«Давай полетим к звездам!»

Мартын Луганцев и его собеседники - 9 (записки журналиста) ДОНОС КАК СРЕДСТВО ЗАЩИТЫ

...Обсуждая мой визит к Мозжорову, мы засиделись допоздна, и в ту ночь Инга осталась у меня. Впрочем, она бы и так осталась, без “повода”.

Она лежала рядом, прижималась ко мне горячим от любовных ласк телом, положив голову на плечо и обнимая левой рукой. Ее дыхание легким ветерком скользило по моей щеке.

От Инги исходило что-то большее, чем тепло. Это нечто входило в мое тело, разливалось умиротворяющей волной. Я совершенно отчетливо вдруг осознал, что мы с ней - одно целое.

Сердце кольнуло кинжалом. Павел Петрович Синицкий...

Нет, с этим больше жить нельзя.

- Инга, - тихонько позвал я.

- Да, милый, - шепот, как тихий перезвон колокольчиков.

- Мне приказали написать на тебя донос, - произнес я. Губы сразу же одеревянели. Слово было сказано.

Она напряглась моментально. Я не ожидал такой реакции. Будто только и ждала моих слов. Голова Инги по-прежнему лежала на плече, она была рядом, но волшебное тепло, исходившее от ее тела, вдруг исчезло, и зев бездонной пропасти открылся между нами.

- Меня вызывали в первый отдел. Некто Синицкий Павел Петрович, полковник госбезопасности. Он хочет, чтобы я написал все, что знаю о тебе.

Она резко отпрянула. Отбросила одеяло и села на кровати.

- Ты не шутишь?

- Нет, - от ее слов повеяло ледяным ветром. Мне стало холодно. - Это правда.

- И что же интересует госбезопасность? - Инга смотрела на меня, не отрывая взгляда. Свет уличных фонарей пробивался сквозь шторы, падал на ее лицо и глаза казались темными, как сама ночь. Темными и холодными.

“Вот и все, - вяло подумал я. - Вот все и кончилось”.

- Синицкого интересуют твои взгляды на мир, - произнес я. Двигались только мои губы. Тело стало безжизненной колодой. - Все, что ты думаешь о политике и обществе.

- Ах, это... - она пренебрежительно взмахнула рукой. - И все?

- Синицкий сказал, что дело как-то связано с твоими родителями, - я заговорил быстрой скороговоркой, словно боялся не успеть сказать ей все. - И еще... Он пообещал добиться моего и твоего увольнения из газеты, если я не напишу донос. И выселить нас из Москвы...

- Ну, так напиши ему этот донос, - сказала Инга и сладко потянулась.

- Как написать? - я задохнулся.

- Буквами напиши, - засмеялась она. - Словами на русском языке!

- Но это же предательство! - горячо выпалил я, приподнимаясь на локте. - Это же мерзко!

- Милый мой Мартик, - Инга коснулась пальцами моего лба и провела сверху вниз ладошкой по лицу. Словно снимала с меня какую-то липкую паутину. - Этот мир - такой, каков он есть. В одиночку его не переделать. И даже вдвоем мы его не изменим. Поэтому напиши кляузу на меня этому Синицкому. Пусть подавится.

- А если он ее как-то использует?

- Как? - она снова засмеялась. - Когда погибли мои мама и папа, мне было всего четыре месяца. Даже в госбезопасности вряд ли решат, что в таком возрасте я могла бы стать фашистской шпионкой!

- А если этот донос только повод? - я не хотел сдавать свои страхи в архив так просто. - Если они копают под что-то другое?

- Под что? Я что, диссидентка, террористка, наемница заморского капитала? - Инга тряхнула волосами. - Меня совершенно не интересует политика, ты заметил?

- Я все равно не смогу, - поймал ее руку и прижал к щеке. Ладошка была теплой и бесконечно нежной. - Не смогу написать эту гадость. Потому, что я тебя люблю.

- Именно поэтому ты ее и напишешь, - она наклонилась ко мне и поцеловала в лоб. - Потому, что ты меня любишь. Потому, что ты - мужчина и должен защищать любимую женщину. Любыми способами.

Инга снова нырнула под одеяло и улеглась головой мне на плечо.

Тепло вернулось. Ледяные айсберги в моей душе таяли, рушились один за другим.

“Как все оказалось просто, - я с головой нырнул в океан неги и доброты. - Какой же я дурак, что не сказал ей все сразу!”

Я притянул Ингу к себе и поцеловал. Наверное, это был наш самый горячий поцелуй за все время нашего знакомства.