Кроваво-красная текила

Глава 25

Я как раз занимался приготовлением из «Фрискис» и тако обычного ленча для Роберта Джонсона, когда из офиса шерифа позвонил Ларри Драпиевски.

— Я совершенно уверен, что не должен тебе это говорить, — заявил он. — Но в прошлом году суд вынес постановление, запрещавшее Бо Карнау приближаться к Лилиан Кембридж.

Я положил в тарелку нагретую лепешку из кукурузной муки и ложечкой добавил сверху «Фрискис» из курицы. Обычно я посыпал готовое блюдо сыром, но он закончился. Я попытался убедить Роберта Джонсона, что завтрак готов, и потряс тарелкой. Он посмотрел на меня, и я сделал вид, что сыплю тертый сыр. Роберт Джонсон продолжал буравить меня взглядом.

— Ты меня понял, сынок? — спросил Ларри.

— К сожалению, понял, — ответил я.

— Патрульный полицейский рассказал мне, что Карнау регулярно приходил к дому мисс Кембридж в пьяном виде, кричал и угрожал ей. Он повторял, что она перед ним в долгу и не может выйти из бизнеса. Однажды Карнау разбил окно. Но он ни разу ее не ударил.

Я посмотрел на снятое с петель кухонное окно.

— А что было потом?

— В декабре по просьбе мисс Кембридж судебный запрет сняли. Больше жалоб от нее не поступало. Возможно, это не имеет значения, но в таких вещах никогда нельзя знать наверняка…

— Ладно, Ларри, спасибо.

Я слышал, как он постукивает карандашом.

— Проклятье, сынок…

— Вы хотите сказать, чтобы я не спешил с выводами, не выходил из себя.

— Да, что-то в таком роде.

— Спасибо, Ларри.

Я повесил трубку.

Роберт Джонсон принялся жевать мою лодыжку, и я погрозил ему кулаком. Однако мой демарш не произвел на него ни малейшего впечатления, и он занялся хладнокровным захоронением лепешки под кухонным ковром.

Когда я позвонил Карлону Макэффри в «Экспресс-ньюз», он разговаривал так, словно сражался с большим сандвичем. Я спросил, не появилось ли у него каких-нибудь любопытных новостей.

Карлон рыгнул.

— В каком смысле «любопытных»?

— Просто расскажи.

— Господи, Трес, я сообщу тебе свои новости, как только ты покажешь мне свои. Проклятье, о чем вообще речь?

Я принял его ответ за отказ.

— Ладно, что тебе говорит имя Бо Карнау?

Карлон прикрыл трубку ладонью, что-то прокричал своему коллеге и через минуту завопил в телефон, не потрудившись убавить звук.

— В субботу у Карнау в «Голубой звезде» открывается выставка фотографий, какое-то ковбойское дерьмо. Зачем мне туда идти?

— Не хочешь, не ходи, — сказал я.

Я слышал, как Карлон щелкает по клавишам и заносит адрес и время в компьютерный календарь.

— Давай, Наварр, — сказал Карлон, и его тон изменился — он добавил в свой голос патоки, вспомнил, что мы старые друзья. — Расскажи хоть что-нибудь. Я тут поговорил про Ги Уайта кое с кем из копов, занимавшихся расследованием убийства твоего отца. Тебя еще интересует это дело?

— Едва ли ты сможешь использовать мой интерес, Карлон.

— Послушай, я всего лишь хотел сказать, что мы можем помочь друг другу. Дай мне сведения, благодаря которым газету начнут раскупать, а я постараюсь отблагодарить тебя за эксклюзивный материал.

— Ты обладаешь чуткостью ротвейлера, Макэффри.

Он рассмеялся.

— Зато я гораздо симпатичнее.

— Конечно. Я подыщу тебе суку на Рождество.

И я повесил трубку.

Что ж, мне удалось выяснить, что Карлон не знает про Лилиан, иначе он бы забросал меня вопросами, а если Карлону ничего не известно, значит, никто не откровенничал с прессой. Я взял ключи от машины, оставил Роберта Джонсона горестно взирать на свой погребенный под ковром завтрак и вышел в полуденный зной.

За все годы, что я ухаживал за дочерью Зика Кембриджа, я дважды побывал у него в банке. В первый раз, когда мне было шестнадцать, перед вторым свиданием с Лилиан. Я помню, как сидел в офисе мистера Кембриджа в кожаном, пропахшем сигарами кресле, которое весило примерно две тонны, и нервничал, дожидаясь, когда наводивший на меня ужас мужчина с белым мраморным лицом, зелеными глазами и в костюме гробовщика изучит мои водительские права. Потом он очень вежливо объяснил мне, что служил снайпером в морской пехоте и не станет испытывать ни малейших угрызений совести, если ему придется стрелять в нарушителя границ его владений или в молодого человека, посмевшего сесть на постель его дочери. Он похлопал меня по плечу, предложил ириску из вазочки, стоящей на столе, и пожелал хорошо провести время. Конечно, это произошло до того, как он познакомился со мной поближе.

