Крапивник

Главы 114–117 Эпилог. Автор, Пацифика, Луна

…

114. Автор.

…

По лицу непрерывно скользил прохладный ветерок. Вокруг пахло почти как дома, в башне. Только меньше пыли от книг. Чей-то истерический крик разносился по всему помещению, эхом отражаясь от стен.

Нельзя сказать, что что-то из вышеперечисленного мешало Эдмунду спать. Как раз наоборот, всё способствовало крепкому и долгому сну: ровный шум, удобная постель, сквознячок, привычный запах и особенно ужасное самочувствие. Ничего толком не болело, но слабость во всём теле вынудила бы Эдмунда жаловаться на здоровье, если бы кто-то спросил о нём.

Глаза приоткрылись.

Эд всё ещё в академии. В лазарете. Ох, сколько ночей он провёл в стенах этого помещения — и не сосчитать. Однако странно снова тут оказаться. Почему его не отвезли в обычную больницу, не относящуюся к академии? Побоялись транспортировать?

Эд шевельнул левой рукой. Пальцы ощущались в полной мере и должном количестве.

Не в силах поднять руку, Эдмунд снова зашевелил пальцами, таким способом «карабкаясь» кистью по одеялу.

Живот, нижние рёбра, солнечное сплетение, грудина. Источник.

Эдмунд старательно прощупывал кости, но ни в каком положении рука не улавливала потока энергии от источника.

Эд всё понимал с самого начала. Он знал на что подписывается, ломая печать. Знал, что разрыв мог и должен был свести его в могилу. Видел и чувствовал, что его источник полностью сгорел.

Он жив и даже не сильно пострадал во многом потому, что сожжённый источник не мог отравить организм энергией как при разрывах — энергия просто выгорела. Вся. Нечем было отравлять.

Да, конечно, колдовство с повреждённым источником давало о себе знать — некоторые симптомы разрыва ощущались. Например, тошнота, головокружение и всё та же слабость. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, что испытывают пациенты с полноценными разрывами.

Эд мог бы встать. Мог бы поесть. Мог бы дойти домой и самостоятельно разобраться со всеми проблемами и последствиями. От чего его сейчас будут лечить? От плохого самочувствия?

Выгорания не лечатся. Это хуже разломов. Хуже печатей. Это не лечится даже на бумаге.

Искра не зажигается повторно. Может быть, чисто в теории, если умереть… окончательно и бесповоротно. А потом воскреснуть, оживёт и она, как нечто, неразрывно связанное с душой, но… это только теория. Ничем не подкреплённая фантазия. Да и лекарства от смерти никто ещё не изобрёл.

Эдмунд жив. И это чудо. Но какой ценой?

Вой, особенно громкий, пронёсся по лазарету, вызывая эхо. Эд повернул голову в сторону, откуда донёсся звук.

На кровати в абсолютном одиночестве орал тот парнишка, с которым весь конкурс бодалась Луна.

Худощавый, ростом чуть выше среднего, с короткими тёмными волосами и глазами, в темноте почти чёрными. Слишком молодой для дипломированного мага. С большим источником и потенциалом, который не суждено реализовать.

Эд смотрел на то, как корчится и дёргается мальчишка, для собственной безопасности привязанный к кровати ремнями.

На ум отчего-то пришло знакомство с Луной. Тогда малышка спросила, сколько Эд живёт с повреждённым источником. Почти полжизни. До такой «знаменательной» даты оставалось около двух месяцев.

Что сейчас? Дата достигнута и даже пройдена. Первую травму источника Эдмунд заработал больше, чем полжизни назад.

Мальчишка продолжал кричать.

Эд убрал от груди руку, отчаявшись наладить связь с источником.

Вдох.

Выдох.

Прерывистый вдох.

Опираясь на руки и напрягая живот, сел.

Дав себе секунду перерыва, спустил ноги на холодный пол. Возле кровати на тумбочке лежали его вещи — сумка, одежда и обувь. Рядом с постелью стояли больничные тапочки.

Эдмунд не торопился надевать их. Белый с серыми разводами мраморный пол, в темноте ставший чёрно-серым, приятно холодил ступни.

— Эй.

Мальчишка не услышал. Он был полностью поглощён криками.

— Эй, — позвал уже громче.

Парень не отзывался.

Эд взялся за свою сумку. Книги, бумаги, карандаши, деньги, несколько нужных для работы артефактов и лекарства.

Привычка носить с собой все, что может и не может понадобиться вдруг показалась ужасно глупой. Вот зачем ему второй носовой платок? Давно он вообще там лежит?

Зачем артефакт «свечка»? В количестве двух штук. И ведь Эдмунд даже не курит.

Продолговатый брусочек размером чуть больше пальца лёг в ладонь. Эд повертел колёсико на боку. Из маленького алого кристаллика должны были полететь искры, но у Эда никогда не получалось пользоваться такими «свечками».

В сумке нашлась такая же. Но с кнопочкой. При нажатии на неё от кристалла взмыло пламя не выше свечного, с лёгким шипением кидающее в стороны искорки.

На самом деле у этих артефактов была история. В один момент Эду действительно потребовалось кое-что поджечь посреди города, он купил артефакт с колёсиком, но, когда не смог им воспользоваться, купил второй.

Глупо тогда вышло, но ещё глупее, что Эд так и не отдал никому ни один из них.

Для чего у Эда в сумке лежит усыпляющая фигурка, купленная у приятеля пару недель назад?

Куча бесполезных вещей. Что надо, так это деньги. Монетки переместились в карман пижамы.

