Крайние шхеры

IX. Как Филле Бом открыл государственный телефон, что потом случилось и как затем налетела северная буря

Дни стали короче, ночи -- темнее; раньше стали сумерки ложиться над шхерами, сверкающий свет маяка стал путеводной звездой на темной воде, макрель стала ловиться ближе к земле, появилась желтизна среди зелени приземистых деревьев, которые росли под защитой стен, на тощей земле, с трудом собранной возле тесно стоявших жилищ. Чувствовалось, что наступила осень.

На пароходной пристани, заваленной ящиками, мешками, бочками, бревнами и всеми товарами, которые присылаются в шхеры в обмен на рыбу, разгуливал Филле Бом; он поджидал путешествующего купца, которого обещался проводить в Марстранд. Филле Бом был в хорошем расположении духа, потому что путешественник был веселый человек из Гетеборга, никогда не садившийся в лодку без запаса коньяка и плотно набитого портсигара в карманах его ульстера. Это были вещи, которые Филле Бом вообще умел ценить; а на этот раз у него были основания особенно дорожить такими преимуществами. Накануне купец угощал своих знакомых на постоялом дворе, и Филле Бом тоже был там. Купец показывал на картах фокусы, пел куплеты и вообще давал представление перед благородной даровой публикой, и Филле Бом был в конце концов только-только в силах перебраться через горку и дойти до своих сеней. Вот почему Филле Бом нетерпеливо ждал теперь купца и чувствовал настоятельную потребность в утреннем глотке коньяка.

Кроме того, у Филле Бома осталось после вчерашнего другое чувство. Он был героем вечера, и все собрание единодушно кричало: ура Филле Бому!

Дело в том, что в тот же день после обеда Филле Бом совершил прыжок с крыши двухэтажного дома, и на всем острове не было человека, который смог бы сделать то же самое.

Вот как это случилось: Филле Бом сидел на крыше дома, капитана Обома, исправляя черепичную кладку, попорченную последней бурей. Он сидел там и, беспечно передвигаясь с места на место, болтал с людьми, бывшими во дворе. Дар слова не покидал его даже у гребня крутой крыши. Но вот, среди болтовни, он как-то потерял точку опоры и начал скользить вниз.

На дворе поднялся шум; мужики бегали, не зная, что предпринять; бабы пронзительно визжали. А Филле Бом не мог удержаться. Он продолжал скользить и прежде, чем успел бы сосчитать до десяти, -- достиг края крыши, очутился на воздухе и полетел вниз.

Внизу было каменное крыльцо. Раздался единодушный крик ужаса всех присутствующих, привлекший целую толпу посторонних. Но Филле Бом не упал на каменные ступени. Самой мясистой частью своего хорошо сохранившегося тела он упал на поручни, при общем крике съехал по ним вниз и, очутившись на ногах, с разгону выбежал на середину двора, быстро перебирая ногами, обутыми только в чулки -- на нем не было сапог -- так что пятки хлопали по засучившимся брюкам. Филле Бом перебежал весь двор, точно был выстрелян из пушки, и перевел дух. Он заботливо ощупал свое тело, потом измерил глазами вышину.

-- Нет, черт! -- сказал он спокойно, -- На этот раз я тебе не достался. -- Затем он вернулся к дому и полез опять на крышу.

Лишь тогда присутствующие снова получили дар слова, и ужас сменился неудержимым хохотом, к которому примешивались восторженные крики "ура". А старый Бом, гордый, как Бог, сидел на крыше и помахивал шапкой увлеченной публике.

Это был последний большой подвиг Филле Бома, и воспоминание о нем как-то приятно смешивалось теперь с остатками вчерашнего угара. Однако, купец заставлял себя ждать и Филле Бом от нечего делать разглядывал волны и соображал, что вода уже. получила осенний зеленоватый цвет, а также, что ветер, дувший с севера, начинал свежеть. Большие, яркие облака неслись над сушей, где синели горы, и кидали темные тяжелые тени на широкие скалистые пространства побережья.

-- Хорошо, что купец не боится плыть под парусами, -- думал Филле Бом, и его узкие глаза сверкали при мысли об ожидавших его удовольствиях, когда он будет ходить в городе с пятиткой в кармане на поисках лошадей, и сколько у него будет слушателей, когда он станет там рассказывать о своем падении с крыши.

Вот Филле Бом услышал, что позади него кто-то идет на пристань, и обернулся, чтобы узнать -- кто. Это не мог быть купец, потому что тот имел шутливую привычку издали кричать разный вздор, когда приближался, а кроме того, тот имел такую грузную походку и так налегал на каблуки, что под ним мостки бы стонали. Он сам говорил, что делал это, чтобы все знали, когда он идет.

