Ладья под пирамидой

Глава третья Открытие

Вскоре после второй мировой войны Департамент древностей Египта, официальное учреждение, которое занимается всем, что относится к прошлому страны, разработал план очистки площади вокруг Великой пирамиды от щебня и мусора, накопившихся здесь за последнее столетие. Это была обычная операция, и никто не ожидал от нее никаких неожиданностей или хотя бы новых сведений, поскольку пирамиды в Гизе были общеизвестны и привлекали множество любопытствующих задолго до того, как Геродот написал свой первый «путеводитель для туристов», более двух с половиной тысяч лет назад.

Особый интерес проявляли к пирамиде Хеопса из-за ее огромных размеров и совершенства формы. Она издавна вызывала восхищение и служила предметом всевозможных теорий и предположений. А после вторжения Наполеона в Египет в 1798 году памятник древней цивилизации Нила привлек внимание европейской рационалистической и систематизированной науки XVIII века. Великую пирамиду стали изучать, измерять, зарисовывать, фотографировать и исследовать с вершины до подножия, снаружи и изнутри всевозможные искатели сокровищ, ученые, археологи, астрологи, историки, скалолазы и сотни обычных любопытствующих туристов. Все, что можно было узнать о Великой пирамиде, давно уже узнали, кроме одной до сих пор мучающей всех загадки: каким образом древние египтяне, не знавшие еще колеса, сумели возвести такой огромный монумент?

На протяжении последнего столетия археологи, изучавшие гробницы некрополя Гизе, использовали площадь вокруг пирамиды под свалку щебня и грунта, выбрасываемых при раскопках. Ветер пустыни наносил песок на эти отбросы, и постепенно у подножия пирамиды выросли такие высокие дюны, что из-за них даже вблизи не стало видно самой Великой пирамиды. Согласно плану Департамента древностей весь этот мусор предстояло убрать, но не второпях с помощью бульдозеров, как очищают место строительной площадки: в кучах песка и щебня могли остаться предметы или другие важные свидетельства, на которые не обратили внимания предшествующие поколения археологов. Эти наслоения расчищали так же, как археологический комплекс: убирали песок и щебень слой за слоем, чтобы чего-нибудь ненароком не упустить. Однако ничего особенно интересного не было обнаружено до весны 1954 года, когда рабочие уже завершали расчистку. Под руководством молодого архитектора-археолога Камаль эль-Маллаха они очищали последнюю, южную сторону пирамиды, где песок и щебень образовали огромную дюну высотой до двадцати метров.

Подобно другим пирамидам IV династии, Великая пирамида Хеопса была воздвигнута на скальном известняковом грунте невысокого, пустынного Ливийского плато, которое обрамляет Нильскую долину с запада, в том месте, где, по расчетам древних строителей, грунт мог выдержать чудовищную массу царской гробницы.

В некоторых местах вокруг Великой пирамиды сохранились участки с каменной кладкой поверх природного скального грунта: очевидно, это были остатки мощеной площади, которая некогда окружала пирамиду. Рабочие, занятые расчисткой, получили указание: снять завалы щебня до самого скального основания или до замощенных в древности участков, если такие обнаружатся. И такие действительно обнаружились: широкие, хорошо обтесанные известняковые плиты толщиной более полуметра; точно такие же были ранее найдены в других местах вокруг пирамиды.

Эти плиты в процессе расчистки были приняты за часть южной храмовой стены, которая некогда окружала весь комплекс пирамиды. Разумеется, приятная неожиданность, но ничего нового. Отдельные фрагменты северной и западной частей стены были уже известны, и Герберт Юнкер, который раскапывал гробницы VI династии к югу от Великой пирамиды еще до первой мировой войны, упоминало о существовании южной храмовой стены в своих археологических отчетах. По сути дела, часть щебня, наваленного на эту стену, представляла собой отходы от раскопок Г. Юнкера. Маллах, изучивший отчеты австрийского археолога, тешил себя надеждой, что стена, упомянутая Юнкером, сохранилась и может оказаться именно под этими грудами щебня.