«Маг с нулевым функционалом» покосился на рыдающего мальчика.

Согнув туловище вперёд, Эдмунд упер руки в колени и медленно выпрямился. Шлёпая босыми ногами по ледяному мрамору, сделал два шага. Двумя пальцами зажал парню нос.

Один из самых эффективных способов привлечь внимание — мальчик закашлялся, пытаясь дышать и рыдать разом.

Эд убрал руку, сел обратно, обтёр мокрые от слёз и соплей пальцы о штанину. Мальчишка смотрел на него с необъяснимым выражением лице. По красной, опухшей физиономии, да ещё и в темноте было не особо понятно, что на нём за эмоция. Как назло в противоположной стене окна были прорезаны так, что лунный свет озарял Эда, а мальчишка оставался в непроглядном мраке.

— Хочешь салата в лепёшке?

Несмотря на все описанные помехи, теперь Эдмнд смог разглядеть эмоции — уж очень чёткими они стали: изумление и лютая ненависть.

— Какой салат? — речь началась тихо, хрипло, но тут же чудесным образом сорвалась куда-то в область фальцета. — Да у меня жизнь разрушена!

— Да, верно. Продолжай реветь, — пожал плечами Эдмунд, потирая кончик носа.

Он всё ждал, когда ж его скрутит так же, как мальчишку, но этого не происходило. Он знал, что больше никогда не будет колдовать, но больно не было. Быть может потому, что Эд понимал, почему оказался в таком положении — он спасал Луну.

Странно. Когда спас Роланда, порой сожалел о таком решении. Мог ведь тогда просто убежать. Вернуться домой и прожить долгую счастливую жизнь, омрачённую только чувством вины.

Сейчас такого чувства не было. И почему-то рыдающий мальчишка, даже слегка раздражал. Сами собой полетели слишком жёсткие слова:

— Если захочешь наложить на себя руки — ты даже это сможешь. Надо во-о-от так… руку потянуть, и избавишься от ремней.

Эд вывернул руку, демонстрируя технику освобождения. Парень притих, молча глотая слёзы.

Эдмунд очень хотел посмеяться. Над реакцией мальчика или над собственными словами. Ведь говорил наполовину в шутку, но почему-то даже ему самому не было смешно.

— Знаешь, сколько времени я в сумме провёл в больницах? Переживу и этот раз, куда я денусь?.. — Эдмунд улыбнулся. Как мог. Слабо, криво, с ноткой самоиронии. Он честно хотел подбодрить парня, но получались скорее издевательства. — Однажды просто устаёшь удивляться этому. Думаю, я устал.

Эд пожал плечами, опустил взгляд на усыпляющую фигурку в руках.

— Я пойду купить себе салат в лепёшке. Тебе принести?

— Идите Вы к чёрту со своим салатом, — собеседник отвернулся.

Эдмунд встал, поставил фигурку на тумбочку мальчишке. Тот покоился из любопытства. Эд качнул деревянную голову. Глаза-кристаллы засветились. Взгляд у мальчика моментально потерял фокус.

Во сне пацан не сможет навредить себе.

Дожидавшись пока ребёнок заснёт окончательно, Эдмунд побрёл к выходу из лазарета. В кармане звенели монетки и две «свечи».

Выходы из больничного корпуса были заперты, но бывший студент без трудностей покинул здание через окно с расшатанной решёткой. Со стороны оно выглядело исправным, и мало кто знал о такой его особенности. Эдмунд тихо выскользнул с территории академии.

Он так и не надел обувь, но особо не жалел об этом решении. Его встретили холодная брусчатка мостовой, ветер и кромешная темнота.

Ближайшее заведение, где среди ночи можно было достать лепёшку с салатом, находилось в десяти минутах неспешной ходьбы. Эдмунд не стал задерживаться.

Ему всегда нравились эти больничные пижамы. Такие красивые, полосатые. Когда его выпишут, надо будет заказать такую в ателье. Дома ходить.

Эд свернул в дворы. Мелкие камешки в песчаной дороге кололи ноги. Уличные фонари стали попадаться реже.

Эдмунд мало что видел. Кое-как удавалось различать углы и стены. Освещения тут очень не хватало. На помощь пришла «свеча». Пусть совсем чуть-чуть, но она улучшила ситуацию.

Хотелось бы возмутиться тому, что правительство пожалело денег на простейшие светильники, но было глубоко плевать. Можно подумать, в Трое-Городе лучше. Там ещё хуже. Там его за семнадцать лет побили дважды в темных подворотнях, а в столице ещё ни разу. Возможно, это только везение, но статистика, есть статистика.

Эд пнул камешек, попав в какой-то кустик на углу здания. Эдмунд подошёл ближе. Крапива.

— Вжух, — бывший маг провёл над растениями ладонью и приказал. — Верните камушек.

Крапива не шелохнулась.

— Вжух. Тогда спрячьте камушек.

Снова ничего.

— Так то, — Эдмунд горько усмехнулся. — Мальчик Эдди. Тридцать пять годиков. Мечтает стать волшебником, когда вырастет.

До палатки с едой оставалось не так много. Пересечь пар дворов, пройти в парк, и прямо на краю будет будочка с едой, работающая круглосуточно.

Мало кто гулял ночью по парку, но и такие безумцы находились. Например, Эдмунд в юности.

Вот и он, маленький домик в ряду таких же. Единственный, над которым горел свет. Рядом ошивалось трое парней подозрительного вида. Скорее всего, местная шантрапа, трясущая прохожих на предмет «лишних» денег. Они жевали что-то.

