«Если», 2017 № 02

Виталий Обедин
ТУРИСТЫ

/фантастика

/туризм

/инопланетяне

— Им только таблички не хватает — «богатенькие заморские буратины», — сказал Михеев.

Прозвучало это, скорее, одобрительно.

Маленькая группка иностранных туристов и в самом деле могла побороться за призовое место на конкурсе воплощенных стереотипов — улыбчивые, нескладные, обвешанные фотоаппаратами, в панамах и со скаутскими платками на шеях. Ее негласный лидер Рихард Экман возвышался над прочими на добрых две головы. Длинный и тощий, он выглядел, как завязавший с карьерой баскетболист. Голова Экмана напряженно крутилась на тонкой шее. Со своей высоты она, подобно Оку Саурона, бдительно озирала окрестности аэропорта «Туймаада», стараясь увидеть как можно больше, но не упустить при этом из вида сопровождающего.

По лицу шведа текли крупные капли пота — кондиционеры в порту не работали, а за окнами, как любезно предупредил капитан самолета, завершив посадку, стояла жара в 33 градуса. И кто только распускает эти сплетни про замороженную Якутию?!

— Не немцы? — уточнил Федор Батыкаев, демонстративно глядя в сторону, дабы иностранцы не поняли, что их обсуждают.

— Тот длинный — швед, а женщина и второй мужик из Рейкьявика, исландцы.

— Это хорошо, — кивнул Батыкаев и, поймав вопросительный взгляд партнера, пояснил: — Немцы жадные, сверх прайса ни на что не раскрутишь. Прошлым летом возился с одной группой. Целых десять рыл, а навару… А эти исландцы, они как? Башляют?

Михеев быстро улыбнулся — мол, куда денутся-то. Батыкаев в ответ скорчил довольную гримасу.

Ему нравилось работать со Степой-Адидасом. Тот умел не только находить клиентов, но и раскручивать их на множество дополнительных трат, мелких и не очень, не предусмотренных прейскурантом. Кроме того, Степан всегда работал с группой лично, что снимало массу проблем. Всего за три года Михеев сколотил вполне приличную репутацию, и туристы, неизменно довольные экстремальным отдыхом в Якутии, передавали его друг другу как эстафетную палочку. А у Федора, как и положено городскому якуту, хватало в улусах родственников, которым летом не помешает подработка.

— Куда повезем? На Киселяхи? — с надеждой спросил Федор. — Или опять на Ыгыатту?

Михеев покачал головой.

— Они платят за Елюю Черкечех.

Батыкаев с сомнением покосился в сторону туристов.

— Да ну?

— Вот тебе и «да ну». В общем, сейчас я их везу в гостиницу, пару дней покрутимся в Якутске, этнокультурная программа, национальная кухня, туда-сюда, потом перелет в Мирный. А там уже ты нас встречай с машинами и людьми.

— Ты здесь еще кого-то хочешь к ним пристегнуть? — на всякий случай уточнил Федор.

— Нет. Эти трое плюс я. С тебя егерь и медбрат. Можно еще одного рукастого парня — на подхват, чтобы лагерем занимался. А человечек в самой Долине у меня уже есть. Мишку Горчакова помнишь?

Батыкаев почувствовал, как его хорошее настроение резко пошло на спад.

— Не серьезно, — насупился он. — В Долину смерти, чтобы нормальный выхлоп был, нужно минимум шесть человек тащить.

— Федя, ты меня первый год знаешь? В общем, давай, заряжай там свою братву, через два дня чтобы все было в боевой готовности.

— Погоди, ты хочешь уже через два дня выдвинуться? — бдительно насторожился Федор. — А что, они в Мирном не задержатся? Музей кимберлитов? Осмотр карьера?

— Забудь. Я их на остановку в Якутске-то развел только за счет того, что надо все подготовить к выезду.

— Ну вот, а говоришь — не жадные.

Михеев раздраженно посмотрел на партнера и медленно, как для неразумного ребенка, повторил.

— Они платят за Елюю Черкечех.

Федор Батыкаев криво ухмыльнулся.

— Иностранцы такое название и выговорить-то не могут.

— Зато «Долина смерти» хорошо переводится и на английский, и на шведский, и на исландский.

— А что, есть такой язык?

— Да какая разница? Ты людей и машины готовь. Все, давай.

Степан хлопнул приятеля-якута по плечу и повернулся к «своим» туристам, надевая на лицо широкую профессиональную улыбку.

— Come, my friends. Our car is already here!

