Круги на песке

Гора с горой не сходятся никак.

Не сходятся сияние и мрак.

Расходятся дороги и пути,

А также те, кому по ним идти.

Несовместимы иней и роса,

Земные и иные полюса…

Но неразлучны меж собой навек

Вчерашний день и прошлогодний снег.

Отпустила реку высота,

И река потекла, понеслась,

Выбирая пониже места,

О высокие камни дробясь,

Рассыпаясь на тысячи брызг

На опасном пути своем…

Так бывают легки на подъем

Те, которые катятся вниз.

Осуждали путники Осину,

Что на ней не зреют апельсины.

Под Осиной сидя в жаркий день,

На Осину наводили тень.

И такое было не однажды,

В мире так ведется искони:

Бросить тень из нас умеет каждый,

Но не в каждой спрячешься тени.

Живущий в лиственном лесу

Без листьев выглядит уродом.

Не нужно сбрасывать листву!

Но раз пошла такая мода…

Хоть нас и пробирает дрожь,

Мы все равно листочки сбросим.

Пусть холода! Пусть ветер, дождь…

Сегодня в моду входит осень.

У Апельсина не доля, а долька,

Но Апельсин не в обиде нисколько.

Сладкая долька ему суждена,

Да и к тому же еще не одна.

Прячутся дольки под толстою кожей,

Здесь их не сушит ничто, не тревожит.

Доля ж открыта, у всех на виду,

Всем на потеху, себе на беду.

Говорит Сосна Травинке:

«Распрями, подруга, спинку.

Если хочешь быть в чести,

Постарайся подрасти».

Но Травинка гнется ниже:

«Я уж тут, к земле поближе.

Мало радости, сестра,

Быть в чести у топора».

Один ретивый лесоруб,

Как говорится, знавший дело,

Решил срубить столетний дуб,

Чтоб не росла на нем омела.

И там, где дерево росло,

Теперь бездомно дуют ветры…

Уничтожайте в жизни зло,

Но сохраняйте жизнь при этом.

Дерево… Ну что, казалось, в нем?

Листья, ветки, шелест и прохлада…

Отчего же знойным летним днем

Каждому приятно быть с ним рядом?

Даже лесоруба с топором

Дерево в тени готово спрятать…

И каким же нужно быть богатым,

Чтоб за все, за все платить добром!

Лев на обед Барана пригласил.

В расчете на приятную беседу,

Пришел Баран. И тут сообразил,

Что приглашен он в качестве обеда.

Баран, конечно, был весьма задет:

Лев поступил не слишком благородно.

Вздохнул Баран: «Эх, пропадай обед!

Чем так гостить, пойду домой голодный!»

«Ты след медведя не заметил?» —

Спросил Охотник Лесника.

«Не только след. Наверняка

Ты встретишь самого медведя».

Попятился стрелок бывалый:

«Да нет, мне нужен только след…»

Чтоб жить на свете много лет,

Умей довольствоваться малым.

Сказали Оленю: «При виде врага

Всегда ты уходишь от драки.

Ведь ты же имеешь такие рога,

Каких не имеют собаки».

Олень отвечал: «Моя сила в ногах,

Иной я защиты не вижу,

Поскольку витают рога в облаках,

А ноги — к реальности ближе».

Ждал Воробей на ветке,

Когда созреют сливы.

Голодные нередко

Надеждою счастливы.

Но околел он прежде,

Чем подоспели сливы:

Счастливые надеждой

Порой нетерпеливы.

Училась Галка у Орла

Из стада красть баранов.

Она способная была,

Бралась за дело рьяно.

Хваталась цепко, но взлететь

Силенок не хватало…

Да, чтоб наукой овладеть,

Одной науки мало.

Сказал Верблюд Верблюду: «О-хо-хо!

И я, как ты, в былые дни когда-то

Носил одни лишь дыры и заплаты…

И знаешь, парень: было мне легко.

А вот теперь, когда пора настала,

Когда и мне как будто повезло,

Когда ношу я сундуки с металлом, —

Мне почему-то стало тяжело».

Тормошит Мышонок Мышь,

Вон из норки просится:

«На другого поглядишь —

Как с ним кошки носятся!»