Они заметили Эдмунда, зашушукались. Бледное, качающееся на ходу чучело в больничной пижаме не походило на привычный им сорт добычи. Кажется, их такое соседство даже насторожило.

Эд вразвалочку приблизился. Сунул руки в карманы и качнул головой в сторону палатки.

— Вы уже всё купили? Очередь есть?

— Да не-а, — парни переглядывались и задумчиво осматривали Эдмунда.

— Тогда, я закупаюсь, — достал из кармана монетки. Согласно накарябанному на стене палатки меню, отсчитал нужную сумму и передал продавцу. — Салат в лаваше, но без огурцов и соуса побольше. И ещё горячего компота налей.

Мужчина в прогнившей будке бросил на стол тонкую хлебную лепёшку, на неё соус, салат, помидоры, мясо сомнительного качества. Снова соус. Начал сворачивать это плотным конвертом.

— Слышь, дядя, а ты откуда такой? — раздалось со спины. Голос был не злой. Скорее подозрительный.

Эдмунд забрал еду и деревянную чашечку с напитком и сделав пару шагов в сторону сел на землю.

— Из больницы.

— Из жёлтого дома что-ли? — хрюкнул один из парней. Не тот же, что первым задавал вопросы, второй.

— Смех смехом, — Эд плотно сжал губы в подобии усмешки. — А штукатурка-то на моём жёлтая.

Эд вернулся к еде, не сводя глаз с юных грабителей. Его не пугала данная обстановка. Будто хоть что-то из их возможных действий сможет испортить ему день. Этот день больше не может стать хуже. Особенно, если принять во внимание, что сейчас ночь.

Парни обменялись взглядами. Один из них махнул на Эдмунда рукой. Шпану всё-таки очень настораживал его нетипичный вид.

Эдмунд неспешно доел. Потянулся за компотом.

По телу разливалось тепло. Видимо, сердце ускорилось от еды и тёплого питья. Что-то подташнивать стало. Но Эд продолжал пить. Ему не хотелось вставать и идти в академию. Слишком уж он устал.

Ноги покалывало. Пальцы на руках немели. Плохой знак.

— Дядь, ты чё?

Мир превратился в размытые пятна. Они перевернулись в глазах — из вертикальных стали горизонтальными. Что-то большое и плоское, как земная поверхность ударило в плечи и затылок. Кажется, Эдмунд упал.

…

115. Пацифика.

…

Эдмунда не пришлось будить. Сам проснулся, стоило сесть на край постели. Он огляделся, не отрывая головы от подушки. Я задыхалась от волнения за его самочувствие, но желание влепить пощёчину сильно отвлекало от этого чувства.

— Цифи? Это больница? Неужели та шпана меня принесла?

— Да. А теперь, родной, дай-ка я тебя придушу. Получил магическую травму и пропал! Ты хоть понимаешь, как это выглядит?! Ты это специально, да?! Специально издеваешься. Зачем ты сбежал из лазарета?

— За салатом… — видя моё выражение лица, Эд прибавил после паузы. — В лепёшке.

— Я из тебя лепёшку однажды сделаю, — рука потянулась к виску. Кроме как начать растирать лицо, я ничего не могла сейчас сделать — не драться же с лежачим в самом деле. — Тебе давали зелья, которые ускоряют восстановление. Соблюдал бы постельный режим — мог уже ко вторнику быть как огурчик, но нет… теперь ещё неделю в больнице пробудешь.

Эд смотрел широко раскрытыми глазами. С усталостью, любопытством и напряжением. И будто боялся чего-то.

— Ну чего ты так смотришь? — я сдвинула опалённый локон с его лба. — Как ты себя чувствуешь?

— Ты ведь понимала, что всю территорию академии могло взорвать к чертям собачьим? — вместо ответа поинтересовался Эдмунд. — Если бы я ошибся.

— Догадывалась. Но на кону стояла жизнь Луны — выбора не было, — я ещё раз погладила Эда по волосам. — Да и… мне казалось, ты знал, что делаешь.

Я наклонилась к нему и поцеловала в горячий лоб. Температура. Надо уходя предупредить кого-то из врачей.

Глядя на ярко-красные пятна румянца на бледном лице и серые магические шрамы на груди, руках и шее, я долгое время не замечала собственных слёз.

— Спасибо.

Всхлипнув, я легла рядом с Эдом, уткнувшись носом ему в висок. Запах мыла и лекарств, исходящий от наволочки, смешивался с потом, кровью и крапивным средством для волос. Одеколон почти выветрился после всего пережитого.

— Что бы я без тебя делала?

— Можно подумать я один… — тихо пробормотал Эдмунд.

— Можно, — я прижала губы к замазанному какой-то дурно пахнущей мазью виску. На вкус она была также тошнотворна, как и на запах, но это мало меня заботило.

— Цифи, я ничего не чувствую.

— Совсем? — я провела по щеке, покрытой короткой щетиной. — А что-нибудь болит?

— Ты не поняла, — Эд поморщился. — Физически всё нормально.

— Тогда что?

— Мне… пофиг?

Оторвав голову от подушки, я встретилась с ним взглядом. Он ждал от меня чего-то. Может, поддержки, может, совета.

— Я не знаю, что сказать, Эдмунд. Это для тебя не нормально, но я не удивлена, — снова легла, разглядывая профиль растерянного лица.

— Почему?

Я пожала плечами:

— Я давно говорю, что у тебя хватает прочих талантов. Может и до тебя, наконец, дошло.

