Котел

Глава 23 Фортуна изменчива

СОВЕЩАНИЕ СОВЕТА ПО НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ, ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ

Росс Хантингтон, почти утонув в мягком кресле, прислушивался к словесным перепалкам, беспрестанно возникающим вокруг него. Он твердо решил хранить молчание и воздержаться от полемики.

Пусть члены Совета по национальной безопасности сначала выпустят пар. Чисто военные проблемы, возникшие после ядерной атаки на "Вашингтон", были вне его компетенции. Он согласился быть политическим советником президента, но не военным экспертом. Последние двадцать четыре часа и так стоили ему пятнадцати лет жизни, хотя вряд ли он мог на них рассчитывать:

Он метался из одной страны в другую, встречался с людьми из организаций с закодированными аббревиатурами, ничего не говорящими простым налогоплательщикам этих стран, выдерживал штурмовые налеты лидеров средств массовой информации, пытаясь загасить ту мусорную свалку, которая загорелась в Европе, отравляя весь мир зловонным дымом. Все, с кем он общался, знали, что делать и требовали, чтобы это было сделано немедленно.

Ему стоило огромного труда слушать, молчать, иногда улыбаться. Слова, слова, слова – они сыпались на него, как бомбы. Взбешенные консерваторы требовали немедленной массированной бомбардировки Франции и Германии, чтобы эта территория превратилась в пустыню; еще более бешеные настаивали на ядерном ударе. Были и такие советчики, предлагавшие дать возможность европейским малышам разбить в драке друг другу носы, а уж потом разнять их, взяв на себя роль доброго дядюшки или строгого, но справедливого отца.

Невежество и наивность потребителей и поставщиков информации раздражали его постоянно. Неужели они верят, что русские решатся применить химическое оружие или, например, Саддам Хуссейн... испугавшись экономических санкций уйдет из Кувейта. Реальность была далека от действительной картины мировой политики, созданной средствами массовой информации. Люди верили во все: в могущество СОИ, в донесения спутников-шпионов – верили вроде бы бесстрастным тирадам, бросаемым в эфир дикторами Си-эн-эн.

К несчастью, он пришел к такому выводу – влияние телевидения победило в схватке со здравым смыслом.

Неудивительно, что в высших кругах администрации президента тоже начались бои. Те, кто с самого начала были противниками активной поддержки Восточной Европы, тотчас же после ядерной вылазки ЕвроКона подняли крик о бессмысленности войны за чужие интересы, о том, что подвергать риску жизни и благополучие граждан Америки – это преступление.

Лусиер, Скоуфилд и Куинн, наоборот, придерживались мнения, что надо стоять насмерть и выдержать любое давление ЕвроКона. Терман метался между двумя противоборствующими лагерями, надеясь, вероятно, усидеть своей толстой задницей на двух остроконечных заборах одновременно. Разумеется, военные чины заботились о тех, кто был в их подчинении – жизнь этих мужчин и женщин буквально была в их руках. Им не хотелось идти на уступки, но и бросать на жертвенный алтарь войны своих товарищей по оружию, ради не очень понятных целей, они тоже отказывались.

В зале появился президент, и совещание началось.

Первый вопрос он задал председателю Объединенного комитета начальников штабов.

– Какие силы мы можем бросить в Европу незамедлительно?

Рид Галлоуэй с готовностью доложил:

– Мы имеем возможность перебросить по воздуху 101-ую и 82-ую дивизии в Гданьск.

Хантингтон понимал, что скрывалось за этими цифрами. Для перемещения только одной бригады 101-й дивизии потребовалось бы поднять в воздух до пятисот боевых вертолетов и других машин.

Во время памятной всем операции "Буря в пустыне" аналогичное количество войск перебрасывалось в течение тринадцати дней. Лишь два фактора облегчали задачу. Во-первых, 101-ая дивизия была уже готова к передислокации на территорию Объединенного королевства, чтобы участвовать там в намеченных на лето совместных учениях, во-вторых, Польша была не так далеко от Штатов, как Аравийские пески.

– А как обстоят дела с морской пехотой?

На вопрос президента ответил офицер штаба тактических операций флота, худощавый, весь пропитанный океанскими ветрами и солеными морскими волнами, профессионал-моряк, с явственным акцентом урожденного бостонца.

