Нас окружают привычные истины:
Земля вертится, курить — здоровью вредить,
От перестановки мест сомножителей произведение не меняется…
Привычные истины, в прошлом наши поводыри,
Превращаются со временем в наших стражников
И берут нас в плен,
И ведут под конвоем.
Дважды два, с неизменным знаком наперевес, шагает сзади,
чеканя свою любимую песенку:
Равняется,
Равняется,
Равняется
Четыре!
А другие истины, идущие по бокам, чеканят о том, что вода —
мокрая, камень — твердый, а туман вообще
неизвестно какой,
Потому что в тумане ничего не увидишь.
Привычные истины окружают нас плотным кольцом, частоколом
И зорко следят, чтобы мы не шмыгнули куда-нибудь в сторону.
Туда,
Где газы при нагревании
НЕ расширяются,
Где вода при кипении
НЕ испаряется,
Где выталкивающая сила НЕ равна весу вытесненной телом жидкости,
А дерево для электричества —
ДА, ДА, ДА — является отличным проводником.
Привычные истины нам отводят привычную роль,
Играть которую нам не всегда бывает охота:
Злодей играет злодея, короля играет король
(Хотя ему по вкусу совсем другая работа).
Но если бы, если бы, если бы, отбросив привычную роль,
Герой сумел одолеть привычку свою и природу…
Итак, игра начинается.
На сцене известный герой.
Хорошо известный герой —
О Дон-Жуане написано много трагедий, поэм и статей,
Вокруг него давно накаляются страсти.
Его обвиняют:
он сделал несчастными столько счастливых семей!
Его оправдывают:
ведь он и сам не был счастлив!
Все победы его — суета и обман.
В этом мире страстей сам себя обираешь.
И чем больше находишь, тем больше теряешь,
Дон-Жуан!
Среди легких побед и пустых разговоров,
Ради мига о вечности позабыв,
Ты услышишь внезапно шаги Командора,
Беспощадную, гулкую поступь Судьбы.
Будто вдруг окунешься в холодную воду v
Или в бездну шмякнешься с высоты,
Дон-Жуан, ты увидишь в себе Квазимодо
И отвернешься от зеркала, узнавая его черты.
Ты выйдешь на улицу, некрасивый, немолодой человек:
Сколько женщин вокруг!
Но — такая досада:
Ни одной улыбки из-под опущенных век,
Ни одного перехваченного запретного взгляда!
Что-то изменилось.
Не только в тебе, но вокруг.
Даже серое небо как-то выше и чище стало.
Некрасивые женщины превратились в красавиц вдруг,
И каждая кажется тебе идеалом.
Мир перевернулся.
Закат превратился в рассвет.
Изменились улицы, деревья и лица…
Неужели оттого, что изменился один человек,
Целый мир должен вокруг измениться?
Привычные истины, служившие нам без помех,
Вдруг
На глазах у всех
Переменяются круто.
И вот — незаурядный, можно сказать, выдающийся человек,
Мир лилипутов копошился у его каблука,
Суетился и хлопотал, и карабкался на вершины прогресса,
Между тем как легко и свободно шевелюрой бороздил облака
Он,
Лемюэль Гулливер,
Человек возвышенных интересов.
С интересов-то, собственно, все и началось:
Случайный лилипут, заблудившийся в гулливеровом ухе,
Оставил там, как собака зарытую кость,
Какие-то сплетни. Какие-то пошлые слухи.
И Гулливер прислушался. Проявил интерес.
Впервые высокое с низменным перепутал.
И все опускался и опускался на землю с небес,
Пока не опустился до уровня лилипута.
И, большой человек, благородная, возвышенная душа,
Среди суетных мелочей и житейского сора
Слышал он только то, что прилипало к ушам,
И не слышал, не слышал шагов Командора.
Привычные истины совершают крутой вираж,
И вот уже, на глазах деградируя и грубея,
Интеллигентный, учтивый, хорошо воспитанный персонаж —
Сослуживцы опечалены:
Откуда такие манеры у Алеши Молчалина?
Был он ко всем почтителен, а стал откровенно груб,
Всем поголовно тыкает, даже старухе Хлестовой.
Сергей Сергеич — вы его знаете — полковник Скалозуб
Боится при Молчалине вымолвить слово.
Князь Тугоуховский, хоть и на ухо туг,
Слушая Молчалина, не мог не заметить,
Что все матери вздрагивают на километр вокруг,
Когда он ведет разговор у себя в кабинете.
И откуда напористость эта взялась,
Этот характер, перед которым даже сильные души слабеют?
Не зря заметил Тугоуховский, уважаемый князь,
Что в каждом Молчалине скрывается свой Пришибеев.
Привычные истины свой расширяют круг,
И мир становится вдруг непривычным и небывалым.
И конь Дон-Кихота, заезженный, старый друг, —
Ветряные мельницы остались далеко позади,
И теплый сарай, и небо мирное, голубое…
Росинант поднял голову и увидел себя посреди
Настоящего поля боя.
Это поле щетинилось копьями и вздымало к небу мечи,
И оно бряцало угрозами и взрывалось хохотом;
«Кляча!
Старая кляча!
Ну-ка давай, скачи!
Ну-ка давай, вручи
Битве свою удачу!»
Росинант загремел доспехами, которые состояли из
выпирающих ребер, ключиц и мослов,
И хвост его затрепетал от неумения стлаться по ветру…
Старая кляча…
От этих обидных слов
Ноги подкашиваются, как от пройденных километров.
Старая кляча…
Об этом забываешь, когда вокруг
ветряные мельницы с амбразурами дыр и щелей,
И тогда хочется вскинуть голову и ударить копытом о камень,
И помчаться навстречу опасности —
все быстрей и быстрей,
Распластавши по ветру хвост, не касаясь земли ногами.
Старая кляча…
Росинант глубоко вздохнул,
Отчего еще явственней проступили его доспехи.
И заржал,
И ударил копытом,
И гривой опавшей тряхнул,
И шагнул —
прямо в пасть, оскалившуюся в дьявольском смехе.
Старая кляча…
У каждого свой талант,
Свой удел.
Но когда прозвучат боевые клики,
Буцефалом становится Росинант,
Дон-Кихот становится Александром Великим.
Все это на сцене мы называем игрой,
Рассчитанной на публику — в назидание или в угоду.
Но если бы,
если бы,
если бы,
отбросив привычную роль,
Человек сумел одолеть привычку свою и природу!
И Мальчик-с-Пальчик в кармане бы не зачах,
А, выйдя в широкий свет, превратился в такого детину,
Что весь этот свет широкий жал бы ему в плечах,
А небо мешало бы распрямить спину.
Если б всем надоевшая баба Яга
Выступала почаще в роли Спящей Красавицы
(И чтоб ее не будили!)…
Если б умный слуга
Не делал глупостей,
чтоб своему господину понравиться.
Если бы,
если бы,
если бы…
Поскольку жизнь — не игра,
В ней не любую роль нужно играть, а с разбором.
Есть отличные роли.
Для них наступила пора.
Слышите?
Вслушайтесь:
Это шаги Командора.