Криминальный попаданец 2

Глава 19

Ботанический сад Владимира Овчаренко умилил. А хлопотливые лаборантки в уже по-летнему халатикахбез пальтишек развеяли тягостное впечатление недавнего разговора о невозможности подарить МУРу хорошие авто. Так что дальнейшая дорога по Москве, по её не шибко оживленной части была приятной.

Бывший вор уже просто ругал себя за стремление навязать несговорчивому правительству подарки от своих многих килограмм золотого наследства. Мелькали даже мысли из прошлой жизни:

«А что — переведу в воровской общак пару полтонны золотом, — думал он — так в историю воровского мира войду навечно!» В том, что воровской мир будет процветать и спустя годы, он не сомневался, ибо и сам этот общак держал в далеком 2010 году.

От размышлений его оторвали две чудесные вещи, которые как бы и не могли происходить в этой старинной России, — мотороллер с кузовом, который развозил по домам товары и вертолет, тащивший в небе куда-то здоровенный пароход на крыльях. (На фото 1960 года).

Но хорошая гордость за такое передовое государство сразу смылась от созерцания инвалида на самодельной тележке, который вяло, как перевернутый жук, шевелился на асфальте. Люди обходили безногого брезгливо (Фото 1961 года).

Овчаренко подошел и, вдохнув запах застарелого пота, мочи и гомыры. Вспомнилось послевоенное детство, когда коньяк с двумя костями был востребован среди небогатой публики. Коньяком называлась гомыра, денатурированный спирт, который продавался в керосиновых лавках и стоил 18 дореформенных рублей. На бутылках с гомырой изображали череп с костями, как на электробудках. Его покупали те, у кого были не керогазы, а спиртовые примусы, и некоторые мужики предпочитали денатурат сучку — водке за 23 рубля 50 копеек. Те, кто побогаче, покупали водку столичную, за тридцать рублей семьдесят копеек, это считалось дорого. К столетию Ленина, помню пели:

Я еще раз осмотрел эту дощечку с подшипниками, толкушки, которыми бедняга придавал ход шаткому сооружению, тело на боку. Как ни странно, но мужик был в пиджаке и при галстуке, так что я, превозмогая рвоту, наклонился и помог ему утвердится на шаткой основе. Невольно вспомнились коляски для инвалидов в моем будущем. Даже с ручным управлением они были шикарными по сравнению с этим убожеством, что ж вспоминать про те, которые на электрическом ходу.

Идея с инвалидами меня захватила. Но как-то из прошлого (которое для всех — будущее) всплыла картинка пьяного инвалида-колясочника с наградами на гимнастерке, которого вместе с группой нищих всегда привозили в переход от зоопарка к метро. Я как-то с ним разговорился и узнал, что мужик по-пьяне отморозил ногу, а с началом Горбачевской перестройки его завербовали в нелегальную артель попрошаек, которую крышевали уголовники. Ему оставляли десять процентов из собранного, зато каждый день. И коляску выдали, и привозят/отвозят!

Но редкие на улицах инвалиды этого времени отличались разительно.

Невольно вспомнилось, что в начале 60–х годов слушал по радио выступление московского сапожника Ивана Румянцева на передаче, посвященный военной тематике. Гостем Румянцев стал потому что был рядовым солдатом и дошел аж до Берлина, где принял участие в штурме рейхстага и был ранен в голову.

Оказавшись перед микрофоном, Иван внезапно зарыдал, а после произнес: «Не думал, что доживу до такого дня. Ведь меня вся страна будет слушать. А то все эти годы живем впятером в комнате 15 квадратных метров в подвале. Куда ни ткнусь, всюду гонят: „Ну, воевал! Ну, получил награды. Чего тебе еще надо?“». Румянцев был ранен в голову в последнем бою войны — при штурме рейхстага. Но ничто не заставило дрогнуть номенклатурные сердца…

Этот случай в полной мере описал не только отношение советской власти к 2,5 миллионам солдат, вернувшихся с фронта инвалидами. Он показал молчаливую покорность советского народа, который не смог отстоять прав своих защитников и дал большинству из них спиться по богадельням, подвалам, различным притонам и старым квартиркам.

В СССР с инвалидами и до войны не особо церемонились. Вспомнить хотя бы «Дело Ленинградского общества глухонемых», которых обвинили в создании «фашистско — террористической организации». Всего было арестовано 54 человека, 34 из них были расстреляны, 19 — отправлены в лагеря.

После Великой Отечественной войны армию инвалидов пополнили ветераны, вернувшиеся с фронта с увечьями и контузиями. Никто не знает точно, сколько их было. По официальным данным, около 2,5 млн человек. Но, скорее всего, — больше. Потерявшие руки и ноги, не имеющие зачастую никакой поддержки, кроме небольшой пенсии, многие из них спивались и начинали нищенствовать. Советское государство, принимая меры по борьбе с попрошайками, многим из таких инвалидов предлагало переезжать в специальные дома инвалидов — ветеранов войны, открытые на Валааме, в Горицах. Постепенно нищие и инвалиды исчезли с улиц советских городов — кто — то отправился в интернат, кто — то — засел дома. Исчезли они и в том числе с молчаливого согласия общества.

