«Если», 2017 № 02

Дмитрий Казаков
СТРАШНЫЙ ЗВЕРЬ ПЕСЕЦ

/фантастика

/гуманитарные технологии

/космические полеты

/дальний космос

— Что это за место такое, Якутия, черт возьми? — спросил Ларс Нордстрем, поглаживая густые, истинно капитанские бакенбарды.

Он водил корабль колониальной поддержки, в просторечии «подкол», более десяти лет, побывал во многих уголках обжитого космоса, возил уроженцев всех континентов, но это название слышал впервые.

Штурман, которому адресовался вопрос, неопределенно пожало узкими плечами.

Сегодня, судя по толстому слою косметики на физиономии, оно считало себя женщиной, а вообще Нулео Фернандао числилось трансгендером и меняло пол в среднем раз в неделю.

— Толку от тебя, — пробормотал Нордстрем.

В рубке они находились вдвоем, подкол «Свобода» стоял у терминала на Занзибаре, и до начала погрузки, если верить расписанию, оставались считаные минуты.

Фернандао нахмурилось, надуло губы и даже рот открыло, но тут в ухе Нордстрема пикнуло, и рычащий голос боцмана произнес:

— Делегаты от колонистов на подходе.

Ну да, а обязанность капитана — приветствовать их на борту.

— Я пошел встречать, — и Нордстрем поднялся из кресла, не обращая внимания на бурчание штурмана, в котором явственно различались слова «угнетение», «права трансгендеров» и «комиссия по толерантности».

В женской ипостаси Фернандао порой бывало обидчивым.

Но Нордстрем к этому привык и не обращал внимания.

Через десять минут он оказался у «горловины» трюма номер три, самого большого. Боцман, огромный, звероподобный Ласло Куниц, то ли венгр, то ли австр, лихо отдал капитану честь.

— Все готово? — спросил Нордстрем, заранее морщась.

— Так точно! — гаркнул Куниц, сохранивший кое-какие привычки со времен службы в военном флоте.

У капитана в ушах зазвенело, по пустому трюму прокатилось эхо.

Куниц был отличным боцманом, и проблемы иногда провоцировала не его привычка орать, а гомосексуальные пристрастия. Пару раз в год боцмана атаковала озабоченность, и тогда он начинал домогаться всех подряд, начиная с Нордстрема.

Приходилось терпеть.

За трансгендера комиссия по толерантности может и не вступиться, а вот если до ее ушей дойдет, что на приписанной к Амстердаму «Свободе» обижают гомосексуалистов, то полетит сюрстреминг по закоулочкам…

Слух вернулся к капитану точно в момент, когда в трюм вступили делегаты от колонистов. Увидев их, Нордстрем мигом забыл и о мешающих ему жить бюрократах, и о собственной типично европейской команде.

Впереди шагал обычного вида рыжий здоровяк, на круглом лице которого красовалась улыбка. Зато следом двигался некто в темной мантии до пола, с блестящим крестом на выпирающем пузе и с седоватой бородой, над которой блестели хитрые маленькие глаза. Замыкал процессию маленький узкоглазый человек в странной, допотопного вида одежде, меховой шапке и кожаных сапогах.

Куниц приглушенно выругался, Нордстрем подобрал отвисшую челюсть.

— Доброго дня, граждане! Рад приветствовать вас на борту «Свободы», готовой отвезти вас к свободе др… — начал он заученную, обкатанную десятками повторений речь.

— Привет и тебе, коли не шутишь, — прервал капитана рыжий и протянул руку. — Андреев, Семен.

— Э, Ларс… — ошеломленно пробормотал Нордстрем, пожимая жесткую, словно из дерева вырезанную ладонь.

В просвещенной Европе такое приветствие давно вышло из обихода!

— Это вот отец Васильевич, — продолжил рыжий, указывая на бородача в мантии. — Представляет эвенов. А это Урсун, — небрежный взмах в сторону маленького в сапогах. — Он якут.

Что такое «эвен» и «якут», капитан не знал. Куниц, судя по оторопелой роже, тоже.

— А ты сам из каких будешь? — поинтересовался Семен.

— Швед.

— Ха, ну вижу, что не русский, — и предводитель колонистов широко улыбнулся. — Давай, показывай, где тут и что… Отец Васильевич кадилом помашет, освятит тут все… Урсун покам-лает, абасы изгонит, Хомпоруун Хотоя призовет, чтобы тот путь легким сделал, Дьылга Хаана попросит, чтобы нам судьбу благоприятную открыл на новом месте.

Бородач в мантии перекрестился и рыгнул, пустив волну чесночно-водочного перегара. Узкоглазый осклабился, и в руке у него брякнул непонятно откуда взявшийся маленький бубен с колокольчиками, изготовленный чуть ли не из прутьев, кожи и бересты.

— А если мы это все не сделаем? — спросил Нордстрем, ощущая себя участником перформанса в исполнении этнического театра.

— Нет, так не годится, — Семен нахмурился. — Тогда придет страшный зверь песец! И наступит! Ха-ха!

«Он точно сумасшедший, — подумал Нордстрем. — И остальные не лучше».

Поскольку эти типы прошли все бюрократические ловушки и засады, то у капитана нет возможности не допустить их на борт. Но зато у колонистов имеется право дать задний ход и остаться на Земле — это можно сделать до момента, пока не будут задраены люки и не пойдет обратный отсчет до взлета.

— Ну хорошо, — очень мягко, как положено с психами, начал Нордстрем. — Отлично. Надеюсь только, вы понимаете, куда именно повезет вас «Свобода». Имя планеты — Хель. И это вовсе не приятное немецкое слово «светлый», это одно из имен скандинавского ада. Обитаемая зона мала, большую часть года там длится зима, температура может опускаться до тридцати по Цельсию…

Эвен с якутом переглянулись и заржали в голос.