Из Мирного выехали после обеда, рассчитывая к вечеру быть на берегу реки Олгуйдах.

Выдвинуться можно было бы и раньше, с утра, но Михеев уговорил своих подопечных устроить дневную сиесту. Тащиться шесть часов по плохой дороге в автомобилях и приехать в самую жару, чтобы потом мучиться с погрузкой на плавсредства… зачем? Отправимся, как жара спадет, прибудем на место к вечеру, а там нас уже встретят: шатры для вечернего отдыха на реке, рыбалка, настоящая уха, да под русскую водочку.

А на следующее утро по прохладной зорьке и начнем сплавляться.

Но самое главное, есть возможность доставить на берег из окрестного села старика из местных, знающего немало легенд о Долине смерти. Говорят, его дед был в числе тех, кто видел те самые загадочные железные котлы более века назад. Старик, правда, сам не любит распространяться про Елюю Черкечех — суеверный, как многие пожилые якуты. Но в последнее время болеет, а рассказы для туристов для него неплохой приработок. Одним словом, если есть желание, можно организовать.

Рихард Экман с сомнением смотрел в честное лицо Степана, понимая, что речь идет о дополнительных расходах, не предусмотренных оплаченным туром. Зато миссис Йоунсдоттир пришла в совершенный восторг и даже захлопала в ладоши. Это будет захватывающая встреча! — сказала она и даже проверила свой фотоаппарат: достаточно ли памяти.

Михеев подозревал, что исландке, наверное, было крепко за пятьдесят, но спокойный и размеренный образ жизни, хорошее питание и пара небольших пластических операций убавляли ей как минимум лет десять. Миссис Йоунсдоттир даже позволяла слегка кокетничать, и Степан, к собственному удивлению, обнаружил, что это его не раздражает. Наверное, вот он, первый признак старости? Принимаешь за комплимент любое внимание лиц противоположного пола.

Впрочем, сейчас, заполучив в лице миссис Йоунсдоттир поддержку в щекотливом денежном вопросе, он и сам преисполнился к ней симпатии.

Федины работнички не подкачали: в условленном месте на живописном берегу Олгуйдаха туристов ждал небольшой, но симпатичный палаточный городок, опекаемый тремя молчаливыми и сноровистыми парнями. Получив внятные инструкции, они хорошо расстарались, не забыв про мелочи: разровняли площадку и обработали ее химией от комаров, выкопали отхожее место, заготовили дров. Даже щук для ухи натаскали — на случай, если у иностранцев со спиннингами не задастся.

На кромке берега, наполовину вытащенные из воды, стояли два готовых к сплаву тримарана с просторными и удобными площадками меж туго надутых поплавков.

— Вот на них и пойдем вниз по течению, — показал рукой Степан.

Миссис Йоунсдоттир что-то довольно пискнула.

Ее земляк — тихий и неразговорчивый Эйнар Сковсгаард, — опустив рюкзак на траву, подошел к судам, с деловым видом помял поплавки и, обернувшись, показал большой палец. На его постном лице играла довольная улыбка.

Рихард Экман только вздохнул.

— Почему мы не могли вылететь вертолетом? — в который раз спросил он. — Сэкономили бы четыре дня! Я узнавал, такие услуги предоставляются.

По-русски швед изъяснялся очень даже неплохо, несмотря на сильный акцент.

— Потому что тогда путешествие вышло бы куда дороже, а вы при этом лишили бы себя такого удовольствия, как отдых на фоне девственной якутской природы, — мягко сказал Михеев, скромно умолчав, что большую часть денег в этом случае получили бы владельцы и пилоты вертолета.

Швед продолжал смотреть недовольно.

Михеев вздохнул.

— Скажите, Рихард, а вы всерьез думаете, что лишние четыре дня помогли бы вам сделать то, что не удалось профессиональным поисковым командам за последние полвека?

Лицо Экмана ожесточилось.

— Вы хотите сказать, что никаких котлов нет? Что это все… как это… мистика для туристов?

— Мистификация, — поправил Михеев. — И нет, я ничего такого не хочу сказать. Я лишь подчеркиваю, что, несмотря на множество попыток, никому не удавалось предоставить физических доказательств их существования. Есть только свидетельства очевидцев, а слова к делу не пришьешь. Не факт, что повезет именно нам. А посему — не забывайте получать удовольствие от приключения. В худшем случае, увезете с собой замечательные воспоминания.

— Но это не мистификация? — тревожно настаивал Экман, словно вдруг засомневавшись в смысле предпринятой им «экспедиции».