Мазь у него на виске после поцелуя была распределена неравномерно. Я легонько потёрла, разравнивая слой, и вкрадчиво продолжала.

— Я люблю тебя, Эд, ты был, есть и будешь лучшим и особенным. Ты добрый, умный, храбрый, увлечённый и увлекающийся. Это нравилось мне в юности и с годами не ушло.

— Теперь уйдёт.

— Ты недооцениваешь свою способность оказываться полезным, — его пессимизм, как бы парадоксально не прозвучало, вызвал улыбку. — Уверенна уже через пару лет будешь не только профессором и аптекарем, но заодно уйдёшь преподавать в академию, освоишь несколько ремёсел, начнёшь бизнес и, может, напишешь биографию.

— И как я должен это успевать?

— Перестать спать и жить на кофе, как ты делаешь сейчас.

Эд перевёл на меня задумчивый взгляд.

— Ну, в конце концов, даже если однажды ты состаришься и потеряешь этот вечный запал на какую-то активность… я, наверняка, состарюсь тебе под стать.

Чёрные брови забрались на лоб, а глаза сощурились. Эд недвусмысленно намекал, что очень сомневается в моих словах. Но мне казалось, слегка улыбался.

— Знаешь, Эд, я тебя из города не выпущу, слышишь? Пока не восстановишься. Никуда ты больше от меня не денешься.

— Я не восстановлюсь полностью. Выраженность последствий может различаться, но…

— Мне плевать. Абсолютно. Слышишь? Так даже лучше, понял? Не восстановишься — вообще не уедешь.

— Звучит как угроза, — он мягко усмехнулся.

— Считай, так и есть.

— А что будешь делать, если я попытаюсь бежать из заточения?

— Жареной картошечкой назад приманивать.

— Хм… теперь это не угроза, а предложение руки и сердца, — Эдмунд негромко засмеялся.

Я приподнялась на локтях и, почти ложась на Эдмунда, поцеловала. Мазь, оставшаяся на губах, тут же угадила в рот нам обоим. Мерзостная субстанция, но опять же — кого это вообще волнует?

…

116. Луна.

…

Мы с мамой поднимались по лестнице на второй этаж больницы, куда положили Эдмунда.

— Может, тебе стоило поехать домой? — мама ещё час назад, забирая меня из лазарета академии, говорила об этом, но я настояла на том, чтоб вместе поехать к Эду.

— Я в норме.

В коридоре со множеством нешироких дверей пахло чем-то горьким. Полная женщина со шваброй о чём-то бодро шепталась с мужчиной в мантии доктора.

— Погоди-ка, — мама остановилась, глядя в их сторону. — Кажется, это лечащий врач Эда. На.

Мне была передана увесистая сумка.

— Ты иди, а я быстренько пару вопросов задам и тоже приду. Палата «пятьдесят», — мама указала в один из концов коридора и направилась в противоположный, где общались работники больницы.

Я засеменила на поиски нужной двери.

Справа разместились нечётные номера, слева — чётные.

Сорок шесть, сорок восемь… пятьдесят.

Самая крайняя палата. Насколько я понимаю, на углу здания.

Я поднесла ладонь к блестящей медной ручке, слегка зеленоватой у основания, где её редко касались.

Эд будет ругаться.

Мне не стоило лезть на этот конкурс. Не стоило провоцировать Джастина. И ведь весь наш с ним конфликт был абсолютно ничтожен. Как у братьев и сестёр, дерущихся за игрушки. Драматично, но ни к чему не ведёт.

Не скажу, что мне стыдно перед Джастином — он сам виноват — но всё же неприятное чувство… могла заткнуться, и ничего бы не было.

А Эдмунд? Он ведь вообще тут не причём, а получил столько же, сколько и Джастин.

Я покосилась в коридор, проверить, не идёт ли мама. Они с врачом разговаривали и явно не собирались заканчивать. Он что-то вещал про возможные осложнения, про регулярность диагностики и про разложение какой-то заумной ткани источника. Я ничего не поняла. Разве источник разлагается? Тем более полностью уничтоженный?

Мама мельком глянула на меня.

Решив не давать повода думать, что я боюсь или не в порядке, я постучала.

— Войдите.

Холодная ручка повернулась. Дверь бесшумно приоткрылась. Я сунулась в палату.

Маленькое светлое помещение с окнами в двух соседних стенах, кроватью, стулом, тумбой и небольшим шкафчиком. Палата на одного — не самое дешёвое удовольствие, но Эдмунд мог себе его позволить. Учитель лежал на кровати. Рядом, на тумбе стояли фигурки животных, свёрнутые из обёрток от какой-то еды.

— Привет, солнышко, — Эд принял сидячее положение.

Он улыбался, но на руках, шее и незакрытой части груди виднелись серые полосы — шрамы, оставленные магией.

У мамы, кстати, тоже на пальцах осталось несколько похожих пятен — она прикасалась к тёмному щиту, когда прижимала к нему руку Эда.

Что уж скрывать, даже у меня теперь есть два таких пятна. Одно на левом плече от того, что из источника насильно тянули энергию, второе на голове под волосами, отчего в этом месте они потеряли цвет.

— Я смотрю, ты решила поседеть раньше меня, — улыбнулся Эдмунд, заметив мою серебристую прядь. — Нефиг было на тёмный щит головой опираться.

— Да, я знаю… Ещё так глупо вышло — она сбоку головы. Нет бы на чёлке, было бы прикольно.

