Котел

Глава 12 Предупреждение об угрозе

9 МАРТА, ШТАБ 19-Й МОТОПЕХОТНОЙ БРИГАДЫ, АХЕН, ГЕРМАНИЯ

Первые неоспоримые признаки нового европейского порядка докатились до германской армии вместе с быстро надвигающейся чудовищной грозой.

Холодный мокрый ветер пронизывал до костей Вилли фон Силова, стоящего в ожидании около вертолетной площадки перед штабом. Вокруг стояли офицеры и младший состав. Все тихонько перешептывались, как будто опасаясь, что их грозный гость сможет подслушать разговор еще до своего прибытия.

Бригадная площадка для парадов тянулась на несколько сот метров в обе стороны и была все еще грязной после вчерашних дождей. Часть земли была распахана гусеницами броневиков 191-го мотопехотного батальона. Сорок два "Мардера" были построены по ротам и взводам. Самонаводящиеся 120-миллиметровые пушки, грузовики и другие машины стояли аккуратными рядами за броневиками Одетые потеплее и снабженные полным комплектом амуниции, пятьсот солдат и офицеров батальона бродили вокруг машин в ожидании, как и их командиры.

191-й батальон был предметом особой гордости фон Силова. Он служил в этом батальоне командиром роты, после того, как его перевели из расформированной армии Восточной Германии. Его старые товарищи хорошо проявили себя во время недавних беспорядков. Они поддерживали мир и спокойствие всю зиму, несмотря на то, что им мало платили, не хватало народу, зато с избытком было ненависти со стороны своих сограждан. Конечно, несколько месяцев, в течение которых батальону приходилось обеспечивать поддержку военных декретов правительства, не лучшим образом отразились на боевых качествах подразделения, но зато они приобрели опыт. Среди их товарищей были убитые и раненые.

Вилли поглядел на стоящего рядом офицера.

– Вот посмотришь, Вилли. Французы, командующие германскими войсками, – это будет настоящее несчастье. – Подполковник Отто Йорк покачал головой. Он был немного ниже фон Силова. Выгоревшие светлые волосы и выцветшие голубые глаза делали Отто похожим скорее на лыжного инструктора, чем на армейского офицера.

Фон Силов улыбнулся. Йорк был известен своей манерой говорить откровенно и прямо даже в тех случаях, когда вежливее было бы промолчать. Он также был готов дружить со всеми в батальоне и был одним из немногих офицеров, которого нисколько не волновало восточногерманское происхождение Вилли.

В глубине души фон Силов разделял мнение Йорка. Согласно недавно подписанному Уставу Европейской Конфедерации, началось объединение вооруженных сил Франции и Германии, из которых планировалось создать новую, многонациональную армию. Новый 2-й корпус ЕвроКона, например, должен был включать не только немецкие 7-ю бронетанковую и 2-ю бронепехотную дивизии, но и французскую 5-ю бронедивизию.

В тесном военном сотрудничестве двух бывших партнеров по НАТО не было ничего принципиально нового. Стоит вспомнить, как немецкие и французские воздушные дивизии работали вместе во время маневров "Колибри" с шестьдесят третьего года. Уже существовал один объединенный франко-германский корпус. Он был сформирован в девяностом году и символизировал "европейский" подход к вопросам безопасности. Но этот объединенный корпус всегда оставался экспериментальным формированием.

Процесс, происходивший сейчас, был совсем другим, гораздо более сложным. Две нации пытались слить свое военное командование, связь, разведку, аналитические службы в единое монолитное целое. И все это в течение нескольких месяцев. Один только языковой барьер можно было считать весьма серьезным препятствием, а ведь существовала еще серьезная разница в методах командования и организации. Например, полная боевая мощь 7-й бронетанковой дивизии составляла более трехсот танков "Леопард-2", около двухсот броневиков "Мардер" и семнадцать тысяч личного состава. А состав 5-й бронедивизии французов едва переваливал за половину этого количества.

Но тем не менее объединение войск происходило почти с головокружительной скоростью. Это было весьма любопытное слияние. Большинство корпусов и постов высшего командования было отдано французским офицерам, многие из которых были специально ради этого повышены в звании. Даже у нового 2-го корпуса, в котором были две немецкие дивизии, командиром был француз.

В армии росло недовольство Шредером и остальными германскими лидерами. Многие наиболее консервативные офицеры жаловались на то, что командование практически продало их. Вилли тоже не очень нравилась идея слияния с французами, которые были недавними партнерами, зато давними врагами немцев. Однако французы, казалось, не собирались выпускать вожжи из рук.

Вилли поморщился. Его отец, полковник Ганс фон Силов, и его дед, старый заслуженный генерал, наверняка перевернулись бы в своих гробах, узнав, что он служит под французским командованием.

Рация на поясе Вилли вдруг ожила.

– Рядовой Нецманн сообщает в бригаду: вертолеты в пределах видимости.

Фон Силов отыскал глазами полковника Бремера и кивнул ему. Тут же вдоль всей площадки для парадов послышались команды "строиться!".

Бригада, только что казавшаяся такой спокойной, зашевелилась, как гигантский муравейник. Забряцало снаряжение, захлюпала под ногами мягкая, пропитанная дождями земля. Батальон бронепехоты строился для встречи высоких гостей.

Фон Силов принял сообщение и поспешил занять свое место в строю. На площадке наступила тишина. Некоторые солдаты дрожали от холода. Ветер кусает еще сильнее, когда нельзя подвигаться, чтобы согреться.

Однако им повезло – ждать пришлось недолго.

Буквально через несколько секунд после того, как офицеры батальона заняли свои места, над горизонтом показалась черная точка, которая, быстро увеличиваясь, превратилась в серо-зеленый вертолет. Он пролетел низко над головами, затем начал кружить, заходя на посадку, над специально отмеченной площадкой для вертолетов.

Хотя офицеры бригады стояли на почтительном расстоянии от площадки, Вилли пришлось отвернуться от ветра, поднятого винтом вертолета.

Военный вертолет тяжело опустился на площадку, рев двигателей стих, пропеллер постепенно замедлял движение. Когда лопасти перестали вращаться, дверца "Пумы" распахнулась, и в проеме показался командующий корпусом генерал Этьен Монтан.

Как только нога Монтана коснулась земли, вдоль строя зазвучали команды "смирно!". Краем глаза фон Силов наблюдал, как батальон выполняет этот приказ.

Он внимательно изучал нового командира корпуса. Монтан был высок, настолько высок, что ему пришлось пригнуться, выбираясь из вертолета. Оказавшись на земле, он поспешил выпрямиться. Генералу было под шестьдесят, волосы его успели поседеть почти полностью, хотя несколько каштановых прядей все же выбивались из-под фуражки.

Головной убор генерала вызвал у фон Силова странное чувство. Французская фуражка была почти безукоризненной формы цилиндром высотой около шести дюймов с маленьким прямым козырьком. У Монтана она была темно-синего цвета и щедро разукрашена двумя рядами золоченых дубовых листьев. Спереди красовались четыре звездочки, обозначавшие звание, и красная полоска вокруг кокарды. Разные формы этой фуражки носили во Франции в течение последних ста лет. Трудно было представить себе что-нибудь более французское.

Из вертолета вылез еще один темноволосый офицер, пониже ростом. Вилли узнал генерала Альфреда Висмара. Висмар был назначен заместителем командующего корпусом, и явно не был особенно рад своему новому назначению. Генерал Карл Лейбниц, командующий 7-й дивизией, шагал позади своих начальников.

Полковник Бремер отдал честь приближающейся группе. Немецкие офицеры не прореагировали на приветствие, Монтан же жизнерадостно отсалютовал в ответ.

Двое немцев тихонько переговаривались, в то время как Бремер повел высокого француза вдоль строя офицеров командования. Генерал тепло поприветствовал каждого, стараясь правильно произносить немецкие имена.

Дошла очередь и до Вилли. У француза было твердое рукопожатие, его карие глаза казались такими же дружелюбными, как и его манеры. Фон Силов почувствовал, что настроение его немного улучшилось. В конце концов, подумал он, может быть это не такое уж несчастье – служить под командованием этого человека.

В сопровождении офицеров и сержанта, который должен был записывать указания, генерал приступил к осмотру 191-го батальона. Генерал шел вдоль строя с самоуверенным, почти высокомерным видом, останавливаясь лишь затем, чтобы перекинуться парой слов с кем-нибудь из офицеров или внимательнее разглядеть солдат и их снаряжение.

