Купец из будущего

Глава 9

— Подходи, честной народ, налетай! — невысокий и щуплый Збых оказался прирожденным зазывалой, и в каждой деревушке, прижавшейся к речным берегам, устраивал небольшое представление перед местной публикой. — Кто соль покупает, тот сытый бывает! Жизнь без соли — пуще неволи! Торопись, не ленись! Соль не баба, ждать не будет!

Неизбалованные селяне, к которым приплыл караван на трех лодках-однодеревках, валили валом, чтобы послушать немудреные шутки (тут других не знали), свежие сплетни (годичной давности), да и чтобы просто поглазеть на пришлых людей. Два десятка родовичей шли по правым притокам великой реки, берега которых были густо покрыты небольшими словенскими селищами и хуторами. Вначале сильный отряд, который высаживался на берег, вызывал легкую панику, но вскоре выяснялось, что это свои, хорутане, и начинался торг. Необычный караван привез соль, много соли, и цена за нее была вполне божеская, чуть не в половину меньше, чем годом ранее брали. А потому на торг тащили мех, мед и зерно. Вскоре от зерна пришлось отказаться, слишком малы оказались лодки. Брали его больше для того, чтобы есть в дороге. А вот мех и мед много места не занимали, а были в тех местах главной валютой. Да и в местах более цивилизованных — тоже. Сокровищницы королей не только золото и серебро содержали, но и меха с тканями. Та же Брунгильда покойная свою личную казну на пятидесяти телегах перевозила. Надо понимать, что там золота дай бог один сундук был, а остальное — посуда, ковры, одежда, и даже мебель.

— Это шкурка летняя, в полцены возьму! — слышалось Самославу, который смешался с толпой, и больше изучал людей, с которыми его свела судьба, чем торговал. Тем более, что у него в коллективе был торговец с явно выраженным талантом.

— Эта куница вытертая совсем, другую неси! — бойко спорил парень с бородатым мужичком, который неохотно вытащил из сумы другую шкурку. Поменять явно завалящую рухлядь не удалось, и клиент остался недоволен. Впрочем, клиентоориентированность еще не достигла современных высот, а потому на это всем было наплевать. Самослав, сам того не зная, совершил революцию в местной торговле, и ее последствия еще предстояло просчитать. Он попросил вырезать деревянные формы со сложным рисунком, куда заливал густой соляной раствор, в котором был ровно один римский фунт соли. Гирьки и весы он привез с собой из Баварии. Он когда-то читал, что и римским легионерам, и допетровским стрельцам выдавали жалованье солью. А китайцы и вовсе делали из нее монеты и использовали как деньги. В словенских лесах золото было без надобности, зато соль нужна всегда. И он давал два фунта соли за одну хорошую шкурку выдры, белки или куницы. Соболь шел втрое дороже. В этих местах он еще водился, но хищный промысел заставлял уходить зверька все дальше на восток. Новые деньги пошли на ура. Еще бы! Золото нужно к германцам тащить, чтобы купить на него что-нибудь нужное. А солью можно с соседом расплатиться, или самому употребить. Разве римский солид можно съесть? Нельзя! А вот новые деньги очень даже можно.

Так они объехали десяток хорутанских селений, и, расторговавшись, повернули лодки назад. Соваться к дулебам они не рисковали, как не рисковали плыть ниже по реке, где можно было нарваться на аварский разъезд, и тогда пиши пропало. Им нужно было идти в Ратисбону, чтобы мех поменять на оружие и инструменты. По расчетам Само наценка должна была составить примерно двести процентов. И это без учета того, что соль им досталась совершенно бесплатно. Купцы, которые скупали мех для продажи в Бургундии, делали еще процентов четыреста, и это заставило Самослава сильно задуматься.

— Крем Марго кушать будем, батистовые портянки носить, — пробормотал владыка неведомую никому, кроме него, молитву.

Горан в это время должен был с тремя парнями рубить соль в пещере и на плотах доставить в поселок. Тридцать корзин — на три-четыре дня работы. Итого весь путь — месяц. В поселке соль должны были переработать в слитки, а на промысел немедленно уходила следующая партия добытчиков. Остальные мужики спешно ставили частокол, ловили рыбу, которая шла в засолку и корчевали пни на будущих полях. Молодой владыка и тут удивил их, велев сеять в конце лета, чтобы рожь успела до холодов взойти. Хоть и чудно это было, да никто прекословить не стал. Просто приняли свою новую судьбу, что повернулась лицом к их роду.

Назад шли на веслах, и Лют, что сидел на скамье рядом, спросил негромко:

— Скажи мне, Самослав, а почему мы сразу в Ратисбону соль не повезли? Так же проще намного.

