«Если», 2017 № 02

Юрий Бурносов
ХАРАНГА[1]

/фантастика

/инопланетяне

/древнее зло

Аэропорт Якутска Жемчужникову понравился — новый, сине-белый (Жемчужников болел за «Динамо»), посверкивающий стеклом под солнечными лучами. Внутри оказалось не хуже, чем снаружи, но разглядывать было некогда — их встречал толстый человек в джинсовом костюме. Он весело замахал руками еще издалека, заулыбался, заторопился, смешно переваливаясь на коротких ножках.

— Здрасте, — сказал он, подавая мягкую пухлую ладонь. — Арамаан, можно просто Рома.

— Витя, — ответил Жемчужников, — режиссер.

— Да я вас знаю, — еще шире разулыбался якут. — Кто ж вас не знает. Вас все знают!

— Это Коля Плужкин, креативный продюсер. А это Олег Задерейко, художник-постановщик.

— Рома… Рома… — забормотал толстяк, радостно пожимая руки. — Идемте, машина ждет, поедем на Чочур-Муран, это озеро, там у нас домик, все готово.

— Далеко ехать? — спросил Плужкин.

— Минуток двадцать-тридцать.

— Пивка бы по пути прихватить. Местного.

Плужкин был фанатом провинциальных сортов пива, мотивируя это тем, что крупные компании «варят бурду из порошка», а в провинции сохранились традиции и соответственно качество.

— У нас же все готово, — напомнил Рома, хватая чемоданы режиссера и Задерейко.

— Лишним не будет, — разумно заметил Плужкин. — Ну и у меня чисто познавательный интерес. Заскочим?

— Заскочим, — кивнул Рома, посмотрев на часы. — По пути заедем в магазин «Эрчим» на Дзержинского, там все есть — пиво, рыба.

— Во. Отлично! — и Плужкин показал большой палец.

На стоянке у аэропорта их ждал новенький микроавтобус «тойота» с тонированными стеклами. Погрузились в салон, за руль забрался все тот же жизнерадостный Рома. Поехали, через несколько минут уже остановились возле «Эрчима», куда Плужкин тут же и поскакал, отказавшись от сопровождения. Рома несколько расстроился и сидел молча, переключая местные радиостанции. Из динамиков лились те же музыкально-новостные фекалии, что и в Москве. Стоило лететь через всю страну, подумал Жемчужников, к которому снова помаленьку возвращалось мрачное и пакостное настроение.

Сценарий под названием «Харана» ему не нравился.

Когда он прочел его впервые, то среди ночи перезвонил Асланяну. Тот сидел в каком-то клубе и ответил сразу.

— Витя, что так поздно звонишь? Случилось что?

— Скорее уже рано, — уныло сказал Жемчужников, посмотрев на часы. — Я прочитал сценарий этого… — он перевернул распечатку, нашел первую страницу. — Иргена Иргенова.

— Уже?! — обрадовался Асланян. На заднем плане бубнили басы, смеялись и разговаривали люди. — Бомба, да?! Будешь снимать, да?!

— Тариел, зачем ты вообще это мне подсунул?

— Не понравилось, да?! — огорчился Асланян. — Почему не понравилось?

— Чушь же. Якутия, шаманы, абасы, тойоны… половину слов и имен произнести-то невозможно, вот как это все с экрана будет звучать? Актеры повесятся. Нет, документалку можно снять, наверное, продать на Рен-ТВ, тем более тут еще инопланетяне каким-то боком… Но документалки я давно не снимаю, Тариел. Я серьезным кино занимаюсь.

Асланян помолчал на фоне все тех же танцевальных «бум-бум-бум», потом хихикнул.

— Витя, брось. Новогоднюю комедию в прошлом году ты снимать не отказался. А ведь дрянь несусветная.

— Дрянь не дрянь, но лидером проката была. Новый год, что я тебе объясняю?

— То есть тебя финансово надо заинтересовать, да? Считай, заинтересовал. Не обижу.

— Что ты так вцепился в этого Иргенова? — Жемчужников бросил сценарий на стол, не попал, листы посыпались в разные стороны. Повалился на диван, глядя, как за окном светятся небоскребы Москвы-Сити, этого ромеровского города мертвых. — Кто он вообще такой? Первый раз слышу.

— Парень из Нерюнгри, кажется. Кстати, я тут почитал, у них там в Якутии очень развит малобюджетный хоррор. Снимают, да?! Посмотри в сети, там онлайн выложено…

— Вот и снимали бы эту «Харан у», — перебил Жемчужников. — Я тебе зачем? Тариел, там все актеры, кроме одного — якуты, ну и девочка еще эта… Допустим, я уговорю Бортич или Любу Аксенову, но где мы столько якутов наберем? Ты знаешь много якутских актеров?

— Ни одного не знаю. Местных возьмем. Там театр есть, в конце концов.

— Местных…

Тут до Жемчужникова дошло и он снова сел.

— Ты что, собираешься все это в Якутии и снимать?

Асланян снова противно захихикал.

— Да, Витя. В Якутии. Круто, да?!

— Нет, — решительно сказал Жемчужников и даже помотал головой, хотя продюсер его видеть не мог. — Хоррор. Якутия. Натура. Нахрена мне это счастье, там же комары сожрут! Вон Сеню Гончукова проси, он любит авантюры.