Семен же с улыбкой похлопал капитана по плечу.

— Не боись, кэп, — сказал он. — У нас, чтоб ты знал, и пятьдесят бывает. Да с ветром. Солнце по нескольку месяцев не видим, когда полярная ночь.

Нордстрем почувствовал себя уязвленным, чего с ним давно не случалось.

— Да как вы не понимаете? — воскликнул он с необычной для себя горячностью. — Выжить там невозможно! Замерзшее море! Дикие звери! Растения не приживаются! Почему вы думаете, колониальное управление выдало вам концессию на поселение за полцены?! Вы будете пятыми, кто попытается освоить Хель! Пятыми! Там были канадцы! Их я сам вывозил! Обмороженные, плачущие!

— Слабаки, — бас у отца Васильевича оказался еще мощнее, чем у боцмана. — Истинной веры не знают, — и он перекрестился снова.

— Вот-вот, — тенорком поддержал Урсун, и бубен в его лапке снова звякнул.

— Эти ребята живут в таких условиях столетиями, — проговорил Семен задушевно. — Да и мои предки в Якутию прибыли четыреста лет назад, и ничего, приспособились, ха-ха. Так что иди, кэп… Ты нас встретил, а дальше мы сами справимся.

Нордстрем едва не лопнул от ярости: они будут ему указывать?

Но тут в дело вступил Куниц, то ли австриец, то венгерец, и спас ситуацию.

— Разрешите начать погрузку, гражданин капитан! — рявкнул он, отдавая честь.

— Я… вы… — тут Нордстрем осекся: чего толку спорить с умственно отсталыми персонажами, пусть увидят Хель своими глазами. — Черт возьми… Они… Разрешаю. Приступайте.

И развернувшись, он зашагал прочь.

Ничего, он еще заставит этих типов уважать себя!

В рубке помимо Фернандао капитан застал одного из близнецов-пилотов, Ахмеда, — типичного немца, смуглого, чернявого, упертого мусульманина, способного затеять молитву посреди хитрого субпланетарного маневра.

Второй брат, Мухаммед, в этом плане отличался большей надежностью.

— Ты чего здесь делаешь? — буркнул Нордстрем. — Тебе на вахту через три часа…

— Любуюсь, — отозвался пилот, указывая на главный экран, куда сейчас выводилось изображение с одной из погрузочных рамп. — Капитан, вы уверены, что это не зверинец? Или, может быть, цирк?

Шагая от третьего трюма до рубки, Нордстрем успел остыть.

Сейчас, едва глянув на экран, он вновь закипел от бешенства — по рампе ехал робот-погрузчик, волочивший за собой вереницу тележек, часть из них выглядели нормально, сплошь контейнеры разного цвета, зато на других покоились даже не клетки, а переносные вольеры, и в тех — мохнатые большие собаки, такие же мохнатые пестрые коровы, бурые и серые коренастые лошади, маленькие олени с ветвистыми рогами.

— Э-э-то ч-то-то? — проблеял капитан. — От-ку-куда?

— Спецификации не читаем? — спросил Ахмед и, прежде чем Нордстрем успел одернуть потерявшего всякую наглость пилота, добавил. — О, муэдзин закричал. Намаз.

И, бухнувшись на колени, прямиком на ловко выброшенный из кармана коврик, он принялся бить поклоны. Все, теперь с ним не заговоришь, пока молитва не закончится, иначе комиссия по толерантности возьмет тебя за горло, обвинив в ограничении религиозной свободы.

Смерив Ахмеда взглядом, Нордстрем отвернулся.

— Боцман. Что там у вас происходит?! — вызвал он. — Почему звери на борту?!

— Так точно, — на главном экране появился несколько удрученный Куниц. — Документы в порядке. Спецификация заполнена и подписана. Якутские лайки, якутские коровы, якутские лошади и эти, как их… олени… не якутские. Просто северные.

Животный мир боцман предпочитал видеть исключительно на тарелке, в жареном или тушеном виде.

— Не суетись, кэп, — уловив новый источник звука, камера изменила фокус, и на экране появился стоявший рядом с Куницем Семен и еще несколько узкоглазых малорослых типов, по внешности сородичей Урсуна, но одетых вполне по-современному, в рабочие комбинезоны.

— Мне плевать на спецификацию! — рявкнул Нордстрем, перекрывая завывания Ахмеда. — Я тут главный, черт возьми! Подкол не приспособлен для перевозки зверей! Убрать их!

За спинами Семена, Куница и остальных прошагал отец Васильевич: священник бормотал, в одной руке держал некую штуковину на цепочке, из нее валил дым, в другой у него была кисточка, и с нее капала вода. За ним мальчишка лет десяти пронес ведерко.

— Это еще что там за цирк?! — добавил Нордстрем.

— Это религиозный обряд, — невозмутимо сообщил Семен. — Там еще Урсун. Ха-ха. Духов злых гоняет. Поет, танцует, грибы жжет, все как надо. Это тоже религия.

Знает, подлец, свои права, и то, что капитан против комиссии не попрет!

— А как же без коров? — подал голос один из якутов, которому на вид было лет двести. — Не выжить без них никак. И без собак нельзя тоже. Кто упряжки таскать будет? Так что не сердись.

— Вот-вот, — поддержал Семен. — Понимаешь, колониальному управлению очень нужно, чтобы на Хель возникло поселение, причем не на год, не на два, а навсегда, ха-ха. Поэтому оно нам все разрешило, все бумаги подписало. А без оленей и лошадей никак нельзя. Без них придет страшный зверь песец и…

— Наступит? — безнадежно предположил Нордстрем, сжимая кулаки.

— Вот видишь, ты понимаешь! — возликовал Семен. — Сообразительный парень!