Во время моего второго визита, когда мы с Лилиан заговорили о браке, Зик Кембридж не проверял мои водительские права и не предложил ириску. Он лишь напомнил мне, что был снайпером в морской пехоте и не станет испытывать ни малейших угрызений совести, если ему придется стрелять в нарушителя границ его владений или в молодого человека, женившегося на его дочери, но не сумевшего получить приличную работу после окончания колледжа. Он устроил мне тест с фиксированными ответами — Зика интересовало, на чем я специализируюсь в колледже: добыча нефти, юриспруденция или бизнес. И ему совсем не понравилось, когда я ответил: «Ничего из перечисленного».

«На самом деле ты ему нравишься», — сказала мне потом Лилиан.

В последующие месяцы она пыталась объяснить агрессивные вспышки отца кризисом Ссудо-сберегательной ассоциации, который ударил по банку «Крокетт» так же сильно, как и по остальным.

«Его, как и тебя, тревожат неудачные ставки, сделанные на окружающих его людей», — объяснила Лилиан.

«Конечно, — ответил я. — И в течение трех последних лет он использует слово «сопляк», когда хочет показать хорошее отношение ко мне».

Впрочем, какие бы неудачные вложения мистер Кембридж ни осуществил в те дни, сейчас его дела шли совсем неплохо. Банк «Крокетт» перевел свой корпоративный офис из маленького стрип-молла на Аламо-Хайтс в четырехэтажное здание из стекла и бетона на Петле 1604, а Грейс Джун, старая секретарша с высокой прической и в роговых очках уступила свое место молодой блондинке в шелковой блузке и юбке от «Лиз Клайборн».[62] Я кивнул ей, сообщил, что меня ждут, и прошел мимо нее в кабинет.

— Да, но… — начала она у меня за спиной.

Кожаное кресло весом в две тонны все еще украшало своим внушительным присутствием кабинет мистера Кембриджа. На стенах по-прежнему висели таблички престижных клубов — «Ротари», «Республиканский управляющий комитет штата», «Техасские рыцари», на письменном столе стояла вазочка с ирисками. Вот только сам Зик Кембридж изменился.

Он стал меньше и уже не казался мне великаном. Черный костюм болтался на нем немного слишком свободно, уголки рта на прямоугольном лице слегка опустились, заостренный нос — одна из немногих черт, унаследованных от него Лилиан, — покрылся сеточкой красных прожилок.

Мистер Кембридж оторвался от изучения каких-то бумаг, когда я вошел, и собрался задать вопрос, но, увидев, что я не секретарша, нахмурился и немного неуверенно поднялся на ноги. Затем он продемонстрировал мне еще одну черту, которую унаследовала от него Лилиан, — характер.

— Какого дьявола тебе здесь нужно?

У меня за спиной секретарша робко просунула голову в дверь, словно боялась, что ее могут обстрелять.

— Мистер Кембридж? — негромко спросила она.

Он бросил на нее свирепый взгляд поверх бифокальных очков и повернулся ко мне.

— Все в порядке, Камерон. Это не займет много времени.

Камерон закрыла за собой дверь. Мне показалось, что она даже проверила, насколько плотно та захлопнулась. Зик Кембридж долго смотрел на меня, но все же неохотно указал на кожаное кресло. Бифокальные очки он небрежно бросил на стопку бумаг.

— Какое право ты имеешь приходить в мой офис, мальчишка? Тебе недостаточно вреда, который ты уже причинил?

В прежние времена он прорычал бы эти слова с таким напором и силой, что задрожала бы мебель. Я бы принес извинения за то, что слишком поздно доставил Лилиан домой, за то, что гудел клаксоном на автостраде или не так одевался в присутствии их друзей — я боялся, что этот человек может меня убить. Теперь же, когда он говорил, его голос больше напоминал удар молотка по лезвию пилы — громкие, но дребезжащие звуки, и такие водянистые, что они казались абсурдными в своей мощи.

— У меня возникло чувство, что вы откажетесь со мной встретиться, сэр.

— Проклятье, и ты не ошибся.

— Я хочу поговорить о Лилиан.

Его челюсть слегка дрогнула.

— Конечно.

— Миссис Кембридж сказала мне…

Он ударил кулаком по столу.