— Витя, — таинственно сказал Асланян, — я же обещал — награда будет, как это… не знать границ в пределах разумного.

— Границ в пределах… — буркнул Жемчужников.

— И на главную роль геолога этого бери кого хочешь. Хоть Козловского. Оплатим.

— Я еще раз осторожно спрошу: Тариел, почему ты так вцепился в этого Иргенова? Он даже не армянин, насколько я понимаю.

— У меня свои интересы, — туманно ответил продюсер и забулькал коктейльной трубочкой. — Ну что, берешься?

— Сценарий-то говно, — сделал последнюю попытку Жемчужников.

— Вот и сделай из него конфетку. Только ничего особенно не меняй, мне как раз все там нравится: экзотика, тени иного мира. Страшно же, да?!

— Пойду я спать, — буркнул Жемчужников. — Утром дам ответ.

И начал собирать с пола разбросанные листы сценария.

…В «тойоту» вернулся довольный Плужкин, таща пакеты и кульки. Одни бутылочно звенели, из других пахло копченой рыбой.

— Вот, теперь поехали дальше, — сказал он, распихав покупки под сиденья и откупорив пиво. Рома засек этикетку, сообщил, что «пиво хорошее, медаль на конкурсе получило», и вырулил от магазина, безбожно подрезав древний грузовик.

Якутск чем-то напомнил Жемчужникову Южно-Сахалинск, где он лет пять тому снимал документальный фильм про местных ворон — подвернулся грант какой-то природозащитной организации. Сахалинские вороны в отличие от московских были черные, хитрые и не каркали, а хрипло хохотали. Фильм даже пару призов получил.

Здесь, наверное, тоже жили какие-то вороны, но разглядеть их не получалось, так как Рома довольно быстро гнал микроавтобус, успевая комментировать мелькавшие за окном достопримечательности. Кажется, он всеми ими весьма гордился и со значением говорил:

— Вот колледж, индустриально-педагогический, племянник там учится. Это школа. Тут пожарники сидят, ну, МЧС.

Плужкин пил пиво, вытаскивая из бумажного промасленного кулька остро пахнущие кусочки рыбы, Олег Задерейко по обыкновению молчал.

— Это вон церковь, — продолжал Рома, показывая пальцем. — Баптисты, что ли, построили…

Жемчужников вздохнул. Может, не все так и плохо, подумал он. Город как город, на натуре тоже не в палатке жить придется, Асланян обещал приличные условия, отбомбиться поскорее, остальное доснять в Подмосковье, можно подумать, зрителю есть большая разница между куском хвойного леса в Якутии и куском хвойного леса у Сергиева Посада.

— Комсомольская площадь, за ней парк культуры и отдыха, — вещал Рома. — Стадион «Туймаада», тут наши футболисты играют, ФК «Якутия», второй дивизион, зона «Восток».

— А я за «Динамо» болею, — зачем-то сказал Жемчужников.

— Московское?

— Ну не за брестское же.

Плужкин засмеялся, жуя рыбу.

— Вон еврейское кладбище, а вон татарское, — совсем неожиданно сменив спортивную тему, показал Рома.

Однако оригинальное тут у них соседство, подумал Жемчужников. Парк культуры и отдыха, стадион и два кладбища.

— А это большое кладбище, Вилюйское. Здесь с восемнадцатого века хоронят. Кстати, мы на Вилюйский тракт свернули.

Вилюйское кладбище выглядело страшненько и на позитив вовсе не настраивало, тем более сквозь тонированное стекло. Жемчужников поспешно отвернулся от мелькающих среди деревьев ржавых оградок и крестов.

Некоторое время они ехали в тишине, видимо, более-менее значимые достопримечательности закончились. Потом впереди блеснула вода.

— А вон и озеро, — сказал Рома, поворачивая с тракта налево.

Жемчужников отчего-то ожидал, что Чочур-Муран будет вроде Байкала, но за бортом «тойоты» потянулся вдоль дороги вполне обычный узкий водоем.

— Купаться можно? — поинтересовался Задерейко.

— Можно! — закивал Рома. — Вода градусов восемнадцать, лето нынче жаркое!

Он должен говорить типа «лето, однако, жаркое», подумал режиссер. Или это у чукчей слово-паразит? Хотя, скорее всего, вообще выдумка.

Микроавтобус тем временем свернул к обнесенному забором двухэтажному дому и призывно засигналил. Ворота открылись, из них приветливо помахал похожий на Рому толстячок в белой футболке.

— Дмитрий. Брат мой, — пояснил Рома, въезжая во двор.

Дмитрий поздоровался со всеми и поволок к беседке пакеты и кульки Плужкина. В беседке возился, накрывая на стол, еще один плотный якут, но поскольку Рома его никак не поименовал, Жемчужников сделал вывод, что это незначительная здешняя прислуга.

Кому принадлежал дом и кто в целом занимался тут подготовкой к съемкам ужастика, режиссер до сих пор не знал, да и знать не хотел. Многие знания — многие печали. Один раз он полез разнюхивать, кто спонсирует бандитский боевичок «Крыша», ну и выяснил, что вор в законе про свою лихую юность решил фильм сделать. Кстати, неплохо прокатилось кино, официально почти отбилось, а неофициально Асланян еще и в плюсе остался.

Незначительный якут добавил несколько последних, только ему понятных штрихов к убранству стола, после чего удалился.

