Купец из будущего

Глава 32

Через месяц после отъезда Само из Орлеана.

Длинный дом, в котором жил глава рода Бертоальд, ничем кроме размера, от других домов родовичей не отличался. Длинное строение, крытое деревом и дерном, давало кров большой семье, где у четырех-пяти разных очагов жили отцы, сыновья и внуки. Дым от горящих дров поднимался вверх, на высоту трех человеческих ростов, чтобы обойти закопченную дочерна потолочную балку, и уйти в дыру под крышей. В очаге, сложенном из камня, весело трещали дрова, а вокруг суетились бабы, ставя на огонь большой котел. Вытянутый стол, изрезанный ножами, стоял в центре дома Бертоальда. Тут он пировал со своими воинами. Тут он принимал гостей. За этим же столом сейчас сидели главы самых больших родов саксов, что откликнулись на его зов, и приехали сюда, к берегам реки Везер.

— Время дани наступает, почтенные мужи! — Бертоальд обвел хмурым взглядом сидевших за столом. — Пятьсот коров отдать надо франкам. Как делить будем эту ношу?

Эделинги, родовая знать саксов, переглядывались между собой. У вендов правили владыки, у германцев же — эделинги, таны, хэрсиры, хёвдинги, риксы… Разные племена по-разному называли свою знать. Саксы жили вольной жизнью, где семьи объединялись в роды, а роды в три племени — остфалов, вестфалов и энгров, живших посередине между ними. Все вместе они и были тем могучим народом, который хищные франки покоряли лишь на время, каждый раз заливая их землю реками крови. Но теперь, когда подросли новые воины, а на трон Австразии сел пятнадцатилетний мальчишка… Почему бы и не рискнуть? Тяжкая дань тянула все соки из их земли, неподъемной ношей ложась на общины.

— Долго мы еще, как последние трусы себя вести будем? — рыкнул Бертоальд. — Или затупились наши копья? Или нам нужно отдать свои ножи франкам? Или нам надо пойти к бабам, чтобы крошить репу для похлебки и не притворяться больше воинами?

— Народ вагров франки по последнего человека под нож пустили, — задумчиво сказал один из вождей, глядя прямо в глаза Бертоальду. — Я тогда мальчишкой был, но хорошо помню, как их жалкие остатки Рейн переплыли и за еду трудились, словно рабы. Франки нашу землю в крови утопят. Дагоберт — щенок еще, да только отец его волк лютый.

Почтенные мужи начали перебранку, которая чуть не перешла в драку. Они хватали друг друга за грудки, и, брызжа слюной, называли друг друга глупцами и трусами. Это зависело от того, какой точки зрения придерживался оппонент. В дом зашел воин, который наклонился к уху Бертоальда, и что-то прошептал. На лице того сначала появилось недоверие, затем удивление, и за ним — радость.

— Тихо! — заорал он, перекрывая шум и гам, который стоял в его доме. Вожди удивленно посмотрели на него, и притихли в недоумении. Бабы у очага бросили работу и тоже уставились на вождя. Он нечасто позволял себе терять достоинство, повышая голос.

— Пусть он скажет! — молвил Бертоальд, показывая на воина. — Говори, Хаример!

— Король Хлотарь умер! — торжественно заявил парень, рисуясь перед двумя десятками эделингов.

— Как? Что? Когда? — понеслось к нему со всех сторон. — Рассказывай!

— Ну, — гордо выпятил грудь воин. — Дело было так…

За семь дней до этого.

Римкий город Колония Агриппина, названный так потому, что в нем родилась мать императора Нерона, когда-то был столицей провинции Нижняя Германия. Его окружали роскошные виллы римской знати, которые утопали в садах. Патриции уезжали на покой в глушь, спасаясь от опасностей столицы и самовластия ее императоров, обожающих резать богатых сенаторов в момент денежных затруднений. Город был окружен стенами высотой в восемь метров, а покой жителей охранял XXII легион римской армии. С годами длинное название приелось, и город превратился просто в «Колонию», и это название он носит до сих пор.

Театры, бани, церкви, огромная библиотека, дома знати, акведук длиной почти сто километров… Все это было разрушено в 355 году, когда набег рипуарских франков уничтожил город. Кёльн был сожжен дотла и лежал в руинах. Империя вернула его, но он уже никогда не достиг прежнего величия. Денег, чтобы восстановить город, у императоров просто не было. Через сто лет вылезшие из своих лесов франки завоевали эти земли окончательно. От прежних времен остался только мост через Рейн, построенный по приказу императора Константина Великого. Он простоит еще триста лет, и будет разрушен непонятно кем и непонятно почему. А потом еще почти тысячу лет через великую реку и вовсе никакого моста не будет. Франки сложили новые стены, которые были куда хуже старых, и налепили привычных деревянных домов, построенных по обычаю из деревянных столбов, врытых в землю, между которыми были забиты камни и глина. Как и везде у варваров, караульная служба была поставлена из рук вон плохо, и Самослав отмечал это своим наметанным взглядом.