Было похоже, что в первозданном виде храмовая стена высотой около двух метров тянулась от Поминального храма вокруг всей пирамиды и снова примыкала к храму с другой стороны и таким образом охраняла священную площадь царской гробницы от всех, кто не прошел ритуального очищения. Довольно солидное основание стены было сложено из осколков известняка, гранита и базальта, скрепленных раствором, по крепости напоминающим цемент. Эти осколки остались, видимо, после постройки самой пирамиды, священного пандуса, первоначально вымощенного черными базальтовыми плитами, многие из которых сохранились, и Поминального храма с колоннами из красного асуанского гранита. Храмовая стена была обмазана глиняным раствором и выкрашена гипсовой известкой под белый известняк, которым была облицована сама пирамида. Эта стена из щебня и извести с южной стороны пирамиды ничем не отличалась от аналогичных стен с северной и западной сторон и имела такой же небольшой наклон внутрь, если смотреть на нее с внешней стороны. Но было здесь и одно удивительное отличие, которое не могло не насторожить человека, знакомого с пристрастием древних египтян к точности и симметрии. Дело в том, что если северная и западная стены теменоса отстояли от подножия пирамиды точно на 23 метра 60 сантиметров, то южная находилась на добрых пять метров ближе. И Камаль эль-Маллах решил разгадать эту загадку.

Сегодня Маллах — ответственный редактор каирской газеты «Аль-Ахрам». Это крупный мужчина с рыжевато-седыми волосами, удивительно скромный, со спокойной, мягкой манерой жестов и речи. Первый университетский диплом Маллах получил как архитектор и был назначен на должность архитектора при Департаменте древностей, чтобы регулировать отношения между египтянами и иностранными специалистами в этом учреждении. Под влиянием аббата Э. Дриотона, французского священника, который возглавлял тогда Департамент древностей, Маллах защитил второй диплом по египтологии и стал страстным исследователем далекого прошлого своей страны.

Как только Маллах заметил, что южная часть храмовой стены находится значительно ближе к подножию Великой пирамиды, чем северная и западная, ученый пришел к мысли, что южная стена передвинута таким образом только для того, чтобы что-то скрыть. Его давно волновала тайна захоронений лодок, связанных с пирамидами IV династии. Были найдены пять траншей для лодок и шестая, незаконченная, траншея, вырубленные в известняковом основании вблизи Поминального храма Хефрена чуть южнее Великой пирамиды Хеопса. Две такие траншеи до сих пор частично закрыты каменными плитами, однако ни в одной из них не обнаружено и следов лодок. Такая же пустая траншея находится непосредственно к югу от пирамиды фараона Джедефра в Абу-Роаше, и еще одна в Гизе, близ юго-восточного угла пирамиды царицы Хенткавес, возможно последней правительницы IV династии и почти наверняка матери первых двух фараонов V династии. Были еще три пустые, давно известные траншеи Великой пирамиды: две — за стенами Поминального храма, а третья — вдоль пандуса. Теперь трудно определить, когда Маллаха озарила вдохновенная догадка, после открытия или до него, но он утверждает, будто сразу догадался, что южная стена теменоса была воздвигнута гораздо ближе к пирамиде, чем северная и западная, с целью скрыть еще одну или несколько погребальных траншей для «солнечных лодок», как он продолжает называть их, несмотря на возражения почти всех египтологов, занимающихся этим вопросом.

После того как рабочие Маллаха очистили южную храмовую стену от мусора, они нашли под слоем слежавшейся или утрамбованной земли новый слой: смесь щебня и обычной грязи, затвердевшей на солнце до прочности цемента. Этот слой (по-арабски «дакках») покрывал землю по обеим сторонам стены: с северной почти до подножия пирамиды, а с южной — заходя под основания воздвигнутых с этой стороны пирамиды Хеопса мастаб VI династии. Последнее доказывало, что утрамбованный щебеночно-грязевой слой был положен здесь задолго до постройки гробниц VI династии. Маллах уже собирался приказать своим рабочим взломать этот слой «даккаха», чтобы узнать, что находится под ним, но в последний момент, производя пробы острым щупом сквозь сцементированную глину и щебень, обнаружил следы ярко-розового известкового раствора, состоявшего из сульфата кальция и двуокиси железа, прочнейшего скрепляющего раствора, типичного для Древнего царства.