Фигура, которую Бом заметил теперь, пробиралась по мосткам так осторожно, точно шла среди яиц. Она приближалась медленно и робко, как бы опасаясь, что мостки ее не выдержат. И если бы Бома спросили, что за человек подходил, он не спешил бы ответить. Филле Бом тянул бы с ответом, моргал и молча продолжал бы рассматривать подходившего, а сам бы весь содрогался от разбиравшего его смеха. Он и теперь содрогался от веселости и любовался одноцветно-серым цветом подходившего. Шапка и стоптанные сапоги, борода лопатой, шедшая от одного уха к другому, волоса, лицо, брови, самые глаза производили впечатление чего-то полинялого, бесцветно-серого, в чем все другие цвета тонули без остатка. В наружности этого человека не было ничего вызывающего. Наоборот, он имел покорный вид, как человек, попавший в совершенно чужую среду, в которой ровно ничего не понимает. Увидев Бома, он вежливо и с заискивающим видом приподнял шапку. Казалось, что он признает себя принадлежащим к какой-то презираемой расе, так он был несмел, а Бом тотчас же принял вид, точно вполне сознавал это.

-- Здорово, -- сказал обитатель шхер и покровительственно кивнул подошедшему. -- Ты из дому?

Проницательным взглядом Филле Бом определил человека, причислив его к представителям глубоко презираемого моряками ремесла, заключающегося в хождении за плугом и копании земли, и мысленно назвал его неопределенно "мужиком". По известным признакам он угадал вдобавок, что имел перед собою не только мужика, но еще мужика из провинции Хизинген, а это было еще хуже.

Филле Бом по опыту знал, что если бы он, один из властителей моря, в морских туфлях без каблуков или в высоких рыбачьих сапогах, в шерстяной фуфайке и в зюйдвестке, сдвинутой на затылок, появился где-нибудь в глубине Хизингена и очутился бы среди мужиков, то ему пришлось бы иметь жалкий вид и очень возможно, что ему дали бы почувствовать, что он еще жив. Кое-что в этом роде уже случилось с ним однажды, и теперь ему захотелось поквитаться. В нем вспыхнула расовая ненависть, а к тому же ему нечего было делать до прихода купца.

Так как спрошенный не отвечал, Филле Бом повторил свой вопрос и почувствовал радость, заметив, что малорослый человек рассердился. Мужик понял, что над ним насмехаются, чего Филле Бом впрочем и не думал скрывать.

Но чувствуя себя чуждым среди всех этих морских снастей, лодок, рыбы и всего, что он видел, бродя по селению и на пристани, мужик не решился сказать что-нибудь решительное и только протянул неопределенное "да". Но это раздражало его еще больше.

-- Так я и догадывался, -- возразил Бом, чувствовавший свое превосходство и бывший не прочь злоупотребить этим. Он смерил маленького серого человека глазами и сказал: -- Что ты здесь делаешь?

У маленького человека появилось испуганное выражение, точно он боялся, что его заподозрили в непозволительных поступках, и он ответил уклончиво, подавляя кипевшую в душе злость.

-- Я хотел продать картошку.

-- Ах, черт, -- проговорил Филле Бом. -- Разве у тебя больше картошки, чем ты поедаешь? Почему ты не предлагаешь понюшки табаку?

Мужик совсем смутился и, вытащив из кармана маленькую медную табакерку, раскрыл и протянул своему новому знакомому. Филле Бом заглянул в табакерку и, привычным движением счистив ее кругом, заложил за щеку большую табачную колобушку, которую мужик проводил растерянным взглядом от табакерки до поглотившего ее рта.

-- Да. -- заметил Бом и прищелкнул пальцами. -- Таковы колобушки Филле Бома. Теперь ты, по крайней мере, знаешь меня и не бывал здесь.

Мужик до сих пор произнес едва несколько слов. Но все время злость в нем кипела, и теперь она перебежала через край.

-- Я не собирался заводить здесь новые знакомства, -- заметил он и, видимо, был доволен своим ответом.

Филле Бом присвистнул.

-- Нет, ты собирался продать картошку, -- сказал он.

Мужик на минуту успокоился. Мысль о заработке всплыла в его мозгу, и он спросил осторожно и пытливо:

-- Не хочет ли он купить?

Филле Бом только этого и добивался. Он ответил твердо:

-- Никогда я не ем картошки.

Мужик даже вздрогнул. Чтобы нашелся человек, не евший картошки, этого ему не случалось слышать. Он и не поверил. Чтобы сказать что-нибудь, он спросил Бома, что он за человек, если так привередлив.

-- Я-то? -- возразил Бом с невозмутимым спокойствием. -- Я кровельщик.

Мужик широко раскрыл глаза и посмотрел на крепкого, старичка в зюйдвестке, сдвинутой на затылок, шерстяной фуфайке на теле и высоких рыбачьих сапогах на ногах, который стоял перед ним и уверял, что он кровельщик.