Отвечает мать в сердцах:

«Глупая ты кроха!

Если носят на руках,

Значит, дело плохо».

Да, Лебедь рвется ввысь, и в этом есть резон.

И Щука в холодок стремится не напрасно.

Рак пятится назад: что сзади, знает он,

А что там впереди — ему пока не ясно.

А воз стоит. И простоит сто лет.

И о другой он жизни не мечтает.

Пока в товарищах согласья нет,

Ему ничто не угрожает.

Лев настигал Быка. Бык спрятался в пещере.

Поободрал бока, но жив по крайней мере.

Он думал переждать, но тут случились козы.

Пошли быка бодать — ну прямо смех и слезы.

Бык молча все сносил, не издавал ни звука.

Хоть не хватало сил терпеть такую муку,

Но он смирял свой гнев, бодать себя позволил:

Когда на воле Лев, спокойней жить в неволе.

Над гробницей плачет Обезьянка.

Обезьянке человека жалко.

А Лиса ей говорит: «Соседка,

Ты, никак, оплакиваешь предков?»

Обезьянка слезы утирает,

Обезьянка всхлипывает громко.

«Предки — что! — печально отвечает. —

Тяжелей оплакивать потомков…»

Трагическую маску нашла в траве Лисица

И проронила скорбно: «Какой позор и стыд!

Хозяин-то, наверно, с друзьями веселится,

Меж тем как под забором лицо его грустит.»

И заключила гордо: «Нет, мы живем иначе,

Не выставляем морды на посторонний суд.

И хоть и мы, бесспорно, в душе нередко плачем,

Но морды, наши морды улыбками цветут!»

Кобылица жеребенка родила,

Родила она ребенка от осла.

И понятно всем и каждому вполне,

Отчего такое ржанье в табуне.

Ой кобылушки, ретивые сердца,

Выбирая жеребеночку отца,

Не скачите, закусивши удила,

Отличайте как-то лошадь от осла!

Подложили Наседке змеиные яйца.

Удивляйся, наседка, горюй, сокрушайся!

Ну и дети пошли! Настоящие змеи!

Может быть, мы воспитывать их не умеем?

А Змею посадили на яйца Наседки.

У Змеи получились отличные детки.

Потому что Змея относилась к ним строго.

До чего же ответственна роль педагога!

Воробей попался в западню,

За сухое зернышко попался.

Старый Волк попался за свинью —

Он и раньше хорошо питался.

И сказал прозревший Воробей:

«Мне бы только выйти поздорову.

Уж теперь-то буду я умней:

Непременно украду корову!»

Уж сколько говорено было Сове:

«Тянись-ка, голубушка, к свету!»

Но нет, не прижились в ее голове

Полезные эти советы.

Не хочется к свету тянуться Сове,

Ей нравится мрак беспросветный.

Не верит Сова, что учение — свет:

Она от учения слепнет.

«Погляди сюда, сынок, —

Учит Краба мама. —

Ты ползешь куда-то вбок,

Нужно ползать прямо».

«А сама ты как ползешь?

Тоже мастерица!»

Каждый всех учить хорош,

И никто — учиться.

Попавши в блюдце, Муха ликовала:

«Да здесь же пищи — выше головы!

Как хорошо, что я сюда попала!

Эх, мухи, мухи… просчитались вы…»

И — захлебнулась. Утонула в блюдце.

Теперь бы жить, однако же — увы!

И счастьем тоже можно захлебнуться,

Его имея выше головы.

За Волком гонятся собаки.

Сопротивляться что за толк?

Чтоб избежать неравной драки,

Не быть затравленным как волк.

Смирив жестокую натуру,

Пошел матерый на обман:

Он нацепил овечью шкуру…

И был зарезан как баран.

Синица хвасталась, что море подожжет.

Вы слышали? Какое горе!

Засуетились жители болот,

Хватают ведра, носят воду к морю.

Синица хвасталась, но моря не зажгла,

Одумалась злодейка, вероятно.

Тут у лягушек новые дела:

Хватают воду и несут обратно.

В миг доброты позволил Волк Овечке

Сказать одно правдивое словечко.

И тут она ему сказала правду:

«Чтоб ты пропал! Чтоб не дожил до завтра!

