Красная лилия

ГЛАВА XIII

Он направил пистолет прямо на меня. В лучах солнца тот отливал синевой. Облачко белого дыма и выстрел. Триста сорок метров в секунду, подумал я и побежал. Триста сорок метров в секунду. Ведь это скорость звука? Я помню это еще с детства, когда мы считали секунды между молнией и громом, чтобы узнать, на каком расстоянии гроза. Потом он, наверное, схватил пулемет, потому что выстрелы сзади стали раздаваться все чаще и чаще, а я, согнувшись, бежал по высокой траве.

Вздрогнув, я проснулся. Солнечные лучи освещали постель, на одеяле лежала книга о трагическом детстве Хенрика Тикканен. Кто-то нетерпеливо барабанил по оконному стеклу. Было уже половина двенадцатого.

Мучили сухость во рту и тяжесть в голове. Я перекинул ноги через край постели, натянул светло-голубой махровый халат и вышел на кухню. За окном на улице стоял он — Бенгт Андерссон, с впавшими глазами и небритый.

Я открыл дверь, и он вошел, пробормотав нечто невнятное, что, мол, сожалеет, что разбудил меня, не хотел мешать.

— Ничего, — сказал я и поставил кофе на огонь. — Обычно я просыпаюсь часов в шесть-семь, а вот сегодня что-то не сработало. Этому, наверное, есть причины. Вчера я никак не мог уснуть.

— Знаю, — сказал он устало, садясь в одно из плетеных кресел в гостиной.

— Хочешь чашечку кофе?

— Да, спасибо, — донеслось из гостиной.

На кухне я приготовил себе завтрак: половина грейпфрута, тарелка обезжиренной простокваши. На кусочке грубого ржаного хлеба мягкий сыр с красным перцем. И стакан воды. Поставил две кофейные чашечки.

«Что ему нужно? — подумал я, пока укладывал завтрак на поднос. — Почему он приходит ко мне, когда Сесилия мертва?»

— Прошу. — И я поставил поднос на стол возле него, налил дымящегося крепкого черного кофе. Он молча кивнул, благодаря.

— Ужасно, — сказал я, пока он не начал пить кофе, а просто сидел тихо, замкнувшись в себе. Он был бледен, несмотря на летнее солнце. Под глазами черные круги. Ночная смена в редакции? Или днем он спит и никогда не видит лета?

Бенгт Андерссон сидел молча, уставившись в пол. Потом взял чашку кофе и сделал несколько осторожных глотков. Я не хотел торопить его и спокойно поглощал свой завтрак.

— Ты нашел ее, — сказал он наконец. Это был не вопрос, а констатация.

Я кивнул.

— И Улла, — добавил я. — Сначала пришел я, а потом Улла.

— Каким образом ты очутился там?

— Да я просто проезжал мимо и захотел поговорить с ней.

— О чем?

— Об убийстве Густава Нильманна. Когда мы виделись на пляже, Сесилия сказала, что она знает, кто убийца.

— А тебя это касается?

— И касается и не касается. Может, не впрямую. Это дело полиции. Но поскольку я встречался и с Густавом и с Сесилией, то… то мне было интересно.

Он смотрел на меня, уйдя в свои мысли. Наконец он кивнул и продолжил пить кофе.

— Я любил ее, — вдруг сказал он. — Не знаю, смогу ли я жить без нее. Вчера вечером ко мне приходила полиция. Задала кучу вопросов. О наших отношениях. Я рассказал все, как было. Что встретил Сесилию еще тогда, когда она училась в школе в Эребру. Я писал рецензию на театральное представление, которое поставило их литературное объединение. Что-то из Яльмара Бергмана. Ты знаешь, он ведь учился в Карро — Каролинском учебном заведении. Поэтому там они особенно интересуются им. Пьеса, кажется, называлась «Эксперимент». Сесилия играла одну из женских ролей, я брал у нее интервью. И влюбился в нее. А она в меня. Мы любили друг друга. — Тут он вновь посмотрел на меня.

«Гимназическая влюбленность? — подумал я. Молодая девушка, которой кажется, что ей будет интересно с молодым журналистом. Первая встреча молодой девушки с любовью и со всем прочим. Все ее мечты воплощаются в нем. Потом она встречает более старшего, опытного мужчину, сравнивает с Бенгтом, представляет перспективу своей жизни. Видит Бенгта таким, каков он на самом деле. Молодой, не особенно преуспевающий журналист провинциальной газеты. И Густав. Губернатор, государственный советник. Шеф ее отца. Нет, Бенгт вытащил короткую соломинку».

— Сколько времени вы знали друг друга?

— Три года. Серьезно у нас началось все, когда она сдала выпускные экзамены в гимназии. В ночь после выпускной пирушки. Мы возвращались домой на рассвете через городской парк.

Бенгт замолк, сделал глоток, посмотрел в окно.

— А все это с Густавом — ничто, — продолжил он. — Просто случайность, возникшая из-за работы. Они ведь целыми днями были вместе, и, конечно, он импонировал ей. У него ведь было все. Деньги, положение, все, что хочешь. Но как только книга была бы готова, все стало бы по-прежнему.

«Сомневаюсь, — подумал я и подлил нам кофе. — „Если огонь попадет в старые пни, гореть будет долго“. Шекспир или Библия? Нет, скорее из „Крестьянской жизни“».