— Садитесь, пожалуйста, — Дмитрий показал на широкие лавки у стола, покрытые толстыми подушечками. Вернулся отлучавшийся в дом Рома, который снял джинсовую куртку и в белой футболке никак не отличался от брата.

Жемчужников сел. Рядом плюхнулся, потирая ладони, креативный Плужкин, напротив — Задерейко.

— Тут всякая еда, — объяснял Рома. — И обычная, и наша, якутская — вот вареная жеребятина, строганина, здесь кровяная колбаса — хаан…

Мнительный Задерейко поморщился, чем-то ему кровяная колбаса не приглянулась. Он потянулся к обычным котлетам, лежавшим на большой тарелке вокруг желтого картофельного пюре. Режиссер взялся за рыбу и соленья, а вот Плужкин потащил к себе все экзотическое, приговаривая наставительно:

— Писатель Борис Васильев говорил, что интеллигент должен есть все, что съедобно.

— Так то интеллигент, — заметил Задерейко, но Плужкин не среагировал; он уже вертел в руках бутылку водки, восхищенно восклицая:

— Пятьдесят шесть градусов, ого!

— Наша, якутская, — сказал польщенный Рома. — Давайте я налью.

— Да я сам, садись давай! — и креативный продюсер с хрустом скрутил пробку.

Вертолет оказался вполне приличный. Жемчужников ожидал увидеть древнюю советскую машину, какой-нибудь Ми, возивший нефтяников и прочих бурильщиков на вахты. Однако на площадке стоял современный и даже красивый «Робинсон-66» — режиссеру уже приходилось на таком летать во время работы над приключенческим сериалом «По закону гор». Для разведки вполне сгодится, а потом, конечно, придется арендовать что-то помощнее, аппаратуру и прочее барахло возить…

Возле «робинсона» на складном стульчике сидел хипстер-ского облика бородатый пилот в комбезе. Пилот ел пластиковой вилкой шпроты из банки и на появление Жемчужникова отреагировал вопросом:

— Это вы москвичи, которые на Черкечех летят?

— Ну, — сказал Жемчужников.

Пилот прожевал последнюю шпротину, вылил масло из банки на потрескавшийся бетон и пробормотал:

— Несут же вас туда черти постоянно…

Жемчужников не нашелся, что ответить, а пилот скрылся внутри вертолета и начал чем-то там брякать. Пожалуй, это был первый местный, кто не выразил киношникам почтения и уважения.

Из микроавтобуса выбирались остальные, то есть Плужкин с художником и Дмитрий, который сегодня водил вместо Ромы. Якут выглядел как огурчик, лучезарно улыбаясь; похмельный Задерейко не особенно отличался от себя же трезвого, а вот Плужкин страдал и периодически отхлебывал из бутылки заслуженного пива «с медалью».

— Ты бы лучше соточку накатил, — дружески посоветовал ему Жемчужников. — Наблюешь еще в вертолете.

— Соточку потом… — пробормотал Плужкин, встряхнув рюкзак, где что-то звякнуло. Ну-ну, подумал режиссер, хотя какие у креативного сейчас заботы? Посмотрит локации, поговорит с местными театральщиками, придумает какие-нибудь глупости, которые потом Асланян отменит. Собственно, и сам Жемчужников мог бы пока в Якутск не лететь, но Тариел настоял.

Вчерашние посиделки, впрочем, настроили режиссера на несколько мажорный лад. Еда была вкусная, водка — крепкая, комаров, вопреки ожиданиям, практически не было — ловушки у них специальные стоят, что ли? Закончили уже поздно вечером, когда Плужкин уснул за столом, даром что не мордой в салате, а Задерейко заявил, что ему пора баиньки.

Дмитрий увел художника показывать его комнату. Плужкин похрапывал. Откуда-то появился давешний незначительный якут и принялся собирать со стола грязную посуду. Жемчужников, чтобы не мешать, вышел из беседки и сел на скамеечку. К нему тут же присоединился Рома, закурил сигарету.

— Сценарист не звонил? — спросил его Жемчужников.

Таинственный Ирген Иргенов вроде как должен был приехать сюда на встречу с москвичами, но до сих пор не явился и на звонки Ромы не отвечал.

— Не-а, — покачал головой Рома и затрещал пересушенной сигаретой.

— Плохо. Я бы хотел с ним все-таки встретиться.

— Обратно вернемся, вот и встретитесь. Куда он денется.

— А что вообще за человек?

— Да я его не видел, — сказал Рома. — Мне сказали вас встретить, поселить, накормить, все такое… Я даже сценарий не читал.

— Это я понимаю. Но ваш… э-э… хозяин…

Толстый якут засмеялся.

— У нас с братом туристическое предприятие, — сказал он. — Нас наняли, чтобы мы вами занимались. Позвонили из Москвы, объяснили, что да как, оплатили. Я обрадовался — очень ваши фильмы люблю, особенно этот, про двух мужиков, которые коробку с алмазами нашли!

— «Бриллиантовый дым», — рассеянно пробормотал режиссер.

— Во, точно. «Бриллиантовый дым».

— А кто из Москвы звонил?

— Асланян Тариел Нахапетович.