Князь бродил по рынку Кёльна, прицениваясь к товару, слушая сплетни, ругань и божбу на десятке диалектов. Тут часто поминали Одина, и его же под именем Вотана, и бога Циу с датским Тором вперемешку. Циу, Яровит, Тор, Ирмин, Тюр — разное имя одного и того же бога, покровителя воинов. Его почитали все в этих землях. Но и святого Мартина тут поминали на каждом шагу. Эта загадка так и не далась Самославу. Он так и не смог понять, почему в Галлии святой Мартин стоял в глазах прихожан куда выше, чем Иисус и Дева Мария. Рынок был немаленьким. Кёльн, главный город восточных франков, был на стыке границ с вендами и саксами. И те, и другие жили неподалеку. И те, и другие регулярно делали набеги на эти земли. Но пока было тихо, и купцы из разных земель мяли в руках шкурки из-за Эльбы, приценивались к оружию из Парижа и к тканям из Лугдунума. Самослав уже расторговался. У него оставалось немного соли, которой он расплатился за партию железа. Купец, франк из местных, внимательно посмотрел на Само, и у того пробежали мурашки по спине. Чувство было, точь-в-точь, как в кабинете особиста.

— Все хорошо, почтенный? — спросил Само, интуиция которого била в набат. — Или ты увидел во мне давно потерянного сына и хочешь отсыпать мне золота по этому случаю?

— А где ты взял эту соль, парень? — ласково так посмотрел на него купец. — У тебя ее много, как я погляжу.

— Да не поверишь! — вдохнул воздух в грудь Само, который понял, что сейчас придется много и вдохновенно врать. Сейчас говорить было лучше, чем молчать. Чем больше скажешь, тем меньше подозрений. — В Баварии на большом торге со мной ей расплатились. Мне она без надобности, да там больше и взять было нечего. Дикие места, сам знаешь.

— А как твое имя, почтенный купец? — сладким голосом, от которого интуиция уже ни в какие набаты не била, спросил франк. Незачем в набаты бить. На горизонте нарисовалась задница, которая приближалась со скоростью света.

— Я Гундобад из Дижона, — любезно сообщил Само, нахально присвоив себе имя покойного короля. — Я из бургундов буду. Сам, что ли по говору не слышишь? А к чему тебе мое имя?

— А ты знаешь, где добывают эту соль? — впился в него глазами франк. — Ты в тех местах часто бываешь?

— Не знаю я, где ее добывают, — пожал плечами Само, — где-то в землях вендов. Ей со мной в Ратисбоне расплатились. Я там рабов на продажу покупаю. Хотя в последнее время рабов совсем мало стало, соль вот приходится брать. А ты, любезный, с какой целью интересуешься?

— Если скажешь, как попасть туда, где эту соль добывают, я дам тебе три золотых, — сказал вдруг франк и выжидательно посмотрел на Само.

— Да хрен тебе без мяса, — ответил ему Само, рубанув ладонью по локтю. — Я же по глазам вижу, что ты на мне нажиться хочешь. А ну, рассказывай все, как на духу! Святым Мартином клянусь, что барыш пополам с тобой разделим. Ну!

— Святым Мартином, говоришь? — успокоился торговец. Клятва была серьезней некуда. Если ее нарушить, молния сразу убьет, это даже дети знают. — Тогда слушай! Эту соль какие-то непонятные венды добывают. Никто о них никогда раньше не слышал. Просто откуда-то появился богатый торг, а на нем много соли, словно из ниоткуда. Ее потом бургундские купцы караванами в Галлию везут. Майордом Пипин пятьдесят солидов обещал тому, кто ему путь к соляным копям покажет. Ну, по рукам?

— Да я бы хотел, — с выражением досады и жуткого разочарования ответил Само, — да не знаю я пути туда! Ну, ты и сволочь! Три тремисса мне за такие сведения предлагал. Полсотни золотых, подумать только! А почему майордом сам у купцов не спросит?