— А много ты словен знаешь, кто солью торгует? — спокойно ответил ему Само. — Мех и мед никому не интересны, мы же в лесу живем. А вот соль сразу подозрение вызовет. Выследят нас, а потом сильный отряд пришлют, который разорит все. А на земли наши баварский герцог своего графа пришлет. А за графом епископ подтянется, и придется нам уходить, если захотим и дальше вольными людьми быть. А если решим на своей земле остаться, то податями так обложат, что не вздохнешь.

— Дело говоришь, — сказал, подумав, Лют. Он был довольно медлителен, но неглуп и осторожен, в отличие от побратима Горана, которого хлебом не корми, дай подраться. На этом вопросы закончились, и лесную тишину нарушал лишь скрип деревянных уключин и трели птиц в ветвях вековых деревьев. Глухой лес, который рос по обоим берегам реки, казался бесконечным. То и дело на водопой выходили лоси и туры, которые подозрительно смотрели на лодки, что плыли мимо, и неохотно уходили в чащу, если те подплывали уж очень близко.

— Я в Ратисбону с Гораном пойду, — сказал, подумав, Самослав. — А ты и Збых берите все телеги, какие есть, и зерна побольше купите. Хоть всю оставшуюся соль для этого забирайте. Мы должны успеть до холодов еще одну ходку в горы сделать. А Хотислава поставим старшим, пусть частокол ладят. Времени мало, зима скоро. Зимой к нам по льду прийти могут, а без частокола нас голыми руками возьмут.

Лют нехотя признал правоту молодого парня. Германцы были совсем близко. Иногда и не понять, кто хуже, они или авары. Только авары пограбят и уйдут, а германцы каждые десять — двадцать лет пытаются новый шаг сделать в сторону словенских земель. А словене им навстречу шаг делали. Скоро столкнуться придется, как на севере, где лужицкие сербы уже королям франков кланяются. Там словене слабее германцев оказались.

— Ты какой-то странный венд, — почесал бороду почтенный купец Райхарт. Он пытался вести дела, как обычно, обвесив и обсчитав тупоумную деревенщину, но сегодня у него это никак не получалось. Худощавый парень в козлиной безрукавке на голое тело считал в уме быстрее, чем счетовод его милости герцога на своих костяшках.

Райхарт торговал оружием, и чудной венд почему-то не захотел платить вдвое, и потребовал дать хорошую цену. Венд и хорошая цена! Вот ведь диво! Да эти венды и не люди вовсе, просто полудикие лесовики. Русый жилистый парнишка торговался, как сирийский меняла, а двое мускулистых громил с тесаками на поясе стояли рядом и не производили впечатления шутников. Наметанный взгляд купца заметил еще троих, с хорошими копьями, что стояли шагах в тридцати, и зорко поглядывали по сторонам, словно в дозоре. А ведь и, впрямь, не дурак, удивленно подумал Райхарт. Тут город торговый, но и ограбить могут запросто. Лихих людишек на границе всегда хватало.

— Если не дашь лучшую цену, то я пойду к почтенному Хенрику, — спокойным голосом оборвал венд неспешные мысли купца.

— А чем не устраивает тебя моя цена? — сделал купец последнюю попытку. Впрочем, он уже проиграл, и знал это. — Хенрик торгует полным барахлом, это все знают. — А парень усмехнулся, и ответил:

— Уважаемый Хенрик — достойный человек, не клевещи на него. Копье и щит стоят один золотой. Это честная цена за честный товар. Я готов заплатить тебе тремисс за каждое копье… — Увидев, как наливается кровью лицо купца, он спешно добавил. — Я плачу мехом, и ты заработаешь на нем вдвое. Я знаю цены, почтенный Райхарт. Ты же не хочешь, чтобы я дождался купцов из Шалона и Санса? Тогда я продам свой товар им, а потом заплачу тебе твой солид. Так и быть. И где ты заработаешь больше?

— Хм-м… — задумался Райхарт. — Я тебе уже говорил, что ты какой-то странный венд? Говорил? Ну, ладно, — и он снова погрузился в размышления. — Сколько копий тебе нужно?

— Полсотни, — решительно сказал парень.

— Серьезно, — задумался купец. — У меня столько нет. Да и на всем рынке столько не найти. Ждать надо.

— Ждать не могу, — поморщился венд. — Секир тогда возьму два десятка.

— Тридцать копий найду, секиры тоже есть, — ответил ему Райхарт. — Есть еще три аварских лука. Возьмешь? Пять соболей за каждый. У нас они без надобности, почти бесплатно отдаю.

— Четыре, — быстро ответил Само.

— Два колчана стрел добавлю. Пять! — отчаянно торговался Райхарт.

— Три полных колчана, и каждую стрелу проверю. Наконечники — железные, не кость! Кость у меня дома бесплатно табунами бегает.

— Забирай! Но за наконечники два соболя сверху, или проваливай! — сплюнул купец. — Вот ведь живоглот. Из-под какого пня ты вылез, парень? Я тебя раньше не видел.