Ясно, подумал режиссер. Хитрый армянин не стал светить местных заказчиков. Может, это какие-нибудь золотопромышленники или, к слову, алмазные короли. Черкечех в Мирнинском районе, а Мирный — алмазная столица России. Пусть их шифруются, себе дороже.

— До Черкечеха долго лететь?

— Ну… — якут задумался, сунув окурок в жестяную пепельницу. — По прямой тут больше тысячи километров, пока в Верхневилюйске дозаправимся… Часов пять, не меньше.

Мама. Пять часов на летающей мясорубке. Кстати, почему они сразу не полетели в тот же Мирный? Там вроде есть аэропорт, и рейсы из Москвы… И до Черкечеха этого уродского ближе…

Ладно, поздно плакать и страдать, лучше последовать примеру Задерейко и пойти на боковую. Жемчужников поднялся.

— Спать пойду, — сказал он якуту.

— Колю я разбужу и отведу, — отозвался тот. — Спокойной ночи. Завтра подъем часов в семь, потом быстрый завтрак, и на вертолет.

— Окей.

Однако в своей комнате, очень уютной, с деревянными стенами и мягкой кроватью, Жемчужников достал из чемодана уже изрядно почерканный красной ручкой сценарий и открыл посередине.

«48. HAT. ТАЙГА. ВЕЧЕР

ГРОМОВ, ЛИКА, ЧУЧУНАА

Громов идет мимо заброшенной лесной избушки, освещенной полной луной. Громов вполголоса зовет Лику.

ГРОМОВ

(вполголоса) Лика! Это я! Где ты?!

Переход. Лика пробирается через заросли, слышит в отдалении голос Громова.

ЛИКА

(кричит) Антон! Я здесь! Я иду, не бросай меня!

Лика бросается бежать, неожиданно из-за ствола сосны появляется чучунаа. Оскалив зубы, он одной лапой хватает Лику за волосы, другой — за плечо, срывает с Лики скальп. Лика дико кричит, по лицу ее льется кровь, слышен хруст, с которым кожа отрывается от черепа…».

Жемчужников хмыкнул. Интересно, согласится ли Бортич. Козловского на роль Громова вроде уговорили — видать, не поскупился Тариел, не соврал. Но какая, однако, дрянь этот сценарий. Мало того, что все эти албасты скачут — кстати, чучунаа это что-то вроде диких людей, то ли обычных, то ли снежных… Так еще и инопланетяне вылезают из своих кораблей, валяющихся тут с незапамятных времен, и помогают главному герою! Ясное дело, на питчинг в Фонд кино с таким не пойдешь. Ирген Иргенов и не пошел, гад такой — нашел спонсоров, те заинтересовали Асланяна, и вот мы здесь.

Режиссер взял с тумбочки бутылку минералки, попил. Он ощущал себя практически трезвым, хоть и выпил приличное количество пятидесятишестиградусной.

Успокойся, сказал он себе. Завтра в Черкечех, там заночуем, потом еще день в долине, вечером обратно. Романтика, палатка, костер… Что плохого? Прошлый проект почти весь в павильонах просидел, а тут свежий воздух, жратва, вон, вкусная, да и в целом развлечение.

…Вот и развлекаемся, подумал Жемчужников, поудобнее устраиваясь в вертолетном кресле. Заработала газовая турбина, двухлопастный винт начал медленно вращаться, набирая скорость.

— Взлетаем! — крикнул через плечо пилот-хипстер, словно без его комментария никто бы не догадался. «Робинсон» медленно поднялся над площадкой и начал набирать высоту. Плужкин перекрестился, как обычно делал перед полетом, и деловито полез в рюкзак.

— Теперь можно и соточку, — сказал он.

Креативного продюсера никто не поддержал. Задерейко смотрел в окошко, где проплывали сопки-перелески, а Дмитрий достал из кармана куртки мятый детектив-покетбук и собрался читать, но Жемчужников не дал.

— Слушайте, Дмитрий, а что все эти истории про Черкечех? Они хоть в какой-то степени соответствуют действительности?

Дмитрий неторопливо убрал детектив обратно в карман и ответил:

— Я там три раза был, ничего такого не видел. Ни металлических котлов, полузарытых в землю, ни шибко худых одноглазых людей в железных одеждах. Не думаю, что тут космический корабль разбился или инопланетяне базу содержат.

— Вижу, читали уфологические книжки? — улыбнулся режиссер.

— Туристы интересуются, приходится читать. Долина смерти, еще бы.

— Часто туристы туда ездят?

— Редко. И далеко, и делать там особо нечего… Экспедиции изредка мотаются, телевизионщики приезжали лет десять тому.

— Андрей И., — понимающе кивнул Жемчужников. — Это несерьезно.

— Там все несерьезно, — сказал якут. — Хотя старики разное рассказывают.

Ага, вот оно, обрадовался режиссер. Все же не выдержал Дмитрий. «Старики разное рассказывают», «лучше бы вам туда не ездить» и весь прочий джентльменский набор фильмов ужасов.

— Но старики хитрые, они знают, что от них услышать хотят, — продолжал толстяк, прищурив и без того узкие глаза. — Вот и вы — кино снимать будете, а сами же не верите, правда?

— Мы художественный фильм снимаем, не документальный.