— По слухам, наших он уже спросил, — с гаденькой улыбкой ответил купец, — да ничего толком не выяснил. Лежат они теперь, жженые пятки лечат. Рассказывают про какой-то торг в ничейных землях. И бургундцы тоже божатся, что соль на том торге берут. А в пыточную их не возьмешь, они сразу за своего майордома Варнахара прячутся, — захихикал купец. — Они же ему платят все, как один, а тот не хочет такие деньги терять. Варнахар человек суровый, в его землях не шибко побезобразничаешь, сразу пойдешь на солнышке сушиться с высунутым языком.

— Да-да, — пробарабанил в задумчивости Самослав по прилавку. — Прямо как ты сказал, с высунутым языком… Слушай, я попробую узнать про эту соль, и дам тебе знать. Хорошо? Только половина моя! По рукам?

— По рукам! — протянул ладонь купец. — И помни, ты святым Мартином клялся!

— Да помню я, не бойся, не обману, — и Само вышел из лавки в глубокой задумчивости. Тут заваруха с аварами на носу, а короли франков к его персоне такой нешуточный интерес проявляют. Плохо, очень плохо…

Он жестом подозвал двух парней, которые шли за ним, шагах в десяти.

— Григорий где?

— В харчевне, где же еще, — усмехнулись парни. — Ты же сам ему сказал, княже, чтобы он с подходящим саксом загулял.

— Он там трезвый еще? — поморщился Само. — Ладно, пошли туда.

Харчевня была прямо здесь, на рынке. Длинный сарай с высоченной крышей из деревянной дранки был набит народом. В центре расположился узкий очаг, выложенный из камней, длиной шагов в десять, вокруг которого топтались какие-то не слишком опрятные тетки. Языки пламени облизывали бока больших котлов, где варилась похлебка из овощей и каша. Римляне, франки, саксы и даны сидели за столами и сосредоточенно жевали, а шустрые девки бегали между ними, ловко уклоняясь от шлепков по крепким задницам. Тут подавали меды, наливки и вино с юга. Шум и гам стояли просто невероятные. Григорий был на удивление… э-э-э… не слишком пьян. Он сидел за столом с молодым плечистым саксом в зеленом плаще, который был уже изрядно навеселе и горланил песни, постукивая по столу рукоятью внушительного тесака. Видимо, так он пытался себе аккомпанировать. На лице его было написано неописуемое счастье. Он наелся и напился бесплатно. Странный парень с неровно обросшей головой перепутал его со своим другом и так попытался загладить свою невольную вину.

— Это Хаример, хозяин, — радостно сказал Григорий. По легенде Самослав был простым купцом, а Григорий служил у него. — Он отличный парень.

— Не сомневаюсь, — сжал зубы Само. Бюджет, выделенный на разведку, по всей видимости, уже был освоен этим саксом до конца. А чтобы споить германца, нужно было потратить немало времени и денег. — Налейте и мне, что ли!

— Его сюда вождь послал, — деловито сообщил Григорий. — Они скоро коров сюда погонят. Пятьсот голов, представляешь! И так каждый год!

— А, это дань, что ли? — Само что-то такое припоминал. — Серьезно вас обдирают франки. А вы зачем им платите? Саксы воевать разучились?

— Да мы уже много лет эту дань платим, — подал голос хмурый сакс. — А если не платим, франки с большим войском приходят. Каждый год мужи бунтуют, не хотят скот отдавать. Их эделинги едва удержать могут. А вот мой хозяин, Бертоальд, хоть сейчас воевать готов. У него франки отца и брата убили. Он их ненавидит люто.

— Так чего не воюете? — удивился Само. — Ведь король Дагоберт еще мальчишка совсем. Ему лет пятнадцать, вроде.

— А ты про короля Хлотаря не забыл? — зло посмотрел на него сакс. — Он же нашу землю разорит войной.

— Так король Хлотарь помер! — удивленно посмотрел на него Само, пребольно пнув под столом Григория, который хотел было что-то спросить, но быстро все понял и с лязгом захлопнул отвисшую челюсть.

— Ты с чего это взял? — сакс начал медленно, но верно трезветь. — Уже давно бы все знали об этом. Если ты мне лжешь, купец, я тебя прямо здесь зарежу.

— Так я же только что из Парижа, — пожал плечами Самослав, не обращая внимания на вылезшие из орбит глаза Григория. — Там уже все об этом знают. К вам, наверное, еще гонец не доехал. Это чистая правда. Клянусь святым Мартином!

— Молот Ирмина мне в задницу! — просипел абсолютно трезвый сакс. — Я, пожалуй, домой поскачу. Пока, парни! Приятно было посидеть с вами!