— Да нормально. Отлично выглядишь, — махнул рукой учитель. — В целом ты как?

— Хорошо, — я опустила взгляд на руки, ковыряя ногти. — У меня была просто усталость после того, как энергия в источнике кончилась. Сейчас всё восстановилось.

— Ну и отлично, — Эдмунд вдруг усмехнулся. — Ты главное так и стой в дверях. Если ко мне подойти, а уж особенно если сесть рядом на стульчик или кровать, я ведь и покусать могу.

Я подняла глаза. Учитель в приподнятом настроении наблюдал за мной. Он шутит. Хочет, чтоб я подошла.

— И кстати, дверь тоже закрывать не стоит, а то подмога не прибудет.

Я закрыла дверь и подобралась к кровати.

— Как ты?

— Нормально. Не хуже, чем должно быть.

— А источник?

— Выгорание. Как по учебнику: сжигание пузыря, чрезмерный поток энергии через искру, выход её из строя.

— Врач что-то говорил про какое-то разложение, — я села на край постели, поставив сумку на стул.

— Да… последствие выгорания. От источника остаются мёртвые части, но в отличие мяса, они могут разлагаться десятилетиями. Вполне возможно, однажды это меня убьёт, но когда — неизвестно. Ставлю на то, что мне будет слегка за шестьдесят.

— Ты не злишься?

— На тебя? — Эдмунд мягко улыбнулся.

Я кивнула. Пришло осознание, что я сижу вытянувшись по струнке и сжав руки в замок.

— Я не думала, что так выйдет.

— Кто ж думал? — пожал печами Эдмунд. — Что теперь? Это те самые пять-десять процентов риска, которые допускает статистика конкурса.

— Она говорит о безопасности участников, а не зрителей, — я ковыряла ногти.

— Я не зритель, а ликвидатор чрезвычайной ситуации. У них смертность выше.

— Я не хотела, чтоб так вышло. Это не должно было тебя затронуть.

— Луна, — учитель жестом подманил меня к себе.

Я приблизилась. Эд щёлкнул меня по носу.

— Ну, скажи, если бы я тебя там бросил, было бы лучше?

Я всхлипнула.

— Ну, всё, мы заплакали, — Эдмунд обнял меня. — Что ж вы с матерью постоянно ревёте? Ты ведь понимаешь, что если бы с тобой что-то случилось, я б себя не простил?

Словами ответить я не смогла. Только дёрнула головой, вжатой в плечо больничной пижамы, и шмыгнула носом.

— Меня никто не заставлял. Я легко мог сделать вид, что не знаю, как это победить. Меня бы за это даже не осудили — там все были в растерянности.

— Но ты же так не сделал, — я собиралась продолжить, что это привело учителя к безвозвратной потери магии, но только громче всхлипнула.

— Не сделал. Но это было моё решение. Так виновата ли в нём ты?

— Мне не надо было идти на конкурс.

— Значит, мне надо было послушать твою маму, которая была против. А не убеждать её, что душить инициативу — пагубно. Тебе ведь впервые захотелось что-то такое сделать без моей агитации.

— Я просто хотела соответствовать. Все думают ты плохой учитель, раз я плохой ученик.

Секунда молчания.

— Да твою же мать… — Эд осёкся. — Кхм… Пацифику… В следующий раз я точно буду слушать твою маму. Она и об этом догадывалась. Она, блин, слишком часто права и слишком редко достаточно настойчива, чтоб меня остановить. Где она кстати?

— Говорит с твоим врачом.

— Вот как. Сейчас опять ей насоветуют, как меня правильно кормить…

— И она снова будет права, полоская тебе мозги? — я улыбнулась одновременно шмыгая носом.

— Видимо. Но это не помешает мне с ней спорить.

— Мы тебе вещи принесли, — я отлипла от учителя и подняла сумку.

— Неужели и бритву? — Эдмунд радостно потянулся за ней, одной рукой приглаживая щетину.

— Не знаю, мама собирала.

Друг за другом из сумки стали показываться вещи:

— Так… еда, книги, рубашки… Повесишь в шкаф? — Эд передал мне одежду.

На свет показалось приспособление, напоминающее складной нож.

— Бритва! Отлично.

Отправившись выполнять данное поручение, я продолжала искоса наблюдать за тем, как учитель прячет в тумбу остальное.

— Луна.

— М? — я закрыла шкаф и вернулась к кровати. Снова села рядом с учителем.

— Наверное, со следующего года ты будешь учиться не у меня.

Это был удар под дых.

— Ч-что?

— Если раньше я мог хотя бы поглотить плетение, когда что-то шло не так, то теперь…

Я сжала губы в тонкую нить.

— …сама понимаешь, это неоправданный риск, — Эдмунд взял меня за руку. — Я постараюсь договориться в академии.

— Студентов не набирают дополнительно.

— Уверен, для меня лазейка найдётся. Ну и что ты так корчишься? Я что-то грустное сказал?

— Ты уедешь? — я села рядом.

— Ну… — Эд протяжно вздохнул и принялся тереть кончик носа. — Пока, может, нет… я не знаю.

— Ты останешься с мамой? — догадка вырвалась сама собой.

— Я бы пока не стал так говорить, — Эд поднял вверх указательные пальцы обеих рук, призывая меня притормозить. — Вот так вот сразу. Но может, в перспективе…

— Вряд ли мама даст тебе затягивать с принятием решения, — я расплылась в улыбке. — Считай, ты уже женат.

— Мне больше месяца так кажется, — учитель рассмеялся. — Ты-то не против?