— Уму непостижимо, — сказал Бенгт после паузы. — Я ничего не понимаю. Мы же собирались пожениться. — Он, казалось, почти потерял самообладание и был в отчаянии. — Когда Сесилия должна была закончить занятия в Упсале, она собиралась устроиться на работу в Эребру. Мы хотели купить дом, целую виллу. А теперь… — он всхлипнул, согнувшись на стуле.

— Как ты думаешь, кто убил Густава? — спросил я, чтобы отвлечь внимание от постигшей его трагедии.

— Все из-за дьявольской книги, — сказал он, собравшись. — Она накликала смерть на него и лишила жизни Сесилию. В одной лишь этой местности найдется с полдюжины тех, кто ликовал, когда он умер.

— Ликовали?

— Конечно. Если бы кто-нибудь запер дверь шкафа с твоим старым скелетом, то ты был бы дьявольски рад, не так ли?

— Право же, у меня нет подобного скелета.

— Возможно, у тебя и нет, но у других есть.

— У кого, например?

— Сесилия кое-что рассказывала. Не в деталях, но достаточно, чтобы я смог понять, на какой пороховой бочке сидел Густав. Интересно, понимал ли это он сам. Ей казалось, что он смотрел на свою книгу, как на игру в «дурака». Потом бы все забылось, а жизнь потекла бы как прежде.

— Но Сесилия говорила, что не верит в то, что мемуары были тому причиной.

— Чушь. Она говорила так, чтобы защитить Густава, — горько возразил он. — Так вот, если ты начнешь рыться в дерьме, то и получишь сполна.

— Например?

— Как ты думаешь, каким образом Йенс Халлинг стал миллионером? Ты видел его белый «ягуар»? Его дом? А ведь это всего лишь летняя дача. И на это хватит зарплаты после выплаты налогов в Швеции? Нет уж, чтобы иметь такую, как он, чековую книжку, нужно иметь несколько больше, чем просто зарплату в конце каждого месяца. А Андерс Фридлюнд? Осенью он может стать премьер-министром. Я видел часть секретных опросов общественного мнения, которые говорят об этом. Но ты же знаешь, как бывает у нас в Швеции. Малейший намек на то, что что-то не так, как должно, и тут же возникает «дело». А у кого есть средства на «дела» на финишной предвыборной кампании? У того, кто всю свою жизнь боролся, чтобы достичь места, которого он хотел. Так неужели он позволит, чтобы мемуары Густава поставили крест на его будущем?

— Это всего лишь пустые домыслы.

— А возьми генерала Граншерну, — продолжал он, не обращая внимания на мою ремарку. — Он служил еще во времена Веннерстрёма. И не забудь, что Густав был шефом СЭПО.

— Ну ты даешь! Граншерна мог быть замешан в шпионаже в пользу Советов? Он же самый большой консерватор в Аскерсунде и его окрестностях. Тебе самому должно быть смешно от своих рассуждений.

— Ты можешь так думать. Но не забудь, что я журналист. И у меня есть свои источники и доступ к материалам, которых ты никогда не видел. Кроме того, кое-что рассказывала Сесилия. Так что даже если ты считаешь, что я болтаю чепуху, все равно у достаточно большого числа людей был повод струхнуть. Они-то не знали, что он понапишет. Может быть, кто-то из них и предпочел угрозе безопасность и нанес удар.

— В том, что ты говоришь, возможно, есть что-то, но не замешана ли здесь рыбка похуже, чем плавающие в Вэттэрне и Фагертэрне. Кстати. Ты же знаешь, что, когда нашли Густава, он держал в руке белую лилию. А у Сесилии была красная. Ты понимаешь, в чем тут смысл?

— Нет, — быстро ответил он. Так быстро, что мне показалось, будто он скрывал что-то. Но я не хотел давить на него. По крайней мере не на следующий же день после смерти Сесилии.

— Прости за вопрос, но зачем ты приехал сюда?

Какое-то время Бенгт сидел молча, словно ему не хотелось выкладывать то, что было на сердце. Потом он все же решился и посмотрел мне прямо в глаза.

— Я пришел, чтобы поговорить с тобой о Сесилии. Спросить, говорила ли она тебе что-нибудь обо мне. Я ведь знаю, что вы встретились в библиотеке, а потом пошли в кафе. Вы виделись на пляже. Так сказала она тебе что-нибудь?

— Мы говорили обо всем.

— Не прикидывайся, — отрезал он. — Ты чертовски хорошо понимаешь, что я имею в виду. Убийство Густава. Она говорила что-нибудь о том, кто убил Густава? У нее была какая-нибудь версия?

— Не больше, чем я уже рассказал. Она не верила, что причина в мемуарах. За всем этим кроется что-то другое. Совсем другое.

Он молчал, а я смотрел на него. «Зачем он приехал сюда — спросить об этом? — подумал я. — Боится, что Сесилия могла сказать что-то, касающееся его? Что причиной убийства был не страх перед публикациями Густава, а что-то совсем другое? Ревность?»

— Ты удивляешься, зачем я пришел? Понимаю. Так вот, чтобы сказать, что Сесилия не покончила с собой. Ее убили! Она слишком много знала.