Я попрошу прощения,
Но… потом,
когда придет пора искать Спасенья.
Когда пойду к Голгофе под крестом,
чтоб испытать предсмертные мученья.
И в тот момент,
когда мне гвоздь вобьют
В
насилием распахнутые руки,
Я попрошу у Бога
дать приют,
Дать избавленье от последней муки.
Ну, а пока прощенья не прошу,
Нелепости судьбы переживаю,
Ошибки на суку свои сушу,
И милости от Бога не желаю.
Получил повестку как тунеядец. А чё — не работаешь, значит тунеядец.
Как бы это нелепо не звучало, но ужесточить борьбу с уклоняющимися от работы гражданами-тунеядцами, было решено как раз во время знаменитой «оттепели», когда во главе государства стоял Никита Хрущев. Принятие указа «Об усилении борьбы с лицами, уклоняющимися от общественно-полезного труда и ведущими паразитический образ жизни» и внесение в Уголовный Кодекс статьи № 209 стало для общества полной неожиданностью. Ведь с Хрущевым изначально были связаны надежды на изменения в сторону либерализации, особенно после его разгромной речи с критикой культа личность на XX партийном съезде. Но уж все получилось так, как получилось. И нововведения начали претворяться в жизнь.
Конечно, прежде всего они касались алкашей и бродяг, но порой применялись и к людям творческого труда. «Не состоишь в Союзе писателей — тунеядец!» — сказали в свое время Бродскому). Но пока Иосиф Александрович вкалывает где-то в геологии рабочим, а мне повестка из Кировского РОВД пришла сегодня.
Просто необходимо поделиться диалогом, достойным пера Гоголя. Итак, явился по повестке в РОВД, дежурный направил в комнату участковых. Представился.
— Так, — сказал старлей, выписывавший повестку, ты у нас временно прописался у гражданки Дажинской. И уже две недели там проживаешь, а на работу не устроился. Когда будешь работать?
— Да я пока и не собираюсь работать, — сказал я, ибо действительно хотел отдохнуть, определиться с будущим. Мне даже в посольство не надо было часто ходить, так как совет директоров пока только примерялся к новому заказу и посол обещать присылать сотрудника, если будут новости.
— Тогда я с тебя сейчас возьму подписку, что ознакомлен со статьей 209 — тунеядство. В течение двух месяцев не устроишься — передам дело в суд. И на что ты живешь, если не работаешь?
— Наследство получил.
— Ну не знаю. Наследство, конечно, хорошо, но у нас в Москве не работать нельзя. А где раньше работал?
— В МУРе.
— И кем ты там работал? (Ехидно).
— Участковым на Красной Пресне.
— Врешь?
— Чего бы мне врать, вот смотри в трудовой.
— А чего уволился-то? Или устав нарушил и попался?
— Ничего я не нарушал. Говорю же — наследство получил.
— Большое?
— Да не очень, наличными там всего семьсот тысяч с лишком фунтов было.
— Каких таких фунтов?
— Английских.
— Врешь?
— Нет.
— А сколько это в рублях?
— Ну, фунт в рублях стоит где-то два с половиной рубля.
В этом времени хорошо учили считать в уме, так что старлей быстро разинул рот:
— Это чё, полтора миллиона рублей получил?!
Ну не совсем так. В фонд мира перечислил, налоги бриттам заплатил, за бездетность вычли… В общем — вот. И я протянул ему сберкнижку.
Конечно, 125000 рублей привели в шоковое состояние всех участковых. А потом и весь райотдел, так как новость вмиг облетела оба этажа и гараж.
А перед участковым стал во весь рост вопрос: можно ли обвинить в тунеядстве и нетрудовых доходах обладателя ста пятидесяти тысяч рублей? Затянувшееся недоумение разрешил начальник РОВД, который спустился посмотреть на советского миллионера.
— Мне насчет тебя звонили, — сказал он. — Ждут в МУРе, награды там на тебя из министерства пришли какие-то. Я тебе машину дам, чтоб подвезли.