Я пожала плечами:

— А должна быть?

— Ну… мало ли. В понимании большинства знакомых мне детей «мама и папа» — единая конструкция, которая не должна разъединяться, и где нет свободных мест для левых дяденек и тётенек.

— Свободных мест в ней нет, — признала я, прижимаясь к тёплому плечу. — Ты в неё полноценно не впишешься никогда. Но… я всё равно тебя по-своему люблю.

— Примерно как дядю?

— Примерно. Может ещё немного как старшего брата.

— Хе, — учитель вспушил мне волосы и чмокнул в макушку. — Меня устраивает.

Дверь в палату открылась, к нам зашла мама.

— Привет, Цифи, о чём вы так долго трепались?

— Заговорщики не раскрывают жертвам своих планов, — мама села возле Эда и тоже прижалась, так, что он оказался, зажат между нами.

— А, понял. Ты убеждала врача подольше подержать меня в больнице и за это время переписать на себя моё имущество.

— Зачем? Проще оформить брак между нами и в придачу подсыпать яда. Чтоб ты не оспорил мои действия по закону.

— Чёрт, а ты хитрая.

— Я ж сказала, что ты теперь женат, — засмеялась я, легонько пихая учителя в бок.

…

117. Луна.

…

Я шла по парку к условленному месту. Несмотря на прекрасную майскую погоду, на тихих тропах было малолюдно. Впрочем, сейчас рабочее время — все заняты. Даже я не должна была оказаться здесь так скоро — у всей нашей параллели репетиция к выпускному. Пятый курс как-никак.

А вот и река. Тут, на пологом берегу был запланирован наш семейный пикничок.

Примерно зная, какие планы на день были у остальных, я ничуть не удивилась, увидев отчима.

Эдмунд сидел, на мягоньком песочке. После переезда назад в родную столицу — то бишь последние три года — его гардероб почти не менялся.

Серый костюм с жилеткой, белая рубашка с широкими рукавами и новенькие сандалии, которые уже к октябрю будут стоптаны в хлам, вместе летними ботинками, купленными для официальных мероприятий.

Впрочем, сегодня Эд зачем-то надел к сандалиям голубой шёлковый шарфик, завязанный на манер шейного платка и заколотый булавкой с инициалами. Несмотря на то, что таких у Эдмунда теперь было две, эта — подаренная в день свадьбы старухой-деканом мадам Лониан — нравилась моему отчиму на порядок больше той, которую он купил самостоятельно.

— Привет, — я подошла сзади. — Ты чего так одет? В платке и в сандалиях. Странно смотрится.

— Привет, солнышко. Просто мне так захотелось, — Эд неопределённо пожал плечами.

— Понятно. Куда Вы маму дели?

— Она всё ещё не пришла от врача. Мы её уже час ждём. Да, Морган?

Бывший учитель пощекотал живот своей одиннадцатимесячной копии, что заставило малого взвизгнуть.

— А ты, я гляжу, всё-таки решила прогулять мероприятие.

Я села на песок:

— Уверена, меня поймут и простят.

— Маленький тунеядец, — Эд отобрал у Моргана край своего шейного платка, который тот решил пожевать. — Ты согласен?

— У-уна, — игнорируя вопрос отца, округлый розовощёкий мальчишка потянул ко мне ручку — узнал.

Я усадила Моргана на колени. Дитё моментально вцепилось в кружевной воротник платья. Морган давно смекнул: чтоб игрушку не отбирали, надо сунуть пальцы в узор и держать как можно крепче. И его не заботила сохранность моего воротника.

Не предпринимая попыток отобрать кружево, Эд достал из кармана игрушку и вкрадчиво прошептал:

— Морган. Давай меняться? Ты отпустишь Луне воротник, а я тебе утю дам.

Вязаный крапивник, подаренный супругой Аслана, был любимой игрушкой Моргана. Произнести настолько трудное слово брат ещё не мог, как и слово «птица». Все пернатые — живые и вязанные — назывались «утя» или «кря-кря».

Заметив птичку, Морган отпустил воротник и испуганно огляделся — искал игрушку. Он забыл, что её не было в руках и теперь не понимал, куда делась его птичка и почему у папы такая же. Морган начал хныкать.

Да, я понимаю, ему меньше года, но каждый раз, когда он плачет потому, что потерял то, что ему только-только показали, я считаю брата… не очень умным.

— Всё-всё. На, — Эдмунд вложил в руки Моргана птицу. — Утя не потерялась. Утя тут. Видишь? Кря-кря.

Малой всё ещё хныкал, теребя игрушку, но, по крайней мере, перестал озираться.

— Знаешь, то, что вы с мамой решили завести второго — ваш приговор в сумасшедший дом, — заметила я. Об относительно скором появлении ещё одного брата или сестрёнки мы узнали две недели назад.

— Ну да. Два ребёнка — два билета — мне и маме.

Хм… Сослав отчима и мать в психушку можно было многое получить. За ней числился дом моего отца, солидный счёт в банке и некоторые ювелирные ценности. За ним — дом в столице, башня в трое-городе, куча редких книг и вещей.

Проценты от использования «метода снятия печатей» станут моими. Как и доклад по «сшиванию разломов». Вот-вот должна была состояться конференция и первые испытания по лечению пациентов с разломами.

Будто того было мало, Эд начал изучать повреждённые искры. Пока не достиг больших прорывов, но шёл к этому.

Плюс бизнес.