— Видел, почтенный Райхарт, — невесело усмехнулся Само. — И не раз видел. Готовь товар, я приду весной. У меня будет много хороших зимних шкурок.

— Что нужно? — деловито спросил купец.

— Наковальня, молоты, клещи, пилы и сверла. Железо в слитках возьму. Лошадок десяток, коров столько же и быков три упряжки.

— Да кто ты такой? — изумился купец. — У меня и денег не будет, чтобы такую прорву товара собрать. Хотя… если с братом поговорить, да с соседом сложиться. Когда придешь?

— Как земля просохнет, жди, — уверенно сказал Само. — Мех и мед привезу.

— Ну-ну, — недоверчиво протянул почтенный Райхарт. Но куча первоклассного меха, что лежала перед ним, настраивала на серьезный лад. Парень явно знал, что говорит, и только что купец совершил самую крупную сделку в своей жизни.

— Три колчана стрел, уважаемый Райхарт, — напомнил ему этот странный парень. — Аварский колчан — тридцать стрел. Я их пересчитаю лично.

— Да что б тебе пусто было, — сплюнул Райхарт. — Послевкусие отличной сделки было испорчено безвозвратно. Он прекрасно знал, сколько стрел держат авары в колчане, но откуда это знал странный венд? Ответ на этот вопрос так и остался загадкой.

Месяц листопад украсил желтой листвой окружающий лес. Холодно стало ночами, и босым ногам по утрам зябко было на притоптанном земляном полу. Теплые грибные дожди сменились мелкими, холодными, а на вырубках и полянах полезли плотные тугие опята в зимней одежке, что куда вкуснее, чем их летние собратья. Стылые ветры подернули рябью гладь реки, несущую воды куда-то далеко, аж в саму Империю. Огромные стога сена, собранные для внезапно увеличившегося поголовья скотины, стояли под наспех сколоченными навесами. Из последнего похода владыка привел десять коров и две пары невысоких лошадок, которые вызвали восторг малышни. Родовичи пока не знали, зачем им под зиму жеребчик и три кобылы, холода же идут. Тяжко прокормить будет. Ведь ежели зима затянется, то придется обессиленную животину под брюхо подвешивать, иначе она и на ногах не устоит. Но молодой вождь как будто страха не ведал. Род на зиму такие запасы сделал, что хоть до следующей зимы в остроге сиди безвылазно. Рыбы насолили как никогда, зерна прорву навезли, и все это богатство крепким тыном окружили, в две сажени высотой, да с воротами. А на воротах тех — железные петли из самой Ратисбоны. Даже головы закружились у селян от такого богатства. Молодухи, что чуть не каждую зиму то своего ребенка хоронили, то соседского, приободрились. Может, на этот раз боги смилостивятся? А одна из них особенно довольной была, ей как раз после зимы рожать предстояло. Ничего личного, все для семьи!

Владыка клиньями раскалывал бревна, выбирая те, где сучьев нет. Продольный распил тут еще не знали, а потому из бревна получали одну, а если повезет, две доски. Но, зато колотые доски, в отличие от пиленых куда прочнее были, и гнили почти не поддавались. В этот раз он снова удивил родовичей, когда выстругал тонкие тесины, которые выскоблил ножом почти до блеска, а концы их в кипятке подержал и согнул дугой. Он потом эти доски к телеге приладил. Хорутане сани знали, но они больше напоминали волокуши, и такими удобными точно не были.

— Куда на них поедем, владыка? — спросил Лют, довольно щуря глаза. Он уже знал ответ, но вдруг?

— Как лед станет, поедем соль рубить, а потом за мехом к соседям. Нам до весны нужно ой как много успеть, — пояснил Само. — Вот ты со Збыхом и поедешь. А, пойдем ка посмотрим, что там наши лучники делают?

За тыном Само оборудовал стрельбище, где молодые парни били по мишеням из камыша и соломы. Луки были тут у каждого, и парни должны были делать по сотне выстрелов. Луки, купленные в Ратисбоне и новые стрелы с железным наконечником владыка берег для плохих времен, а потому каждый приходил с собственным инвентарем. Остальные парни, свободные от работы, метали в свои мишени дротики с костяными наконечниками. Сотня бросков в день, и за этим во все глаза следил Горан, не дававший спуску никому.

— До уха тяни, — скомандовал Самослав, увидев тщетные попытки Збыха натянуть лук. Парнишка был щупловат, а у лучников спина и руки работали совсем не так, как у обычных людей. Даже позвоночник искривлялся от той чудовищной нагрузки, что давала сила натяжения. Каждый выстрел — как мешок с зерном поднять, не шутки. Владыка тренировался ежедневно, пользуясь своим положением, и уже позабыл те дни, когда выл от боли в исхлестанных тетивой руках. Вспомнил, что нужно кожаный наруч надевать, да поздно было. До крови руки сбил с непривычки.