– Транспортные суда подготовлены для переброски двух дивизий вместе с тяжелой техникой. Вся операция займет время от восьми до десяти суток.

Занявший место рядом с президентом Терман легким покашливанием напомнил о себе.

– В чем дело, Харрис?

Государственный секретарь состроил самую серьезную мину.

– Я бы воздержался от немедленной отправки транспортов. До полного выяснения ситуации.

– Выражайтесь точнее, сэр.

– Хорошо, мистер президент. Я буду предельно откровенен. Мы направляем наше ценнейшее достояние – людей – в зону, контролируемую ядерными средствами Франции. Медленные и громоздкие транспортные суда, заполненные людьми и техникой – соблазнительная мишень для отчаявшихся политиков и военных стратегов. Согласитесь со мной, мистер президент... Дразнить буйно помешанных, сбросивших смирительные рубашки, разумно ли это, сэр? Прежде, чем выпустить первые суда из гавани, я предлагаю добиться от Парижа твердых заверений, что ядерная атака не повторится!

Чуть слышный шепот нарушил тишину, воцарившуюся в зале после выступления госсекретаря. "Изоляционисты" явно разделяли его точку зрения.

– Опять ждать? Опять плестись в хвосте стада и глотать пыль, вонь и дерьмо?

Хантингтон твердо решил держать рот на замке, но не смог удержаться. Он и сам не ожидал, что с его уст сорвутся такие грубые слова.

– Как нас обзывают поляки... и все, все, все... У каждого из народов Европы в языке достаточно крепких выражений... О, боже... – Хантингтон осекся и распластался в кресле, пронзенный болью в груди. Он услышал, как президент распорядился.

– Врача! Немедленно!

Очнувшись примерно через час, Хантингтон с неудовольствием обнаружил, что находится в стерильно белом помещении и в плотном окружении белых халатов. В его обнаженную грудь впились какие-то резиновые присоски, от них куда-то в пространство уходили провода. Он разжал губы и спросил:

– Ну и что? Где я?

Френсис Пардолези, личный врач президента, ответил тотчас же:

– На этом свете, сэр. Не надейтесь, что вы в раю.

Он пошуршал над беспомощно лежащим Россом длинным свитком бумаги, только что выползшим из электронной машины. Он манипулировал им, как древнеегипетский жрец свитком из папируса.

– Вам огласить сейчас ваш диагноз или?..

– Лучше положите его со мной в мой саркофаг, – сказал Хантингтон и закрыл глаза. Боль отпустила его, и он отдыхал.

– Ваше последнее желание будет исполнено, сэр, – жизнерадостно откликнулся врач. Все вокруг были так озабочены и деятельны, их белые одеяния порхали, как крылья ангелов. Хантингтон понял, что на этот раз "снаряд" пролетел мимо и ему еще придется помучиться и поработать на этом свете.

– Мы на войне, доктор. Поэтому верните мне мою форму – рубашку, галстук и пиджак.

– Парочка дней отдыха вам бы не повредила.

– А вы мне можете гарантировать, что ничего не случится за эти два дня?

– Я не волшебник Мерлин!

– Зато вы Гиппократ и Парацельс. Спасибо вам, мистер Целитель.

– Оставьте мне ваш автограф, мистер Хантингтон. – Врач протянул ему листок бумаги с напечатанным текстом. – Подпишитесь там, где я поставил галочку.

Росс удивился.

– Что это?

– Формальность, сэр. Обыкновенный бланк АМА.

– Что значит АМА? – нахмурил брови Росс.

– Аббревиатура Американской Медицинской Ассоциации. Ваша подпись подтвердит, что больной сам, в здравом уме и памяти, отказался от дальнейшего излечения.

– Если я подпишусь, а потом отдам концы, моя семья не предъявит вам никаких претензий...

– Вы ловите мои мысли на лету, сэр.

Росс поставил свою подпись не раздумывая.

Приоткрыв дверь, в палату заглянул президент.

– Как дела, Фрэнк?

– Мы вернули мистеру Хантингтону его любимый галстук, – отрапортовал Френсис Пардолези.

Президент тактично остался стоять у двери, пока Росс одевался.

– Мне не хотелось бы, чтоб мои друзья превращались в "камикадзе". Расслабься, Росс.

Хантингтону не понравилось, что с ним обращаются, как с ребенком, подхватившим простуду во время игры в футбол на школьной площадке.