По чистейшей случайности щуп Маллаха попал в известку между двумя монолитными известняковыми блоками над траншеей с Царской ладьей.

Храмовая стена шла параллельно южной стороне пирамиды, однако Маллах сообразил, что тонкая линия цементирующего шва имела другое направление: она проходила под стеной и появлялась с другой ее стороны. Маллах был взволнован до крайности. Он заставил своих помощников работать до тех пор, пока они не раскопали и не обнажили две массивные известняковые плиты, которые оказались, как недавно вспоминал Маллах в своем каирском кабинете, «несомненно огромными блоками эпохи IV династии».

«Древние египтяне, — как объяснял он, — работали с камнем начиная со времен Ступенчатой пирамиды фараона Джосера Третьей династии. Четвертая династия началась на сто, а может быть, сто пятьдесят лет позднее. К тому времени египетские строители стали уже опытными, они были совершенно уверены в своих возможностях, доказательством чему служит великолепное искусство каменщиков того времени».

По мере того как рабочие расчищали слои «даккаха», перед археологом появлялись огромные известняковые плиты, похожие на ряд стиснутых прямоугольных зубов или разбитый клавир очень старого пианино. Здесь было два ряда плит: западный и восточный; один состоял из сорока плит, а другой — из сорока одной. Похоже, они перекрывали две отдельные траншеи, и граница между ними проходила точно по оси южной стороны пирамиды. На одной из плит восточной траншеи, слегка выступавшей над другими, Маллах сумел разобрать часть перевернутого картуша — заключенное в овальную священную рамку имя фараона Джедефра, третьего правителя IV династии, сына и наследника Хеопса.

Как вспоминает Маллах, нелегко ему пришлось в Департаменте древностей: никто не хотел принять его находку всерьез.

Египет в то время переживал период национального подъема и революционных перемен. Король Фарук покинул страну, к власти пришла группа военных во главе с Гамаль Абдель Насером. Аббат Дриотон уехал вслед за королем, и теперь Департаментом древностей стали руководить новые люди — египтяне. В этой атмосфере накала политической борьбы было не до древней истории. Маллаху заявили, что обнаруженные им плиты не суть важная находка; это, должно быть, часть фундамента пирамиды, а возможно, мостовая храмового двора. Но сам он был убежден, больше чем когда-либо, что плиты закрывали два лодочных захоронения. Но что было в них? Они могли быть пустыми, $ если в них и сохранились лодки, то в каком состоянии могут быть эти древние суда, пролежавшие здесь сорок шесть столетий? Только вскрыв погребальные траншеи, можно было ответить на эти вопросы.

Но даже если в траншеях действительно находятся ладьи фараонов и они хорошо сохранились, то возникает вопрос: что будет с ними, когда они окажутся на открытом воздухе? Не обратятся ли они в прах, как это произошло с этрусскими настенными росписями во время послевоенных раскопок в Италии, когда бесценные фрески через несколько минут после вскрытия гробниц исчезли буквально на глазах у оцепеневших от отчаяния археологов? С большим трудом, как рассказывает сам Маллах, получил он разрешение Департамента древностей проделать отверстие в двадцать второй плите восточного ряда.

Полдень 26 мая 1954 года, почти конец археологического сезона; белое солнце палит беспощадно над плато Гизе, и кажется, темные силуэты пирамид вот-вот расплавятся в невыносимом зное. Целыми днями рабочие Маллаха расчищали огромную каменную плиту, медленно и осторожно, потому что никто не мог знать точно, какова ее толщина, глубина залегания и что случится, если осколки упадут на погребенное под нею. И разумеется, никто не знал, что там погребено.

Когда рабочие углубились на два метра, они увидели выступ, высеченный, как это будет обнаружено позднее, в скальном грунте вдоль всей длинной траншеи для Царской ладьи. На двух таких выступах по обеим сторонам траншеи лежали огромные известняковые плиты. Казалось, археологи находятся всего в каких-нибудь сантиметрах от цели. В этот момент Маллах сам взял в руки молоток и долото. Когда были убраны последние осколки, перед ним зияла только темная дыра, и ее чернота казалась еще непроницаемее из-за ослепительного сияния солнца.