Краем глаза капитан поймал любопытный взгляд Фернандао — наверняка то раздумывало, шарахнет ли начальство вотпрямсчас удар и вызывать ли доктора, или можно чуток погодить. Искушение рявкнуть как следует, чтобы колонисты поняли, кто тут хозяин, Нордстрем удушил, но с большим трудом.

Его корабль, его любимую «Свободу», на которой он летает уже пять лет, превращают в помесь хлева и цирка?! А он ничего, совсем ничего не может сделать!

Хотя нет. Может, по крайней мере, не потерять лицо.

— За чистотой будете следить сами, — сказал капитан почти спокойным голосом. — Ветеринара у нас нет, так что лечить зверей, если что, будете тоже сами. Ну и главное… Если только ваша живность кому помешает, я ее за борт своими руками выкину. Ясно?

— Заметано, кэп, — согласился Семен, а якуты важно закивали.

Ничего-ничего, он им устроит провокацию, после которой олени и лайки отправятся исследовать глубокий космос.

Без скафандров.

Вновь колонисты напомнили о себе через сутки после взлета, когда остались позади внутрисистемные маневры и «Свобода» легла на курс. Десять дней, если без происшествий — и они окажутся рядом с гаммой Летучей Рыбы, вокруг которой вращается Хель.

Нордстрем как раз побросал баскетбольный мячик в спортзале, принял душ и в приятном расположении духа зашел в рубку, чтобы проверить, как там дела…

И тут его вызвал Куниц.

— Э, капитан… — сказал боцман, и голос его прозвучал без обычной уверенности. — Нас тут, это… на торжество зовут…

— Какое торжество? — не понял Нордстрем.

— Как бы банкет… поесть-выпить… Семен этот. Говорят — приходите, кто хочет. Прямо сейчас.

Капитан задумался — обычно колонисты в полете вели себя тихо, кто страдал от «судорог вакуума», кто молился, кто из последних сил наслаждался благами цивилизации. Торжеств не затевали и тем более не приглашали на нее членов команды.

Отказать?

— Говорят, что обидятся, — добавил Куниц, наверняка угадавший мысли начальства. — Что отец Васильевич нас анафеме предаст, а этот, с бубном злых духов натравит, и вообще, — и он добавил несколько любимых ругательств.

— Ладно, — сказал Нордстрем. — Пойдем втроем. Ты, я и Монтобелли.

Врач на борту — человек уважаемый, да и выглядит миниатюрная итальянка так, что посмотреть приятно.

— Так точно, — отозвался боцман. — Пассажирская едальня, я вас у входа жду.

У дверей огромной, на пятьсот человек, столовой, капитана встретили: Куниц в парадной форме, Монтобелли, хмурая по причине того, что ее непонятно зачем вызвали в неурочный час, а также рыжий Семен, улыбавшийся от уха до уха.

— Итак, гости дорогие, — заявил он. — Проходите. Отсель грозить мы будем шведу!

— Это к чему? — Нордстрем вскинул подбородок.

— Да так, цитата, — отозвался Семен. — Заходи, кэп.

Столы были составлены вместе, так что вышло нечто вроде огромной подковы, их сплошь покрывали блюда, миски и подносы. Вперемешку сидели мужчины и женщины — разные обликом, от высоких и светловолосых до маленьких и узкоглазых. Меж современных одеяний встречались пышно отделанные мехом и бисером не то платья, не то накидки с рукавами.

Выделялся необычайно серьезный Урсун, сиял красной рожей отец Васильевич.

— Вот сюда, на почетные места, — приговаривал Семен. — Во главе стола, вот, ха-ха. Кумыс налит, закуска готова…

— Кумыс? — спросил Нордстрем.

— Напиток такой из кобыльего молока, — объяснил рыжий. — К нему строганина. Отличный хаан, кровяная колбаса. Моржовое мясо с мать-и-мачехой… Объедение!

Монтобелли издала приглушенный писк, и только в этот момент капитан вспомнил, что она из веганов и что при виде кусочка рыбы или куриного яйца с ней делается истерика! Вот сейчас она заорет или ее стошнит прямо на праздничный стол…

— Не плачь, красна девица, — Семен аккуратно придержал итальянку за талию, а затем и вовсе хлопнул по ягодице так, что раздался звонкий шлепок. — Мы тя не обидим!

Нордстрем подобрал отвисшую челюсть.

Это же сексуальные домогательства, за них положено немедленно подавать в суд! Чтобы преступника неизбежно приговорили к штрафу, принудительному лечению, а то и посадили на пару лет!

Но Монтобелли от изумления лишилась дара речи, безропотно позволила усадить себя за стол, да еще и взяла фужер с белым напитком — видимо, кумысом — и сделала несколько глотков.

Место Нордстрему отвели рядом с отцом Васильевичем.

— Ну что, выпьем, нехристь? — предложил тот, поднимая стопку. — За Полтаву.

— А что это?

— Неважно, — отозвался священник.

От водки Нордстрем отказался, но кумыс попробовал и тот ему, что удивительно, понравился. Как и якутская лепешка, и строганина, и даже чохочу, особым образом приготовленная печень.

Семен произнес тост «за доблестный экипаж «Свободы», и Нордстрему пришлось отвечать. Потом слово взял Урсун и долго о чем-то говорил, не меняясь в лице и не жестикулируя.

Только тут капитан заметил, что в углу стоит некая штуковина из досок: конус с изогнутыми отростками, покрытыми изображениями птиц и животных, увенчанный крохотным солнышком.

— Это Аал Луук Мас, Великое Гигантское Дерево, — сообщил отец Васильевич, заметивший удивленный взгляд Нордстрема. — Языческое мракобесие, помилуй Господь.