Чтоб весь твой род лежал в пыли дорожной!..»

Волк озверел: ну, право же, ей-богу,

Словечко правды выслушать бы можно,

Но столько слов — пожалуй, это много.

Огромный Пес — а Зайца не догнал.

Пришлось ни с чем с охоты возвращаться.

Ох, этот Заяц! Он хотя и мал,

А бегает — большому не угнаться,

А почему? Не взять Собаке в толк.

Она ведь тоже бегает не хуже…

Собака только выполняет долг,

А Заяц в пятки вкладывает душу.

По одежке встречает Павлина земля,

Но, прославив его повсеместно,

Не Павлина, а скромного Журавля

Провожает в полет поднебесный.

Что такое одежка? Простое тряпье.

Не одежка людей возвышает.

Мы на землю приходим совсем без нее,

Но по-разному нас провожают…

Спросили Осла для решения спора:

Как любит ходить он — с горы или в гору?

В какую бы пору охотней он шел?

«Я лучше бы ездил, — ответил Осел. —

Запряг бы осла да шарахнул дубиной,

Иначе не сладишь с упрямой скотиной.

Тут главное дело — покрепче узда!»

Прекрасная вещь — верховая езда!

«Отпусти меня, рыбак, — говорит Рыбешка. —

Дай возможность мне, рыбак, подрасти немножко.

Будут у меня, рыбак, и семья, и дети —

Вот тогда-то мы, рыбак, попадемся в сети.

Будет знатная уха — с луком и картошкой…»

Соблазняет рыбака хитрая Рыбешка.

Ох, Рыбешка, что-то ты размечталась шибко:

Редко сходятся мечты рыбака и рыбки.

Обильные яства к добру не ведут,

В еде соблюдайте культуру.

Недаром не ест по неделям Верблюд:

Верблюд сохраняет фигуру.

Сухую колючку Верблюд пожует —

И дальше спокойно шагает.

От голода впалый верблюжий живот

С другой стороны выпирает.

Когда хоронили беднягу Оленя,

Надгробную речь поручили Гиене.

И долго Гиена над трупом рыдала

И слезы — а может быть, слюни? — глотала.

И было на это смотреть непривычно:

Гиена, что так откровенно грустила,

К живому Оленю была безразлична…

За что ж она мертвого так полюбила?

Плачьте, плакальщицы, плачьте,

Горя горького не прячьте.

Почему бы вам не плакать?

Вам за это деньги платят.

Нелегка у вас задача,

Но она вполне понятна.

А иной бедняга плачет

Целый век — и все бесплатно!

«Нет, с виноградом лучше погодить, —

Лиса сказала. — Слишком он незрелый».

И так себя сумела убедить,

Что есть его навек перехотела.

С тех пор не ест. Хоть он давно созрел,

Но и она на вещи смотрит зрело:

Что попусту желать? Желаньям нет предела.

А счастье только там, где есть предел.

Осел купил на рынке погремушку.

Хотел он прогреметь и вот — гремит:

Где погремушка, там и колотушка.

Колотят серого. Ну прямо срам и стыд!

Что говорить, осел попал впросак,

Не знал он, видно, мудрого совета:

Не будь дурак. А если ты дурак,

Не будь дурак — хоть не звони об этом.

Подстрелили беднягу Орла,

И сказал он в последних мученьях:

«Нет, не ядом смертельна стрела,

А орлиным своим опереньем!»

И поникнул Орел, и затих,

И сложил свои крылья большие.

И куда улетать от своих?

Как понять, где свои, где чужие?

У Волка Лев овечку отобрал.

Волк поднял шум. «Охота есть охота, —

Ответил Лев. — Допустим, я украл,

А ты? Неужто честно заработал?»

Так кто же прав? И кто виновен здесь?

Ответ возможен только компромиссный.

Одна Овца здесь сохранила честь,

Но, к сожалению, лишилась жизни.

Погнался за рыбой прожорливый Жерех,

И оба с разбега влетели на берег.

И думает Жерех: «Нет, рыба, шалишь!

На суше, поди, от меня не сбежишь!»

И думает Жерех, что рыба погибла,

И, радуясь, шлет благодарность судьбе.