— Тугой, зараза, — расстроено сказал Збых, шмыгая носом, напоминающим отсутствующую здесь картошку. — Ну, ничего, буду дальше стрелять.

— Слышь, владыка, — услышал он тягучий голос, отдающий ленцой и злобой. Это был Стах, главный заводила и источник негатива и сплетен в селище. — А чего это мы тут корячимся? Еда есть, соль есть, мы и так за стенами отсидимся. Мы рабы твои? Ты в нашем племени пришлый, не много ли власти забрал?

— Ты будешь делать то, что я скажу. И столько, сколько я скажу, — с едва сдерживаемой злобой ответил Само. — Не хочешь — уходи, тебе путь чист.

— И уйду! — злобно ответил Стах, брызгая слюной во все стороны. — В другой род уйду. Свекор примет. И другие тоже уйдут, тут твои порядки многим не по нраву, сопляк!

Стах развернулся и пошел в свой дом, собирать пожитки. Он был вдовцом, его дети выросли и свои семьи имели. Стах был склочником и скандалистом, но сказанное им отрезвило Само, который, как любой руководитель, считал, что все вокруг его любят, а авторитет незыблем. Как же так, растерянно думал Само. Я для них в лепешку расшибаюсь, а они недовольны. Да нищий род из лесного захолустья забыл, что такое голод, оружие получил, топоры железные. В остроге они любое нападение пересидят. В этих краях науку взятия крепостей прочно забыли, только у имперцев осадные машины были. Здесь в основном осадой города брали, или предательством.

— Горан, скажи, — спросил он, когда все разошлись. — Многие новыми порядками недовольны?

— Да есть, — нехотя ответил Горан. — Мы их в узде держим, но три десятка точно наберется. И мужики, и бабы. Главный у них — Хотислав. Он вроде бы как за тебя, но каждого, кто к нему жаловаться приходит, жалеет и говорит, что при нем такого точно не было бы.

— Да что не так то? — не сдержался Само. — Еды полно, оружие, инструменты. Что им еще надо?

— Страшно им, — просто сказал Горан. — Тебя боятся, новых дел боятся. Люди хотят по старине жить, как деды жили. А как ты появился, жизнь так быстро побежала, что многие и не поспевают за ней. Они просто всегда жили, а ты непрост, не понимают они тебя. Словно и не человек ты вовсе. Не может молодой парень, да еще бывший раб, столько всего знать и уметь. Словно ты бог какой, который в обличье человеческом спрятался. Я и сам иногда думаю, кто ты такой, владыка?

И могучий, битый жизнью, людьми и зверем мужик пристально посмотрел на своего вождя. Само выдержал его взгляд, и спокойно ответил:

— Я — Самослав. И никто больше. А тем, что мне боги дали, я щедро с вами делюсь. Разве я на серебре ем? Или в праздности время провожу. Да я работаю больше всех вас.

— И это тоже людей смущает, — признался Горан. — Не разумеют они твоих дел, а потому страшно им. Раньше куда спокойнее было. Кошка родит — вот тебе и новость. А с тобой новости каждый день. Ты бы сбавил ход, владыка, а? Ведь не дай боги, какое несчастье случится, тебя же первого обвинят. Скажут, что разгневал Сварожича своими делами многоумными.

— Да не могу я, — поморщился Само. — Если сбавлю, нас соседи сомнут. Мы же богатые, но слабые. Нам врага ждать не позже следующей зимы. А может, и летом нагрянут. Чай, дулебы не забыли, кто их родню в рабство отдал. Мстить еще придут. И бавары не дураки, они считать хорошо умеют. Еще пару раз на торг придем, и жди германского набега. После этой зимы будем в лесах стражу выставлять, иначе и стены не помогут. Людей у нас слишком мало.

— Мало? — выпучил глаза Горан. — Да у нас самое большое городище на месяц пути! Я просто дальше не ходил. Зачем тебе столько людей в одном месте?

— Мало! — с нажимом ответил Само. — Когда баварцы придут, поймешь, зачем. Полтысячи мужей нужно. Тогда отобьемся.

— Полтысячи, — задумался Горан. — Три-четыре рода нужно привести сюда. Но, ты знаешь, это мы сможем. Если сильными и богатыми станем, то другие хорутане под нашу зашиту попросятся. И вот еще что… Стах завтра на рассвете уйдет. Разболтает ведь всё. Что делать будем?

— Он беду приведет к нам, — жестко ответил владыка. — Пойдешь за ним и убьешь. С его тела не бери ничего, пусть хоть кошель с золотом у него с собой будет. Спрячь получше и никому ни слова.

Вместо ответа Горан молча склонил голову.