Первое благоприятное впечатление фон Силова постепенно сошло на нет, пока он смотрел, с каким видом разглядывает Монтан оружие солдат. Автоматические винтовки типа G3A3 были длиннее, тяжелее и старомоднее ультрасовременных FAMAS, использовавшихся во французской армии. Каждый служащий Бундесвера знал, что винтовки давно устарели, но сокращение ассигнований в начале девяностых годов привели к приостановке переоснащения армии более современными G13 "Хеклер и Кох". И все-таки G3 оставалась вполне надежным оружием, на многое способным в руках умелого солдата. И у Монтана не было основания так презрительно глядеть на винтовку, возвращая ее солдату. Так же, как не было у него основания и для комментария, что некоторые "Мардеры" батальона "напоминают динозавров со сгнившими зубами". Учитывая, что французские аналоги, бронетранспортеры АМХ-10Р были такими же старыми, реплика была чересчур язвительной.

Закончив осмотр, Монтан отправился к небольшому возвышению рядом с вертолетом, на котором был установлен микрофон, в сопровождении все той же группы нахмуренных немецких офицеров.

– Солдаты 19-й мотопехотной бригады! Приветствую вас! – разнеслось над строем. – Сегодняшний день положил начало историческим событиям! Событиям, ведущим к славе всю Европу! Францию! И Германию!

Фон Силову опять стало не по себе. Генерал говорил по-немецки, хотя и с сильным акцентом, но позерство, стоящее за его словами, было абсолютно французским. После старых обычаев и форм, сопровождавших нацистскую мелодраму, в Бундесвере ценили немногословный профессионализм, не отягощенный внешней атрибутикой.

– Я с надеждой и восхищением гляжу вдаль. Вы и другие подразделения вашей дивизии обещаете достигнуть многого. И я уверен, что постоянные тренировки и преданность долгу сделают вас совершенными войсками – войсками будущего.

Со своего места за спиной француза Вилли хорошо видел, что солдаты и офицеры еле сдерживают негодование. То же чувство испытывал и он сам. С кем, интересно, разговаривает этот генерал? Перед ним не зеленые новобранцы, а профессиональные военные!

– В ближайшие месяцы я намерен внести много нового в ваши тактические установки. К новому всегда трудно привыкать, но я обещаю, что все преимущества этих реформ сразу же станут видны каждому из вас – даже рядовому низшего класса. А вслед за этими тактическими преобразованиями придут повышенная боеспособность и профессионализм.

"Нет ничего удивительного в том, что Висмар вовсе не выглядел счастливым на новом посту, – подумал Вилли. – Мы все сейчас в роли учителей, которых пытаются превратить в учеников. Как будто французы могут учить немцев военной доблести... Боже мой, сам Роммель когда-то командовал 7-й бронетанковой".

Полуосознанные страхи фон Силова постепенно выкристаллизовались в отчаяние, пока он слушал, как гремел над площадкой голос Монтана, обещая дивизии светлое будущее. Отто Йорк был прав. Этот человек – настоящее бедствие. Вилли сделалось еще хуже, когда генерал заговорил о том, что он называл "простыми административными вопросами". Его язык, до сих пор фальшиво драматичный, стал вдруг расплывчато бюрократическим.

– Естественно, новые силовые структуры и новые оборонные задачи требуют определенной перестройки. В соответствии с этим, Совет Конфедерации принял решение о передислокации определенных формирований. В том числе и этого. Как только в начале следующего месяца 2-й корпус достигнет требуемого уровня подготовки, ему будет поручено отвечать за оборону окрестностей Котбуса. Чтобы подготовиться к этому, 7-я дивизия должна послать первые подразделения в район Котбуса на следующей неделе. Ведущие подразделения вашей дивизии будут передислоцированы во второй половине этого месяца. Я надеюсь, что весь корпус будет на своих новых постах в течение шести месяцев.

Вилли как будто поразило громом. Перебросить три дивизии в другой конец Германии за шесть месяцев? Конечно, пройти такое расстояние войска на марше могут и за гораздо меньший срок. Но ведь речь шла о глобальной передислокации. Это значит, что склады оружия, запасы топлива и запчастей – все надо упаковать, отправить, затем разгрузить с помощью интендантских частей корпуса. Нескольким тысячам боевых машин тоже потребуется специальное походное снаряжение. И надо будет найти жилье для солдат и их семей в окрестностях восточногерманского города. Более того, фон Силов прекрасно помнил, что представляют из себя бараки, построенные когда-то советскими войсками. Они были в ужасном состоянии даже после постройки, сейчас же в них наверняка невозможно жить.

Вилли вдруг заметил, что и Лейбниц, и Бремер выглядят такими же пораженными, как и он сам. Неужели то, что сказал генерал, было для всех такой же неожиданностью?

И почему именно их надо перемещать в первую очередь? Вся армия Бундесвера состоит из трех корпусов. Корпус, к которому раньше принадлежала 7-я дивизия, отвечал за поддержание порядка в большей части центральных и западных областей Германии, в которых и был рассредоточен. А теперь, меньше чем через неделю после того, как образовали эту Европейскую Конфедерацию, ее лидеры планировали сосредоточить практически ту же огневую силу в одном узком секторе близ польской границы.

Фон Силов читал сводки о беспокойстве, нарастающем в Польше после прекращения поставок нефти, но это вряд ли могло служить оправданием передислокации такого количества войск. Поляки не представляли военной угрозы. Также не похоже было на то, что русские решили поднять головы и отвлечься от собственных проблем, связанных с военным положением и постоянными чистками в армии.

Он медленно покачал головой. Что бы ни происходило, это вряд ли было что-то хорошее.

13 МАРТА, ОПЕРАТИВНЫЙ ЦЕНТР 11-ГО ИСТРЕБИТЕЛЬНОГО ПОЛКА, ВРОЦЛАВ, ПОЛЬША

Лейтенант первого класса Тадеуш Войцик заметил перемены сразу же, как только вошел в помещение с сырого и морозного утреннего воздуха. В здании полкового оперативного центра царила обстановка озабоченности.

Это длинное бетонное здание было нервным центром для трех штурмовых эскадрилий 11-го полка. И не только потому, что в Центре располагалось командование полка. Внизу, в специально укрепленном подвале, сидели операторы, следившие за радиоустановками и радарами, контролирующими воздушное пространство от границы с Чехией на юге до границы с Германией на западе. Закамуфлированные бункеры штаба и здания 3-го корпуса национальной воздушной обороны находились прямо напротив летного поля. 3-й корпус отвечал за юго-западный район Польши. Кроме 11-го истребительного полка в него входили еще несколько авиационных подразделений, а также самые разнообразные артиллерийские формирования – некоторые из них были оснащены американским противовоздушным оружием, а некоторые до сих пор использовали советские СА-2 и СА-3.

Обычно обстановка в оперативном центре была деловой и жизнерадостной. Но сегодня все выглядели мрачными. Тэд остановил первого же летчика, которого увидел – лейтенанта Станислава Голика. Худощавый офицер с ястребиным профилем выглядел встревоженным.

– Стэн, что случилось? Кто-нибудь не смог сесть? – Никто в полку не произносил слово "разбиться", как будто, избегая слова, можно было избежать самого события.

Голик покачал головой.

– Нет. Посмотри на экран слежения. В восточную Германию стягивают новые войска Конфедерации. Наземные, воздушные, вспомогательные службы. Французы и немцы утверждают, что это лишь обычная "передислокация".

Войцик усмехнулся.

– Что ж, так и есть. Это заявление абсурдно и даже оскорбительно. Все это для того, чтобы заставить нас встать на колени.

Голик энергично замотал головой.

– Стоит только посмотреть, во что они превратили Венгрию, Румынию и остальных. Экономические колонии, народ которых работает за нищенское жалование на заводах, принадлежащих иностранцам. Марионеточные правительства и службы безопасности. Мы слишком долго были под каблуком у Советов, чтобы еще раз позволить наступить себе сапогом на горло. – Глаза Голика буквально горели, когда он говорил о русских, но затем к нему вновь вернулось озабоченное выражение лица. – Сначала это чертово нефтяное эмбарго, а теперь перемещения войск. Правительство уже выразило протест, президент и премьер-министр выступят сегодня по телевизору. Но я не вижу, что еще мы можем сделать. Есть шанс, что мы получим дополнительную помощь от Америки и Англии? Ты слышал что-нибудь?