-- По крайней мере, вчера я был кровельщиком, -- продолжал Бом. -- Видишь вон тот дом?

Он указал на горе на двухэтажный дом, с которого накануне совершил свой подвиг. Этот дом был самым красивым домом, после пасторского, на всем острове.

Затем Филле Бом открыл свою "разговорную шкатулку" и пустился в рассказ. Очень возможно, что он хвастался. Верно и то, что он смешивал правду с вымыслами. Так он побожился, что он летел с крыши с такой силой, что с разбега перепрыгнул на сомкнутых ногах через забор и не мог остановиться раньше морского берега. Потом его воображение разыгралось, и он рассказал, как в тот же день вечером он, Филле Бом, угощал и как было приглашено на пиршество население всего острова. Он находил, что отдавал себе этим только должное. После этого он перешел к разным другим подробностям о себе, своей личности и своих отношениях. В заключение Филле Бом предложил крестьянину обойти избы и осведомиться, действительно ли каждое его слово было святой истиной.

Такое расследование крестьянин не имел охоты делать. Он просто становился все более, и более подозрительным. Заметив это, Филле Бом освободил рот от части табачной колобушки, которую недавно лишь завоевал, и спросил уже прямо:

-- Не думаешь ли ты, что я вру, мужик?

Сознаться в этом мужик не решился, но так как обращение ему не особенно нравилось, он что-то пробормотал себе в бороду и повернулся к Филле Бому спиною.

Тихонько прошелся он несколько шагов по пристани и заметил между всякой всячиной, сложенной на мостках, нечто знакомое. Это было просто на просто несколько мешков с товаром, который мужик сразу узнал по наружной форме мешков и при всяких других обстоятельствах с уверенностью назвал бы картофелем. Но здесь все было так своеобразно, что он ни в чем не был уверен, а к тому же водворившееся молчание начало ему казаться тяжелым. Поэтому он спросил, что заключается, в этих мешках. Филле Бом еще раз смерил его глазами, как бы стараясь уяснить себе, до какой степени доходит глупость мужика. В то же время, по ассоциации идей, в его голове пронеслась мысль о важном устройстве, которое как раз предполагалось провести для большего объединения острова с материковой землей -- как раз Хизингеном, откуда был мужик. Эти мысли соединились в его голове с вопросом серого мужика, и он ответил, не сморгнув:

-- Это государственный телефон.

Мужик выпучил глаза, сделал два шага назад, потом снова подошел. Филле Бом испытывал невыразимое наслаждение. Но мужик еще ближе подошел к мешкам и Филле Бом понял, что он хочет пощупать содержимое мешков рукою. Как ни был глуп этот мужик, Филле Бом соображал, что, если ему не помешать сделать это, он сразу поймет, в чем дело.

-- Не стоит тебе до них дотрагиваться, -- заметил Бом спокойно.

Другой обернулся и кинул своему мучителю подозрительный взгляд.

-- Почему это? -- спросил он.

-- А разве ты не знаешь? -- ответил Бом с чувством превосходства. -- Потому что оно хлопнет.

Хлопнет? Оно? Какое оно? Что он хотел сказать?

Маленький серый человек достиг высшей степени растерянности и ничего не мог сообразить. А Филле Бом собирался найти еще что-нибудь новое. Он уже подыскивал дальнейшие аргументы, которыми намеревался подкрепить свое смелое уверение, когда его внимание было отвлечено к другому.

На холм, поднимавшийся как раз против пароходной пристани, бежала Мерта. Она перепрыгивала с камня на камень; несмотря на то, что на ней было будничное платье, Филле Бом заметил, что она была слегка принаряжена. В чем было дело? Куда она бежала?

Филле Бом припомнил свои прежние наблюдения. Он хорошо заметил, что с самого ухода Дельфина Мерта имела вид тоскующей вдовицы. Теперь Дельфин еще был далеко, а Нильс по-прежнему находился на нем. Куда же она бежала? У Филле Бома были свои приметы, и он отлично знал, что девушки бегают одним манером, когда спешат по другим делам, и совсем иначе -- когда торопятся на любовное свидание.

Вот девушка поравнялась с пароходной пристанью.

-- Здравствуй, Мерта, -- крикнул ей Бом, -- разве ты очень торопишься?

-- Так я тебе и сказала! -- ответила Мерта смеясь. И она побежала дальше.

В это время мужик раскрыл рот и издал негромкое бормотанье, которым желал выразить, что он сообразил что-то, о чем желал бы сообщить. Но Филле Бом оттолкнул маленького серого человека.

-- С дороги, деревенщина! -- -крикнул он ему.