– Давайте забудем про этот инцидент, – сказал он. – Мистер президент, вы нашли время подумать о моем проекте?

Президент был несколько обескуражен таким стремительным переходом от пустой беседы к насущным делам.

– Вы считаете, что УНБ недостаточно компетентен?

– Нет, сэр, но...

Они вышли в коридор, плотно закрыв за собой дверь медицинской палаты.

– Скажи мне, Росс, честно – ты плетешь свою сеть?

– Не совсем так, мистер президент, – улыбнулся Хантингтон. Но скрытый подтекст явно читался в его усмешке.

– Я не вмешиваюсь в твои дела, я не проникаю в твою тайну. Я только выслушиваю здравые и разумные суждения... Мой совет – отдохни в мягкой постели в гостевой комнате Белого дома... у меня под боком. Вместе мы дождемся донесений и выводов нашей разведки, а тогда...

Хантингтон не сдержался и повысил голос:

– А если я вздремну на минутку... и транспорты с войсками окажутся в зоне ядерного удара?!

Лицо президента внезапно словно окаменело. Исчезла улыбка и морщинки со лба и из уголков глаз. Он стал похож на собственное скульптурное изображение.

– В конце концов, решать придется мне. Для этого меня избрали.

МИНИСТЕРСТВО ОБОРОНЫ, ВАРШАВА

Генерал Веслав Старон молча изучал карту, не обращая внимания на снующих по комнате офицеров. У каждого из них было свое дело, своя задача. Военное счастье пока еще ни разу не улыбнулось полякам. Войска медленно, но постоянно отходили на заранее подготовленные позиции, и, неся потери, покидали их, вновь отступая. Три польские дивизии сохраняли боеспособность и, вообще, избежали уничтожения только благодаря тактическому отступлению, отдавая тем самым противнику польскую землю кусок за куском. В воздушном пространстве ситуация складывалась по-другому – более счастливо для поляков, ЕвроКон потерял гораздо больше самолетов, чем они.

Проигранное ЕвроКоном воздушное сражение над Северным морем изменило весь характер авиационной войны. Острые жала немецких и французских "ос" реже стали впиваться в тело истерзанной Польши. Но добрые вести тут же сменялись плохими, и даже очень плохими. Давление ЕвроКона на каждом участке фронта усиливалось. Он опустил руки в карман мундира в поисках сигарет и обнаружил мятую пачку с одной единственной сигаретой. И только одна спичка оставалась в коробке. Он чиркнул ею и закурил. Он был рад хоть на какие-то мгновения отвлечься от карты.

Табачный дым запахом и вкусом напоминал жженные сухие листья. Будучи молодым офицером, Старон на свое грошовое жалование не имел возможности покупать американские или французские сигареты. Он рос в чинах, росло и его материальное благополучие, но привычка к дешевому табаку сохранилась. Впрочем, для него сейчас любая сигарета пахла пороховым дымом и выхлопом танковых двигателей.

Сигарета, которую он курил, была русской. Россия! Он держал четыре дивизии на восточной границе. Там, на востоке, офицеры из окопов с опаской глядели через бинокли на белорусскую и украинскую территории, но всех волновало одно – как поведет себя "старший брат" славянских народов, грозным и молчаливым великаном высившийся за спиной новообразованных государств. Почти половина польской армии пока не принимала участие в войне, оберегая восточные рубежи. Русские затаились. Американские спутники не зафиксировали каких-либо значительных передвижений войск. Старон не очень верил в космическую разведку. Их орбиты были четко определены, и умный противник мог обмануть их сенсорные устройства. Министр больше полагался на политический зондаж, на агентурные сведения, доставляемые прямо из кремлевского логова. Но пока все было неясно, призрачно, туманно. Высокий пост и большие серебряные звезды, которые Родина прикрепила на его погоны, возлагали на него обязанность быть мудрым и расчетливым. И не принимать скороспелых решений на основе непроверенных и смутных данных. Один неверный шаг, и страна окажется на дне пропасти.

Он отдал распоряжение старшему офицеру связи:

– Соедините меня с командиром 8-й механизированной дивизии.