Все почему-то считали, что американское происхождение Тэда дает ему какой-то невидимый доступ к политике Запада. Он покачал головой.

– Ничего нового. По крайней мере, насколько я знаю.

Тэд и сам не понимал, что еще могут сделать для Польши ее два далеких, хотя и могущественных союзника. Нефтяные танкеры под охраной английских и американских военных кораблей уже доставляли в страну нефть и газ с максимальной скоростью, на какую были способны. Кроме того, несколько специальных групп военных инструкторов и специалистов по оружию помогали вооруженным силам его страны пройти трудный этап перехода от устаревшего оружия и тактики к более современным. Пожалуй, у них больше Не было никакой возможности помочь, разве что напрямую ввести в Польшу свои войска.

Голик секунду казался разочарованным ответом, но быстро сумел с собой справиться.

– Пойди взгляни на приборы. Тебе сегодня лететь. Впрочем, почти все мы сегодня полетим.

Войцик взглянул на часы.

– Я буду в воздухе через час. Удачи тебе!

На доске заданий все было не так, как вчера. Парные патрули из F-15 летали вдоль границы двадцать четыре часа в сутки, на карте светились новые патрульные зоны. 11-й полк отвечал за кусок границы длиной двести километров, протянувшийся от Костшина на юг и юго-запад Польши.

Тэд с интересом отметил, что маршрут пограничных патрулей проходит теперь четко вдоль границы, а не в нескольких десятках километров, как предписывала тактика патрулирования в мирное время. Малейшее отклонение к западу – и они окажутся над территорией Германии. Отсутствие пространства для маневров означало, что лететь придется как бы вдоль "забора", стараясь показать этим французским и немецким мерзавцам, что польская авиация готова отразить любую попытку нарушить территорию их страны.

Войцик улыбнулся, почувствовав, как остро захотелось ему вдруг немедленно оказаться в кабине самолета. В армии не хватало денег на горючее для самолетов, поэтому в последнее время Тэду приходилось летать лишь раз в два-три дня. Теперь же он будет летать каждый день, да еще над самой немецкой границей.

После ланча Тэд встретился со своим ведомым, лейтенантом Сильвестром Завадски. После обычного медицинского осмотра оба взяли свои карты и задания и прошли в полковую комнату для подготовки к полетам.

Комната была полна пилотами и офицерами – они сидели на соединенных вместе деревянных стульях, глядя на увешанную картами стену, а те, кому не хватило мест, стояли вдоль стен. Операторы, разведчики и офицеры метеослужбы полка сидели с одной стороны, каждый был готов сделать свое короткое сообщение.

Даже командир 11-го полка, коротышка с лицом херувима, тоже был здесь, стоял рядом с группой летчиков, только что вернувшихся с задания.

Полковник Кадлубовски увидел Тэда и Сильвестра в дверях и помахал им. Он выглядел усталым. Завадски прошептал Тэду, что полковник уже дважды летал сегодня утром.

– Вы летите следующими, ребята?

– Да, сэр.

Полковник потрепал Тэда по плечу и кивнул Завадски.

– Будьте осторожны там, вверху. На западной стороне границы большое оживление. Не надо начинать войну, но... – Голос полковника стал жестким. – Не уступайте им ни дюйма нашего воздушного пространства.

Рядом с одним из операторов полка стояли два незнакомых офицера – майор и капитан, которые представились как пилот и штурман "специального электронного самолета" АН-26 – "Вихря". Войцик заметил, что на костюмах летчиков нет именных табличек. Оба держались вполне дружелюбно, но на лицах их было написано: "Не задавайте вопросов, потому что мы не станем на них отвечать".

Безымянный майор был командиром их миссии. Он должен был лететь на своем самолете, а два F-15 – прикрывать его, чтобы не возникло проблем.

Оператор сообщил пилотам, как часто они должны выходить на связь, позывные и другую вполне обыденную информацию. Сегодня они были "Желтыми" – номер пять и шесть. Их посылали, чтобы облегчить задачу "седьмому" и "восьмому". Код "Вихря" был "Черный полет".

Офицер разведки сообщил, что немецкие самолеты расположены очень близко к границе.

– Скорее всего, они обратят на вас внимание, – предупредил он.

Еще он подчеркнул, как важно правильно настроить опознавательные системы "свой-чужой", которыми были снабжены самолеты. Польские противовоздушные системы "Пэтриот" и "Хок" с ракетами типа "земля-воздух" устанавливались вдоль границы с максимально возможной скоростью.

Тэд и Завадски вышли из здания оперативного центра вместе с майором и его напарником и направились чуть позади них к взлетной полосе. "Вихрь" стоял тут же в стороне, и двое пилотов "Игла" остановились ненадолго, чтобы получше рассмотреть этот старинный "автобус".

Он был выкрашен в защитные и коричневые тона, имел два двигателя, длинные прямые крылья. Обычно в таком самолете перевозили человек сорок десантников или шесть тонн груза, но грузовой отсек этой машины был заполнен электронным оборудованием. Здесь же находились места для операторов. Старомодные пятна электрической изоляции покрывали весь корпус самолета, длинное металлическое "каноэ" занимало почти половину низа машины, и даже нос выглядел не совсем так, как у других истребителей. Некоторые серые пятна изоляции выглядели так, будто их нанесли недавно, и у Войцика возникло подозрение, что в числе прочей военной помощи Польше пришло также и оборудование для усовершенствования этого "разведчика".

Два пилота направились к "сверхсекретному" самолету, так и не произнеся больше ни слова. Тэд и его ведомый ухмыльнулись. Должно быть, трудно отвыкнуть от привычки все время молчать. Тэд и Голик направились к своим F-15. Вскоре они уже выезжали под предводительством "Вихря" на бетонную полосу длиною около километра.

День выдался холодным и ненастным, небо на высоте нескольких километров было затянуто серыми облаками. После бури, бушевавшей всю ночь, взлетная полоса была местами мокрой. Хорошо видны были швы в шестиугольных бетонных плитах, из которых состояла взлетная полоса, построенная еще русскими. Плиты были положены так, что в случае повреждения поверхности полосы вражескими бомбами можно изъять любой отдельный кусок и заменить его.

Ан-26 вырулил на полосу и остановился. Корпус его вибрировал, пока двигатель набирал полную силу. Через несколько секунд, когда затрясся даже фюзеляж, пилот отпустил наконец тормоза. Самолет покатился вперед, громыхая турбинными двигателями и быстро набирая скорость. Проехав примерно половину полосы, он поднялся в воздух.

Двум "Орлам", даже нагруженным топливом и ракетами, понадобилось для разгона значительно меньшее расстояние, чем их массивному и тихоходному спутнику. Самолет Тэда, едва оторвавшись от земли, стал быстро наращивать скорость.

Прямо под ним летел Ан-26, его зелено-коричневый камуфляж сливался с поверхностью земли внизу. "Вихрь" летел со скоростью, вполовину меньшей, чем обычно развивали F-15 – не больше двухсот сорока узлов. Тэд почти полностью выключил газ и попытался думать о своем.

Полет от Вроцлава к границе должен занять минут двадцать, в течение которых самолеты Войцика и Завадски должны все время кружить над разведывательным самолетом, не упуская из виду ни его, ни друг друга.

Тэд попытался разобрать информацию, которую показывали приборные панели самолета. Его противорадарная система была сейчас настроена только на контроль за радарами огневых точек, представляющими для летящего самолета основную угрозу И все равно, на экране светилось столько точек, что Тэд был уверен – хотя бы некоторые из них должны принадлежать радарам своих. Ничего подобного. Все огоньки, мелькавшие на дисплее, принадлежали вражеским установкам.

"О, господи, – подумал Войцик, – в этом участке неба сплетены целые сети из радиоволн, так что можно выйти из кабины и попробовать в этих волнах искупаться. Что ж, хорошо. Теперь немцы знают, где находятся он и Завадски".

Он нарушил тишину, царившую в наушниках:

– "Желтый" патруль, говорит номер пять.

– Роджер, следуем за тобой в пятидесяти километрах, – Тэд узнал голос лейтенанта Голика. Два истребителя, патрулирующих вместе с ними, были сейчас в тридцати километрах к северо-западу.