В это странное утро комедия ситуаций продолжилась. Меня повысили в звании до майора (это за маньяка), а за старые заслуги (внедрение к Бармалею и возврат бриллиантов) наградили медалью «За отличие в охране общественного порядка», которой награждались солдаты и офицеры правоохранительных органов и военнослужащие Внутренних войск за подвиги и достижения, проявленные в охране общественного порядка и борьбе с преступностью. Медаль вручалась от имени Президиума Верховного Совета СССР и других советских республик. Но мне её вручил Чванов без особой торжественности.
— Что ж ты из милиции ушел, — спросил он горько, — обуржуазился что ли?
— Не ушел, ответил я. — Вы сами видели, как мое новшества встречали выговорами. Собачью тему отобрали, из уголовки поперли. Что ж мне, так и пахать участковым за сто двадцать рублей до старости! Я вот, например, хочу для МУРа специальные машины купить, на которых полиция в Лондоне ездит. А меня их страны не выпускают.
— Знаю, знаю, — ответил сыщик. — Это Никита Сергеевич запретил тебя выпускать, не уверен, что не убежишь.
— Да на хрена мне бежать-то. Я с такими деньгами и на родине неплохо устроюсь, только мне много не надо. Мне полезным хочется быть и деньги не чиновникам из министерства отдать, а конкретно их применить на пользу людям. Питомник забацать породистых овчарок. Готовить собак для службы в милиции по всем правилам и отдавать обученным кинологам. Технику закупить достойную за рубежом! Ту, которую они лучше чем мы делают. Да много чего… — Я махнул рукой и пошел себе.
— Ты куда? — спросил Чванов.
— В магазин. Обмыть надо медаль то с погонами.
— Все есть у меня в кабинете. Сейчас накрою поляну. И ты заранее голову не вешай, я вот с Вадимом Степановичем Тикуновым поговорю насчет тебя. Не один Хрущев у нас вопросы решает.
Товарищ Тикунов возглавлял милицию РСФСР в трудное время — в 1961–1966 годах. Мы говорим «милицию РСФСР», а не СССР — потому что в те годы союзного Министерства внутренних дел не существовало. Оно пало жертвой неуемной реформаторской мании советского лидера Никиты Хрущева. В 1960 году вождь-«кукурузник» разогнал МВД СССР, оставив только министерства союзных республик. Да и сами эти ведомства теперь стали называться иначе. Вместо привычных министерств внутренних дел (МВД) появились министерства охраны общественного порядка (МООП).
Но именно в эти годы расцвета хрущевского самодурства Тикунов «продавил» много полезных для милиции решений. Многие из этих решений позднее приписали знаменитому Щелокову — другу Брежнева, который сменил Тикунова на посту начальника советской милиции. Так, именно Тикунов, а не Щелоков первым предложил отмечать день советской милиции (10 ноября) как общесоюзный праздник. И бесплатный проезд в общественном транспорте по предъявлении милицейского удостоверения появился тоже при Тикунове.
Но наиболее важным (можно даже сказать — историческим) событием для отечественной милиции стало появление новых служебных «аксессуаров» — резиновых дубинок и наручников.
А у нас тем временем дошло до анекдотов. Начал я, майор (уже майор!) в отставке:
— Представляете, — говорю, — прихожу домой, открываю шкаф — а там голый мужик!
— Hу что же тут удивительного, — сказал Чванов, — все жены — такие стервы, что хочешь отмочат…
— Да при чем тут жена? Я же холостой!
Минутку все молчали, потом дошло. А я добавил:
— Собираюсь на работу, перекладываю содержимое карманов одних джинсов в другие. На полке последовательно появляются: бумажник, складной нож, пачка сигарет. 7-летняя соседка грустно констатирует:
— Деньги, оружие, наркотики…
Теперь засмеялись сразу.
И Чванов включился:
— Следи за вещами внимательнее, Золушка…
— Это почему?!
— Твой кучер — крыса!
Смеялись громче, чем от моих шуток. Время иное, юмор немного более прямолинеен. До сих пор не определился — хорошее время или плохое. В общем-то, как и сама жизнь — в полоску.