Михеев мысленно улыбнулся горячности шведа. Иностранцы в чем-то сущие дети. Большие, доверчивые, эгоцентричные и платежеспособные дети.

— Боюсь, в середине XIX века, когда натуралист Ричард Маак впервые документально засвидетельствовал тайну долины Елюю Черкечех, туристы в Якутию ездили только по царской путевке.

— Я не понимаю.

— Ссылка, мой друг. Я говорю про ссылку. Других «туристов» эта земля тогда не знала. Ну, за исключением безумных исследователей вроде того же Маака. Но что мы здесь стоим? Пойдемте, будем располагаться.

Сосватанного туристам старика привезли ближе к десяти вечера.

Опять же могли и чуть раньше, но Михеев заранее попросил не торопиться. Прежде иностранные «буратины» должны были отяжелеть от позднего ужина и слегка захмелеть от водки, без которой вечером на реке — ну, никак не положено.

Надо сказать, швед и исландец в этом плане не подкачали — все же, кровь викингов. Когда-то их предки упивались пивом и медовухой, прежде чем соскочить с бортов своих драккаров и с ревом ринуться в темноту, неся прибрежным поселениям огонь и кровь. К удивлению Михеева, не стала отказываться от предложенной стопки и миссис Йоунсдоттир, которую в особый восторг привело подношение Байанаю — якутскому духу-хозяину природы.

Нехитрый ритуал включал выплескивание рюмки водки в костер, а когда пламя весело и ярко взметнулось, выбросив длинный синий язык, за ней последовали две якутские оладушки, тут же на большой чугунной сковороде испеченные расторопными парнями Батыкаева.

Насколько знал Михеев, Байанай на самом деле считался духом (или даже божеством) леса и местом его обитания была не река, но тайга. Тысячи и тысячи гектаров леса, под сенью которого хозяин тайги скользил беззвучной тенью, присматривая за своими владениями и поспевая здесь и там. Древний языческий дух, облаченный в богатые меха, одновременно щедрый и ревнивый по отношению к гостям, Байанай издревле покровительствовал охотникам и звероловам, но в современной традиции все смешалось, и рыбаки в Якутии — неважно русские они или якуты — тоже стали подносить ему чарочку. А вслед за ними ритуал стали повторять и просто отдыхающие.

Теперь вот до иностранных туристов дело дошло.

Старик появился у костра без предупреждения — невысокий, морщинистый, загоревший дочерна. Он просто вышел из-за деревьев (машина остановилась, не доезжая до лагеря) и сел на землю, застыв в неподвижности, словно истукан, вырезанный из темного, покрытого морилкой дерева. У него имелись жиденькая, но очень благообразная белая борода и густые кустистые брови, которые заканчивались кисточками, точно у китайских мудрецов из фильмов про кунг-фу.

Туристы, до этого шумно обменивавшиеся впечатлениями от жирной ухи и вечера на берегу реки, умолкли. Их глаза вопросительно уставились на Михеева.

Последний сперва уважительно поприветствовал старика по-якутски, а затем повернулся к иностранцам.

— Его зовут Хара-Уус, это означает Черный кузнец. Раньше он действительно ковал ножи, якутские мечи-пальмы и варганы (здесь их называют хомусы), но с возрастом из-за артрита был вынужден отложить молот. Местное население, как и многие языческие народы, всегда считало кузнецов-уусов наполовину волшебниками. Не такими могущественными, конечно, как шаманы, но все же. И, между нами, иногда мне кажется, что Хара-Уус и в самом деле владеет особыми силами. Сейчас он начнет рассказывать, а вы будьте внимательны, не поведитесь на чары. Может и загипнотизировать!

— Правда? — не удержалась, чтобы не ахнуть миссис Йоунсдоттир.

— Уж поверьте, Йохана, — рассмеялся Михеев. — Очнетесь потом где-нибудь в Оймяконе, одна, босая и голодная, погруженная исключительно в поиски смысла жизни.

— Вы, как джентльмен, должны проследить, чтобы со мной ничего не случилось, мистер Михеев, — кокетливо заявила миссис Йоунсдоттир. — На Эйнара и Рихарда я надеяться не могу, ведь они тоже могут поддаться чарам мистера… мистера Кузнеца.

— Обязательно, — галантно поклонился Михеев.

Узкие черные глаза Хара-Ууса внимательно исследовали всех троих иностранцев, подолгу останавливаясь на каждом. Лицо его оставалось бесстрастным и неподвижным. Эдакий Северный Будда. Наконец, покончив с исследованиями, он соизволил уделить внимание Михееву.

