Кто вынес приговор

40

Они ушли, а Поля осталась сидеть на диване. От печки исходило тепло, уютное и мирное. В окно виднелось черное небо, освещенное звездами, четко выделялись крыши, ветви деревьев, купола колоколен. И показалось ей, что сидит она в горячей пыли за околицей деревни, в заволжских степях. Вот так же блестели вечерние звезды, сыпалась пыль между пальцев, а шестилетняя Поля молчала, не откликалась и не бежала на зов матери, разыскивающей дочку по всей деревне. Оттуда, снизу из степи, расшитой темными и светлыми полосами пахотных межей, стал нарастать дробный постук. Она запомнила его, как будто и она тоже сидела на бричке, вздрагивая и качаясь. Постепенно подымалось клочковатое сизое облако, кажущееся ветошью. Еще немного — и понеслись из тьмы мелькающие ноги коней, мелькающие спицы колес — сельчане возвращались со свадьбы на соседнем хуторе. Мать едва успела выхватить ее из пыльной колеи, как с гиканьем, ревом, визгом гармоней пронеслась лава коней и бричек, и из каждой — разинутые рты — то ли поющих песни, то ли целующихся в обнимку. — Ах ты, бог ты мой, — подшлепывая ее, причитала мать. — Глаз да глаз за тобой, Полюшка. И с тех пор, как стала мать заговаривать о недороде хлеба, не покидало Полю ощущение, что сидит она в этой дорожной пыли, а на нее летят из тьмы копыта взбешенных коней. — Глаз да глаз, — прошептала сейчас она, смежая веки. А открыла и увидела около себя Константина Пантелеевича. Стоял, сунув руки в карманы шубы, разглядывая ее как–то странно, зорко вроде бы. Поджала под себя ноги, ахнула вдруг: — Мне ведь домой надо. Чай, полночь уже… — Полночь, угадала. Он достал из кармана конфеты, положил ей в ладонь. — Что я, маленькая? — обиделась девушка. — А как же. Раз ты меня дяденькой зовешь, значит, маленькая и сладости тебе положены. Начальник подарил… Ну, пойдем. Провожу тебя. И расскажешь, почему все же пришла в розыск… Не поверю, что поздравить. Беда какая–нибудь? А какая? Затягивая платок, она ответила сердито: — Сказала же, что сама надумала. Или нельзя? — Да как же нельзя, — смущенно ответил он и замолчал. Не знал, наверное, что и говорить. — Просто никогда не гадал, что девушка придет в розыск поздравить инспектора. Первый случай такой. Поля так и прыснула, выскочила в коридор первая. Хорошо было ей в этот вечер. Темные улицы, арки ворот, ведущих в глухие дворы. Нет–нет да и выступали на тротуары, забитые снегом, какие–то фигуры — с хрустом, с приглушенным говором оглядывающие их пристально и оценивающе. Фонари, окутанные снегом, казались дымящими, плыли над домами зубцы башни. — О чем думаешь, Поля? — спросил он ее. — О деревне, знать? Она вздохнула, нахохлилась сразу — все, что было черного в ее жизни, явилось вдруг разом из этой тьмы улиц. И деревня, и ступени больницы, и теплушки, в которых тряслась, не зная, куда едет, и приют, из которого убегала тайком. — Нет, — ответила сумрачно. — Не о деревне. Не хочу туда сейчас. И верно, мало ли — недород. И не спастись будет… И вдруг засмеялась, глянула быстро на него. И он улыбнулся почему–то, но промолчал, только как–то резко сдвинул на лоб фуражку, от смущения, может. А может, и от холодного ветра, несущего по тротуарам поземку с тихим свистом. Когда подошли к булочной, уже моргающей устало только одним окошком на кухне, она спросила: — Заставила я вас хлопотать обо мне. Сердитесь, поди–ка? Он засмеялся коротко, а сам все как–то привычно осматривал стены дома, окна, точно прицеливался разбежаться, прыгнуть, уцепиться за карниз. — Не выдавалось мне еще с девушками гулять по городу… Ну, иди… Отдыхай. — Какое отдыхать… Она вздохнула: — Рано надо вставать. Белье заставят стирать после гостей. Поди–ка, все увозили. — А был я на табачной фабрике, — сказал он вдруг. — Говорил. Как будет смена, возьмут сразу. Человек тот на слово верный… И как скажет мне, так к тебе зайду… «А раньше что же, Константин Пантелеевич?» — едва не вырвалось у нее, но лишь благодарно опустила голову, прошептала: — Спасибо вам, Константин Пантелеевич… Она вошла в ворота и остановилась, глядя в просвет двери, как уходит он быстро, широким шагом, не оглядываясь. Будто сразу забыл про нее.