Он перекрестился и вылил в глотку очередную, неизвестно какую по счету стопку.

Кумыс пился легко, словно вода, но хмелил, как вскоре стало ясно, похлеще вина. Монтобелли, кокетливо улыбаясь, болтала с Семеном и лопала костный мозг оленя будто спаржу, австро-венгерский Куниц держался молодцом, но бросал пламенные взгляды на сидевшую рядом с ним женщину совершенно невероятных габаритов, светловолосую, с толстой косой.

На какое-то время Нордстрем вырубился, а включившись, осознал, что сидит, опершись бакенбардой на руку, и слушает то, что ему обстоятельно, со смаком рассказывает отец Васильевич:

— …нельма годится или же таймень. Сразу, как ее разделываешь, кровь сливаешь. Взбиваешь, соль кладешь, пряности всякие… пузырь рыбий промываешь и наполняешь. Завязать ниточкой и поварить, только чтобы кипело не сильно… Это ж сплошь витамин!

Нордстрем кивал, не очень понимая, о чем вообще речь.

Но к собеседнику он в этот момент испытывал глубочайшую, искреннюю симпатию и готов был согласиться со всем, что тот скажет.

Дикие якутские колонисты начали капитану нравиться.

Вид у боцмана, явившегося на очередной доклад, оказался несколько помятый, и рапортовал он не бодро и четко, как обычно, а мямлил, сбивался и повторял уже сказанное. И что самое удивительное — вообще не ругался, будто забыл любимые словечки.

— Куниц, черт возьми, что случилось? — спросил не выдержавший Нордстрем. — Пили мы два дня назад, похмелье давно выветрилось. Что с тобой?

Обитатели Якутии, решившие перебраться на Хель, все это время проблем не создавали, и даже живность вела себя тихо, ну а к запаху навоза и шерсти, заполнившему третий трюм, капитан на удивление быстро привык.

— Виноват, — отозвался боцман, мучительно краснея. — Тут это… все такое… Анна…

Порывшись в памяти, Нордстрем обнаружил, что имя принадлежит громадной даме, на вечеринке сидевшей рядом с Куницем.

— Так она же женщина, — произнес он недоверчиво.

Боцман побагровел еще сильнее, но взгляда не отвел.

— Она лучше любого мужика, — сказал он. — Только вы… это… никому не говорите. Нашим. Ладно?

Ну да, отступников меж гомосексуалистов — а их в команде с дюжину — не жалуют, запросто обструкцию могут устроить.

— Хорошо, — пообещал Нордстрем. — Только чувства чувствами, а чтобы служба! Понятно?!

— Так точно! — гаркнул Куниц.

Капитан собрался было вернуться к боцманскому докладу, но тут в ухе у него пискнуло и раздался голос стоявшего вахту штурмана.

— Нас перехватывают! — сегодня Фернандао принадлежало к мужскому полу, но звучало как баба на грани истерики. — Атака с кормы! Что нам делать?! Что делать?!

— Успокоиться! — ответил Нордстрем. — Действовать по инструкции! Поняли меня?! Синхронизируемся и допускаем пиратов на борт!

Подкол — не военный корабль, оружия на борту у него нет, даже ручного.

Но двигается он при этом так быстро, что перехватить его случайно невозможно. Чтобы оказаться рядом на нужной скорости, космическим разбойникам нужно знать курс.

Значит, кто-то с Земли, из колониального управления или еще откуда, слил им информацию. При мысли об этом Нордстрем ощутил тяжелый, подсердечный гнев и неполиткорректное желание передушить всех бюрократов, этих дотошных и вредных обитателей удобных кабинетов.

Да, встреча с пиратами маловероятна, но все же шанс есть — а значит, есть и инструкция: не оказывать сопротивления, отдать все, что незваные гости захотят, и надеяться, что они обчистят трюмы и уберутся, оставив корабль нетронутым, а команду живой и здоровой.

Звездолет стоит куда больше груза, да и подготовка любого члена экипажа обходится недешево, так что все логично.

Но почему-то ощущаешь себя трусом, на душе гадко и скребут рыси.

— Да! — со всхлипом отозвалось Фернандао.

— Боцман, — сказал Нордстрем. — ЧС по коду «девять». Все понятно?

Куниц сжал кулаки, правый австрийский, левый — венгерский, и мрачно кивнул:

— Так точно.

— Твое место в трюме, насколько я помню. А я, черт возьми, дам оповещение…

Команде и колонистам нужно знать, что происходит.

Боцман отсалютовал и выскочил за порог, а Нордстрем активировал систему трансляции.

— Говорит капитан, — произнес он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, без намека на страх или тревогу. — Наш корабль в данный момент подвергается воздействию космических сборщиков капитала — такой эвфемизм придумали чинуши, никогда не видевшие ни единого пирата. — Всем необходимо сохранять спокойствие. Опасности нет. Ситуация находится под контролем…

Ух, как бы он сам хотел верить в то, что говорил!

Иногда случалось, что разбойники убивали людей, пусть тоже не очень часто — пару раз в десятилетие.

Но случалось.

— …оставаться на местах и выполнять команды экипажа, — закончил Нордстрем и вытер со лба пот: последняя фраза предназначалась колонистам, что должны сейчас напугаться до мокрых штанов.

Ну а ему идти к главному шлюзу, встречать захватчиков, подписывать капитуляцию.

Нордстрем нацепил фуражку, последний раз глянул на себя в зеркало, оценивая безупречность флотского вида. Вздохнул и, выйдя в коридор, едва не сшиб с ног Семена. Тот отступил на шаг, уперся в пузо стоявшего позади отца Васильевича и только благодаря этому не упал.

— Привет, кэп, — сказал рыжий, поправляя висевшую на плече винтовку.

Винтовку?!