— Они хотят знать про Долину Смерти? — уточнил старик по-русски.

— Да.

— Ищут котлы?

Михеев слегка пожал плечами.

— Как большинство тех, кто туда едет.

Хара-Уус неодобрительно покачал головой.

— Те, кто находили котлы, — умирали. Мой дед умер в 1932-м, через месяц после того, как увидел котел и осмелился подойти к нему. Его брат подходить не стал. Он выжил. Только все волосы повыпадали. И зубы. А ему и тридцати не было.

— Тогда хорошо, что уже больше полувека их никто не находил, — улыбнулся Михеев.

— У нас есть счетчик Гейгера! — встрепенулся Рихард Экман.

— Не все на свете можно понять с помощью науки, — сурово заявил старик. — Но как распорядиться своей жизнью — ваше дело. Меня просили рассказать вам про Елюю Черкечех, и я расскажу, что знаю.

А затем — без предупреждения, без перехода — он вдруг взял высокую ноту и запел на якутском:

— Бу кестер чэл куэх, чэл бураан…

Гости даже вздрогнули: пение оказалось неожиданно громким, прямо оперным, а голос удивительно сильным для такого маленького и пожилого человека. Звуки громко резонировали, взлетали и падали, а исполнитель, казалось, совсем не нуждался в том, чтобы набрать воздуха в легкие.

— Были далекие времена, — быстро переводил Михеев, невольно повышая голос, чтобы его тоже было слышно. — Народ айны, предки современных якутов, еще не пришли в эту долину, и ее населяли только кочевые племена диких тунгусов. Однажды люди одного из тунгусских родов услышали далекий гром, увидели на небе множество молний, а затем на них обрушился небывалый ураган. Он срывал бересту с юрт и валил с ног оленей. Ветер поднял в воздух землю и листву так, что ничего не было видно. А когда ураган стих, испуганные и ошеломленные люди увидели, что, не доходя всего несколько десятков шагов до их стойбища, земля выжжена дочерна. Ее покрыли сажа и копоть, а все, что поднималось от земли выше, чем на локоть, сгорело и исчезло. Только в паре мест остались стоять обугленные черные остовы больших сосен. Но самое удивительное было не это. Люди увидели впереди — посреди выжженной пустыни — сияние. Оно выглядело точно заходящее за горизонт солнце — округлое, красное и жаркое. Но только дело было днем, и настоящее солнце висело над горизонтом.

Иностранцы заворожено слушали. Исландцы даже начали покачиваться в такт распевам Хаара-Ууса, те действительно завораживали.

Михеев переводил:

— Самые смелые охотники рода, выждав день, чтобы пепел остыл, отправились ко второму солнцу, но вскоре вернулись — бледные и измученные, точно после тяжелой болезни. Они кашляли кровью и умерли в муках спустя два дня, успев рассказать перед смертью про огромный медный котел, перевернутый вверх дном. От него шел нестерпимый жар, таивший в себе смерть. После этого род снялся с кочевья и в ужасе бросился прочь. Спасаясь, они наткнулись на разведчиков и следопытов айны и рассказали им эту историю. С тех пор реку, с которой они пришли, стали называть Олгуйдах — «река с котлом», а ее приток, на берегу которого все случилось, — Алгый тимирбить или по-нашему Олгуй тимирбит. «Большой котел утонул».

… в другой ситуации Виктор Сергеевич Горохов, заслуженный работник культуры Республики Якутия, актер Саха академического театра имени Платона Ойунского, известный также под сценическим именем Хара-Уус, сильно удивился бы тому, как мало общего имеет «перевод» Степана Михеева с тем, о чем на самом деле поется в исполняемом им классическом тойуке, посвященном лету.

Но, конечно, не сегодня. И не сейчас.

Это ведь была не первая группа, которую ему приходилось встречать на берегу Олгуйдаха. Так что Виктор Сергеевич продолжал с чувством петь про «счастливые поля-долины, покрывшиеся с приходом лета девятиветвистой зеленой травой-локуорой», предоставляя возможность Степке-Адидасу работать свою программу.

Иностранцы слушали обоих, затаив дыхание.

— Это была легенда о том, как появился первый котел, «большой», — тихо сказал Михеев, когда песня закончилась. — Много позже находили и другие. Однако со временем они все дальше уходили в землю под своим весом, и сегодня найти что-то уже невозможно. А землеройную технику в такую глушь доставить крайне затруднительно и дорого.