«Словно кошка, — вспоминает Маллах, — я зажмурил глаза и вдруг почувствовал запах благовоний, самых прекрасных и священных! Я ощутил запах времени… Я ощутил аромат столетий… Аромат истории… И тогда я понял, что ладья фараона здесь».

Маллах все еще не мог ничего разглядеть внизу. Тогда он взял свое зеркальце для бритья и направил в темноту корабельной траншеи солнечный луч, «Луч Ра, Солнечного бога», как назвал его Маллах. И этот луч упал на острие лопасти одного из весел, гребных или рулевых, длиной шесть с половиной метров, вырезанных целиком, вместе с рукоятью, из ливанского кедра. Весло находилось там же, куда его положили около пяти тысяч лет назад служители царского некрополя в Гизе, которые укладывали в погребальную траншею священное судно.

Находка древней ладьи стала событием общенационального значения. Маллах, естественно, был вне себя от радости. Все предыдущие недели над ним не то чтобы насмехались или издевались, но разговаривали тем снисходительным тоном, каким обычно взрослые говорят со своим многообещающим, но слишком восторженным отпрыском. Теперь же величественно-стройное весло подтвердило его догадку. Требовались, однако, дополнительные доказательства, и они были представлены несколько дней спустя, когда Дэвид Дункан, штатный фотограф журнала «Лайф», спустил через отверстие в двадцать второй плите свой фотоаппарат. На снимке, опубликованном в журнале, была отчетливо видна в дальнем конце траншеи носовая часть древнего судна в виде резного возвышения, похожего на пучок стеблей папируса, перевязанных пятью витыми веревками. Эта форма форштевня[4] была знакома египтологам. Она встречалась на рельефах и настенных росписях в сотнях гробниц и в моделях лодок, начиная с доисторических времен и вплоть до Нового царства. А здесь был найден корабль хоть и деревянный, но явно повторявший формы серповидного челна из стеблей папируса, наверное самого древнего нильского судна.

Папирусные челны существовали в Египте с тех пор, как на нильских берегах появились заросли папируса. Их использовали для самых разных целей, но уже со времен I династии тростниковые челны приобретают специальное, возможно религиозное, значение. Поэтому их элегантную форму с некоторыми изменениями копируют и поздние суда из более долговечного материала — дерева. Точно так же как в украшениях и архитектуре египетских храмов прослеживается их происхождение от тростниковых хижин, в серповидной форме деревянных нильских судов отчетливо видно их происхождение от хрупких тростниковых челнов.

1954 год был особенно урожайным для египетской археологии. В том же месяце, мае, когда было найдено лодочное захоронение, Мохаммад Закария Гонейм обнаружил в Саккара до сих пор неизвестную ступенчатую пирамиду III династии, погребенную под горой песка западнее пирамиды Джосера. А Лабиб Хабаши открыл в Карнакском храме очень важную для историков стелу фараона Камоса, одного из правителей Нового царства. Немного позднее в том же году Гонейма и Маллаха отправили в турне по Соединенным Штатам, где они выступали и перед учеными, и перед простым народом, выступали по радио и по телевидению. Турне было задумано с целью познакомить американских ученых и широкую публику с новейшими достижениями египетской археологии. Но на самом деле, как предполагал Камаль эль-Маллах, турне было предлогом избавиться от него как раз в тот момент, когда решалась судьба древней ладьи.

К великому сожалению, почти сразу же после открытия ладьи вокруг нее разгорелись страсти, которые не утихают и по сей день. А суть их сводится к тому, кого следует считать первооткрывателем древнего судна.