— Не пора ли тебе оставить в покое мою семью?

Фотографии в рамках задребезжали, вазочка с ирисками даже не дрогнула. Зик Кембридж опустился в кресло и еще раз стукнул кулаком по столу, но уже не так сильно. На смену гневу пришло раздражение.

— Оставь мою жену в покое.

Я уже мог смотреть ему в глаза и испытал необычное ощущение. С возрастом зеленые радужные оболочки стали оливковыми, нижние веки опустились и с трудом сдерживали влагу, накопившуюся в уголках глаз.

— Мистер Кембридж, я хочу помочь.

— Тогда уходи. Уходи к дьяволу.

— Если вы мне расскажете, что говорит полиция, возможно, я смогу…

— Полиция ничего не говорит. Они болтают про Ларедо, про то, что Лилиан взрослая женщина. Меня убедили… что следует подождать.

— Полиция?

Он бросил на меня свирепый взгляд, но его челюсть продолжала слегка подрагивать.

— Многие.

— Однако вы им не верите, — сказал я. — Я тоже.

— Я верю, что у Лилиан был шанс на счастье, мальчишка. Но ты его у нее отнял — снова. — Он говорил, как человек, только что глотнувший скисшего молока.

Я уже не в первый раз слышал эти слова, и они возвращали меня в прежние годы — Дни Благодарения, Рождество, дни рождения всякий раз превращались в бесконечное перечисление того, чего я не делаю для Лилиан. Вот только сейчас рядом не было миссис Кембридж, которая умела вовремя сменить тему. Возможно, на этот раз мне действительно не следовало ему возражать.

Мистер Кембридж кивнул, словно соглашаясь с моими мыслями.

— Они говорят, что причина, быть может, в тебе. Так сказала полиция. Если так, мальчишка…

— Так считает детектив Ривас?

Кембридж решительно махнул рукой.

— Если дело в тебе…

Он не стал напоминать мне про свою службу в морской пехоте. Однако я отчетливо услышал в его голосе угрозу.

— Сэр, я бы хотел заручиться вашей помощью, но я найду Лилиан в любом случае.

— Да поможет мне Бог, если ты вмешаешься, если из-за тебя у меня возникнут проблемы и я не смогу вернуть свою девочку…

— Это правда, что она рассталась с Дэном?

Голова у него затряслась еще сильнее.

— Все еще можно исправить.

— Вам известно, что Лилиан ушла из галереи, которой владела совместно с Бо Карнау?

Ему нравилось слышать имя Карнау не больше, чем фальшивый аккорд.

— Она приняла правильное решение, когда ушла из галереи. Ей там не место. Проклятье, я всегда ее поддерживал. Никогда дурного слова не говорил. Я сделаю все, что в моих силах, для своей семьи, мальчишка. Я всегда о них заботился. А что хорошего мы видели от тебя, если не считать страданий, которые ты ей причинил?

Я и сам не знаю, почему, но что-то в его тоне посеяло во мне сомнения — какую женщину он имел в виду? Я подумал о Лилиан, которая никогда не говорила об отце ничего плохого, всегда обнимала его, стоило ему появиться на пороге, и неизменно винила ужасный темперамент, когда он делал неудачные вложения. Я подумал об Анжеле Кембридж и представил, что она, наверное, все еще сидит в окружении попугаев в своей полутемной гостиной и плачет, прижимая к груди старую обувную коробку, полную мертвых воспоминаний. Потом я вообразил, как Зик Кембридж в течение сорока лет приходит каждый вечер домой, и его упрямые зеленые глаза тускнеют с течением времени, тускнеют гораздо быстрее, чем фотография не вернувшегося пилота. Вложения, поцелуй меня в задницу.

Я ничего не сказал, но когда наши глаза встретились, он почувствовал мою жалость так же отчетливо, как я пару минут назад его угрозы. С дрожащим лицом он смахнул со стола бумаги и бифокальные очки.

— Проваливай к дьяволу, — сказал он на удивление тихим голосом.

Я посмотрел на треснувшую кожу на ручке кресла, и мне показалось, будто я вижу отпечатки, оставленные моими нервными пальцами шестнадцатилетнего подростка, который ждал, когда отец Лилиан проверит мои водительские права. Когда я поднял глаза, мне захотелось вновь увидеть мраморные черты и суровое неодобрение. Однако передо мной сидел старик, пытавшийся сохранять достоинство, заставив дрожать вазу с ирисками.

Я встал, чтобы уйти.

Когда я закрывал за собой дверь, Зик Кембридж смотрел прямо перед собой и сейчас как никогда стал похож на гробовщика, стареющего и сердитого, так и не сумевшего похоронить своего первого клиента.