— Но в 2006 г. экспедиция Ивана Марцкеле при помощи авианаблюдения с малых высот сумела обнаружить в растительности аномальные концентрические круги, — живо подал голос Рихард; от возбуждения долговязый швед путали русские слова с английскими. — Благодаря им они сумели установить четкие координаты предположительного нахождения котлов. Я сам слышал его интервью по радио «Прага»!

— Мы с вами обсуждали это еще по скайпу, до приезда в Россию. Координаты экспедиции Марцкеле оказались такой же ерундой, как и большинство рассказов очевидцев о тайнах Долины смерти. Уж поверьте, если бы кому-то удалось установить местонахождение котлов, уже существовали бы прямые туристические маршруты к ним. Не говоря о переполохе в научном мире!

На самом деле Михеев прекрасно знал координаты экспедиции 2006 года, однако ему совершенно не улыбалось сходить с намеченного и проверенного маршрута и тащиться в неподготовленную местность в компании трех богатых иностранцев. Нет уж, давайте по сценарию.

— Ваши российские спецслужбы могли все засекретить.

Михеев с трудом сдержал улыбку. О, святая уверенность иностранцев во всемогуществе российских спецслужб!

— Господин Марцкеле, если я не ошибаюсь, чех. Боюсь, по возвращении на родину, даже ФСБ было бы затруднительно заставить его молчать. А он — тот еще болтун. Одно слово что писатель!

— Котлы существуют, — убежденно сказал Рихард, демонстрируя совсем иной настрой, нежели днем. — Вы не переубедите меня.

— Да я и не пытаюсь, — честно сказал Михеев, а затем сразу соврал. — Я и сам в это верю. В конце концов, я привез вам человека, чей дед их видел лично… и поплатился за это жизнью. О, он как раз начинает. Давайте я переведу его рассказ вашим друзьям?

— … дед рассказывал, — важно вещал «северный Будда», от которого не отрывали восторженных глаз миссис Йоунсдоттир и мистер Сковсгаард, — что они с братом увидели перед собой нечто, похожее на медный шар размером до девяти-десяти метров в диаметре. Шар наполовину ушел в землю, так что сверху осталась только полусфера. Никакого жара или тепла они не почувствовали, но обратили внимание, что растительность вокруг куда пышнее, чем поодаль от котла. Крупнолистные лопухи, длинные узловатые побеги и странная трава — в рост человека.

Дед храбрый был — двинулся к котлу, а брат его за руку схватил. Забыл, кричит, легенды, которые старики рассказывают про Долину смерти? Там, откуда тунгусы бежали, где затонул большой котел, есть металлическая нора, а в ней лежат промерзшие до костей шибко худые черные одноглазые люди в железных одеждах. А кто живет под землей, в Нижнем Мире, и один глаз имеет? Абаасы! Злые духи! Не смей ходить, разбудишь беду. Но дед только отмахнулся. Он первым родился, а младший не должен старшему перечить. Дед отдал брату поводья коня, пешком подошел к котлу, потрогал его стенки рукой, а потом попытался ножом отметину на металле сделать. Ни царапины не осталось. Хороший якутский нож только бессильно скользил по поверхности. Не медь то была. Дед дважды котел по кругу обошел — никаких следов входа не обнаружил. А потом вдруг его мутить да тошнить начало. Он вернулся к брату, и они отправились домой. А через месяц деда не стало — изошел кровавым поносом. Брат выжил, только облысел за тот же месяц да зубы начал терять.

— Ваш дед… он сказал, где нашел тот котел? — напряженно спросила миссис Йоунсдоттир, не подозревая, что дед рассказчика на самом деле был известным партийным деятелем и помер вполне пристойной смертью, с размахом отметив незадолго до этого 90-летний юбилей.

Михеев перевел вопрос.

— Нет, — грустно покачал головой Хара-Уус. — Ему как худо стало, так он и понял, что зря брата не слушал — и впрямь беду на себя накликал. Чтобы никто другой лиха не потревожил, они сговорились никому и никогда места не указывать. Может, и правильно сделали.

— Про то, что растительность пышно цветет возле котлов, я читал в переводе письма мистера Корецкого, — задумчиво произнес Рихард Экман. — Похоже на радиацию.

Михеев ничуть не удивился. «Семейная история» Хара-Ууса представляла собой банальную компиляцию, составленную из многочисленных рассказов анонимных очевидцев — геологов, золотодобытчиков и охотников. Он лично собирал их в свое время по уфологическим сайтам, а письмо Михаила Корецкого было одним из самых известных фрагментов легенды о Долине смерти.