Нет, понятно, что колонистам разрешили взять с собой оружие, но оно должно быть упаковано и спрятано в контейнерах, а не храниться в личных вещах! Хотя ради того, чтобы взять неподатливую Хель, типы из колониального управления могли согласиться и на такое… почему только его не поставили в известность?

Черт, он же не читал спецификацию…

— Это что?! — вопросил Нордстрем, указав на винтовку.

— А, ружьишко, — Семен ухмыльнулся. — Ты никак сдаться этим уродам надумал?

— Ну да! У меня инструкция!

— Так нас оберут до нитки! Все выгребут! Что ты нас, с голым задом высадишь? — осведомился рыжий.

— Никуда не высажу, — раздраженно ответил Нордстрем. — Развернемся и вернемся. Колониальное управление выплатит вам компенсацию.

— В задницу их компенсацию! — буркнул отец Васильевич, гневно тряся бородой. — Таких оленей ни за какие деньги не купишь!

— Так вы что, хотите сопротивляться? — спросил Нордстрем недоверчиво. — Свихнулись, кумысу опившись?!

— А ты в штаны наложил? — ухмылка Семена содержала не меньше килотонны ехидства.

— У меня инструкция! — капитан выпрямился, смерил наглого колониста взглядом. — Если я ее не выполню, меня не премии лишат, а посадят! И я тут, на борту, главный! Немедленно сдать оружие боцману! Все, даже ножи! И подчиняться приказам!

С каждой фразой он делал шаг вперед, а Семен отодвигался.

Отец же Васильевич отступил в сторону, и теперь оказался от Нордстрема сбоку и немного сзади.

— Посадят? — рыжий покачал головой. — Ха-ха. Не, мы тя, кэп, в обиду не дадим. Сделаем так, что ты не виноват окажешься.

Нордстрем опешил:

— Это как?

— А с помощью волшебного зверя песца. Который придет… ко всем.

— Прости, Господи, меня грешного, — прогудел отец Васильевич и широко перекрестился. — И ты, сын мой, не держи зла, ибо все для твоего же блага… И за Нарву!

Нордстрем открыл рот, собираясь поинтересоваться, что это значит, и даже начал поворачиваться. А в следующий момент священник сделал резкое движение, что-то хрустнуло, и мир для капитана погас.

Голова болела так, словно ее долго долбили изнутри тяжелым и тупым.

Нордстрему как капитану выделили лучшее место, но проблема была в том, что в матросском кубрике, где их заперли, выбирать особо не из чего: койка на верхнем ярусе или на нижнем, подальше от двери санузла или поближе — вот и вся разница.

Но страдал он не столько телесно, сколько морально — какие-то колонисты, пушечное мясо для заселения диких планет сумели захватить его «Свободу», повязали команду и теперь непонятно что творят и с подколом, и с напавшими на него пиратами!

Еще мучило ощущение, что его предали.

Как мог отец Васильевич, с которым так славно болталось во время застолья, ударить Нордстрема? Как мог Семен, такой веселый и дружелюбный, отдать приказ посадить экипаж в матросский кубрик?

Не было с остальными лишь Мухаммеда — надо же кому-то вести корабль — и Куница.

Зато имелось Фернандао, нывшее и стонавшее сутки без перерыва.

Что творится за пределами их узилища, они могли только гадать, поскольку информационную систему подкола вскоре после начала мятежа постиг жестокий шатдаун. Имелся среди колонистов спец, разобравшийся, как оно работает, и без затей отрубивший внутреннюю связь.

Информационная блокада злила не слабее, чем ограничение свободы.

— Когда же это все закончится, ну когда же? — снова завело свою песню Фернандао, которому, к несчастью, досталась койка по соседству с Нордстремом. — Какие сволочи!

К какому полу оно принадлежало сегодня, определить было затруднительно, поскольку косметики у штурмана не имелось, но плакалось оно будто слезливая девочка.

— Заткнись! Без тебя тошно! — рявкнула с другого конца кубрика Зухра, первый помощник, родом из Лондона.

— Как ты смеешь?! — визгливо обиделось Фернандао. — Я — трансгендер!

— А я — женщина, и еще лесбиянка! Как думаешь, кого послушает комиссия?

Штурман хлюпнуло носом, но ничего не сказало.

— Балык хаана, — сказал Нордстрем, у которого от удара по затылку в башке сдвинулось, и он вспомнил все происходившее на торжестве у колонистов.

Хотя отдельные моменты хотелось забыть снова.

— Ты о чем, командир? — спросил Ахмед.

— То блюдо, про которое мне отец Васильевич рассказывал, — пояснил капитан. — Вареная рыбья кровь в плавательном пузыре.

Пилота, судя по зеленой, перекошенной физиономии, едва не стошнило на месте. Забормотав что-то, он хлопнулся на колени, взывая к Аллаху, и на этот раз сигнал от муэдзина ему не понадобился.

Нордстрем испытал нечто вроде удовлетворения.

Довести молитву до конца Ахмед не успел, поскольку клацнул замок и ведущая в коридор дверь распахнулась. Через порог шагнул Семен в шлеме а-ля звездная пехота с поднятым забралом, потертой десантной броне и в валенках, с парализатором на плече.

Увидев такое зрелище, пилот забыл про аяты и ракаты и замер с открытым ртом.

— Мы их душили-душили, — непонятно к чему заявил рыжий, за спиной которого топтались двое мрачных узкоглазых якутов, снаряженных и вооруженных точно так же. — Пойдем, капитан, покажем тебе, что от твоего хозяйства осталось.

Нордстрем помертвел, Фернандао издало приглушенный писк, Ахмед вздрогнул и нырнул под койку.