— Ай, в документальных тоже всё врут, — отмахнулся Дмитрий. — А про Черкечех я так скажу: на самом деле там что угодно может быть. Почти триста километров по берегу и еще бог знает сколько в ширину — это же исследовать невозможно. Места глухие, тайга, болота, единственный ближний поселок был Ойгулдах, и тот с девяносто шестого года заброшен. Туда мы не полетим, мы на обычное место полетим, куда я туристов возил. Я не оператор, но, кажется, там красиво будет, чтобы кино снимать.

— Нам красиво не надо, — неожиданно сказал Задерейко, не отрываясь от вида за окошком. — Нам надо загадочно и мистически.

— И загадочно будет, и мистически будет. Только на самом деле вы бы точно такие места и поближе к Якутску нашли.

— Тут продюсер решает, — пояснил Жемчужников. — А продюсеру хочется, чтобы «по реальным событиям» и «в реальных местах». Не удивлюсь, если еще придется сочинять истории о том, как вокруг нас албасты бегали и снимать мешали. Для рекламы фильма самое то. Коля, хватит бухать. Тебе локации смотреть.

Последнее было сказано креативному продюсеру, который в очередной раз приложился к чекушке.

— Всё-всё, концерт окончен, — сказал Плужкин и убрал почти пустую бутылку в рюкзак.

Дальнейший полет оказался малоинтересен, потому что Жемчужников в основном дремал. Даже посадку с дозаправкой он проспал, и Олег Задерейко растолкал его, когда «робинсон» уже опустился на большую песчаную проплешину у реки.

Разгрузившись, вертолет улетел в какой-то Чернышевский, где у пилота-хипстера имелись свои дела. Звали его, между прочим, Афанасий, и вернуться он пообещал завтра вечером.

Пока Дмитрий с вызвавшимся помочь художником-постановщиком ставили палатку, а Плужкин сидел среди вещей, превозмогая остатки похмелья, Жемчужников спустился к реке и зачерпнул пригоршню воды. Холодная, чистая. Выпил, подумав, что в Москве-реке или Яузе с такой пригоршни помер бы. В реке плеснула крупная рыба. Таймень, небось. Или кто у них тут водится… муксун?

Жемчужников поежился.

Лес он не любил. Даже в обычном подмосковном, куда ездил иногда за грибами, нет-нет да наползало ощущение, что из зарослей кто-то пристально наблюдает. Здесь же вокруг была тайга, ни одного селения на пятьсот километров. В голову сразу полезли дурные мысли про перевал Дятлова, благо Жемчужников по весне прочитал книгу Ракитина. Он даже подбивал Асланяна снять фильм про дятловцев, но продюсер обоснованно заявил, что тему дискредитировали как недавний американский идиотский трэш, так и целый ряд свежих отечественных передач, в которых секрет группы Дятлова раскрывали всякие экстрасенсы. Надо подождать, сказал Асланян. И дал Жемчужникову сценарий «Хараны».

Режиссер огляделся. А ведь ничего особенно живописного тут нет, если вдуматься. Пара планов, а остальное можно снимать под Москвой. Ну, или в Пермском крае, например. Все же продюсеры необъяснимы — то им сними весь фильм в трех объектах, чтобы сэкономить, то, как сейчас, готовы на край света группу тащить.

Жемчужников улыбнулся, представив, как удивятся инопланетяне в своих подземных металлических котлах, когда здесь начнут суетиться операторы, звуковики, загорятся осветительные приборы… Хотя тонвагены и гримерки сюда если только грузовыми вертолетами везти, так что все будет попроще. Не «Ведьма из Блэр», конечно, но и не «Война и мир».

Режиссер снова поежился — теперь ему казалось, словно наблюдают с противоположного берега. Чушь какая. Пора работать, тем более вон тот плёс как нельзя лучше подойдет для сцены, где Громов приплывает на моторке. Жемчужников раскрыл свой блокнотик и принялся черкать карандашом раскадровку.

Плужкин и Задерейко со своими фотоаппаратами, камерами и планшетами тоже занялись делом. Они вместе работали уже на четвертом проекте — собственно, креативный и привел художника к Асланяну — и постоянно грызлись. Вот и сейчас до Жемчужникова долетали обрывки матюков.

Стемнело неожиданно рано. Жемчужников отметил это на будущее, после чего заторопился к костру. Якут возился с котелком, в котором булькала уха из свежепойманной рыбы. Из сумерек подошли Плужкин с художником, доругиваясь.

— …И хрен с тобой, — заявил Плужкин, — последний раз тебя на проект беру!

— Не больно-то и хотелось, — парировал Задерейко.

Все как обычно, подумал режиссер, нарезая хлеб охотничьим ножом Дмитрия.

— Кушать подано, господа кинематографисты. Садитесь жрать, пожалуйста, — пошутил якут.

Ужинали в основном молча. Совсем стемнело, подул неприятный холодный ветер, зашуршал в деревьях. На реке кто-то грузный плескался и ворочался, заставив Плужкина не к месту вспомнить и рассказать историю про чудовище озера Лабынкыр.

— Это совсем в другую сторону, тыщи три кэмэ отсюда, — утешил напоследок Плужкин.

— Был я на Лабынкыре. Нет там никакого озерного черта, и пресноводного плезиозавра тоже нет, — сказал якут.