17 ИЮНЯ, РАСПОЛОЖЕНИЕ 19-й МОТОПЕХОТНОЙ БРИГАДЫ, ЛЕСЗНО, ПОЛЬША

Площади и узкие улицы городка были забиты "Леопардами" и самоходными АПЦ. Их темно-зеленые орудийные башни, броня, гусеницы, антенны жутко дисгармонировали с пестрой радостной окраской домиков старинной барочной архитектуры похожего на кукольный городка Лесзно. Скучающие немецкие солдаты, взобравшись на броню, тупо и неподвижно устремляли к небу пустые, ничего не выражающие от тоски и усталости глаза или бродили по булыжным мостовым, лязгая подкованными ботинками. Но никто не выпускал оружие из рук, и танковые шлемы с радионаушниками были наготове.

Двенадцать дней почти непрерывных боев измотали офицеров и солдат. Они потеряли много машин, а большинство оставшихся нуждалось в серьезном ремонте. 7-й батальон практически лишился половины своей ударной силы. Всей дивизии требовалось время на перегруппировки, пополнение и отдых.

Гусеницы лязгнули по мостовой. Танки "ЛеКлерк" и самоходки АМХ-10 прокладывали себе путь через город. 5-й французский дивизион из стратегического резерва направился к линии фронта.

Вилли фон Силов поскреб колючий подбородок, с брезгливостью ощупывая двухдневную щетину. Теперь, наконец, он дорвался до горячей воды, мыла и бритвы.

Прервав свое занятие по "наведению красоты", он прислушался к шуму моторов.

– Здорово шуруют, – прокомментировал находящийся по соседству Отто Йорк. – Неужели наши доблестные союзнички решились кинуть свои хваленые новейшие танки в топку для поддержания жара?

Вилли пожал плечами.

– Может быть, – он взглядом подсчитывал количество бронемашин. Их вереница была нескончаема. – Я думал, генерал Монтан бережет их для парада победы.

– У этих французиков есть одна мерзкая черта в характере – не сдвинуться с места, пока не отлакируют все до блеска, – проворчал Отто.

Вилли кивнул. Раздражение друга было понятно. Слишком долго они ждали этой подмоги. Среди офицеров распространялись слухи, что Монтан получил секретную инструкцию из Парижа не втягивать французские резервы в войну, ставшую затяжной и непопулярной.

Теперь, когда бронетехника французов наконец собралась вступить в сражение, 2-й корпус и, следовательно, 7-я танковая дивизия в его составе двинется на северо-восток. Им предстоит форсировать Варту в районе поселка Стрем, чуть ниже по течению реки от Позвани. Далее, они пройдут восточным берегом Варты к северу и попытаются отрезать Познань с востока от остальной польской территории.

Монтан, Лейбниц и другие генералы надеялись таким образом обойти с фланга сильно укрепленные польские позиции и далее, соединившись с силами 3-го корпуса, замкнуть вокруг Познани кольцо и образовать обширный и смертельно опасный для поляков "котел".

На взгляд фон Силова, они тешили себя напрасными иллюзиями, что окружение или даже падение Познани, заставит поляков капитулировать. Американцы вот-вот уничтожат все германские базы на Балтике. После этого путь для американских и британских транспортов с войсками и техникой станет свободным и безопасным. Чего ради поляки будут торопиться поднимать руки вверх, когда время работает на них. Покончив с бритьем и умыванием, Вилли направился к своей штабной машине. Разум и воображение подсказывали ему, что он и его товарищи по оружию уже по колено застряли в болотной трясине, и с каждой минутой их засасывает все глубже.

20 ИЮНЯ, ПОДРАЗДЕЛЕНИЕ МАЛЯНОВСКОГО, К ЮГУ ОТ ВАРТЫ

С севера доносились орудийные раскаты. Словно там собрались тучи и громыхал гром. День был серый, пасмурный, душный. Сорок грязных, оборванных польских солдат, укрывшихся в реденьком лесу, не реагировали на звуки далекого сражения. Бой шел в таком отдалении, что даже шальные снаряды им не угрожали. Они были заняты скучной, но необходимой работой – разборкой и чисткой стрелкового оружия, частично своего, польского, но большей частью захваченного у французов в результате партизанских вылазок. У них появился даже свой небольшой автомобильный парк, правда, требовавший кое-какого ремонта – две гражданские машины, польский "газик", и американский "хамви", и немецкий гусеничный транспортер.