Другая немалая часть инвалидов войны, получивших не только физическое увечье, но и глубокую психическую травму, не в силах справиться с собой, оказалась на обочине общества. Эти люди деградировали, спивались, попрошайничали или уходили в преступные группы. Ветеранские же организации, как было сказано, имели настолько ярко выраженный официальный характер, что в них не допускалось даже мысли о борьбе за права инвалидов или о создании каких-либо иных инвалидных обществ.

И все же по слухам в 1955 году на Старой площади перед зданием ЦК КПСС состоялась первая демонстрация инвалидов войны на мотоколясках с экономическими требованиями. Среди участников преобладали мужчины-ампутанты. Организатором пикета был двадцатичетырехлетний Юрий Киселев.

«Надо побольше узнать про этого Киселева,» — подумал Владимир, — распрямляясь и думая, где помыть руки.

— Ты не журись, я не пьяный, — снизу вверх проговорил безногий. — Пойдем в ларек, я тебя угощу за доброту. Там пиво почти не разбавленное дают, 22 копейки кружка. А то, что воняет от меня, так не взыскуй — осколок там у меня все хозяйство поуродовал, не только ноги. Не могу держать в себе ссаку — течет.

Делать Овчаренко было нечего — никто и ни где его не ждал. Так что он пошел за инвалидом и узнал много интересного. Оказывается, в этом времени никаких официальных организаций инвалидов, кроме ВОС и ВОГ (слепых и глухих) в СССР не существовало. Зато был советский комитет ветеранов войны — СКВВ, который возглавлял дважды Герой Советского Союза, Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский, а ответственным секретарем у него был Герой Советского Союза Алексей Петрович Маресьев.

— Ну ни фига себе! — выразил Овчинников свое удивление. — А что, артелей инвалидов так и нет?

— Кукурузник все национализировал, падла. Мы теперь в КБО включены, комбинаты бытовой обслуги. Сетки вяжем, обувь ремонтируем. А кто и пошибче могёт: пошив и ремонт одежды, металлоизделий, мебели, фотографы есть. — Калека выразительно посмотрел на лишь пригубленную кружку Овчинникова, получил её и сделав пару глотков продолжил: — Ты погляди, погляди. Перед войной у инвалидов было более двух тысяч артелей. свой товар делали, да! Где ты нынче достанешь, например: сапожный вар, фоторамки, бумагу для папирос, тару для бакалеи и канцелярские принадлежности. А в 1953 г. вышло постановление правительства о национализации и укрупнении артельных предприятий. Отсюда и ассортимент пропал, ну какой ассортимент когда план чиновники спускают нынче. Ну какая тут работа по ихнему плану!

— Во-та смотри, — добавил он, прикуривая, — во-та зажигалка добрая. И кто её сделал? А сделали её инвалиды, слепые люди. Ты много таких зажигалок в магАзине видел? Не много, так как планом они не предусмотрены. А вот грузины её в своем Тбилиси делают и продают[23].

Распрощавшись с инвалидом и вручив ему стольник (восторг, слезы!). Овчинников пошел в библиотеку и попросил дать ему все, что есть по инвалидам в СССР. Выяснилось, что государственная идеология способствовала формированию в общественном сознании представления о том, что в советском обществе проблем инвалидов не существует. (Как и секса!)Тяжелобольные инвалиды были помещены в дома инвалидов или вынуждены были находиться в своих квартирах, поскольку городская инфраструктура не позволяла им даже выйти из дома. Слово «пандус» отсутствовало в лексике советского человека, как и понятие инвалидной коляски. А вот места в транспорте для инвалидов имелись. Такой парадокс советского мышления!

Невольно вспомнились Овчаренко стихи поэта, с которым корешился на пересылке. Александр Матус писал стихи, как дышал, но слаб был перед активностью Зеленого Змия. Поэтому попал под следствие за что-то, да еще и в разгар «Усиления ответственности за..» и в пьяном виде. Три дня они провели в одной камере, где опытный вор оберег Сашу от оголтелых соседей первоходков. Стихи были на реальном материале и назывались: «Ноги отца»:

Сидение в библиотеке все же привело советского миллионера к некой ясности по поводу инвалидов. В энциклопедии прямо было написано, что:

А главное он вспомнил и узнал, что в союзе, кроме слепых, есть ещё и общество глухих. ВОС и ВОГ созданы в 1925–1926 годах, сотни тысяч человек, и самое главное — свои производственные мощности, хозрасчет и почти полная свобода в экономической деятельности. Овчаренко хочет Линкольны для милиции? Так можно завести их в виде готовых машинных комплектов и собрать на мощностях инвалидов. Под названием Коммунар или Кировец. Я даже не могу представить себе чиновника-бюрократа, возражающего против милицейского спецавтомобиля Дзержинец, с любовью собранного руками советских инвалидов!

Вот с такими одушевленными мыслями пришел он к себе в комнату и завалился спасть.

Чтобы проснуться в два часа ночи и отправится в ночи с полной обреченностью и натуральным раздраем в мыслях и чувствах!