Кто вынес приговор

38

Вот и площадь. Остановилась возле дома, глядя на окна. Тихо за ними, только где–то в глубине слышны голоса да стуки. Все окна осмотрела и назад повернула. Постояла на углу и — к другому, а ветер на нее с новой силой, из–за колоколен церкви, из–за длинных зданий, через площадь тучами иголок. Прожигают иголки ноги, лицо, тонкое, выношенное пальтишко. Последний раз пробежала мимо окон, а занавески не дрогнули, не показалось на стекле знакомое лицо. — Ну и ладно тогда, — обиженно шепнула Поля и только назад было подалась, как из–за угла вывернул высокий человек в куртке. Поближе подошел — разглядела: тот самый, что приходил к ним в кондитерскую и который уронил на пол тогда стакан с чаем. Хотела было мимо проскочить, а он тоже ее узнал да цоп за руку: — Стой, девушка… И за рукав ее, заглянул в лицо: — Ты ведь от Синягина? — От Синягина, — ответила она, высвобождаясь сердито. — А вам что? — Да смотрю, не к нам ли пожаловала… Не к инспектору ли Константину Пантелеевичу. Как сказал он это, так и озарилась она вся, заулыбалась, а за язык точно бес дернул: — Хотела увидеть, поздравить. — Ага, — воскликнул тут торжественно парень. — Все ясно мне. Он вот–вот с обхода вернется. А пока пошли–ка, посиди малость. Обожди. Попыталась было Поля противиться, да он как клещ уцепился за рукав, чуть не силой потащил к крыльцу. На крыльце признался ей: — Ох, и рад он будет. Может, и вырвалась бы да убежала… А как сказал он это, и растаяла совсем. Сама вошла в коридор, не пряча больше улыбки и не сопротивляясь. Длинный коридор откуда–то из глубины слабо освещался лампочкой. Черные стены пугали, из–за дверей слышались голоса, смех, телефонные звонки, стук шагов, то близкий, то далекий. Парень оглянулся на нее: — Пойдем, в дежурку тебя сведу. Знакома эта дежурка Поле. Тогда вот, из шалмана, вместе со всеми привели ее сюда, записали фамилию. Но не призналась носатому — послушно поспешила за ним по гулкому коридору. Дверь в дежурку была открыта, и сквозь щель она увидела чьи–то ноги в валенках с отставшими подошвами. Слышался храп, да такой, что она остановилась даже, оробела. А парень подтолкнул ее, сказал, обращаясь к сидевшему за столом дежурному в красноармейской форме, шапке–ушанке: — Эй, Семенов, пусть эта девушка посидит до инспектора Пахомова. Вот–вот он подойдет… Пригляди за ней… Семенов приподнял голову, кивнул и снова принялся выводить буквы скрипучим пером. Поля села на краешек скамьи, оглядываясь с любопытством. Где–то веселятся и гуляют вовсю люди, тычутся головами в закуску, танцуют под граммофон после бутылки мадеры. А тут своя жизнь. Два беспризорника в углу комнаты, на полу, незаметно для дежурного играли в карты. Старуха с котомкой, в лаптях, замерла, привалившись к стене. Какие–то мешочники, две девицы в беретах, сдвинутых набок, в ватных жакетах, черных румынских чулках, в высоких ботах. У обеих помятые лица, в ссадинах и синяках. Ругались негромко, шипели, того и гляди, вцепятся друг–дружке в волосы. Не поделили кого–то. Душно пахло сивухой от того, кто храпел в углу, от девиц — духами, табачным дымом. Скоро все это надоело ей, и решила она наконец — надо бы и домой. Наверно, вернулась от пекаря Варвара, нагулялась досыта за это время, пока Поля бегала по городу, вместо того чтобы гадать на зеркале. Да и когда еще Константин Пантелеевич придет, а если и придет, вспомнит ли девчонку из булочной. Но тут Семенов поднял опять голову — большелобый, глаза крупные, черные и холодные какие–то: — Куда ты? Эй! — Домой, — просто ответила Поля, вздрогнув от неожиданного вопроса. — Домой, — так и ахнул Семенов и захохотал. И беспризорники засмеялись, залопотали мешочники на непонятном языке. Даже храпевший на полу заворочался, — может, почуял во сне, что в комнате стало весело, как в балагане на ярмарке. Семенов нахмурился, сделал жест рукой: мол, вертай назад. — Какой дом тебе, девка. Раз привели сюда, сиди в жди. Выясним вот — кто да что… — Так я к Константину Пантелеевичу сама, — прошептала она, умоляюще глядя на Семенова. Но парень упрямо мотнул лобастой головой: — Сказано тебе. И снова уткнулся в бумаги. Привык ко всякому вранью здесь, в дежурной комнате. А что врет — не сомневался, потому что не стал бы так спокойно выводить буквы скрипучим, как сверчок, пером. Одна из девиц, перекинув ногу на ногу, покосилась на нее, сощурила глаза привычно, игриво, точно перед кавалером с бульвара: — По поездам «прыгаешь»? Видела я тебя на вокзале. — Не прыгаю я, — отрезала Поля, ерзая беспокойно на лавке. Вот услышит сейчас Семенов — скажет: «Не домой, на вокзал тебе, значит, надо». — Строит из себя маменькину дочку, — кивнула девица второй на Полю. — Видела я ее на вокзале, вот как сейчас помню. Ну, «пауки–подрядчики» раскусят да в казематку, а не домой. И засмеялась ехидно, открывая кривые резцы зубов. Вторая, зевнув, сказала: — Не отвертится. Поймают за язык. Поля едва не заплакала: ее за воровку принимают. Сама напросилась, выходит. Побежала, дурочка, Константина Пантелеевича искать. А он, чего доброго, и забыл о ней. Вот будет позор тогда для нее… Но тут дверь распахнулась, и на пороге встал он сам. Румяный с мороза, на усиках поблескивали капельки воды, глаза пробежали по дежурке, остановились на ней. Так и обожгло радостью: увидела улыбку на его лице. Помнит, значит. — Ага, — воскликнул весело. — Вот ты где, Поля. Семенов, — обратился он к дежурному, настороженно уставившемуся на них, — девушка со мной пойдет. Тот готовно кивнул головой и вроде бы теперь вот извиняюще посмотрел на нее. Мол, откуда мне знать: кого приводят да уводят, а кто и сам пришел. Девицы удивились, наверное: «прыгает», но почему–то с инспектором знается. Константин Пантелеевич в коридоре уже поздоровался с ней за руку: — Ну что? Не встретила ли того налетчика? «Налетчики для него, значит, важнее девчонки–прачки из булочной Синягина, прибежавшей сюда по морозу». Но не обиделась, во всяком случае виду не показала, что задело это ее. — С праздничком вас, Константин Пантелеевич… Поздравить вот. Он с недоумением посмотрел на нее и нерешительно ответил: — Ну… спасибо тебе, Поля. И тебя тоже с Новым годом…