутниковой связи, но если надо, я полечу сам.
– Конечно, господин президент. – От прежних колебаний Термана не осталось и следа. Он был давним специалистом и всегда правильно угадывал, в какую сторону дуют переменчивые ветра Белого дома.
Клинтон Скоуфилд наклонился вперед.
– Вы собираетесь просить у них нефть и газ из Северного моря?
– Эта мысль приходила мне в голову.
Скоуфилд кивнул.
– В этом есть смысл.
В надежде получить нефть от арабов, поляки еще в тысяча девятьсот семидесятом году построили на пути к Гданьску морской порт. Трубопроводы уже были протянуты к Варшаве, другим большим городам и дальше к югу, в Чехию и Словакию. Тем лучше, ведь огромные запасы природного газа и нефти в Северном море находятся всего в нескольких сотнях миль к западу от Польши. Более короткий путь означает большую оборачиваемость танкеров и, соответственно, меньшие транспортные расходы.
– И чем же мы будем расплачиваться за наши широкие жесты? – Скептицизм главы казначейства был по-прежнему неистощим.
– Поляки и чехи заплатят нам сколько смогут. В твердой валюте или как-то по-другому. Остальное? Остальное придется где-то брать нам самим. Сначала мы попытаемся добавить кое-какие деньги в дополнительные ассигнования на помощь. Придется чем-нибудь подкупить конгресс. Например, прибавить им кое-что на внутренние нужды. – Уголки рта президента поползли вниз. Много лет он боролся против неразумного расходования средств местными властями. И тот факт, что президент решился в этом смысле изменить себе, лишний раз доказывал его непоколебимую решимость помочь странам Восточной Европы. Президент продолжал: – Если мы не сможем добыть дополни тельные ассигнования, придется перераспределить деньги, уже выделенные на помощь зарубежным странам.
Лицо Харриса Термана при этом несколько помрачнело. Именно он, как госсекретарь, будет объясняться с главами различных правительств по поводу того, почему обещанная ранее помощь не будет им оказана.
– Конгрессу это не понравится, господин президент, – предупредила глава казначейства.
– Конгрессу? Конгресс, мадам, может идти в... – Президент сделал паузу и сардонически улыбнулся: – В Гданьск.
Хантингтон кивнул своим мыслям. Теперь можно быть уверенным – президент решился и помощь их друзьям в Восточной Европе будет оказана.