Пора было включать свой собственный радар. Развернувшись так, чтобы видны были остальные самолеты, Тэд нажал на кнопку радара, переведя его на автоматический режим. Тут же загорелся экран, и на нем появились две точки, помеченные значками, говорившими, что его радары засекли дружественные распознавательные приборы. Он произвел наводку на ближайшую точку, и на экране засветился небольшой квадратик, показывающий расположение объекта в воздухе, хотя сам самолет был все еще слишком далеко, чтобы разглядеть его. Прямая линия, упиравшаяся в квадратик, показывала Тэду, каким должен быть курс для наиболее эффективного взаимодействия, а цифры, светящиеся на панели, обозначали курс, скорость и угловую скорость другого "Игла". Эти показатели обычно использовались, чтобы подобраться к противнику и подбить его, но они также облегчали, превращая почти в детскую игру, совместное патрулирование.

Посмотрев на дисплей радара, Войцик решил вновь взглянуть на антирадарное устройство. Теперь там проявилось еще больше вражеских радаров. До сих пор, однако, это были радары, просто отслеживающие его маршрут. Никто не наводился на него, огонек, предупреждающий о нацеливании орудий, не горел.

Набрав высоту, Тэд прошел сквозь обрывки серых облаков и оказался в нежно-голубом, залитом солнцем небе.

– "Желтый"-7, приближаюсь к вашему курсу.

Расстояние сократилось до шести километров, прежде чем Тэд смог разглядеть на приборах расплывчатую серую точку. F-15 был большим самолетом; что-нибудь поменьше, вроде МиГ-29, стало бы видно со значительно меньшего расстояния. И все равно Тэду требовался взгляд на приборы, чтобы понять, какому направлению уделить особое внимание. До него не сразу дошло увиденное на экране и он продолжал свой обычный осмотр – инструменты, дисплей на приборной панели, дальний левый угол, взгляд назад, и по кругу к дальнему правому углу.

Когда Тэд взглянул на приборы во второй раз, серая точка приняла отчетливые очертания самолета.

– Перестраиваемся!

Теперь самолет напарника был виден достаточно хорошо.

"Желтый"-7, самолет лейтенанта Голика, удалялся к северу, постепенно поднимаясь на скорости около двухсот пятидесяти узлов. "Желтый"-8, ведомый Голика, летел справа и чуть ниже.

Мягко нажав на гашетку, Войцик опустил нос своей машины и спустился до одного уровня с остальными самолетами.

– "Желтый"-5 позицию занял.

Пара "Иглов", шедших впереди, быстро развернулась, так что теперь их видно было не сзади, а сбоку, а затем быстро взяла вправо и стала удаляться в восточном направлении.

Ан-26 так и не сменил скорость, но ему и не было необходимости это делать. Он просто занял ту позицию, которая была наиболее благоприятной для его турбинных двигателей, на высоте около восьми тысяч метров. Пока они летят вдоль границы, "Вихрь" будет двигаться по центру квадрата, который образуют патрульные F-15, только чуть ниже.

Ан-26 летел с целью засечь немецкие радары, радио, и даже микроволны. Анализируя эти сигналы, разведчики, летевшие на "Вихре", определяли типы, место расположения и мощность радаров. Хороший оператор мог даже сказать, когда на радарной установке последний раз заменяли детали. А радио– и микроволновые сигналы помогали отследить новые формирования Конфедерации, которые двигались ближе и ближе к границе.

Судя по координатам Войцика, река Нейсе должна быть прямо под ним. Пейзаж по ту сторону реки был абсолютно такой же, что и на территории Польши. Сквозь обрывки облаков внизу Тэд видел отдельные пятна леса на фоне гладкой плоской равнины. Это была страна фермеров. С высоты, на которой находился Тэд, были едва видны лишь самые крупные шоссе и города, казавшиеся скоплением коричневых, желтых и зеленых точек.

Чтобы полностью облететь территорию, потребовалось сорок пять минут. Уже минут через двадцать Тэд убедился, что майору и его команде хватало работы. Экран его антирадарного устройства все еще пестрел исчезающими и появляющимися огоньками, расположение которых казалось Войцику случайным. Если здесь и была какая-то схема, то Войцик ее не видел.

Наблюдения Тэда прервал голос майора в наушниках:

– Внимание "Желтого" патруля! Получен сигнал радара наведения восьмой степени. Он все усиливается.

Тэд поглядел на экран своего радара. Сигнал был вне пределов его видимости. Черт побери!

– Сил, надо разлетаться!

Тэд развернул самолет к западу. Сканер радара давал обзор только на шестьдесят градусов в каждую сторону. Наконец он смог разглядеть радар, о котором шла речь. Рядом стоял значок "неопознано". Это означало, что сигналы, посылаемые радаром, не соответствовали ни одному типу, имеющемуся в банке данных антирадарного устройства.

Тэд находился очень близко от границы, и у него практически не было пространства для маневров к западу. Он рассчитывал, что его прикроет Завадски, который летел теперь в восточном направлении. Тэд шел на низкой скорости, это еще больше ограничивало радиус разворота. Он все же рассчитывал развернуться, засечь неопознанный объект и определить, безобиден он или же представляет угрозу. К тому времени его ведомый уже должен занять свое место достаточно далеко сзади, на случай если придется стрелять.

Руки Тэда быстро двигались, разворачивая самолет так, чтобы радар был в поле видимости. Сигнал появился совершенно неожиданно, причем он был достаточной силы для того, чтобы заметить его раньше. Нос самолета Тэда продолжал разворачиваться к западу. Почему же они не заметили радар, когда летели на север?

Здесь. Сигнал должен был быть в пределах действия сканера его радара. Тэд еще раз проверил экран, но ничего не увидел. Он подождал еще немного, но экран был по-прежнему пуст. "Хорошо", – подумал Тэд, снова меняя угол обзора. По-прежнему ничего. Как будто подтверждая, что дело тут не в недостатках радара Войцика, в наушниках раздался голос Завадски:

– Седьмой! Засечь не могу.

Тэд почти машинально просигналил два раза, давая понять, что сообщение принято.

– Внимание "Желтого" патруля! Сила сигнала – девять. Он перешел в режим наведения, – голос майора звучал спокойнее, чем при первом сообщении, но звучавшее в нем тогда удивление сменилось теперь серьезной озабоченностью Вражеский радар перешел в режим, который вполне мог предшествовать запуску ракеты "воздух-воздух"

– Поворачиваю на восток.

Майор решил углубиться подальше на польскую территорию. Но "Вихрь" был слишком тяжел и тихоходен для быстрого маневрирования. Пройдет довольно много времени, прежде чем он окажется в безопасности.

У Тэда все еще ничего не получалось. Черт! Ему требовалась помощь Ан-26.

– "Черный", ответьте седьмому. Запрашиваю координаты.

– Цель чуть ниже, седьмой Угол постоянный, координаты два-семь-пять.

Разворачивая самолет, Тэд сбросил скорость. Маневры с потерей скорости были не в его характере, но сейчас ему не нужна была скорость, а необходимо было сбросить высоту.

Тэд смотрел, как уменьшаются цифры на приборе, регулирующем высоту, одновременно не спуская глаз с горизонта и экрана антирадара с его загадочными сигналами. Он точно знал, куда смотреть. Почти прямо на запад. Восемь тысяч метров, семь, шесть...

Маленькая серая точка появилась на горизонте, силуэт ее по-прежнему был размыт. Теперь неопознанный объект был чуть выше самолета Тэда, и его легче было разглядеть на фоне неба. Он постепенно обретал все более четкие контуры, пока не превратился в самолет, который неожиданно развернулся боком и полетел к югу, параллельно курсу, которым шел теперь "Игл" Тэда.

– Определил источник сигнала, "Черный"! Это истребитель.

Тэд подавил в себе желание резко повернуть влево и протаранить этот чертов самолет. В нем глубоко сидели инстинкты, выработанные годами тренировочных боевых полетов.

– Роджер, седьмой, подтвердите наведение.

Тэд два раза щелкнул клавишей микрофона, не выпуская из виду самолет. Он так и не мог определить его тип. Самолет все еще был в пяти-шести километрах.

Единственное, что он мог пока разглядеть, был наклонный вертикальный хвост и то, что скорее всего было треугольным крылом, судя по всему, без горизонтальных поверхностей. Похоже было на французский "Мираж" одной из моделей, но точно Войцик решить не мог.

