— Как ты думаешь, за нами следят? — спросила Эди, глядя в зеркало заднего вида стоящей на стоянке машины.
Кэдмон подождал, когда светофор на пересечении с Коннектикут-авеню загорится желтым, и, поймав Эди под локоть, повел ее через улицу к главному входу Центрального зоопарка. Через несколько мгновений они прошли мимо двух бронзовых львов, охранявших ворота.
— Если за нами кто-то следит, эти люди в буквальном смысле остаются невидимыми.
Эди зябко поежилась. Вчерашний снег сменился промозглым дождем. Она плотнее прижалась к Кэдмону, укрываясь под большим черным зонтом, купленным по дороге. Не было ничего удивительного в том, что территория зоопарка оставалась пустынной: в декабре мало у кого возникает желание смотреть на зверей. Впрочем, они с Кэдмоном пришли сюда не ради этого. Им предстояло встретиться с человеком, который незаконно приобрел «Камни огня», тем самым приведя в действие вчерашнюю цепочку кровавых событий.
— Твои родители жили здесь? — небрежным тоном поинтересовался Кэдмон.
Всю дорогу на метро из Арлингтона он постоянно поддерживал беседу ни о чем. Уже успевшая его узнать, Эди полагала, что делается это в первую очередь ради нее — таким образом Кэдмон пытался развеять ее слишком очевидный страх. Откуда ему было знать, что вопросы личного характера вызывают такую же реакцию.
— Ну, мои родители погибли, катаясь на лодке у побережья Флориды, — начала Эди. — Это произошло в День труда. Их лодку протаранил пьяный на скутере. Мне тогда было всего одиннадцать лет.
За двадцать пять лет ложь отточилась до совершенства. Обычно Эди приукрашивала свой рассказ, подробно распространяясь о том, как несуществующий хозяин скутера отделался всего двумя годами тюрьмы. Но сегодня, в очередной раз солгав, по какой-то необъяснимой причине она почувствовала себя виноватой. Хотя почему это произошло, было для нее загадкой. Стыд — да. Но чувство вины? В конце концов, разве она виновата, что в свидетельстве о рождении у нее в графе «отец» значится «неизвестен», а мать была законченной наркоманкой и так и не смогла избавиться от своей пагубной страсти? После того как мать умерла от передозировки, Эди пришлось провести два с половиной года у приемных родителей во Флориде. Один работник социальной службы, заинтересовавшись ее делом, проявил сострадание и разыскал родителей матери в Чероу, штат Южная Каролина. Эди никогда не рассказывала о тридцати кошмарных месяцах, проведенных в приюте. Никому. Есть вещи, которыми нельзя делиться ни с одним человеческим существом.
Увидев приближающееся облачко пара, Кэдмон подождал, пока любитель здорового образа жизни в зимнем спортивном костюме пробежит мимо, затем участливо взял Эди за локоть, уводя с обледеневшей дорожки.
— И кто тебя воспитывал?
— О, я… мм… жила у родителей мамы в Южной Каролине. Дедушка и бабушка были замечательными людьми. Я их очень любила, — с широкой фальшивой улыбкой проговорила она.
Стесняясь своей лжи, Эди изобразила внезапный интерес к лишенному листвы кустарнику, растущему вдоль невысокой ограды. Зима глубоко вонзила свои когти во все вокруг: деревья и кусты были покрыты хрустальной пеленой. Многие животные укрылись у себя в логовах. Эди и Кэдмон как раз проходили мимо клетки с игрунками, ни одной обезьяны не было видно.
— Южная Каролина… очень любопытно. Можно было ожидать, что у тебя будет более выраженный акцент. Давно ты живешь в Вашингтоне?
Думая только о том, чтобы Кэдмон поскорее от нее отстал, Эди ответила:
— Скоро будет двадцать пять лет. Какая это годовщина? Хрустальная? Я точно не знаю.
— По-моему, эта годовщина называется фарфоровой, — подсказал Кэдмон, внимательно наблюдая за ней краем глаза.
Эди смущенно кашлянула, гадая, не перестаралась ли она, рассказывая о деде и бабке. Как бывало всегда, когда у нее появлялись новые знакомые, она опасалась, что Кэдмон видит ее насквозь.
Услышав неожиданный хруст ветки, Кэдмон мгновенно застыл на месте. Тишина была заполнена различными неопределенными звуками. Убедившись, что звуки эти издаются не человеком, он продолжил разговор:
— Мне любопытно… почему ты выбрала своей специальностью проблемы женщины в современном мире?
— Почему тебя это так интересует? Ты часом не оголтелый шовинист?
— Ни в коей мере.
Удовлетворенная его ответом, Эди пожала плечами.
— Поскольку счет за образование оплачивала не я, я выбрала то, что меня действительно интересовало. В то время меня интересовала роль женщин в американском обществе. — Она умолчала о том, что, принимая во внимание свое прошлое, ей в первую очередь хотелось выяснить, почему женщины принимают те, а не иные решения. — Затем я устроилась в одну некоммерческую организацию, но после сокращения там бюджета едва концы с концами сводила. К счастью, мне удалось устроиться на работу в хорошую фотостудию.
В тот момент Эди ни черта не смыслила в фотографии, и ее взяли только за обаяние. Но выучилась она быстро, восхищенная тем, как фотография может воздействовать на реальный мир, стирая его уродства.
— И давно ты работаешь фотографом?
— Ты что, инквизитор? — возмутилась Эди, решительно настроенная положить конец допросу личного характера. — Знаешь, обычно мне нравится гулять по зоопарку, но сегодня настроение какое-то не то.
Кэдмон замедлил шаг. Как-то незаметно для себя они оказались в непроходимом ущелье, вокруг возвышались каменные глыбы высотой с одноэтажный дом. У Эди мелькнула мысль, подумал ли Кэдмон о том, о чем подумала она сама: это идеальное место для засады.
Вскоре они вышли на открытое место и приблизились к обнесенному оградой вольеру с мексиканскими львами, рядом с которым должна была состояться встреча с Элиотом Гопкинсом. Справа от вольера на скамейке сидел одинокий мужчина, укутанный в шерстяное пальто и держащий в затянутой в перчатку руке пластиковый стаканчик с кофе.
— Вот он, — сдавленно прошептала Эди, опасаясь, что ее услышат. — Не знаю, как ты, но лично я намереваюсь устроить сукиному сыну хороший разнос.
Выслушав ее, Кэдмон дернул головой.
— Что? Почему ты на меня так смотришь? Это называется игрой в доброго полицейского и злого полицейского.
Схватив за руку, Кэдмон привлек ее к себе.
— Сейчас не время идти не в ногу, — шепнул он Эди на ухо. — Нам нужно просто пощекотать этого человека.
— Да, прежде чем нанести смертельный удар.