Глава 25

Мне стало грустно просто так

Без видимой причины

Из за какой-то ерунды, какой-то чепухи.

Когда грустят серьезные, солидные мужчина

Они не сочиняют печальные стихи.

Они не едут в ресторан,

Что у аэродрома,

И не сидят нам три часа

За рюмкой коньяка,

Им не приспичит улететь за триста верст от дома

Без отпускных и багажа подняться в облака…

Сергей Иоффе[35]

Вот вспомнились, заученные когда-то стихи иркутского поэта. Стоило лишь сойти на перрон вокзала, сесть в трамвай, который въехал на огромный мост через Ангару, как вспомнились стихи местного стихотворства. Он их, помнится, написал в период гонений на весь Иркутский творческий бомонд. Это произошло после того, как Юра Самсонов не опубликовал в нашем альманахе «Ангара» запрещенную повесть братьев Стругацких: «Сказка о тройке»[36]!

Но до этого еще много лет. Я к тому времени уже отслужил и успел поступить в универ на отделение журналистики. Я — прошлый. Помню, как же — помню, как комитетчики метались на черных «волгах» по городу, газетные киоски опустошали, изыскивая номера альманаха.

Впрочем меня в этом времени армия только ждет. И я — постаревший — способен отговорить себя юного не делать глупости. Хотя я их все равно сделаю…

Трамвай шел, как и раньше, неспешно и на перекрестке Карла Маркса и Ленина я спрыгнул, не ожидая остановки. Двери в этом древнем трамвае открывались вручную, хотя по Москве уже ходили новенькие, с пневматическими дверями.

На пересечении двух центральных улиц в небольшом, но нарядном скверике стоял громадный памятник Ленину. (Вот он, на фото). Помнится, в последние годы правления «кукурузника» ночью некие молодцы ухитрились выбить на постаменте стишки:

Водка стоит три ноль семь,

Мяса, масла нет совсем,

Дорогой Ильич, проснись

И с Никитой разберись!



В Иркутск еще при царях ссылали вольнодумцев, так что народ в этом, вообще-то — купеческом, городе был непокорный.

Я сел на лавочку, поглядывая на перекресток по которому ехали редкие машины: «Москвичи», «Волги», «газики». Следовало покопаться в свей, несколько покалеченной при переносе в другое время и другое тело. Я помнил о том, что у меня в той жизни был брат — физик, но не помнил деталей нашего общения. Судя по времени и зыбким отрывкам в сознании я все больше склонялся к творческому пути. Как и моя основа, которая весной 1961 года то ли где-то учится, то ли где-то работает. Призвать его должны только на следующий год, но вот когда он стал подвержен военным обязательствам — убей, не помню!

— Це дило треба разжувати, сказал я «Ленину» и пошел в гостиницу «Сибирь», которая, как подсказывала память, должна была быть на улице Ленина недалеко от огромного комплекса Обкома КПСС. В те годы это была единственная благоустроенная гостиница в столице Восточной Сибири. Среди ее постояльцев было немало известных стране и миру личностей. В период Великой Отечественной войны, во время гастролей, в ней останавливались народная артистка СССР О.В. Лепешинская, джаз-оркестр под руководством Л. Утесова и многие другие. В 1941–1942 годах здание гостиницы занимал госпиталь № 1221 общехирургического профиля, часть помещений была отдана под жилье эвакуированным артистам Киевского государственного театра оперы и балета имени Т. Шевченко. При гостинице был отличный ресторан я там в десятом классе как-то просидел целых три рубля с одноклассницей. Но она того стоила! Хотя дело дальше поцелуев и не пошло, но вот сейчас вспомнил с нежностью.

— Мне отдельный номер, можно люкс, — сказал я, протягивая паспорт с вложенной в него двадцати пяти рублевкой. Обычно хватало червонца, но я помнил этот советский отель, как неприкасаемый для простых граждан, вот и решил не рисковать отказом.

— Поищем, — проворковала пышная дама за прилавком. — Вот, есть двухкомнатный полулюкс за семь рублей. Будете брать?

— Возьму. На неделю, пожалуйста.

— Так, на семь дней. Расчетный час в полдень. Багаж будете сдавать на хранение?

— Да у меня багажа-то только сумка.

— Тогда с вас 49 рублей. Вот ключ.

И она протянула мне солидную деревянную грушу на которой болтался ключ от комнаты.

Номер оказался недалеко от лестницы, покрытой ковровой дорожкой, прижатой металлическими трубками. С прихожей, с отдельным туалетом, залом и спальной. По-советски просторный, с огромными окнами, выходящими на улицу с тополями. В зале на тумбе стоял телевизор «Рекорд», был буфет с посудой и маленький холодильник. В спальне рядом с двуспальной кроватью находился радиоприемник. Роскошь по нынешним временам. И всего за семь рублей. Впрочем, семья на эти деньги может и неделю прожить.