Майор Марек Маляновски, отделившись от основной группы и усевшись на травке, вел беседу с пожилым, морщинистым от солнца и ветра крестьянином. Он внимательно выслушал старика, потом задал вопрос.

– Почему вы так уверены, пан, что это именно штаб? Может быть, в этих палатках расположен полевой госпиталь или склад продуктов?

– Я кое-что соображаю в военном деле, пан майор, – с достоинством заявил крестьянин. – Там слишком много вооруженных солдат и офицеров. Если в там был госпиталь, то были бы доктора и медсестры. А тут из каждой палатки торчит антенна. И разве доктора отдают честь друг другу и щелкают каблуками?

Маляновски усмехнулся.

– В логике и наблюдательности вам не откажешь. А как там с охраной?

Старик с досадой сплюнул и чертыхнулся.

– Тут дело обстоит хуже. Часовых там до... и даже больше. Два пулеметных гнезда и до... этих, которые с гусеницами.

– Они не собираются сворачиваться?

– Нет. – Старик доверительно приблизил к майорскому уху свою седую кудлатую голову. – Что нет, то нет. У них там машин испорченных куча. Механики так и снуют туда-сюда и ковыряются в моторах. Некоторые вообще на части разобрали. Вся лужайка в железяках и в этой масляной гадости.

Маляновски поднялся с земли, скривившись от боли. Легкое ранение давало о себе знать, а мышцы ныли от почти беспрестанного передвижения – и ночью и днем.

– Спасибо, друг. Я сам схожу туда и посмотрю, что там творится. Может быть, сегодня ночью мы попробуем получить с немцев "должок"...

Немного погодя он поделился полученными сведениями с бойцами. Жажда мести владела каждым. В основном это были оставшиеся в живых солдаты его батальона, оборонявшего мост через Нейсе. Уже немало дней они вели свою войну – уничтожая патрульные и транспортные машины ЕвроКона и, где можно, нарушая связь. Но это все была мелочь. Наконец-то им попалась крупная дичь. Жалко было ее упустить.

КОМАНДНЫЙ ПУНКТ 19-й МОТОПЕХОТНОЙ БРИГАДЫ, МОХОВ

Командный пункт расположился на лесной поляне рядом с проселочной дорогой, соединявшей Лесно и Стрем – важнейший стратегический пункт на берегу Барты. В полукилометре за вспаханным танковыми гусеницами ржаным полем виднелись останки сгоревшей во время боя деревни Мохово.

Фон Силов, выйдя из своего штабного автомобиля связи, немного постоял, привыкая к темноте. Солнце закатилось часа два назад, и луну закрывали низко нависшие над землей тучи.

На северо-востоке небо периодически освещалось вспышками, сопровождающимися раскатами грома. Вилли озабоченно нахмурил брови. Хотя командование 2-го корпуса спускало вниз по иерархической цепочке очень скупую информацию, можно было догадаться, что поляки отчаянно сопротивляются французам. Откуда только они берут для этого свежие части и технику? Не волшебники ли они? Значит, где-то они ослабили фронт, и наоборот, усилили оборону на этом участке.

В штабной палатке над столом, с развернутой на нем картой, горела тусклая лампочка и было полным-полно офицеров. Понимая, что в любой момент бригада может быть отозвана из резерва, в связи с ухудшением ситуации на берегу Варты, Бремер собрал всех на короткое совещание.

Карта ясно отображала ход наступления Конфедерации в глубь Польши. Расположение войск и направление их движения, изображенное на карте, напоминало странной формы громадный рыболовный крючок, привязанный к леске в районе Вроцлава. "Вероятно, поляки тоже уловили это сходство", – подумал фон Силов. Кто-то настойчиво потянул его за рукав. Он оглянулся. Это был Неуманн, связист из его штабной машины.

– В чем дело?

– Дивизия выступает. Немедленно! Я принял радиограмму.

Вилли мысленно выругался. Он только что связывался со штабом дивизии, буквально пару минут назад. Что могло так резко измениться за такой короткий промежуток времени? Он поймал на себе встревоженный взгляд Бремера и жестом показал, что его опять вызывают на связь. Полковник кивнул, отпуская фон Силова, и продолжил свой доклад о ситуации на фронте.