— Ну и воняет тут у вас, — добавил один из якутов, оказавшийся Урсуном: на броне его красовались нанесенные алой краской символы, среди которых особо выделялось Аал Луук Мас, Великое Гигантское Дерево, а на боку, рядом с устрашающего размера тесаком висел бубен. — Обделался кто-то, не иначе… Или злые абасы завелись, порази их Сугэ Тойон…

— Да, я иду, — сказал Нордстрем, спрыгивая на пол.

По крайней мере, эти идиоты не продырявили обшивку и не пустили внутрь вакуум, а еще они, судя по всему, сумели одолеть пиратов и даже отобрали у тех оружие…

Последнее в голове капитана не укладывалось, но факты говорили сами за себя.

В коридоре обнаружился австро-венгерский уроженец Куниц, тоже при парализаторе. При виде начальства он покраснел и отвел глаза, но сделал это как-то совсем неубедительно.

— Что вы натворили? — спросил Нордстрем, когда дверь кубрика закрылась за его спиной.

Он должен узнать все, ну а остальных пока лучше не пугать.

— Мы их победили, ха-ха, — заявил Семен. — Корабль помяли, но совсем чуть-чуть. Летим нормально, дырок нет, навигатор и связь в норме, система жизнеобеспечения работает… Даже сможешь свой любимый рэп послушать, как мы информашку врубим.

У Нордстрема отлегло от сердца.

Ничего, мелкие повреждения они как-нибудь устранят.

— Но как… как вы справились? — спросил он.

— Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути, — влез Урсун. — Заманили этих уродов на корабль, а там уже кого пристрелили, кого в плен взяли. Двенадцать человек в пятом трюме кукуют. Отец Васильевич им проповедь сейчас читает.

Судя по голосу и лицу якута, проповедь он считал чем-то вроде изощренной пытки.

— В общем, к пиратам явился страшный зверь песец, — добавил Семен.

— Но… как? — повторил Нордстрем. — Они же бандиты… а вы простые люди… Должны надеяться на полицию, армию…

— Ага, — Урсун хмыкнул. — Представь, что до ближайшей полиции тысяча верст. Тайгой, горами, болотистой тундрой, где дорог нет. Или снегом, льдом, или вообще морем. Если придет белый медведь, то пока ты будешь на полицию надеяться, он твоих оленей слопает, потом собак, а потом тобой закусит… Так что мы сами привыкли себя защищать.

— Верст?

— Ну это как километр, только больше, — пояснил Семен.

— Слушайте, а зачем было меня бить, да еще так сильно? — спросил Нордстрем, вспомнив про многострадальную голову.

— Ну мы же все понимаем, — сказал рыжий. — Тебе в вахтенный журнал писать. Затем отчет сочинять, двадцать раз на допрос ходить, и к флотским бюрократам, и колониальщикам, и в комиссию по толерантности. Как ты объяснишь, что потерял власть над кораблем на двадцать часов? А тут все ясно — пассажиры подняли мятеж, одолели тебя, кэп, грубой силой. Машка честно запишет — ушиб черепа, легкое сотрясение…

Нордстрем не сразу сообразил, что Машка — это доктор Мария Монтобелли.

Пол под его ногами качнулся:

— Так вы хотите, чтобы я вас сдал, черт возьми? После того, как вы нас спасли? Сами же сядете!

— Это вряд ли, — Семен махнул рукой, и Урсун поддержал его мрачным кивком. — Чтобы по всем законам осудить, нас надо в колсуд вызвать и допросить, ха-ха. Пусть попробуют это сделать, когда мы на Хель окажемся. Туда поначалу добраться надо.

Нордстрем поскреб затылок, что вроде бы даже стал меньше болеть.

Выходит, эти типы все рассчитали… да, формально они мятежники, но ни один юрист в здравом рассудке не покинет уютную Землю ради допросов и прочих следственных мероприятий на покрытой снегами дикой планете. А ведь в конечном итоге дело сладилось так, как всем нужно: груз и колонисты доставлены к месту назначения, подкол цел, пираты обезврежены…

— Ну что, пошли корабль смотреть? — осведомился Семен.

— Пошли, — согласился Нордстрем, у которого начала кружиться голова.

От смеси ужаса, облегчения и недоверия.

По капитанскому вызову боцман явился без брони и оружия, но вовсе не в форме. Стоило Куницу переступить порог, брови Нордстрема поползли вверх и он даже потер глаза — вдруг от удара по башке и волнений начались видения.

Могучую фигуру боцмана облекало нечто вроде короткого пальто из кожи с бархатным отложным воротником, украшенное полосками цветной ткани и узорами из бисера. Отрезы меха шли по подолу и низу рукавов. На голове красовалась шапка из того же меха, украшенная пушистыми хвостами какого-то зверя.

Защитницу животных вроде Монтобелли при виде такого наряда хватил бы удар.

Хотя после знакомства с Семеном…

— Это что такое? — спросил Нордстрем, обретя дар речи.

— Это называется оноолоох бууктаах, — сказал Куниц, смущенно одергивая рукава в мелких оборочках. — Друзья подарили… Мы же с ними вместе сражались… И все такое.

— Друзья? Всякие якуты, черт возьми?

— Они, — подтвердил боцман.

Нордстрем не нашел, что сказать.

Если в первый день он боялся, что корабль превратится в помесь цирка и хлева, то сейчас у него под командой был форменный сумасшедший дом, скрещенный с тюрьмой. Дюжина пиратов ждала под замком того момента, когда их передадут в руки властям. Колонисты, по официальной версии, продолжали мятежничать, изо всех сил угнетали команду и заставляли ее вести «Свободу» по курсу.

Отобранное у космических разбойников оружие они попрятали и больше с ним не появлялись, но капитан знал, что оно на борту. А еще Нордстрем покрывался холодным потом при одной мысли о винтовках и прочем огнестреле, который жители Якутии прихватили с Земли.