Швед перевел взгляд на сопровождающего и с неожиданной язвительностью спросил.

— Или и письмо это — мистификация?

— Нет, письмо точно не мистификация, — с достоинством возразил Михеев. — Оно хранится в архиве Национальной библиотеки Якутии. Михаил Петрович Корецкий указывал, что в 1949 г. находил большой и несколько малых котлов в Долине смерти. Причем один из котлов был открыт, и он ночевал в нем с компанией молодых геологов. Впоследствии никто не умер, только один парень облысел. Если радиация и была, то со временем «выветрилась».

— У нас есть счетчик Гейгера, — напомнил швед.

— Да, конечно, — податливо согласился Михеев.

Хара-Ууса спровадили из лагеря на машине за полночь.

К этому времени «северный Будда» хорошенько угостился ухой, а еще больше — водкой, подобрел, как-то растерял свою строгость, неприступность, стал игривым и и все порывался пригласить «прелестную Йохану» на премьеру «не имеющего аналогов в культурном мире спектакля-олонхо» в Якутске. К счастью, «буратины» тоже неплохо набрались, так что образ Черного кузнеца в их глазах особо не поблек.

Начало сплава по течению реки Олгуйдах иностранцам едва ли запомнилось.

Все трое болели, уныло хлебали минералку и старались не двигаться. «Классическое рашен-похмелье! — шутил Михеев. — Ничего, сейчас отпустит. Река лечит!».

И это не было враньем: свежий воздух и чудесная окружающая природа, не тронутая человеком, быстро оказали свое терапевтическое воздействие и уже через пару часов «буратины», по определению Михеева, «ожили и заколосились».

Река мягко несла тримараны вперед, быстрая и извилистая, крепко стиснутая стеной из высоких мохнатых елей, сосен и даурских лиственниц. Иногда — словно специально, для контраста — попадались участки, где растительность редела, берег становился пустынным и салатово-коричневым, а далеко отстоящие друг от друга деревья с хвоей, до желтизны выгоревшей за короткое, но яростно-жаркое якутское лето, казались мертвыми остовами. Такая картина царапала глаз, но тем приятнее было попадать снова в изумрудно-зеленый коридор, бросавший тень на воду.

Иностранцы взялись за фотоаппараты, а Рихард Экман даже нахлобучил на голову шлем с камерой и теперь сидел на носу, перевоплотившись в живой штатив. Время от времени он что-то негромко, но раскатисто комментировал на шведском.

Долговязый Экман так медленно и торжественно поворачивал голову, что в который раз навел Михеева на мысль о башне Саурона.

Сам организатор тура вальяжно распростерся у левого бортика тримарана и, жуя травинку, неспешно размышлял о преимуществах своего промысла. Есть в этом что-то прекрасное — пока люди корпят у станка или просиживают штаны в офисе, ты наслаждаешься красотами природы и полным ничегонеделанием, мысленно подсчитывая, во сколько обходится клиенту каждый твой «трудовой» час. Конечно, в положенное время придется и рюкзак потаскать, и тримараны побурлачить на перекатах, но такой труд — в удовольствие.

Как там говорят иностранцы? Работа мечты!

А Экман и компания, если не дураки, вполне смогут отбить часть затрат на свое путешествие. Огромных котлов им, конечно, не найти, но если привлечь к делу рукастого помощника, то видеозаписи, сделанные в течение путешествия, можно скомбинировать в документальный фильм и продать какому-нибудь местному телеканалу. Техника сейчас такая, что качество картинки будет на уровне. А если особо не заморачиваться, то можно и просто натурные съемки продать. Выложить на стоки, кто-нибудь, да и купит права.

От мыслей его отвлек негромкий, но определенно посторонний звук. Сильно плеснуло раз, другой.

Михеев приподнялся и слегка нахмурился: тримараны уверенно догоняла ярко-оранжевая байдарка, в которой сидел крепкий, заросший бородой мужик в оранжевом же спасжилете и с банданой на голове. Мужик сноровисто орудовал двухлопастным веслом, так что байдарка буквально неслась по течению, мягко разрезая воду.

— Салют путешественникам! — жизнерадостно крикнул бородатый, поравнявшись со вторым тримараном; несмотря на усердную работу с веслом, его дыхание ничуть не сбилось.

Здоров лось, уважительно подумал Михеев.