Вилли направился к своей замаскированной и почти невидимой в темноте машине. Ему почему-то бросилось в глаза, что количество часовых, охраняющих штаб, меньше, чем обычно. Хотя, может быть, он кого-то не разглядел из-за темноты, сгустившейся вокруг. На всякий случай, он взял себе на заметку незамедлительно приказать начальнику охраны лейтенанту Прейсснеру увеличить число сторожевых постов, хотя выполнить такой приказ было нелегко. Специальное подразделение охраны штабов бригад 7-й танковой было раздроблено на мелкие группы и разбросано по всей юго-западной Польше. Эти группы сторожили мосты и сопровождали транспортные колонны. Для непосредственной охраны штаба Бремер приказал Прейсснеру набрать людей понемногу из каждого батальона бригады. Как говорится – с миру по нитке.

Теперь Вилли понял, что полковник допустил ошибку. Случайно набранные солдаты-непрофессионалы, не очень-то охотно выполняли свои новые и нелегкие обязанности. Они не отличались дисциплиной, им недоставало и других качеств, необходимых часовому в условиях настоящей войны. Будь у него достаточно времени, опытный начальник снял бы с них, конечно, стружку и навел порядок. Но только не Прейсснер. Худощавый лейтенант, мягкий и вежливый, заядлый книжник, был типичным штабным офицером, не умеющим и не любящим работать с личным составом. Такого человека фон Силов послал бы на строевую службу в последнюю очередь. Но обстоятельства диктовали свою волю. После двух недель боев бригада буквально задыхалась от нехватки младших офицеров. Назначение Прейсснера на должность начальника охраны штаба произошло не от хорошей жизни.

Согнувшись почти пополам, фон Силов всунул голову в люк, откинул маскирующий полог и нырнул в тесное пространство штабной машины связи. Один из его дежурных помощников тотчас же протянул ему наушники. Проблема с Прейсснером может быть решена позже. Командование 2-го корпуса, несомненно, решило взвалить на плечи 19-й танковой бригады новый неподъемный груз.

В укрытом мешками с песком окопе, в двухстах метрах от штаба, у тропинки, ведущей к Мохову, зажглась спичка.

Прейсснер не удержался от окрика.

– Ради всего святого, Воглер! Убери эту чертову сигарету! Ты на передовом посту, а не на автобусной остановке.

– Ладно, герр лейтенант! Пусть будет по-вашему, – уныло отозвался рядовой. Красный огонек выскользнул из его пальцев и медленно спланировал вниз, остался на сырой земле. Прейсснер, словно оторопев от возмущения и ужаса, несколько мгновений тупо смотрел на него, потом яростно вдавил окурок подошвой ботинка в землю. Ему хотелось рвать на себе волосы. Безнадежные кретины!

Когда же он избавится от них и вернется к тихой и интеллигентной штабной жизни?

Они услышали надсадный рев дизельного двигателя. Машина свернула с главной дороги и теперь месила грязь на раскисшей дороге, приближаясь к поляне, где располагался штаб.

– Что это, Воглер?

– Транспортер, герр лейтенант.

Прейсснер с трудом подавил в себе желание хорошенько стукнуть этого рядового по башке.

– Какой!

– Вроде бы наш.

Лейтенант закрыл глаза и провел ладонью по лбу, пытаясь взять себя в руки. Этот идиот совсем вышиб его из колеи. Как можно более спокойным тоном он произнес.

– Почему вы не проверите его, рядовой?

Воглер что-то пробормотал. Прейсснер предпочел расценить услышанное не как ругательство, а как "слушаюсь, герр лейтенант". Во всяком случае, рядовой вылез из окопа, водрузил себе на плечо противотанковое ружье и сделал несколько шагов в темноту. Узконаправленным лучом фонаря он помахал в сторону гусеничного транспортера, делая тому знак остановиться.

Прейсснер, до пояса высунувшись из окопа, следил за его действиями. Люк машины открылся. Оттуда вылез человек, легко спрыгнул на землю прямо перед остолбеневшим Воглером. Что-то непривычное почудилось рядовому в той форме незнакомца. Может быть, это какой-то новый вид маскировочного облачения? Ярко-красный свет фонаря мешал как следует во всем разобраться. Но все-таки Воглер был не совсем уж полный дурак. Его глаза расширились от ужаса, он открыл рот и обратился в бегство, пытаясь крикнуть. "Это поляк!" Но что-то вспыхнуло в темноте и ударило его в спину. Слова застряли у него в горле. Он с размаху упал на землю.