Держа гашетку правой рукой, левой он потянул ся вниз и открыл специальное отделение, в котором лежал бинокль. Гэд еще раз проверил свой курс и положение в пространстве, прежде чем поднять бинокль к глазам и попытаться определить модель и принадлежность самолета. Он поймал в оку ляры его нос, затем перевел бинокль так, чтобы был виден весь самолет.

Следуя за "Орлом" Тэда, тому просто приходи лось лететь прямо и ровно. Нос самолета был четко очерчен, высоко на фюзеляже Тэд смог разглядеть множество небольших хвостовых лопастей, которые называли "утками" Воздухозаборники были меньше, чем у "Миража", и находились не сбоку, а почти над фюзеляжем.

Существовал только один истребитель с такими характеристиками – "Рафаль" Тэд слегка присвистнул. Ни один из отчетов разведки не предупреждал о возможности встречи с "Рафалем".

Каждый пилот знал о "Рафале", хотя очень немногим приходилось его видеть. И вот Тэд летит рядом с одним из них, раскрашенным в различные оттенки серого цвета и несущим под крыльями что-то очень напоминающее по виду ракеты. На фюзеляже был трехцветный флаг, а не мальтийский крест, значит, самолет принадлежал французам. Тэд был несколько разочарован. Он предпочел бы противника-немца.

У самолета была уменьшена поверхность радара, что отчасти объясняло, как ему удалось появиться так неожиданно. Судя по рассказам, "Рафаль" мог поражать одновременно несколько целей ракетами "земля-воздух". Тэд снова едва не поддался искушению повернуть гашетку, развернуть самолет и встретиться с потенциальным противником лицом к лицу.

Он преодолел себя и снова задумался. Подлетев к границе и позволив засечь себя Ан-26, этот негодяй уже достаточно явно продемонстрировал свое желание полетать над их территорией. Почему бы не позволить ему этого?

Тэд нажал на кнопку микрофона.

– "Желтый"-8, говорит седьмой. Прикройте "Черный полет". Я маневрирую.

– Посмотрим, из чего сделан этот придурок, – пробормотал Тэд себе под нос. Он опустил бинокль, поудобнее уселся в кресле и покрепче взялся за гашетку.

Так быстро, как только мог, он сбросил газ и нажал на тормоз. Затем подождал, пока его самолет замедлит ход. Как только "Рафаль" начал опережать его, Войцик поднял, а затем снова опустил нос F-15, замедляя скорость еще больше. Одновременно он повернул один из поисковых радаров боковой пушки вправо, насколько это было возможно.

Разворачивая самолет к западу, Тэд следил одним глазом за навигационными приборами, все время ожидая сигнала от инфракрасной системы наведения пушки. Пропустив "Рафаль" вперед, Тэд получил возможность нацелиться ему в хвост. Войцик усмехнулся. Конечно, он не станет стрелять, но пусть пилот "Рафаля" знает, что он под прицелом.

Он видел "Рафаль", который был теперь в пределах досягаемости приборов. Французский летчик начал реагировать на его маневр, тоже задрав нос своей машины. Но было уже слишком поздно. Вражеский истребитель был теперь прямо по курсу самолета Тэда, в пределах досягаемости его снарядов. Но где же зуммер системы наведения? Ничего. Только шипение в наушниках.

Войцик еще немного развернул вправо нос F-15, все еще ожидая знакомый звук. Неисправное оружие? Он быстро переменил пушку. Опять ничего. Должно быть, на моторах этого сукиного сына есть щиты, уменьшающие его инфракрасные сигналы.

Навигационные приборы показывали, что Тэд залетел чересчур близко к границе. Черт! Маневры становились все опаснее. Он повернул немного на восток, увеличивая дистанцию между собой и другим самолетом.

Нос "Рафаля" медленно поднимался. Тэд ожидал, что противник пойдет вверх, но вместо того, чтобы набирать высоту, французский истребитель летел вперед прямо и ровно, в то время как его нос продолжал подниматься.

Этот маневр назывался "кобра". Его изобрели русские. Тэд впервые видел его в действии. Хотя выглядело все это странно, но маневр явно был эффективен. "Рафаль" быстро сбрасывал скорость.

Тэд увидел, как его противник быстро скользит назад. Вот он поравнялся с F-15, а затем оказался сзади. Когда "Рафаль" оказался в хвосте "Игла", нос его мягко пополз вверх, как будто самолет карабкался на гору.

Вражеский пилот включил свою инфракрасную систему наведения. А ведь моторы "Игла", в отличие от "Рафаля", не были снабжены щитами. Если Тэд не придумает что-нибудь, то именно он, а не француз, окажется в дурацком положении. Тэд потянул на себя гашетку и начал переворачивать и одновременно поднимать самолет. Горизонт исчез, теперь глаза его были прикованы к прибору, показывающему высоту и угол подъема.

Тэд сосредоточился на том, чтобы его нос был направлен параллельно воображаемой границе. Сейчас, когда за ним наблюдает столько враждебных глаз и радаров, нечего было и думать о том, чтобы хоть на миллиметр нарушить немецкую границу. Начальникам Тэда будет очень интересно послушать отчет о возможностях "Рафаля", но только в том случае, если Войцик не нарушит границу и не спровоцирует международный конфликт.

Тэд поднялся на максимальную высоту, примерно на тысячу метров выше, чем когда он начал патрулирование, направляясь на север. И где же теперь этот француз?

Войцик исследовал лежащее ниже и западнее пространство, заставляя себя игнорировать перевернутый мир и не думать о том, что он практически висит в своем кресле. Внизу не было ни малейшего намека на движение или на блеск крыльев. Тэд расширил обзор, стал искать над горизонтом.

Вот он! Теперь этот негодяй летел впереди, тоже перевернувшись и направляясь к северу. Должно быть, вражеский пилот немного выждал, а затем начал дублировать его маневр на своей стороне границы. "Неплохо", – подумал Тэд.

По крайней мере, он ушел из-под прицела "Рафаля" То, как они летели сейчас бок о бок, означало, что ни у одного из них не будет возможности обстрелять другого, когда маневр будет закончен.

Сейчас оба самолета находились в низшей точке петли. Тэд планировал свой следующий шаг, следя за приборами своего самолета и за положением противника. Неожиданно краем глаза Тэд заметил, что нос "Рафаля" снова двигается, но на этот раз он не менял положение, а резко повернулся в его сторону!

Французский самолет развернулся под углом сорок пять градусов к своему прежнему курсу и летел теперь прямо на F-15. Он что, с ума сошел, этот парень? Еще несколько секунд на такой скорости – и он перелетит через границу. Войцик вдруг отчетливо понял, что француз собирается залететь в польское воздушное пространство. Но что это означало? Персональный вызов? Проверку пограничной противовоздушной обороны? Войну?

Войцик нажал на газ, выходя из петли. Силы гравитации немедленно вдавили его в кресло. На секунду углы кабины самолета как бы исчезли из виду, в то время как динамометр на приборной панели показал ускорение, в пять раз превышающее обычное.

Он посмотрел в сторону вражеского самолета, ожидая, что тот вот-вот атакует его выстрелом из боковой или любой другой пушки. Но позиция "Рафаля" вовсе не подходила для реализации подобных намерений. Вместо того, чтобы подлететь ближе, французский истребитель держался на расстоянии и летел на юг, все еще находясь на своей стороне границы. И, что еще хуже, нос самолета противника по-прежнему был направлен в сторону Тэда. Эти "утки" действительно работали превосходно. Тэд понял, что его обвели вокруг пальца.

Повернув на юг, Войцик перестал обращать внимание на вражеский самолет и сконцентрировался на том, чтобы восстановить свое положение в системе воздушного патруля. Французу нужен был не он. Если бы он охотился за F-15, то мог бы достать его сразу, как только появился и еще по меньшей мере раза два после этого.

Не будучи уверен в том, что может служить надежной защитой для Ан-26, он вызвал майора и посоветовал экипажу "Вихря" выбрать новую позицию, поглубже над польской территорией. Это конечно снизит эффективность работы его приборов, но зато обеспечит безопасность самолета-разведчика.

Войцик понимал, что француз, должно быть, надрывается сейчас от смеха. Он чувствовал, как от обиды сосет под ложечкой. Этот чертов французский клоун будет всю неделю хвастаться своим, как он обхитрил пилота "Игла", и Тэд ничем не мог этому помешать.