Парой уверенных ударов по воде, бородач ловко подогнал байдарку к тримарану и схватился за шнур, идущий вдоль поплавка, — бодрый и азартный, точно пират, берущий чужое судно на абордаж.

— Чем обязаны? — сухо поинтересовался Степан.

— Да так, просто, — бородача его тон, похоже, не особо задел. — Я уже четвертый день в одного сплавляюсь, заскучал, захотелось человеческую речь услышать. А это иностранцы, что ли? Вот сразу видать нерусей — у них словно печати на лбу невидимые. Эй, мистер, хау ду ю ду?

Рихард Экман, нелепый в своем шлеме с камерой, недоуменно приподнял бровь, но все же ответил что-то в духе: «Прекрасно, а вы?»

— Фильм, что ли, снимаете? — не унимался «бородатый пират». — Документальный?

— У нас экспедиция, — сказал швед.

— Экспедиция? Здесь? — засмеялся бородач. — Дайте угадаю — котлы ищете?

Никто ему не ответил, но пауза оказалась красноречивее слов.

— Охотники за котлами, значит, — бородач рассмеялся. — Понимаю, сам таким был. Только ерунда это все. Байки, выдумки.

— «Ерунда»? — у Экмана даже акцент пропал. — Что вы такое говорите?

— Нет никаких котлов. Есть просто трудности перевода. Вот это река, она в честь чего названа?

Рихард недоуменно уставился на путешественника. Михеев мысленно представил, как переворачивает байдарку, а потом держит бородача под водой, считая всплывающие пузыри. На пятом пузыре, Степан не выдержал.

— Ее название Олгуйдах! — резко заявил он. — «Олгуй» по-якутски значит «котел». Это река с котлами!

Бородач торжествующе ухмыльнулся:

— А еще это значит «берлога»! Не «река с котлом», а «река с берлогами». Здесь мишки водились и водятся. И все истории были не про котлы, а про медвежьи лежки. Я с местными охотниками много общался, они рассказывают — ежели медведь хорошую берлогу не обустроил, то, бывает, впадает в спячку, просто накопав на себя дерна, укрывшись травой и веткой. Это и называют «олгуй». Со стороны действительно выглядит, как круглый холмик, похожий на перевернутый котелок. Так-то. Река — Берложья, а «котлы» — мишкины берлоги. Жаль, конечно, красивую легенду развенчивать, но, как говорится, Софрон мне друг, но истина дороже.

— Платон, — угрюмо сказал Михеев.

— Чего?

— Платон мне друг.

— Ну, кому и Платон друг, — миролюбиво согласился бородач. — Какая разница?

— Большая! — вклинился в их обмен репликами Рихард Экман. — Так же как и с вашей притянутой за уши версией. Нельзя развенчать легенду на одной сомнительной топонимике!

— Причем тут топонимика? — обиделся бородач. — Я молодым в двух экспедициях был, мы тут по берегам все прочесали и запросы в архивы делали, пытались очевидцев найти. А толку? Все впустую. Замануха для туристов. Даже личность того самого Корецкого, на письма которого все ссылаются, идентифицировать не удалось — кто такой, чем занимался. Мы и во Владивосток, откуда он якобы родом, запрос делали. Все впустую.

— А как же рапорт топографической экспедиции 1794 г. Корнила Корякина? — заволновался Экман. — Я сам заказывал выписки из архива и их переводы. У меня есть фотокопии «Походного журнала сержанта Якутской воинской команды Степана Попова» о поисках мистических котлов. Исторические сведения, датированные двумя веками ранее, подделать нельзя!

— Сейчас все, на чем бабки рубят, подделать можно, — усмехнулся его горячности бородач. — Особенно если китайцев попросить. Эти даже яйца куриные подделывать навострились. Слышали про такое? Вот! А я — ел!

Экман смешался, запутавшись в непостижимой логике бородатого русского. Подделанные китайцами яйца на его взгляд не имели ничего общего с тайной котлов, но человек в байдарке озвучил свой сомнительный аргумент столь непререкаемым тоном, что спорить дальше просто не представлялось возможным.

Михеев в свою очередь еще раз смерил бородача глазами. Нет, ну, здоров, конечно, но ведь не полезет же он в драку посреди реки? Опять же ребята Феди Батыкаева — поддержка надежная.

— Мужик, — он понизил голос и слегка перегнулся через невысокий бортик тримарана. — А ты не рассматривал вариант, что ты и те твои две экспедиции — просто неудачники?

— А веслом по балде? — обиделся бородач.