Прейсснер не пошевелился. Он только перевел взгляд с неподвижного тела рядового на поляка, который сделал движение обратно к машине. Но оцепенение прошло мгновенно. Рука лейтенанта потянулась к пистолету. В этот момент темный предмет по дуге пролетел по воздуху и шлепнулся на дно окопа у ног лейтенанта.

Пауль Прейсснер успел узнать знакомый по учебному плакату силуэт осколочной гранаты советского производства прежде, чем она взорвалась. Как только осколки разлетелись по сторонам, с земли безмолвно поднялись десятки темных фигур.

Майор Маляновски пошел со своими ребятами получать с немцев "должок"...

– ...Французы откатываются, Вилли... Нужно, чтобы вы прибыли к утру... Положение критическое...

Вилли фон Силов прижал ладонями наушники, стараясь сквозь треск радиопомех яснее разобраться в обрывочных фразах, доносящихся до него из штаба дивизии. "Глушители" поляков работали вовсю, а проводную связь еще не успели проложить.

Два печальных фактора были понятны без дальнейших пояснений. Во-первых, чертовы французы разбиты и отступают. Во-вторых, Монтан рассчитывает, что 19-я танковая опять будет таскать за них каштаны из огня.

Он переключился на ответную передачу.

– Ситуация понятна, сэр, но...

Уу-у-у! "Ждите!" – крикнул Вилли и, сбросив наушники, стал вслушиваться в наступившую сразу же тревожную тишину.

– Что это было, черт побери? – спросил он у сержанта.

Стрельба, начавшаяся неподалеку от штабной машины связи, была яснее любого ответа. Частый, сухой треск автоматных и пулеметных очередей, уханье гранатометов, щелканье винтовочных выстрелов слились с паническими возгласами и воплями раненых. Разбираться в обстановке было уже некогда. Они подверглись чьей-то атаке.

Вилли сунул передатчик сержанту.

– Вызывай подмогу!

Он выпрямился во весь рост, откинул люк и высунулся в темное простреливаемое пространство.

Машины, окружавшие командный пункт, были объяты пламенем. Горящий бензин превратил ночь в белый день. Он увидел, как на свету мечутся люди и падают, скошенные плотным огнем. Пули пронизывали палатки насквозь. Кто-то пытался добраться до машин и пулеметных гнезд, чтобы, скинув маскировку, организовать ответный огонь, но пока этого никому не удавалось сделать.

Мощная РПГ русского производства возникла из мрака и взорвалась внутри "Мардера". Острые, как отточенные бритвы, мелкие осколки срезали сразу полдюжины немцев, укрывшихся за ним "Мардер" превратился в ярко-красную, раскаленную и плавящуюся от собственного жара громаду.

Поляки располагались по всему периметру лагеря и не появлялись в освещенном пространстве Они, видимо, уже сворачивали свою операцию, отправляясь на перекур. Граната влетела в машину связи, опрокинула стол и завертелась, запутавшись в разбросанных картах.

Вилли успел до взрыва выскочить из командного люка, прихватив с собой ручной пулемет. Он выпустил длинную очередь в сторону поляков, вероятно, поразив кого-то. Во всяком случае, он увидел, что несколько тел остались лежать на земле. Один из упавших приподнялся на колени и направил на Вилли гранатомет. Палец фон Силова нажал на гашетку, и пули калибра 7,62 мм со скоростью две тысячи семьсот футов в секунду струей полились, как из шланга, на отчаянного поляка.

Наконец, немцы что-то смогли предпринять в ответ на налет поляков. Трассирующие очереди исчертили пространство – поле, лес, дорогу – все, что было вокруг лагеря.

Атака закончилась так же мгновенно, как и началась. Поляки растворились, подобно призракам, в темноте, унося с собой своих раненых и убитых. "Должок" свой они получили. Штаб 19-й бригады превратился в свалку горящего хлама.

Через пару минут фон Силов, войдя в главную штабную палатку, увидел, что там ничего не изменилось. На столе разостлана карта, над ней склонился командир бригады. Вилли окликнул его. Не получив ответа, он тронул его за плечо. Офицер упал, уткнувшись в карту лицом. Полковник Бремер был мертв.