Сеть больниц «Крапивник» за два с половиной года своего существования открыла два филиала в маленьких городах, где Эду довелось жить, и успешно привлекала молодых врачей на работу высокими зарплатами и хорошими условиями. Для них это считалось чем-то вроде стажировки, а для населения — приемлемым уровнем медицины.

Недавно инициатива зажиточного профессора получила дополнительную поддержку от государства. Третья больница должна была вот-вот открыться на севере страны в горной местности. Эд надеялся успеть на открытие между конференцией и началом испытаний, но в связи с нехваткой времени рассматривал и возможность послать своего помощника — старшего сына Аслана.

— Знаешь, перспективы-то хорошие… — пробормотала я, продолжая подсчитывать выгоду и пояснила. — Я всё ещё думаю про дурдом. Я получу кучу вашей недвижимости. А ещё права на твои разработки и бизнес.

— Солнышко, ты вообще-то получишь только имущество матери, — с некоторой издёвкой в голосе заметил Эд. — Я не писал завещания, а значит всё, что у меня есть, достанется родным наследникам и их опекунам. Если захочешь получить доступ к бизнесу и разработкам, придётся взять на попечение малышей.

Эдмунд достал печенье.

— Надо, кстати, написать завещание… так, на всякий случай.

— Чтож… Оно того не стоит, — я засмеялась. — Я отправлю их бабушке с дедушкой.

— Хорошая сестрёнка. Да, Морган? — в попытке распечатать бумажную коробочку с выпечкой Эд случайно разорвал её, едва не высыпав содержимое. — Бляха!

— Бляха! — поразительно чётко выругался Морган.

Эд заворчал:

— Повторять нормальные слова? Не хочу разговаривать. Я — молчун. Вот ругательства… тут уж сам Бог велел.

— Примерно то же самое говорит мама, когда слушает тебя, — резонно заметила я.

— А чего он у меня худшему учится? Я вот готовлю вкусные котлеты. Почему он этому не учится?

Я промолчала, понимая, что отчим так шутит. Вместо меня ответил Морган, что-то невнятно залепетав про утю.

— Не надо котлеты из ути, — вздохнул его отец и передал мне две печенюшки. — Что нового в академии? Мать тут жаловалась, что ты не хочешь идти на выпускной.

Эд сосредоточенно дразнил сына печеньем. Ребёнок дёргался у меня на руках, пытаясь укусить цель, но она убегала.

— Я пока не уверена.

— Почему эта информация доходит до меня в мае?

— Потому что я сама подумала об этом всего неделю назад.

— У тебя была неделя, чтоб поделиться со мной. И, кстати, нельзя решать подобные вещи в последний момент. Хоть б мать с бабкой пожалела — они тебе уже эскиз платья нарисовали и сами шить хотят.

Я пожала плечами:

— Не знаю, что они там себе навыдумывали, но я не горю желанием туда идти. И потом, наша администрация собирается с сентября взять Джастина ассистентом кого-то из преподавателей. Ходят слухи, что уже на бал его притащат. Звучит не очень правдоподобно, но всё же.

— Кто такой Джастин?

— Тот парень, с которым я три года назад в конкурсе соревновалась. Который источник выжег. Не помнишь?

— А… ну, хорошо. Пацан жизнь устраивает. Что не так?

— Не хочу опять пересекаться.

— Это основная причина пропустить выпускной или приятный бонус?

— Бонус, конечно. Что, ты думаешь, я его боюсь?

Эд отрицательно помотал головой, держа при этом такое выражение лица, будто не очень верит моим словам.

— Да ладно тебе, Эдмунд! Что он мне сделает? Заколдует что ли?

— Какой же ты, блин, милый ребёнок, Луна, — выражение лица отчима свидетельствовало о том, что шутка одновременно смешная и невероятно жестокая.

— Ты только на свой счёт не принимай, — я виновато улыбнулась. — У тебя при желании достаточно рычагов давления.

— Знаю, знаю. Можно дома запереть или денег не давать, — Эд скормил Моргану печенье.

— Как вариант.

— Ладно. Раз уж заговорили про выпускной. Меня позвали читать речь в этом году. Так что, если не хочешь идти на праздник, можешь использовать это как аргумент для матери. Так прямо и говоришь: «Меня пугает перспектива весь вечер прикидываться трезвой, пока друзья бухают».

— Тогда мама скорее не отпустит на выпускной тебя, — покачала голоой, наблюдая как Эд достаёт из старой сумки блокнот.

— Возможно… Вот, я уже набросал кое-что для речи. Как тебе?

Я получила блокнот, отдала брата и пробежалась взглядом по речи. М-да… почему всех маги-целители так отвратительно и неразборчиво пишут? Не текст, а шифр из мелких однообразных закорючек с уклоном влево.

— «Перестаньте насиловать себе мозги. Вы никогда не будете счастливы на сто процентов. Максимум на девяносто девять. Вы всегда будете сожалеть о решениях, выборе или о способностях и их отсутствии. Будите мучиться от того, что не успели придумать обидчику крутой ответ или где-то опозорились. Расслабьтесь и не требуйте ни от себя, ни от жизни совершенства».

— Мы считаем, что это идеальный совет выпускникам, — Эдмунд сделал карикатурно серьёзное лицо. Морган повторил мимику.

— Депрессивный немного.

— А ты что, анекдот хотела в пафосной речи? Я вот давно заметил, что чем сильнее произведение навевает депрессию, тем более оно «великое». С речами та же фигня.

— М-да… У тебя есть карандаш? — я рассматривала листок, прикидывая, как можно отредактировать представленный текст.