— Везде-то вы были, все-то вы видели…

— И этот анекдот я тоже знаю, — не обиделся Дмитрий. — А на Лабынкыре правда был. Озеро как озеро, хариус там хороший. А по-настоящему страшное место мы с братом только одно видели — Зашиверск. Это город, который еще в девятнадцатом веке вымер от оспы. Он тоже далеко, на Индигирке… В семидесятом году экспедиция Академии наук там копала, так двое оспой от мертвецов заразились и умерли, вот как. Один из них профессор был. Вот там жутко, хотя от города ничего и не осталось. Жутко…

Якут замолчал, глядя в пляшущий на ветру костер.

— Зря мы выпить не взяли, — нарушил тишину креативный продюсер.

— Вернемся, будешь пить, — сказал Жемчужников. — А сейчас давайте по палаткам. Ты, Олег, иди к Дмитрию, а я с Колей. Вас разделить надо, иначе всю ночь грызться будете. Коля, уяснил?

— Яволь.

И Плужкин послушно полез в палатку.

Проснулся Жемчужников от холода. Повертелся в спальнике, устраиваясь поуютнее, но теплее не стало. Тогда он открыл глаза и увидел оранжевый потолок палатки, освещенный японским фонарем. Фонарь валялся рядом, а вход в палатку был приоткрыт.

— Твою ж… — сонно буркнул режиссер и выполз из спальника. Стало еще холоднее. Плужкина рядом не было, его спальник лежал пустой, словно раскрытая устрица. Пошел отлить?

— Э! Коля! — негромко позвал Жемчужников.

Никто не отзывался.

Жемчужников, отчаянно зевая, выбрался из палатки и застыл. Вокруг был туман, какими-то шевелящимся обрывками полностью скрывший и тайгу, и реку, и даже соседнюю палатку. Судя по часам, было три ночи, но грязно-серый свет скорее намекал на раннее утро. Часы тем не менее шли, швейцарский механизм вряд ли сбоил…

— Коля! Плужкин! — крикнул режиссер.

«Лика пробирается через заросли, слышит в отдалении голос Громова.

ЛИКА

(кричит) Антон! Я здесь! Я иду, не бросай меня!».

В тумане слева зашуршали камешки под чьими-то ногами (лапами?!).

«Лика бросается бежать, неожиданно из-за ствола сосны появляется чучунаа».

Первой мыслью Жемчужникова было броситься обратно в палатку, словно тонкие полиамидные стенки могли его защитить. Но не успел он сделать и шага, как из обрывков тумана появилась фигура Дмитрия.

— Это вы?!

— Колю ищу, Плужкина. Проснулся, а его нет, — с облегчением сказал якуту Жемчужников. — А почему так светло? Три часа ночи на моих…

— Не знаю, — глухо отозвался Дмитрий, подходя вплотную. На лице якута, таком же грязно-сером, как и все вокруг, Жемчужников увидел… озабоченность? недоумение? страх?! — Не понимаю ничего. Никогда такого не видел.

— Где Олег?

— Спит Олег.

Жемчужников почувствовал, что дрожит от холода. Он нырнул в палатку, светящуюся мутным желтым пятном, вытащил куртку, натянул и застегнулся поплотнее. Якут стоял, не двигаясь, и вслушивался в туман.

— Плужкин! — снова крикнул режиссер. — Где тебя черти носят?!

Плужкин не отзывался, зато в зыбком киселе, в той стороне, где находился лес, раздался надрывный скрип и что-то тяжело упало. Дмитрий сорвал с плеча ружье — странно, как режиссер не заметил его раньше?! — и повернулся на звук. Скрип и треск повторились… Бум-м!

— Деревья валятся, — растерянно прошептал толстяк.

— Как?!

— Не знаю.

— Может, м-медведь?! — глупо спросил Жемчужников, клацнув зубами.

— Какой к черту медведь…

Дмитрий не договорил, потому что из мглы на них бросилось нечто бесформенное. Одновременно с выстрелом из ружья оно врезалось в Жемчужникова и сшибло его на землю, оказавшись креативным продюсером Колей Плужкиным.

— Вы… вы… — трясясь и подвывая, приговаривал Плужкин. Якут силой отодрал его от режиссера:

— Я же застрелить тебя мог!

— Вот тут прошло, вот тут, рядом! — Плужкин пляшущей рукой показал, что заряд прошел мимо его левого уха. — Я пописать встал, вышел, смотрю — оно кругом… ну, туман… Зашел за палатку, а потом смотрю — палатки нету! Я побежал, споткнулся, упал, хожу туда-сюда, кричу — вас нету…

— Ты кричал?! — с недоверием уточнил Жемчужников.

— Еще как орал.

— И мы тебя звали…

— Не слышал я ничего, только как дерево в лесу повалилось.

— Тихо! — велел Дмитрий, поводя ружьем. Все трое прислушались — скрип и падения прекратились, пласты и ошметки тумана тоже замерли. Палатка, освещаемая изнутри фонарем, все так же мутно светилась.

— А где Олег? — прошипел креативный.

— В палатке.

— И что он, выстрела не слышал?!

Якут растворился в тумане. Жемчужников застыл, рядом с ним тяжело дышал Плужкин. Так они стояли, абсолютно не шевелясь, пока не вернулся Дмитрий и коротко произнес:

— Нету…

— Олега нету?! — не понял Плужкин.

— Ни Олега, ни палатки. Как ветром сдуло. Что делать будем?