Как правило, археологи избегают широкой гласности, особенно на первых этапах своих открытий. Археолог долгие годы терпеливо собирает все доказательства, сравнивает свое открытие с аналогичными, взвешивает всевозможные доводы и гипотезы, думает, пишет, читает, изучает горы материалов, советуется с коллегами-археологами и с историками и лишь после этого публикует окончательные выводы, потому что известно немало случаев, когда недостаточно осмотрительные археологи, подхваченные собственным энтузиазмом и восторгом публики, выступали с сенсационными заявлениями, которые позднее оказывались если не целиком ошибочными, то в лучшем случае сильно преувеличенными. Однако такие открытия, как гробница Тутанхамона или Царская ладья Хеопса, действительно сенсационны и не нуждаются в специальной рекламе. Но это неизбежно нарушает строгую атмосферу научной беспристрастности, которая необходима для объективного исследования.

Неожиданная волна широкой популярности захлестнула открытие Царской ладьи. Фотоснимки, сделанные Д. Дунканом, появились почти во всех европейских журналах. Репортеры требовали статей и интервью, и многие ждали сенсаций. Новости о Царской ладье печатались на первых страницах таких газет, как «Нью-Йорк тайме». Интерес к открытию был настолько велик и в самом Египте, что даже Гамаль Абдель Насер сумел выкроить время, чтобы познакомиться с величайшей находкой. Тем не менее возникало впечатление — оно не рассеялось и сегодня, — что Маллах не совсем справедливо приписывает все заслуги одному себе. Интересно отметить, что в официальном труде Департамента древностей «Суда Хеопса» с благодарностью приводятся имена всех, кто работал над Царской ладьей на различных этапах ее изучения, но имя Маллаха не упоминается совсем, а о самом открытии говорится, что оно произошло по чистой случайности. Но сам Маллах с этим абсолютно не согласен.

Несмотря на все споры и противоречия, сотрудники Департамента древностей приступили к действиям. Они наконец осознали, что в погребальной траншее находится уникальное и драгоценнейшее наследие древнего мира и что во второй, соседней траншее может находиться такая же Царская ладья. Довольно быстро была создана комиссия по надзору за раскопками и реставрацией обоих кораблей с привлечением всех экспертов, которые могли для этого понадобиться. В начале планирования этой операции Департамент древностей наивно полагал, что если удастся благополучно извлечь древнее судно из первой траншеи, то второе тоже можно будет поднять и реставрировать, однако западная траншея до сих пор остается невскрытой. В эту комиссию, естественно, вошел доктор Заки Искандер, руководитель химической лаборатории Департамента древностей, а также Хаджа Ахмед Юсуф Мустафа, руководитель отдела реставрации. Эти люди сыграли огромную роль в реконструкции и хотя бы временном сохранении Царской ладьи.

В раскопках и поднятии ладьи Хеопса из траншеи принимали участие только египтяне. Это не первый эксперимент в истории египетской археологии, но, пожалуй, самый сложный и наверняка самый значительный. Никто не принимал специального решения доверить операцию только египтянам, но дело происходило в 1954 году, и тогда это казалось вполне естественным и само собой разумеющимся. Прошло всего два года, как к власти пришел Гамаль Абдель Насер. Не надо забывать, что он был первым правителем-египтянином, возглавившим страну после фараонов XXX династии. Более двух тысяч лет политической жизнью Египта управляли иноземцы — ливийцы, нубийцы, греки, римляне, арабы, турки, а позднее французы и англичане, иногда с помощью наместников и марионеток.

Египтология как наука родилась вместе с колониализмом, когда Наполеон захватил Египет в 1798 году, и с тех пор более полутораста лет изучение древнего Египта было исключительной привилегией иностранных ученых, в основном европейцев и американцев; достаточно вспомнить выдающихся египтологов того времени — Лепсиуса, Масперо, Брэстеда, Райзнера, Юнкера, Гардинера, Эмери. Но сегодня времена изменились: Департамент древностей находится целиком в руках египтян, и сегодня существует целая школа египетских египтологов, которую украшают такие имена, как Лабиб Хабаши и покойные Селим Хассан и Ахмед Фахри, не говоря уже о множестве других ученых нового поколения. Правда, перемены начались задолго до 1954 года. Однако только политические события начала пятидесятых годов нашего века позволили заниматься изучением древнего Египта самим египтянам.

Поэтому вполне справедливо, что раскопки Царской ладьи должны были проводиться самими египтянами без всякой технической и финансовой помощи иностранцев. В каком-то смысле это был патриотический порыв египетского народа.