У Вилли перехватило дыхание. Он вышел из палатки, направив туда кого-то из встреченных им офицеров. За полчаса были подсчитаны все потери. Среди тяжелораненых были первый заместитель командира бригады Юрген и старый друг Вилли – Йорк.

– Что тебе надо, Неуманн? – хрипло спросил Вилли у подошедшего рядового.

– Вас вызывает командование 2-го корпуса. Они хотят знать, когда мы выступаем. Там ситуация...

– ... – закончил за него Вилли. – А у нас здесь что? Пикник?! Завтрак на траве?

Фон Силов сразу же пожалел, что дал волю своим чувствам в присутствии рядового. Тот выполнял свой долг, свои обязанности – не более того. Он положил руку на плечо молодого солдата и почувствовал, что парень дрожит мелкой дрожью.

– Скажи капитану Веберу. Пусть передаст во 2-й корпус... два батальона бригады выступят через час. И пусть расчистят нам все мосты от бегущих трусов. А то мы их сбросим в воду! Понял?

Неуманн отдал честь и исчез из поля зрения. В темноте Вилли не видел никого, кроме призраков. Живого Бремера, живых товарищей по бригаде, ожившие танки и самоходки. Если б можно было воскресить из мертвых эту силу и отправить в бой. Он теперь по званию и по должности командовал бригадой. Но бригада существовала лишь как символический знак на оперативной карте высшего командования.

21 ИЮНЯ, 19-я МОТОПЕХОТНАЯ БРИГАДА. ПЕРЕПРАВА ЧЕРЕЗ ВАРТУ

Фон Силов с ненавистью смотрел на восходящее солнце. Несмотря на заверения командования 2-го корпуса, все три моста через Варту были забиты отступающими в беспорядке французскими танками и прочим движущимся железным хламом. Признаки панического отступления наблюдались повсюду. Танки "ЛеКлерк" с порванными гусеницами или заглохшими моторами блокировали мосты или торчали огородными пугалами возле хуторов и деревень. Пешие солдаты огибали свою бывшую грозную защиту, харкали на броню черной от дыма и пыли слюной, вяло ругались и шли, шли на запад, обратно туда же, откуда их направил в бой генерал Монтан. Вилли тряс за плечи французского капитана военной дорожной полиции.

– Я требую, чтобы вы выслушали меня! Сейчас же очистите мосты! Или я сброшу с них вашу рухлядь сам!

Офицер-регулировщик выдавил из своих пересохших губ робкий ответ:

– Генерал Беллар приказал... Мосты предназначены для отхода 5-го дивизиона...

"А если я убью генерала Беллара, командующего 5-м дивизионом", – такая соблазнительная мысль мелькнула в мозгу Вилли.

Фон Силов бросил взгляд вокруг. Сзади него скалились "Леопарды" и "Мардеры", готовые к прыжку через Варту. Они были легки на подъем – эта стая диких уточек. Недаром танкисты шутили, что даже мартышка может управлять "Леопардом".

Но, к сожалению, "уточки" не могли плавать и пересечь этот проклятый ручей, называемый Вартой. Господь Бог их пожалел и почему-то не направил польские штурмовики на эту массу танков, скопившихся возле мостов, как нищие безработные в очереди за пособием.

– Где же этот генерал Беллар?

Последовал нервный смешок, потом ответ:

– Не знаю, сэр. Еще ночью командные машины проследовали на запад.

Вилли фон Силов уже раскалился докрасна, пар давил на стенки, котел скоро лопнет... Значит, генерал Монтан обосрался от страха и меняет свои штаны на не менее нарядные. А я должен подтирать ему задницу и еще прикрывать его стыд спереди?!

Он тряхнул французского капитана, как куклу, и указал на передовой "Леопард".

– Знаешь, что это такое, капитан?

– Знаю, сэр.

– Прекрасно! – Вилли приблизил свое лицо к лицу испуганного офицера так, что они стукнулись лбами.

– Если ты сейчас же не освободишь мост от своего хлама, я истрачу дорогостоящие ракеты и сожгу всех вас... к матери. Ну что? Отпустить тебя на волю, или ты крикнешь: "Вив де франс!" – и сдохнешь тут же?

Офицер судорожно затряс головой и, когда его освободили, побежал выполнять свои нелегкие обязанности. Его бригада была готова вступить в битву.