— Я не понял! — взвизгнул креативный. — Что происходит?! Вы за нас отвечаете, Задерейко пропал, стреляете в меня… А теперь мы еще должны решать, что делать?!

— Стоп, Коля, — сказал Жемчужников. — Тут странное происходит. Лучше бы мы сюда не ехали, вернусь — морду набью Тариелу, а этого Иргына Гыргынова…

— Тихо! — опять предостерег якут. Жемчужников замолчал, снова в голову полезли фотографии трупов найденных дятловцев, безнадежно смотрящих в камеру пустыми глазницами. «Ни Олега, ни палатки. Как ветром сдуло».

Режиссер взглянул на часы: оказывается, прошло всего несколько минут с тех пор, как он проснулся в своем спальнике и выполз наружу. Вокруг лениво колыхался туман, со стороны леса опять раздался скрежет, как будто открылся огромный металлический люк с приржавевшими петлями.

«В Сунтаре мне рассказывали, что около вершины Вилюя есть речка, называемая Алгый тимирнить (Большой котел утонул), впадающая в Вилюй. Недалеко от ее берега, в лесу, находится в земле огромный котел, сделанный из меди; из земли высовывается один только край его, так что собственная величина котла неизвестна, хотя рассказывают, что в нем находятся целые деревья», — это писал еще в середине девятнадцатого века географ Ричард Маак, ходивший по этим краям. Не такой ли котел выдирался сейчас из земли, как в сценарии Иргенова?

«63. HAT. ТАЙГА. ВЕЧЕР

ГРОМОВ

Поросшая мертвыми деревьями вершина круглого холма неожиданно начинает вращаться, одновременно приподнимаясь. Земля осыпается, деревья падают, и среди тайги величественно поднимается металлическая полусфера, напоминающая большой перевернутый котел. Громов, оторопев, смотрит на происходящее. КРУПНО: из руки Громова падает ружье, Громов этого не замечает».

В тумане что-то происходило. Он колебался, рассыпался на мелкие частицы, из плотной завесы превращаясь в подобие зыбкого сигаретного дыма. Становилось заметно светлее.

— Отступаем к реке, быстро! — приказал Дмитрий. Жемчужников метнулся к палатке, позади что-то испуганно восклицал креативный, но Жемчужников схватил свой рюкзак, потом плужкинский, выволок наружу.

— На!

Плужкин брошенный рюкзак не поймал, уронил. Поднять его он не успел — со стороны леса шибануло тяжким жаром, сорвав и скомкав палатку. Подгоняемые налетевшей волной, все трое бросились к воде, словно там их ждало спасение. Про сгинувшего Олега Жемчужников не думал, он бежал, скользя по окатышам, крепко держа в руке рюкзак и причитая на ходу.

Зацепился ногой за корягу, упал, покатился с крутого берега, не отпуская рюкзак. Последнее, что услышал режиссер перед тем, как приложился головой о круглый валун, был истошный заячий вопль Плужкина.

…Очнулся Жемчужников опять от холода. Холодно было ноге — режиссер лежал у самой реки, так, что нога болталась в воде. Словно гусеница, он отполз подальше, перекатился на спину и полежал некоторое время, глядя в небо. Потом понял, что тумана больше нет, а над ним нависают низкие свинцовые облака.

Жемчужников посмотрел на часы — пять с мелочью, непонятно, утра или дня. Голова раскалывалась; потрогав лоб, Жемчужников обнаружил большущую шишку, покрытую коркой засохшей крови.

— Мама… — пробормотал он и сел.

Несмотря на отсутствие тумана, видимость была метров двадцать, дальше все расплывалось и двоилось, словно сбилась резкость. Режиссер зафиксировал лениво текущую реку, рюкзак, лежащий поодаль, ружье… Ружье Дмитрия с разбитым ложем. Жемчужников на четвереньках подкрался к нему, осмотрел — нет, стрелять уже нельзя, да и в кого стрелять?

— Братцы, — жалобным голосом позвал Жемчужников.

Никто не ответил, над берегом висела почти осязаемая тишина.

Поднявшись и пошатываясь, режиссер поднялся от реки повыше. Нашел скомканную палатку, остатки костра. Никаких следов Дмитрия, Плужкина и художника.

Погоди, сказал сам себе Жемчужников. Без паники, тем более никакие чучунаа из-за деревьев не выскакивают и скальп с тебя не снимают. Сейчас скорее всего утро, вряд ли он провалялся на берегу целый день. Стало быть, впереди еще часов девять, пока вернется хипстер на «робинсоне». Что делать? Оставаться на месте, естественно. Только в дурных ужастиках герой в подобной ситуации бежит на поиски пропавших друзей, чтобы в итоге угодить в ловушку. И орать тоже не надо. Надо тихонько сесть и сидеть. Сесть и сидеть…

Жемчужников вернулся к своему рюкзаку, нашел там батончик мюсли и медленно съел. Жевать было больно, стреляло во лбу, но он терпел. Потом запил свой завтрак речной водой, опасливо и быстро черпая ее ладошкой, словно боясь, что из реки выскочит кикимора и утащит в глубину. Снова вернулся к рюкзаку, сел, обхватив руками колени.

Бывают разные природные аномалии, убеждал себя режиссер.