Он попытался сконцентрироваться на выравнивании курса и показаниях на экране радара, хотя теперь это было уже, в общем-то, неважно. Ему было над чем подумать, но все это надо отложить до тех пор, пока он приземлится и отчитается перед командиром. Тем не менее, два вопроса еще долго не будут давать ему покоя: как же все-таки бороться с "Рафалем" и много ли таких штучек на вооружении ЕвроКона.

МИНИСТЕРСТВО ВНУТРЕННИХ ДЕЛ, БУДАПЕШТ, ВЕНГРИЯ

Читая газету, Храдецки испытывал такое же чувство, как если бы там было написано о смерти близкого друга.

Огромный заголовок, напоминавший уменьшенную копию уличного транспоранта, возвещал. "Венгрия вступает в Европейскую Конфедерацию!" С упавшим сердцем полковник Золтан Храдецки внимательно прочитал официальную, контролируемую государством газету, пытаясь получить максимум информации.

Страница за страницей пестрели статьями, рассказывающими о том, сколь высокую цену пришлось заплатить стране за новый политический, экономический и военный союз. Согласно официальному мнению, – а все остальные мнения были запрещены, – вступление в Конфедерацию принесет изобилие, отсутствие безработицы, и ни в чем не ущемит суверенитета и свободы Венгрии. Это был лучший выход для страны, тесное сотрудничество между добрыми соседями, направленное на достижение светлого будущего.

Храдецки в негодовании отбросил газету. Он уже видел результаты "тесного сотрудничества" с Францией и Германией. Эти идиоты в Правительстве национального спасения должны знать, что они делают Но был ли у них реальный выбор? По действующим хитроумно составленным соглашениям долг Венгрии Франции и Германии постоянно растет Как шахтер, только что вылезший из шахты, его страна никогда не сможет очиститься полностью.

К столу Храдецки подошел министерский курьер и, нахмурившись, уронил перед Храдецки служебную инструкцию. Затем молодой офицер полиции презрительно усмехнулся и пошел прочь, так и не произнеся ни слова извинения. Очевидно, разжалованный полковник казался этому юнцу достойным противником. "Еще одно проявление моей собственной слабости", устало подумал Храдецки. В недалеком прошлом этот нахальный самоуверенный юнец вышел бы после такого демарша из его кабинета не иначе как без погон и со сломанным носом.

Скорее со скуки, чем из интереса, Храдецки пробежал глазами документ.

"В рамках интеграции Венгрии в Европейскую Конфедерацию, завтра прибывает со специальной миссией Вернер Релинг, бывший служащий немецкою Федеральною управления по защите конституции. Ему поручено осуществлять посредничество между венгерской полицией и Министерством внутренних дел ЕвроКона. В его ведение переходит решение всех вопросов, кроме узконациональных. Уверен, что все вы с большим радушием поприветствуете господина Релинга на его новом посту".

Инструкция была подписана начальником национальной полиции бригадным генералом Дожей. К нему была приложена схема, изображающая новую организационную структуру. Релинг и Дожа занимали совершенно одинаковые клеточки в самом верху. Любая другая линия на схеме вела вверх к этим двум, линии соединялись, затем снова разделялись уже на две. Одна вела к генералу Доже рядом с ней было подписано "местные вопросы". Рядом со второй, ведущей к Релингу, красовалась надпись "все остальные вопросы".

Храдецки в шоке уставился на документ. Это было хуже всего, что произошло с ним до сих пор. Вместо простого вмешательства во внутренние дела Венгрии, как можно было бы предположить, французы и немцы решили создать дублированную цепочку командования. И что еще ужаснее, этот новоиспеченный Релинг даже не был полицейским. Федеральное управление по охране конституции было немецкой секретной разведкой.

Его страну поработили, купили за хлеб и рабочие места.

16 МАРТА

Прибытие Релинга только усилило растущие страхи Храдецки, заставило их выйти на первый план. Немец был довольно бесцветным мужчиной с густыми седеющими волосами и круглым лицом. Казалось, его абсолютно не трогает ничто из про исходящего рядом и абсолютно безразличен любой из присутствующих, включая генерала Дожу и венгерских офицеров, собравшихся его поприветствовать.

У Храдецки все напряглось внутри, когда он вновь и вновь вспоминал эту сцену. Несмотря на явное презрение и холодность Релинга, Дожа и остальные продолжали суетиться вокруг. Как и все хорошие лакеи, они готовы были лизать сапоги хозяина в надежде на то, что он бросит в их сторону несколько мелких монет. Храдецки поморщился. То, что было бы в радость Доже и его помощникам для полковника было подобно чистилищу.

Ему пришлось провести остаток того утра в тире полицейского управления, посылая пулю за пулей в мишени, изображавшие воображаемых противников, чтобы хоть как-то успокоиться.

Сегодня, все еще под впечатлением увиденного накануне, полковник выбрался из своей клетки без окон, чтобы навестить одного из немногих оставшихся друзей внутри министерства – Белу Силвануса.

Силванус был самым что ни на есть беззастенчивым бюрократом. Он много курил и выглядел гораздо старше своих лет. Они с Золтаном Храдецки вместе заканчивали полицейскую академию, но разные темпераменты привели одного на оперативную работу, а другого – за письменный стол.

Карьеры их развивались совершенно разными путями, хотя и параллельными друг другу, и друзья сталкивались время от времени, но это не происходило слишком часто, по крайней мере, до последнего времени. Хотя они никогда не были особенно близки, но Бела, по крайней мере, не боялся разговаривать с Золтаном. Время от времени Храдецки пытался вытащить приятеля из-за его письменного стола и отвести его в спортивный зал или в тир. Но сейчас полковнику просто было необходимо выпустить накопившийся пар.

Кабинет Силвануса находился на верхнем этаже министерства. Это было неплохо, особенно в те суровые времена, которые все они сейчас переживали. Особенной роскошью кабинет не отличался, так как роскошь могла породить зависть и ненависть, а Бела Силванус предпочитал заводить друзей, а не наживать врагов. Комната, однако, была вполне уютной, со свежевыкрашенными стенами и хорошим ковром на полу. Офисное оборудование было новым, включая довольно внушительного вида компьютер. Эстампы и фотографии на стенах, обилие деревянной мебели – все это придавало кабинету вид вполне уютной берлоги. Посетители все как один выходили из кабинета под впечатлением спокойного профессионализма и созидательной силы его хозяина. В общем, у кабинета имелся только один недостаток – постоянный едкий запах сигаретного дыма.

Силванус, как всегда с сигаретой в зубах, скорчился над клавиатурой компьютера, тихонько поругиваясь про себя, когда Храдецки постучал в дверь.

– Золтан! Заходи, садись. Приятно увидеть человека, которому можно пожаловаться.

Улыбаясь почти против воли, Храдецки опустился в удобное кожаное кресло.

Маленький бюрократ воздел руки к небесам, чуть не опрокинув при этом полную окурков пепельницу. Он наклонился и посмотрел прямо в глаза Храдецки.

– Сегодня, друг мой, я готов пожалеть, что не гоняюсь за бандитами, грабителями и другими замечательными ребятами, которых встречает на своем пути полицейский.

Неожиданно весь гнев, казалось, улетучился из Силвануса, как воздух из воздушного шарика. Выражение его лица смягчилось, стало грустным.

– Я люблю свою работу, Золтан, – продолжал он. – Люблю и умею ее делать. Я занимался систематизацией сначала при коммунистах, затем при этом дурацком правительстве национального спасения. Я знаю, где находятся массовые захоронения тел. Я знаю, какие колеса полицейской машины крутятся вовсю, а какие пробуксовывают. И я к тому же сделал неплохую карьеру.

Храдецки с любопытством ждал, что последует дальше. Силванус был человеком веселым и самоуверенным, способным и влиятельным администратором. Он был большим мастером устанавливать нужные связи и добиваться всевозможных привилегий. Он пережил смену трех правительств и ухитрился каждый раз получать при этом повышение. Его любили все, кроме, может быть, тех, кому он в чем-то перебежал дорогу. Так что же могло так разозлить этого преуспевающего чиновника?

– Я могу поговорить об этом только с тобой, Золтан. Больше ни с кем. Все остальные в этом чертовом здании старательно напяливают на рожи улыбки, потому что боятся потерять свои пайки. – Силванус остановился и вздохнул. – И я тоже.