И пользуясь своим знанием местности, он зашагал иным путем туда же, куда, по его предположению, направилась Мерта, предоставляя серяка на волю Божью. Филле Бом высоко ценил удовольствие дразнить мужика из Хизингена; но девушки своего острова были ему ближе к сердцу, а на этот раз стояла на карте и его честь. Филле Бом был уверен, что достоверно знает, что Мерта предназначается Нильсу, и почувствовал бы себя смертельно опозоренным, если бы пришлось убедиться, что он, Филле Бом, оказался одураченным.

И вот он осторожно шел по кривым улицам и внимательно оглядывался. Вдруг он остановился. Он услышал звуки тихих голосов, и эти звуки долетали из маленького палисадника, отделенного от улицы каменной стенкой и живой изгородью из сирени. Дом за палисадником был заперт, так как живший в нем был бездетный вдовец, находившийся теперь с другими в дальнем плаванье.

"Славное местечко для свиданий"! -- подумал Филле Бом. -- "Но подглядеть их все-таки можно".

Когда было что-нибудь, о чем Филле Бом желал знать, он не особенно был разборчив в средствах, которыми пользовался. Он спокойно подошел к изгороди и взобрался на камни так легко и тихо, точно был птицей. А то, что он увидел, нисколько не побудило его уйти прочь.

В сотый раз в своей жизни Филле Бом почувствовал, что сердце его раздувается от гордости. Тонок был его нюх, наводивший на след всякой тайны на острове. Ведь в самом деле там на скамейке сидела Мерта, а рядом с нею мужчина, обвивавший ее стан рукою. Они сидели спиной к улице, так что сначала Бом не мог разобрать, кто с нею был. Но вот он рассмотрел лоцманскую фуражку и светлые пуговицы. Ах, черт возьми! Да ведь это был Шегольм. Бом чуть не свистнул, выражая свои чувства. Уже не впервые Филле Бом накрывал этого парня на том, что он лизался с девушками других парней. Хорош! Филле Бом вздохнул. Ему припомнилась молодость и как он имел обыкновение удить рыбу по вечерам, причем ему всегда доставались поцелуи, когда шхуны бывали в плавании. Те. были другие времена. Куда, теперешние...

Пара на скамье, как видно было, не допускала мысли, что ей помешают. Филле Бом не слышал, что они говорили, потому что они говорили очень тихо. Но он мог заметить, что мужчина много говорил и старался в чем-то уговорить, а Мерта точно противилась. Она произносила только одно коротенькое слово, звучавшее точно "нет". Но Бому показалось, что оно произносилось не твердо и не серьезно, а Шегольм становился все предприимчивее и стал целовать девушку в губы...

Неизвестно, сколько времени Фалле Бом мог простоять возле изгороди, философствуя о верности женщин и опасности мужей, находящихся вдали на море. Но вот он расслышал внизу у пристани громкие оклики, которые сейчас же узнал. Он вздрогнул и вспомнил о купце. То, что он видел в палисаднике, ему не понравилось; ему почуялось даже во всем этом несчастие. Впрочем, это его не касалось. Тихо, как кот, прокрался он прочь от изгороди, проскользнул за угол и побежал вниз с горы.

Когда он добрался до пристани, купец уже стоял в лодке с пледом, перекинутым через руку, и с кожаным саквояжем в руке. Он кричал "Филле Бом" так громко, что воздух потрясался над скалами.

-- Я здесь! -- откликнулся Филле Бом, появляясь на пристани. И окинув подозрительным взглядом морскую даль, он заметил. -- Сегодня вам придется идти под парусами. Потому ветер свежеет.

Затем он обернулся и заметил серого человека, который все еще стоял, точно пригвожденный, и почтительно рассматривал таинственные мешки с "государственным телефоном".

Филле Бом даже съёжился от наслаждения и крикнул стенторским голосом:

-- Будет тебе, мужичина! Можешь ты отдать чалку?

Мужик вздрогнул и принял испуганный, вид, увидев своего мучителя.

-- Какую чалку? -- отозвался он и стал оглядываться вокруг себя на крыши навесов.

Филле Бом, вместо ответа, схватил мужика одной рукой за шиворот, а другой нахлобучил ему шапку на глаза. Затем он соскочил в лодку к удивленному всем этим купцу, оттолкнул лодку от пристани и крикнул мужику сквозь поднимавшийся ветер на прощание:

-- Поклонись своим домашним от Филле Бома и скажи им, что ты видел государственный телефон в собственных мешках с картошкой, чертов мужичина.

Это Филле Бом знал с самого начала и приберег для конечного эффекта. Филле Бом всегда имел точные сведения о выгруженных фрахтах парохода. Теперь он вдобавок подглядел Мерту с Августом Шегольмом да еще имел в своей лодке купца с фляжкой коньяка и битком набитой сигарочницей. Да, этот денек начался недурно.

И Филле Бом распустил паруса, довольный самим собою и всем светом. На всех парусах он выплыл при начинавшемся шторме в море.