Ладно еще, что отстыковали и бросили пиратский звездолет, и то лишь потому, что с такой штукой в атмосферу не войдешь.

— Прекрасно, — наконец сказал он. — Только ты это сними и на службе не носи.

— Но Анне нравится…

— Я твой командир! А не Анна! — прорычал Нордстрем. — Давай-ка лучше к делу! Докладывай, как там ремонт…

Боевые действия, развернувшиеся на борту «Свободы», оставили после себя кое-какие разрушения: сломанные переборки, выбоины в стенах, пятна крови, беспорядок во втором трюме, где развернулось главное сражение, да еще мистическим образом закупорившийся второй канализационный колодец.

— Так точно! — Куниц вытянулся и даже отдал честь, приложив ладонь к меховой шапке. — Работы продвигаются согласно графику! Полное устранение — двадцать два часа! Проводится диагностика обшивки и…

Нордстрем слушал, постепенно успокаиваясь.

Ничего, скоро жизнь на борту войдет в обычную колею, дайте только закончить этот безумный рейс.

— А еще… — закончив доклад, боцман смущенно кашлянул. — Нас опять позвали. Вечером.

— На торжество? — с ужасом спросил Нордстрем.

— В честь победы, — объяснил Куниц. — Обещали много вкусного и интересного, — наморщив лоб, он начал перечислять. — Расскажут нам Олонхо, это легенды такие, длинные, с песнями и стихами, про подвиги всякие… Нюргун Боотур Стремительный.

Капитан застонал, обхватил голову, внутри которой вновь зарождалась пульсация.

— Кашу из рыбы и морошки, оленьи внутренности, куэр-чех, — продолжил боцман, — жареный таман, вяленая утка… Монтобелли уже согласилась, и Ахмед с Мухаммедом.

— Эти-то куда? — вяло удивился Нордстрем.

— Ну так свинины там не предложат, — Куниц осклабился.

— Да уж. А ты, я смотрю, прикипел к этой своей Анне? И не скрываешь?

— Чего там, — боцман махнул рукой, щетинистая физиономия его побагровела. — Анна такая, коня на скаку остановит и в горящий дом войдет…

— Зачем? — спросил Нордстрем.

— Что «зачем»?

— В горящий дом? Пожарные же есть, спасатели всякие… — тут капитан осекся. — Хотя догадываюсь, что не в Якутии, где до них тысяча верст, и все лесом…

Куниц нахмурился, глянул на начальство так, словно засомневался в трезвости его рассудка.

— Так что передать? Придете? Или нам без вас отдуваться? — спросил он.

— Приду, — ответил Нордстрем без малейшего энтузиазма в голосе.

Если на борту затевается очередное безумство, то капитан должен его возглавить! Все равно ему придется, если что, отвечать за последствия.

Выгружаться пришлось в такую снежную бурю, какой Нордстрем раньше и представить себе не мог. Но задерживаться на Хель они не имели возможности, а прогноз выглядел слишком неопределенным, синоптик не мог сказать, когда погода изменится.

Так что пришлось открывать люки и опускать рампы в минус двадцать пять при бешеном ветре и хлещущем снеге под завывания бродивших вокруг корабля неведомых хищников. Работали как сумасшедшие, в холод и буран, днем и ночью, причем команда не отставала от колонистов.

Фернандао, выглянувшее наружу на полчаса, простудилось и лишилось голоса, но это никого не расстроило. Многие заработали обморожения, в том числе пострадало и ухо Нордстрема, ставшее белым и жестким.

Сейчас оно оттаивало под теплой шапкой и болело, как зуб с дыркой.

Капитан стоял у «горловины» третьего трюма, опустевшего пятнадцать минут назад, и смотрел в бинокль, как внизу, в снежной пелене суетятся люди и машины — возводятся каркасные жилища, сортируются контейнеры, вездеходы трамбуют дорогу к реке. При мысли о том, что «Свобода» через час-другой взлетит, и он больше никогда не увидит ни Семена, ни остальных, Нордстрему почему-то становилось грустно.

Вроде бы столько проблем создали эти типы, а смотри-ка ты!

На Хель подкол вернется, только если колонисты решат сдаться, и не факт, что этим подколом окажется именно его корабль.

— Э-э… Капитан… — послышался голос Куница, и Нордстрем опустил бинокль.

Боцман был облеплен снегом с ног до головы, а из-под шерстяной шапочки-маски виднелись только сконфуженные глаза.

— Разгрузка закончена, — сообщил он, и отвел взгляд. — Разрешите обратиться… ну. Кхм… — таким растерянным венгра или австра на борту «Свободы» не видел никто. — Собираюсь как бы… остаться…

— То есть дезертировать? — спросил Нордстрем.

В людях он все же немного разбирался, Куница за пять лет узнал как облупленного и давно понял, к чему идет дело, чем закончится интрижка бывшего уже гомосексуалиста с дамой, которая и «коня на скаку, и в горящий дом».

Боцман побагровел так, что краснота пробилась даже через черную шерсть маски.

— Вы можете записать меня убитым в схватке с пиратами, — предложил он.

— Нет. Тогда мне нужно будет предъявить твой труп, черт возьми. Бюрократы!

— Тогда пишите дезертиром, — Куниц махнул рукой и повесил голову.

Какой ценой бывшему вояке далось это решение, Нордстрем мог только догадываться.

— Ладно, укажем, что мятежники увели тебя силой, — заявил капитан. — Иди уж. Счастья вам и детиш…

Довести фразу до конца не успел, поскольку всхлипнувший боцман качнулся вперед и стиснул начальство в медвежьих объятиях. Забормотал что-то невнятное, то ли плача, то ли смеясь, а затем побежал по опущенной рампе вниз, туда, где ждала его монументальная Анна.