Он жестом указал на дверь. Храдецки плотно прикрыл ее. Силванус глубоко затянулся и продолжал

– Этот немец Релинг начинает отдавать приказы. Очень тревожные приказы. Он не только потребовал передать в его канцелярию все дела, в которых так или иначе замешаны иностранцы, но и наметил серьезные кадровые перемещения. Наши полицейские и агенты в штатском снимаются со всех дел, которые ведут, чтобы охранять французских и немецких должностных лиц и бизнесменов, а еще взять под наблюдение оппозицию. Например, здесь, в Будапеште, почти половина наших людей получила приказ присматривать за теми, кого они называют "подрывными элементами" среди рабочих.

О, боже! Храдецки не стал скрывать изумления. Запертый в своем тесном кабинете, он и не слышал ничего подобного.

– Но это же сумасшествие!

– И становится еще хуже. Бюджет тоже меняют. – Силванус скорчил гримасу и вдруг заговорил с немецким акцентом. – Забудьте о правилах! Забудьте о профессионализме! Снимите все деньги с охраны и оперативных служб. И затолкайте их все в две крошечные дырочки под названием "разведка" и "госбезопасность" – Кивнув в сторону товарища, Силванус произнес – Даже ассигнования на обучение решено урезать. Скоро тебе придется считать гораздо меньше кадетов.

– И на сколько же они сокращают расходы?

Силванус неопределенно помахал рукой в воздухе.

– А, да какая разница на сколько. Намного важнее, что гораздо больше преступников будет теперь разгуливать на свободе из-за того, что некоторым немецким предпринимателям очень интересно, сколько наших людей их ненавидит.

Храдецки нахмурился.

– Но это кажется совершенно бессмысленным. Зачем бросать столько народу на борьбу с так называемыми "подрывниками"? Ведь со времени взрыва в Шопроне не было крупных террористических актов против иностранных предприятий Им что, угрожает какая-нибудь новая группа?

Силванус покачал головой.

– Я ничего такого не слышал. – Лицо его вдруг осветилось улыбкой. – А уж можешь быть уверен, друг мой, что если я об этом не слышал, значит ничего такого не происходит. И еще одна вещь, Золтан, – продолжал Бела Силванус, с заговорщическим видом наклоняясь вперед. – Намечены сокращения в аппарате. Настоящая перетасовка.

– Откуда ты знаешь? – Храдецки почувствовал, как внутри похолодело. Он был одним из главных кандидатов среди неугодных. А где сможет добыть новую работу уволенный полковник полиции?

– Типография получила срочный заказ на формы заявлений об отставке. А ведь у нас и так было этих бланков на год вперед.

– Я думаю, ты уже в курсе, кого они собираются уволить?

Силванус спокойно кивнул и подал Храдецки несколько листков бумаги со своего стола.

– У меня есть список. Не спрашивай, откуда он взялся. Не волнуйся. Твоего имени там нет.

Это было странно. Должно быть, на лице Золтана Храдецки отразились смешанные чувства облегчения и смущения, одолевавшие его, потому что Силванус пожат плечами и сказал:

– Не спрашивай меня почему. Может, они по-прежнему заинтересованы держать тебя там, где можно за тобой приглядывать, а?

Храдецки поморщился. Если его боялись, то ни Дожа, ни другие министерские обезьяны не подавали виду. Наверное, они просто забыли о его существовании.

Он взял список и пробежал его глазами. Имена, которые он прочел, очень удивили Золтана. Эмил Корнай из отдела убийств. Имре Зарек из отдела мошенничества. Есть ли тут какая-нибудь система? Он этой системы не видел, но точно знал, что многие из попавших в список – хорошие полицейские. Если его в этом списке не было, то какими же, черт возьми, критериями они руководствовались?

Силванус заметил вопросительное выражение на лице приятеля.

– Я тоже не знаю, по какому принципу выбирались эти имена. Мне известно только, что приказ будет подписывать не Дожа, а Релинг, и что в списке очень много хороших людей.

В голосе Силвануса зазвучала злость.

В дверь два раза постучали. Когда она открылась, внутрь заглянул худощавый блондин с треугольным лицом, увидел Храдецки и произнес на ломаном венгерском:

– Извините, пожалуйста Я зайду позже. Дверь снова захлопнулась.

Храдецки удивленно поднял брови и сделал движение головой в сторону двери.

– Немец?

Силванус кивнул.

– Один из людей Релинга, точнее, один из его шпионов. Но он не вернется. Он, скорее всего, просто хотел посмотреть, с кем это я тут разговариваю.

– Я тебя компрометирую, Бела. Мне лучше уйти.

Силванус беззаботно помахал в воздухе рукой.

– Не беспокойся об этом. Мы с Релингом уже скрестили шпаги. Он не может тронуть меня. По крайней мере пока. Он знает, что я нужен ему для того, чтобы это министерство вообще продолжало работать.

Но Храдецки ясно слышал неуверенность в го лосе собеседника. Он не смог бы точно сказать, что обеспокоило его больше – неожиданные радикальные перемены, которые планировал представитель ЕвроКона, или же тот факт, что даже Силванус – "вечно живой Силванус", как называли его коллеги, – начинал чего-то побаиваться.

Надо было что-то делать. Причем быстро. Эта новая Конфедерация напоминает метастаз злокачественной опухоли, быстро пожирающий Венгрию. И лечить надо начинать сейчас – прежде чем он станет достаточно большой и не будет поддаваться консервативному лечению, а только радикальному хирургическому вмешательству.

Храдецки принял решение. Одна из возможностей, которые он давно рассматривал, явно заслужи вала того, чтобы задуматься о ней серьезнее. Не исключено, что еще можно попробовать добиться реформ изнутри системы. Золтан понизил голос.

– Слушай, Бела, мне нужно подтверждение того, о чем ты говоришь. Документы, отражающие сокращения финансирования и увольнения. И по поводу всего остального, что кажется тебе странным. Что-нибудь, что я смог бы показать людям.

Силванус снова наклонился в его сторону.

– Зачем?

– Потому что я, возможно, знаю способ помешать осуществлению приказов Релинга.

17 МАРТА, НЕДАЛЕКО ОТ ПЛОЩАДИ СВОБОДЫ БУДАПЕШТ

Купола и шпили церквей сияли на фоне неба Будапешта в лучах бледного, нежаркого солнца. Тот же неяркий свет освещал широкие проспекты Пешта, проложенные в девятнадцатом столетии и узкие извилистые средневековые улочки Буды. Зеленые листья начинали появляться на тех немногих деревьях, которые не срубили зимой на дрова. Венгерская столица вновь оживала после длинной и тяжелой зимы.

Люди тоже как бы очнулись от зимней спячки. Безработные бродили по городу в поисках какого-нибудь заработка. Те, кто был при деньгах, сновали по магазинам, охотясь за пищей, одеждой и другими предметами первой необходимости, которыми обещало снабдить их правительство. На углу каждой улицы можно было увидеть солдат и полицейских. Военному правительству необходима была уверенность в том, что граждане Венгрии знают о постоянном наблюдении, ведущемся за ними.

Храдецки легко пробирался сквозь толпу Он не мог не замечать тяжелых и злобных взглядов, которые бросали некоторые в его сторону Определенно, многие венгры снова начинают считать сине-серую форму национальной полиции олицетворением тирании.

Обычно полковнику нравилось прогуливаться по улицам города. Но сегодня все было иначе. Сегодня он отпросился на утро по делу. По очень опасному делу.

Ему надо было попасть в Генеральную прокуратуру находившуюся в нескольких кварталах от Министерства обороны.

Несколько лет назад он работал с одним человеком из Генеральной прокуратуры. Антал Барта произвел на него большое впечатление, показавшись человеком энергичным, компетентным и преданным долгу. Если он, в свою очередь, еще помнит Храдецки, он может обеспечить ему доступ к вышестоящим лицам, возможно, к кому-нибудь, кто вхож к самому генеральному прокурору.

В отличие от Министерства юстиции Соединенных Штатов, генеральный прокурор Венгрии и его помощники контролировали все судопроизводство страны. Согласно конституции, они также отвечали за законность всех действий правительства. Он надеялся, что этой власти окажется достаточно для того, чтобы остановить Релинга, прежде чем ставленник ЕвроКона успеет развалить полицейские силы Венгрии.