Я принял душ, под конец с удовольствием прихватывая губами чистейшую воду. Нигде не пил такой вкусной воды, как близь Ангары! Вышел, не обтираясь (очень сильно топили в гостинице). Сибиряки холода не боятся, зато тепло одеваются и не экономят на обогреве. Стал перед большим зеркалом в спальне и заново осмотрел свое новое тело. Я — первый был худощав, с тонкой костью и не слишком сильный. Мышечную мощь подменял реакцией, скоростью. Поэтому любил настольный теннис, но не любил тягать гантели (коими очень увлекались советские парни шестидесятых). К старости, после лечения рака простаты гормонами, разжирел, но основной жир пришелся на живот. Так что выглядел, как пузырь на тонких ножках. Мой донор, человек пожертвовавший мне тело после смерти, был мужиком с крепким костяком, немного короткими ногами, густо поросшими светлым волосом и с выраженными мышцами икр. Плечи широкие, предплечья хорошо прокаченные… Офицер, воинская косточка. Это тело заставило меня бегать утрами — мышечная память заставила и не пренебрегать спортом. Благо, в СССР в каждом дворе была спортплощадка, как минимум: турник, брусья, качели и волейбольная сетка. Теннисные столы тоже стояли повсеместно, проблема была лишь в шариках, которые (если из Китая) являлись дефицитом). А ракетки мастерили сами, покупая обычную — дощатую и обклеивая резиной или губкой, или полностью, вырезая и склеивая из многослойной фанеры.

В общем своим телом я остался, как и в первом знакомством там, в Вязьме, доволен. Поэтому быстро оделся и отправился в ресторан, проход в который был не только с улицы, но и с вестибюля гостиницы.

— Будете комплект номер один, — спросил официант, — или второй номер, рыбный.

— А что в первом?

— Щи с мясом, котлета с картофельным пюре и компот. Девяносто семь копеек.

— А рыба какая?

— Уха на таймене и сборная, на таймене дороже. На второе жареный хариус. Есть малосольный омуль и ленок.

— Несите тогда на таймене. Только сперва ленка малосольного и водочки лучшей графинчик.

Тайменя я в первой жизни ловил на мыша, руки трещали пока выводишь, да и без сачка хрен возьмешь Обычно, когда заглотнет приманку, слегка подтягивали к берегу и стреляли в голову. Выпотрошив, присолив его по разрезанному хребту и вывешиваешь за хвост на дерево — пусть обвянет, обдуется жирная рыбина. Из кусочка головы и подгрудных плавников тайменя сразу варишь уху, начистив в нее без экономии аж четыре картофелины! И луковицу целиком в кипящее варево, чтоб удалить ее к концу безжалостно…

Воспоминания нагнали слюны, так что, тяпнув водочки, зажевал нежным, чуть соленым мясом ленка и с наслаждением опустил ложку в жирную уху с кусками бескостной рыбы, присыпанной поверху зеленым лучком. Уху тут подавали в старинной глиняной глубокой миске.

…Чуть позже, осоловевший от сытной вкуснятины, завалился в номере на широкую кровать и в полудреме задумался о житие в Англии. Насколько он знал в эти годы там еще не расчистилось от частых дождей небо, еще давили город туманы. Это уже в следующем веке, когда он бывал там туристом, солнечных дней стало больше. И единственное, что отравляло прогулки, — обилие черных тел, демонстрирующих свое пренебрежение к культуре и местному населению.

«А чё бы мне не поехать через Китай», — мелькнула на грани засыпания мысль. — «Мао сейчас с СССР не очень-то дружит, зато к „проклятым капиталистам“ лоялен. Валюта ой как нужна! Вот поездом Москва-Пекин и поеду, а на границе паспорт Великобритании предъявлю. Так и выскользну».


Поезд Москва — Пекин, так как был образован политическим решением самого высшего уровня, какое только возможно, закономерно отобрал транссибирскую корону флагмана сети у Владивостокского курьерского и получил № 1/2. И сохранял номер первые годы, до 1961 точно.

Комплектовался поезд вагонами только высшего и среднего класса, плацкарта там не было. В спальных вагонах были умывальники и душевые, а также два вагона-ресторана (один из них играл по совместительству роль и вагона-библиотеки-читального зала).

Ещё при жизни Сталина, силами ЖДВ, с 1947 г. начала строиться трансмонгольская линия через Наушки — Улан-Батор, сокращавшая путь на Пекин аж на 1100 км. Достроили её в самом конце 1950-х, хотя к Улан-Батору линия подошла ещё в 1950 г. Так вот, после её пуска красные китайцы, уже имевшие определённые амбиции, сразу поставили вопрос о втором поезде на Москву. Поскольку линия через Харбин обслуживалась советскими бригадами, то монгольский маршрут по эквиваленту решили отдать китайцам. Пункт перестановки тележек был сооружён на китайско-монгольской границе.

24 мая 1960 года стартовал первый поезд (всего за полтора месяца до рокового шага советской стороны — внезапного отзыва советских специалистов из Китая).

Как писали в «Женьминь Жибао»:

«На протяжении 50 лет этот известный всему миру „восточный экспресс“ неоднократно становился свидетелем счастья и горя, печалей и радости, которые были в отношениях между двумя великими государствами — Китаем и Советским Союзом. Однако дружба и теплые чувства между народами всегда были на первом месте».


Загрузка...