Но вдруг вспоминает, что сам-то он — рыба!

В такую минуту забыть о себе!

Добродушная Пчела

Жалит не со зла.

Яд последний отдает,

Защищая мед.

Гибнет Пчелка ни за грош.

Так устроен свет,

Что без меда проживешь,

А без яда — нет.

Пригласили правду отобедать враки,

И узнала правда, где зимуют раки.

Как дошло до драки из-за пятака,

Наломали правде честные бока.

Видно, только голод правде по карману,

Ни гроша у правды за душою нет.

А когда покормится правда у обмана,

То обычно дорого платит за обед.

Однажды заспорили Солнце с Бореем,

Кто снимет с прохожего шубу скорее.

Борей попытался сорвать ее грубо —

Прохожий плотнее закутался в шубу.

А Солнце пригрело — и сразу прохожий

Снял шубу и шапку, и валенки тоже.

Поистине ласка — великое дело:

Кого она только из нас не раздела!

Что ни вечер, воет Ветер:

«Всем пора на боковую!

Не беда, что солнце светит,

Я сейчас его задую!»

Воет Ветер на рассвете,

Заступая в караул:

«Эй, вставайте, солнце светит!

Это я его раздул!»

Завистливый зависит

От всех людей на свете.

От дел чужих и мыслей,

От фактов и от сплетен.

И он у всех во власти,

Он раб, он вечный пленник.

Увы, чужое счастье

Не знает снисхожденья.

Лысый и Плешивый по дороге шли.

Лысый и Плешивый гребешок нашли.

Лысый и Плешивый начали делиться.

Тут бы им друг другу в волосы вцепиться.

Кабы не ленились, подружней взялись,

Стал плешив бы Лысый, а Плешивый — лыс.

Ох уж это счастье! Как оно подводит…

Хоть бы поглядело, кто его находит!

Сидящий на корме лелеял мысль одну:

«Чтоб вверх подняться мне, пусть нос пойдет ко дну».

А тот, что сел на нос, в пучину слал корму,

Мечтал, чтоб удалось подняться вверх ему.

И было решено моленьям слезным внять:

Пошел ко дну корабль, тиха морская гладь.

И где-то там, на дне, клянут неправый суд

Сидящий на корме с сидящим на носу.

Хотя богатству бедность не чета,

Но как-то встретились они на рынке:

Богатство — о карете возмечтав,

А бедность — просто, чтоб купить ботинки.

И как же были счастливы они,

В карете сидя и в ботинках стоя!

У всех на свете радости одни,

Но бедности они дешевле стоят.

Звездочет своим орлиным взором

Неземные дали охватил,

Пронизал надзвездные просторы —

И в земную яму угодил.

Далеко уводит нас наука,

Но земные опыты просты:

Дальнозоркость, как и близорукость,

Есть один из видов слепоты.

Среди многих загадок на свете

Есть загадка семи мудрецов:

Почему нас не слушают дети?

Почему они против отцов?

И ответов найдется немало.

Вот один, подходящий как раз:

Как бы зеркало нас отражало,

Если б не было против нас?

Сердца — не камни. Им знакома боль.

Удары жизни их страшат порою.

И часто, утомленные борьбой,

Сердца людей мечтают о покое.

Но каменеют лучшие сердца,

Когда они в покое пребывают.

А камни под ударами резца

И красоту, и душу обретают.

Не нужно сетовать, река,

Что время мчит тебя куда-то,

Что уплывают берега,

К которым больше нет возврата,

Все уплывает без следа,

Тебя же гонит мимо, мимо…

Не нужно сетовать: вода

Свежа, пока она гонима.

Там, где река утратит имя

И перестанет быть рекой,

Ее в свои владенья примет

Неведомый простор морской.

И, окунувшись в неизбежность,

Тогда почувствует река,

Насколько плата велика

За бесконечность и безбрежность.

Не оставляет рыба в море след,

И след не оставляет в небе птица.

В немом пространстве вереница лет

На мертвый камень камнем не ложится.

У времени и веса даже нет,

Его нести и муравью не трудно.

Столетья невесомы, как секунды…

Откуда же на лицах наших след?