— Ваша светлость, что это было? — пискнул одуревший от ужаса Григорий. — Вы в своем уме? Или вы считаете, что нас должны повесить не только в Бургундии, но и в Австразии тоже? Так я вас разочарую. За такое нас никто вешать не будет. Нас изломают на колесе и скормят воронам.

— Я купил нам время, Григорий, — ответил ему Самослав, на которого вдруг нахлынули воспоминания. Ведь именно так все и было, он же об этом читал когда-то, бесконечно давно. Герцог саксов Бертоальд до самого последнего момента верил, что король Хлотарь умер. До самого конца… И он добавил: — Я только что купил нам целый год, Григорий. А может быть, и больше, если повезет.

— Но… Святой Мартин…, — мямлил Григорий. — Он же покарает вас.

— Я же язычник, ты забыл? — удивленно спросил Само. — Мои боги защитят меня от него. И вообще, ты знаешь, что такое ложь во благо? Не знаешь, ну так я тебе потом расскажу. И тогда ты поймешь, что даже святой Мартин простит меня за эту ложь, потому что тысячи наших людей останутся в живых.

— А саксы? Они останутся в живых? — спросил его Григорий.

— А у них есть свои князья и свои боги, — честно признался Самослав. — Я не обязан еще и про саксов думать. У меня своих забот хватает.

— Страшный вы человек, ваша светлость, — задумчиво протянул Григорий.

— Да, ты уже говорил, — согласился Само, и развел руками. — А куда деваться? Не мы такие, жизнь такая. — Он что черкнул на листе папируса и добавил:

— Бранко! Скачи назад, в Санс! Передай почтенному Приску вот это письмо. Пусть сначала в Кёльн приезжает, а потом сразу к нам. Скажешь, через два-три месяца хорошая партия живого товара будет. Ждан, скачи домой! Скажешь Збыху, что соль северным путем пойдет. Он знает, о чем речь, пусть лодки готовит. Деметрий пусть тагму в поход ведет. Встретимся с ним в землях лемузов. А мы тоже в сторону дома двинем, тут скоро очень беспокойно будет.

Шесть недель спустя.

Священное дерево Ирминсуль, что росло на берегах реки Везер, было окружено тысячами людей. Сюда, в земли энгров, стекались отряды саксов со всех концов их огромной страны. Быстрые всадники помчали во все стороны после встречи вождей. Со скоростью молнии полетела весть о том, что народ саксов идет войной на короля Дагоберта, который остался без защиты отца.

Сюда уже шли даны, почуявшие нешуточную поживу. Сигурд Рваное Ухо, сын ярла из Ангельна, привел две сотни храбрецов, младших сыновей крестьян-бондов. В Дании уже не было свободной пашни, а потому войны мелких властителей терзали те земли почти непрерывно. Младшим же сыновьям и вовсе не оставалось ничего, кроме битв. Богатые землевладельцы, или «могучие бонды», как их называли, не желали дробить хозяйство, которое доставалось старшему сыну. Молодежь, оставшаяся без наследства, иногда пробовала соседние земли на прочность, но настоящей бедой они станут лишь через две сотни лет, когда их драккары будут терроризировать всю Европу.

Сюда пришли бодричи и лютичи, ненавидевшие друг друга, но на время оставившие свои распри. Волчьи шкуры лютичей, называвших себя вильцами, вызывали уважение даже здесь. Свирепыми бойцами были словене, жившие у Студеного моря. Сюда же шли мужи из земель сербов, которые решили пограбить богатые земли франков заодно с извечными врагами — саксами.

Людское море с надеждой смотрело на священное дерево, в котором жил дух воинского бога саксов Ирмина. Он же Яровит, он же Тор, он же Тюр, он же Донар… А потому воины склоняли голову, ожидая, когда выбранный герцогом на эту войну Бертоальд перережет горло быку, назначенному в жертву. Ведь вождь племени в это время — это еще и жрец. Скудная жизнь не давала возможности кормить дармоедов. Шестеро дюжих воинов держали на веревках быка, который водил налитыми кровью глазами по сторонам. Он явно не ждал ничего хорошего. Шум толпы пугал его.

— Боги приняли жертву! — торжественно крикнул герцог, поднимая вверх окровавленный нож.

Воины взревели, потрясая оружием. Они выйдут завтра же, ведь впереди их ждут богатейшие земли Австразии, нетронутые войной уже много лет. Тысячи воинов, пришедших на войну, должны есть каждый день. А запасы еды, принесенные с собой, не бесконечны.