Что, по сути, он видел? Туман. Странный, но вполне себе атмосферное явление. Палатка с Олегом исчезла? Так может, якут ее попросту впопыхах не нашел. Пугающие звуки в лесу? Деревья не вечные, угораздило именно сейчас парочке упасть…

«Земля осыпается, деревья падают, и среди тайги величественно поднимается металлическая полусфера, напоминающая большой перевернутый котел».

А вот об этом думать не надо, выругал себя Жемчужников. И тут же услыхал металлическое пощелкивание, словно ломались стальные спицы. Пощелкивание приближалось. Жемчужников заметался, потом забился в неглубокую промоину.

Трр-щелк.

Трр-щелк.

Звук повторялся ритмично. Через минуту Жемчужников увидел то, что его издавало.

На границе видимости появилось пятно, быстро сложившееся в диковатый механизм — дырчатую платформу на низких суставчатых ногах, которые и трр-щелкали, выбирая между камнями место, куда ступить. Ног было много, платформа двигалась плавно, а на ней навзничь лежал Плужкин; одна рука свесилась и тащилась по земле. Жив креативный или же нет, Жемчужников не рассмотрел, да и некогда было рассматривать, потому что он увидел тех, кто шел за платформой.

Высокие фигуры, словно исполинские богомолы, ковыляли по берегу прямо к промоине, в которой прятался Жемчужников. Худые, метра по два ростом, с узкими лицами — черными, но не как у негров, а цвета старого дерева, долго лежавшего в сырости. Возможно, они были одноглазыми. Режиссер не видел, потому что их лица до середины закрывали бронзового цвета полусферы, под которыми тонкими прорезями кривились рты.

Жемчужников уткнул лицо в сырой галечник и прикрыл затылок ладонями, словно это могло его дополнительно замаскировать. Он что-то бормотал. Перед глазами бежала совсем недавняя спокойная, сытая, интересная жизнь: шампанское на «Кинотавре», Михалков, вручающий ему премию на ММКФ, Плужкин, спешащий из пивного магазина с кульками и пакетами…

Режиссер застонал и еще сильнее сжал ладонями затылок. Он не видел, как высокая фигура остановилась прямо над ним, но успел услышать, как она издала торжествующий вопль.

— Ничего не могу сказать. Без комментариев, — в очередной раз рявкнул Тариел Асланян и отшвырнул мобильник в сторону.

После того, как пилот вернулся на Черкечех к условленному времени и нашел лишь опустевший лагерь, прошло четыре дня. МЧС продолжало искать пропавших киношников, но недвусмысленно намекало, что особых надежд не питает. Асланян отдувался за всех перед родственниками и журналистами, поначалу проклиная себя за то, что вообще взялся за «Харану». Но со вчерашнего дня продюсер слегка пришел в себя и прикинул, что нет худа без добра. Что может быть лучше пропавшей киноэкспедиции? «На основе реальных событий», можно организовать фонд, часть сборов от будущей картины пообещать родным и близким бесследно исчезнувших коллег…

Конечно, трудновато будет найти желающих лететь в Якутию после таких мрачных событий. Но можно отснять кое-какой натурный материал рядом с тем же Мирным, а остальное снять хотя бы в Пермском крае, там много красивых мест. Зритель скушает.

Вот только сценарий придется переделывать. Он и с самого начала был не ахти, где только заказчик его взял… Вместо выдуманного геолога Громова и этой истеричной дуры Лики нужны другие персонажи, с намеком на пропавшую группу Жемчужникова… Ах, черт, а как же туда бабу втиснуть? Без бабы нельзя… Пусть будет одним из членов группы, скажем, вместо Задерейко. А двое остальных в нее притом влюблены, и на фоне этого треугольника все происходит. И еще вмешивается местный, красавец якут… а что если китаец? Можно совместный с Китаем проект замутить, они сейчас с нами охотно сотрудничают, миллиард зрителей это не фунт изюма…

Асланян кивнул, соглашаясь со своими мыслями, и полез в бар, чтобы налить себе немного виски. Совсем чуть-чуть, чтобы успокоиться окончательно, все обдумать, вызвать, может, гендиректора, зама по производству… Нет, сначала надо уладить вопросы со сценаристом, этим Иргеновым.

Кстати, странный тип, и на якута совсем не похож — высокий, темнолицый, худой.

И вечно в каких-то странных очках, закрывающих половину лица…

© Юрий Бурносов, 2017

© Valdram, 2илл, 2017

Юрий Николаевич БУРНОСОВ

____________________________

Родился в 1970 году в городе Севске Брянской области. Учился в Смоленском медицинском училище, закончил Брянский государственный университет. Работал журналистом, чиновником, пиарщиком, кинокритиком. Автор 27 романов (в том числе в соавторстве). Первая крупная публикация — роман «Алмазные НЕРвы» (1999) вышла в соавторстве с Виктором Косенковым под псевдонимом Виктор Бурцев и получила премию «Старт» на конвенте «Аэлита». Лауреат премий «Бает», «Бронзовый Кадуцей», «Серебряная стрела». Номинант премии «Национальный бестселлер» и обладатель «Книги года» от журнала «Мир фантастики» за роман «Чудовищ нет».

С 2008 года живет в Москве, вместе с женой Татьяной пишет сценарии кинофильмов и телесериалов («Пятая стража», «Обратная сторона Луны», «Мажор», признанный Ассоциацией продюсеров кино и телевидения лучшим сериалом 2017 года).