Здание Генеральной прокуратуры уродливо торчало среди более элегантных средневековых строений. Это было безликое бетонное здание, в спешке сооруженное русскими во время ликвидации последствий бомбежек второй мировой войны, Храдецки подозревал, что прежнее коммунистическое правительство специально поместило своих юристов в такое место, чтобы создать у людей впечатление мрачной и безликой государственной власти. В силу бюрократической инерции они продолжали оставаться там же и после падения коммунистического режима.

В вестибюле здания царила суета. Храдецки в своей форме чувствовал себя неловко. Он поспешил сквозь толпу к справочному бюро, где скучающий служащий неохотно предоставил в его распоряжение справочник по посещениям прокуратуры.

Найдя в справочнике номер кабинета Барты, он поднялся на скрипучем лифте на нужный этаж, вышел и направился по коридору, выкрашенному в тусклый бежевый цвет. В целях экономии электричества, лампочки через одну были вывинчены. Таким образом, в коридоре чередовались освещенные пятна и островки тени. Эта довольно грязная и мрачная обстановка подействовала на Храдецки удручающе. Как будто, придя сюда, он совершил предательство. Золтан передернул плечами, отгоняя от себя подобные мысли.

Он остановился перед старинной дверью с матовыми стеклами. Черные буквы на вывеске сообщали, что находящийся за дверью кабинет принадлежит Анталу Барте, помощнику прокурора Будапешта.

Храдецки постучал, подождал несколько секунд, затем вошел.

Единственный обитатель комнаты сидел за столом напротив двери в окружении огромных стопок папок с бумагами и скоросшивателей, которыми были также завалены книжные полки по обе стороны от стола. Однако все это не создавало впечатления беспорядка, а лишь говорило о большом объеме работы.

Человек, сидящий за столом, был на несколько лет моложе Храдецки, но его черные волосы успели поседеть больше чем наполовину. У Барты было узкое лицо, и он поднял на вошедшего глаза, в которых можно было прочесть одновременно удивление и ожидание.

– Да? Что я могу для вас сделать... – проницательные черные глаза остановились на трех серебряных звездочках на погонах Храдецки, – полковник?

– Господин Барта, я – Золтан Храдецки. Мы работали с вами вместе несколько лет назад в Шопроне. Над делом Андорки.

– Да-да, – прежнее выражение лица Барты сменилось на дружелюбное и участливое.

Храдецки кивнул в сторону единственного свободного стула в комнате.

– Разрешите присесть?

– Пожалуйста – Юрист подождал, пока Храдецки устроится поудобнее. Итак, что привело вас сюда сегодня? Думаю, нечто большее, чем ностальгические воспоминания.

Храдецки прочистил горло. Приступить к делу было не просто. Очень многое зависело от того, как он начнет этот разговор.

– Прежде чем изложить свое дело, могу я задать вам один вопрос, господин Барта?

– Разумеется.

– Можете ли вы пообещать держать нашу ветречу в тайне до тех пор, пока я не попрошу вас об обратном?

Даже для самого Храдецки вопрос звучал чересчур мелодраматично. Однако он не видел другого способа. В его "дипломате" лежали документы, к которым имел доступ только Бела Силванус и которые легко было отследить. А значит, не только его карьера поставлена на карту.

– Конечно, – ответил Барта на вопрос Золтана. Его любопытство явно было затронуто. – Я привык иметь дело с довольно деликатными вопросами.

– Боюсь, что не с такими, как этот. – Храдецки покачал головой. – Я здесь для того, чтобы просить вас о помощи. У меня есть информация, документы, которые я должен передать в надежные руки. Похоже на то, что Релинг, новый начальник, назначенный ЕвроКоном, решил превратить полицию, в которой я служу, в еще одно подразделение французской секретной службы.

При упоминании о ненавистной всем службы безопасности времен сталинизма глаза Барты широко открылись. Эти войска использовались для подавления любых проявлений недовольства в первые годы коммунистического правления, а во время революции пятьдесят шестого года стреляли по своим согражданам.

– Бригадный генерал Дожа ничего не предпринимает, чтобы остановить Релинга, – продолжал Храдецки. – Мое же положение внутри министерства настолько незначительно, что сам я не могу ничего предпринять.

– Что? Но вы же полковник! Человек, за плечами которого годы безупречной службы. Как же такое могло произойти?

Храдецки кратко пересказал подробности своего столкновения с французами в Шопроне и последовавшей за этим ссылкой в бюрократические дебри министерства. Воспоминания обо всех унижениях последних нескольких месяцев практически лишили Храдецки контроля над собой. К моменту, когда полковник закончил свой рассказ, голос его буквально дрожал от гнева.

– И вот теперь появляется этот Релинг, который собирается править нами с помощью санкций. Если все будет так, как он думает устроить, то все настоящие преступники будут гулять на свободе, а мы станем просто сторожами, защищающими французских и немецких бизнесменов. Еще одной группой бандитов, охотящихся на своих сограждан, которые недовольны всем происходящим! – Воспоминания о Шопроне снова нахлынули на полковника.

Барта понимающе кивал, на лице его отражались заинтересованность и сочувствие.

– Вы упомянули о документах, отражающих эти изменения?

Храдецки протянул ему копии, полученные от Силвануса, и стал молча ждать, пока заместитель прокурора просмотрит их, внимательно изучая каждую страницу.

Закончив, Барта передал документы обратно Храдецки и с несчастным видом покачал головой.

– И это все, что у вас есть? Больше вам нечего мне показать?

– А разве этого недостаточно?

– Недостаточно для того, чтобы я или мое начальство могло предпринять какие-либо действия. – Увидев озадаченный взгляд Храдецки, Барта поспешил объяснить. – Да, здесь определенно нарушены некоторые положения, но все это в пределах организационных мероприятий национальной полиции. Вне нашей юрисдикции.

– Я вовсе не искал возможности возбудить дело. – Сказал Храдецки. – Просто хотел показать эти документы кому-нибудь, кто мог бы остановить их, мог бы противостоять этому немцу. Дожа не станет этого делать.

– И никто из сидящих в этом здании тоже не станет. Я могу прямо сейчас сказать вам, что мои начальники велят просто вышвырнуть вас из их кабинетов. – Барта поднял палец к потолку. – Ваш командир – не единственный, кто боится новых "союзников".

Золтан развел руками.

– Мне терять нечего.

Тон Барты сделался вдруг жестким.

– Да нет же, вам есть что терять – вашу свободу. – Он нагнулся вперед и понизил голос. – У нас здесь, в Генеральной прокуратуре, свои проблемы. Последние несколько недель правительство без огласки издает все новые и новые декреты. Разрешено арестовывать каждого, кого подозревают в подрывной деятельности – на очень шатких юридических основаниях. Как юрист, я не одобрил бы ни одного из этих законов, если бы кто-то спросил моего мнения.

Плечи его опустились.

– Но не думаю, что в наши дни Верховному суду придется даже слушать подобные дела.

– Итак, мы постепенно теряем большую часть наших прав?

– Видимо. В любом случае, сейчас будет умнее залечь поглубже и посмотреть, как будут развиваться события. Если вы навлечете на себя беду, это никому не поможет. – Барта неожиданно встал, давая понять, что разговор закончен. Он подошел к двери, открыл ее и оглядел коридор.

"Мы стали заключенными в своей собственной стране, – грустно подумал Храдецки. – Даже лучшие наши чиновники всего боятся".

Он быстро вышел из кабинета и поспешил покинуть здание. Документы Силвануса по-прежнему лежали в его "дипломате". По дороге к себе в кабинет у него было время подумать. Полковник даже не замечал холодного ветра, гуляющего по улице Дануб.

В Генеральной прокуратуре дела обстояли так же плохо, как и в Министерстве внутренних дел. Возможно, даже хуже. Достаточно тревожно было наблюдать, как игнорируются и нарушаются существующие законы в условиях военного правления. Но черт его побери, если он станет поддерживать новый пакет законов, направленных на то, чтобы сделать рабство Венгрии ее постоянным состоянием.

Итак, никто из высокого начальства не станет с ним разговаривать. Очень хорошо. Храдецки поморщился. От совета Барты "залечь поглубже" настроение его совсем испортилось. Он и так достаточно долго "лежал глубоко".

Изменив направление, Храдецки сбавил шаг. Идти было еще далеко, но и обдумать надо было многое. Он знал человека, которого заинтересуют улики, лежащие в его "дипломате". Человека, который, возможно, сумеет что-то сделать.