Место Куница заняла Монтобелли: помада смазана, тушь потекла, глаза опухли.

Понятное дело, с Семеном прощалась… или не прощалась, а кое-что замышляла?

— Капитан… — начала она.

— Нет! — отрезал Нордстрем.

— Что «нет»? — крохотная итальянка даже отступила на шаг.

— Если ты хочешь остаться на Хель, то я запрещаю! Черт возьми, через мой труп! Без боцмана мы обойдемся, но без врача — никак! Если надо — силой тебя остановим! Я…

Тут Нордстрем увидел на лице Монтобелли неприкрытое изумление и осекся.

— Вы не в себе, капитан? — поинтересовалась она, вскидывая подбородок.

— Нуда… хм… есть маленько, — пробормотал он. — Что у вас?

— Хотела напомнить, что завтра у нас срок планового профилактического осмотра.

Услышав это, Нордстрем облегченно вздохнул и, несмотря на мороз и бушующую метель, ему стало тепло.

— Об этом позже, — буркнул он. — Вот дезинфекцию трюмов надо провести сегодня. После животных…

— Хорошо, я прослежу, — и Монтобелли, глаза которой подозрительно блестели, удалилась внутрь корабля.

Но надолго Нордстрем в одиночестве не остался. Не успел перевести дух, как к нему поднялась «святая троица» во главе с Семеном: рыжий улыбался, отец Васильевич пылал исхлестанной ветром мордой, Урсун щурился и вертел головой, точно суслик-дозорный.

— Ну что, время прощаться, — сказал капитан. — Надеюсь, у вас тут все получится.

Нет, он настоящий швед, потомок викингов, он не покажет эмоций!

— Выпей, сын мой. Тебе надо, — отец Васильевич извлек из-под мантии булькнувшую фляжку.

— Что это?

— Самогон, — сообщил Урсун. — На рогах оленя, на печени нерпы и когтях медведя.

Отхлебнув, Нордстрем выпучил глаза и едва не заорал, по глотке прокатился настоящий огненный шар, ухнул в желудок и завозился там, пуская в стороны тонкие раскаленные щупальца.

— Что русскому хорошо, то шведу смерть! — заявил отец Васильевич, забирая фляжку.

Но Нордстрем уже знал, что так в Якутии шутят, и не обиделся.

— Какой же ты русский? — спросил он.

На втором торжестве с участием колонистов капитана торжественно приняли в эвены. Подарили винтовку, лыжи, комплект традиционной одежды, гарпун и даже упряжку с собаками, от которой он с большим трудом отказался.

Отец Васильевич тогда, поминая Богоматерь, долго растолковывал, как носить нагрудник и парку и что узоры по швам не просто украшение, а защита от злых духов.

— Такой же, как я. Не хуже, — снова влез Урсун. — Спасибо тебе, не поминай лихом. Абасы я всех с твоего корабля выгнал, призвал благословение Хомпоруун Хотоя…

— А я освятил как положено именем Господа Иисуса Христа и всех святых! — добавил отец Васильевич и, перекрестившись, сам глотнул из фляжки.

— А еще мы ничего не забыли и ничего не уперли, — подал голос Семен. — Наверное.

— Ладно, идите уже, — Нордстрем протянул руку, но они обняли его по очереди, еще крепче, чем Куниц, и зашагали прочь, навстречу снегам и морозам новой родины, по рассказам не сильно отличающейся от старой.

Капитан проводил колонистов взглядом, пару раз сморгнул, убирая с ресниц налипший снег.

— Начать подготовку к взлету, — скомандовал он находившейся в рубке Зухре. — Рампы поднять, люки задраить.

— Есть, — отозвалась первый помощник.

Нордстрем развернулся и нырнул в пустой, мрачный трюм.

Через пять минут он оказался в рубке, где обнаружил затеявшего очередную молитву Ахмеда — и это в самый неудачный момент, когда нужно взлетать, маневрировать в атмосфере и выходить на траекторию!

Глянув на пилота, Нордстрем ощутил желание врезать ему как следует и неожиданно понял, что теперь боится всякого рода бюрократов куда меньше, чем раньше. Может быть, по той причине, что у него есть лыжи и гарпун, а может, потому, что познакомился с людьми, которые на любых чинуш веками «болт клали», как говорил отец Васильевич, и ничего, выживали там, где никто больше не мог.

— Эй ты, кончай свой намаз-байрам и быстро за штурвал, — сказал капитан, хлопнув Ахмеда по плечу.

Тот осекся, вытаращил глаза.

Зухра бросила на капитана изумленный взгляд.

— Э… но молитва…

— Сначала — старт, потом — молитва!

— Это угнетение… А если я не послушаюсь?! — визгливо и обиженно, почти как Фернандао, заявил немец Ахмед.

— А если ты не послушаешься, то… придет страшный зверь песец и… наступит! — Нордстрем огладил свои курчавые волосы, и кровожадная улыбка разлилась по его круглому и черному, типично шведскому лицу.

© Дмитрий Казаков, 2017

© Dahr, илл., 2017

Дмитрий КАЗАКОВ

____________________________

Дмитрий Львович Казаков, родился в 1974 в Нижнем Новгороде, где и провел большую часть жизни. Работал преподавателем ВУЗа, дайвмастером, в настоящее время — профессиональный литератор. Первая публикация — 1999 год, первая публикация в «Если» — 2009 год (рассказ «День сосульки»).

Автор нескольких десятков фантастических романов: «Чаша гнева», «Высшая раса», «Русские боги», «Черное знамя» и др. Лауреат множества литературных премий: «Роскон», «Звездный мост», «Созвездие Аю-Даг», премий «Книга года» от журнала «Мир фантастики», «Книгуру», «Большая филигрань».