— Есть.

Эдмунд пересадил Моргана на песок и, достав вареную картошку из корзинки, отдал ребёнку.

Малой с восторженным визгом впился в корнеплод всеми восемью с половиной зубами.

Бывший учитель отыскал пару карандашей. Мы приступили к составлению речи, время от времени поглядывая на Моргана, чтоб он ничего не натворил.

Некоторое время спустя, на дорожке, ведущей к реке, появилась мама.

— Я смотрю, играете с ребёнком, как ответственные взрослые, — она с лучезарной улыбкой приблизилась к нам.

Мы оглянулись на мелкого. За те секунды, что мы на него не смотрели, брат успел залезть ручками в корзину с едой, найти банку мягкого творога, размешанного со сметаной и сахаром, каким-то образом открыть и вывернуть на себя.

Эд посмотрел на сына с немым вопросом «Зачем?», вздохнул, зачерпнул печеньем творог с его плеча и откусил.

— Правильно, чего добру пропадать? — как ни странно, мама присоединилась.

Я ожидала, что она отмоет Моргана при помощи магии и выскажет нам, какие мы безответственные, но этого не случилось. Мама села рядом, достала из сумки ложечку и легонько поскребла по коротким чёрным кудряшкам Моргана. Собранный творог сунула ребёнку в рот.

Что ж… Ладно. Я тоже макнула печенье.

— Раз ты такая радостная и вдохновлённая, предположу, что второй нормально получился, — Эд указал ей на живот. — Без отклонений.

— Да. На втором месяце, конечно, ещё не всё понятно, но пока без отклонений.

— Мальчик или девочка? — Эд чуть улыбнулся и обмакнул в творог ещё одно печенье. — Девочка же?

Тут Эд и мама расходились в желаниях. И даже особо не скрывали этого.

Мама хотела мальчика. Учитывая воспитание моего деда, уверенного в том, что всем обязательно нужен сын-наследник и чем больше, тем лучше, это не удивительно.

Эдмунд хотел девочку. Ведь в его окружении уже есть: «любимая жена» — мама, «солнышко» — я и Морган — «вот этот спиногрыз, которого Эд, конечно, любит, но должен воспитывать, пока мать балует». Не хватает только «его собственной маленькой принцессы, которую воспитывать будет мама, а баловать он».

— Мальчики.

— «…ки»? — Эд вскинул бровь.

— Во множественном числе, — мама кивнула. — Два мальчика.

Зависла мёртвая тишина.

Что ж… в битве «мальчик или девочка» Эдмунд только что проиграл дважды за одну попытку.

— Во множественном… — протянул Эд.

— Утя, — промямлил Морган, протягивая игрушку отцу, но реакции не дождался.

С озадаченным лицом, с которого читалось нечто удивлённо-матерное, мой бывший учитель перевёл взгляд на реку.

Пока Эд анализировал поступившую информацию, мама применила плетение. Шар воды прошёлся по Моргану, отмывая его от творога:

— Ах, да, они оба маги. Вода и огонь.

— Огонь? — я вскинула бровь, вспоминая, было ли среди известных мне родственников это направление. — Это откуда такое?

— От бабушки, — вздохнул Эдмунд.

Ах, да… его мать была из огневиков.

Четыре из четырёх детей у мамы маги. И какое разнообразие: ментальный, светлый, водный и огненный. Чётко сработано.

— Солнышко, у нас и для тебя есть билет в дурдом, — вдруг засмеялся Эдмунд, закрывая лицо ладонью.

— Какой ещё дурдом? — не поняла мама, но Эд от этого вопроса отмахнулся.

В голову закралась мысль о том, что к такому количеству братьев я, выросшая как единственный ребёнок в семье, была не готова. Может съехать от них? Дом отца, в-принципе, почти мой — когда захочу занять, надо будет только с мамой договориться.

Надо это обдумать. Можно потерпеть годик-другой, пока на работу выйду, и переехать.

— Так… — Эд несколько раз моргнул, переставая пялится на воду. — Близнецы это, безусловно, хорошо, и я, конечно, рад, но… Скажите, девочки, у кого есть с собой духи?

— Зачем тебе?

— Я не взял с собой ни вино, ни одеколон.

— Алкаш, — мама усмехнулась, нежно поправляя Эдмунду волосы. — Лучше над именами думай.

Эд тяжело вздохнул достал из корзинки пирожок и сделав укус, хмыкнул:

— Надо назвать «Мартин» и «Мэйсон». Чтоб когда троих зовёшь кричать просто «Морти».

— Почему «Морти»? — не поняла мама.

— Это четвёртое имя на букву «М», которое я знаю. Знаешь, как удобно будет на прогулке? «Морти, за мной!» — и все гуськом побежали.

— Знаешь, Эд, ты пока смирись с тем, что их будет трое, а потом сядете с мамой и подумаете, — я усмехнулась. — Хотя мне вариант нравится. Практичый. И вещи за Морганом донашивать будет удобно: не надо подписи на них менять — все «М. Рио».

— Моти, — Морган потянулся за пирожком в руках отца.

— Нет, нет, нет. Ни за что, — мама выставила вперёд руки в знак протеста.

Интересно, шутит ли Эдмунд? Если это серьёзно, то будет забавно посмотреть, как он убедит маму на такие имена. Ведь убедит, если захочет.

Эд запустил пальцы обеих рук Моргану в волосы и быстро задёргал ими. Ребёнок съёжился, будто от щекотки, и радостно завизжал.

Больше книг на сайте — Knigoed.net