— Я серьезно. Река широкая, греби своим ходом. Не мешай мне иностранцев развлекать. Хотят искать котлы — пусть ищут. Тебе-то что?

Байдарочник хотел было что-то возразить, но бросил взгляд на Экмана в его смешном шлеме, потом на встревоженную миссис Йоунсдоттир и Эйнара Сковсгаарда, жадно прислушивавшегося к разговору, пусть и не понимая, о чем идет речь, и передумал.

— Ладно, бывайте… т-туристы.

Последнее слово бородач произнес с чувством презрения и явного внутреннего превосходства. Он резко оттолкнулся от тримарана, и весло снова замелькало в умелых руках, стремительно унося байдарку прочь. На плечах и спине бородача ходили могучие мышцы.

Экман и исландцы задумчиво смотрели ему в след.

— Этот человек неправ, — сказал швед после долгой паузы. — Котлы существуют.

— Отсутствие доказательств — не доказательство их отсутствия, — пробормотал Михеев.

Рихард Экман глубоко задумался не в силах осилить столь сложную игру слов на чужом языке.

— Взбодритесь, господа! — переходя на английский, воскликнул Михеев. — Впереди у нас два переката, а к вечеру ждет важная остановка. Если нам немного повезет, то в условленном месте нас встретит мой хороший друг Миша Горчаков. Он здесь лесником работает, и если уговорим, — тут Степан выразительно потер пальцы универсальным жестом, знакомым большинству обитателей западного мира, — Миша организует нам поход к дому купца Саввинова. Вы слышали о нем, Рихард? Если собирали информацию по котлам, то не могли не слышать. Этот купец до 1936 г. торговал, кочуя по всей Якутии, и разбил несколько домиков на пути, чтобы отдыхать там и сортировать товары. Он считается одним из тех очевидцев, что лично видел котлы и, как сам рассказывал, даже ночевал в одном.

Про то, что Миша Горчаков на самом деле не лесник, а кадровый охотник и его давний знакомый, Михеев естественно упоминать не стал. А за дом Савинова они уже не первый раз выдавали старую охотничью заимку, выглядящую на все сто лет.

Яркий жилет и оранжевая байдарка бородача превратились в далекую точку. А потом и вовсе исчезли, скрывшись за излучиной, и настроение Михеева начало улучшаться.

— Show mast go on, — тихо замурлыкал он под нос.

Миша Горчаков оказался на месте и «нехотя» уговорился временно оставить свои — невероятной важности! — обязанности «лесника», дабы сопроводить «буратин» к дому купца Савинова.

За каких-то 500 евро.

Заимка особого впечатления на туристов не произвела, однако они старательно облазили ее изнутри и снаружи, фиксируя все на камеры.

Пока вернулись к месту высадки, завечерело, а парни Феди Батыкаева уже сноровисто разбили лагерь. Классический тур по Долине смерти включал трехдневный сплав с прибытием в заброшенный поселок Олгуйдах, но экспедиция Рихарда Экмана сотоварищи включала в себя помимо активного отдыха еще и поиски таинственных котлов, так что Михеев рассчитывал промурыжить иностранцев как минимум дней десять, а то и все две недели.

Посуточная оплата очень к этому стимулировала.

На пятый день они разбили лагерь в небольшой излучине Олгуйдаха, откуда Экман, устав от сплава, предложил утром выдвинуться на несколько километров вглубь тайги. Из своего походного снаряжения швед извлек футуристического вида штуку, оказавшуюся на проверку новеньким и дорогущим немецким металлоискателем, и теперь возился с настройками.

— Отключите дискриминатор, — посоветовал Михеев. — Здесь металлического хлама нет, люди почти и не бывали, а из чего сделана поверхность котлов все равно никто не знает.

Экман что-то пробурчал, не оборачиваясь.

Долгое путешествие начало накладывать свой отпечаток на иностранцев. Им почти не приходилось работать физически — эти обязанности взяли на себя ребята Феди, которым активно помогал и сам Михеев, — однако отсутствие физической подготовки и возраст сказывались. Дежурные улыбки исчезли, живости поубавились, восторги окружающей начали спадать.

Все хорошо в меру, как известно, и «буратины» свою уже понемногу выбирали.

«Как бы до срока не скисли», — заползая в спальник, думал Михеев.

Но ничего, скоро взбодрятся. Все мы скоро взбодримся.

Проснулся он от толчка в плечо.

— Степан Юрьевич, вставайте… Степан Юрьевич…

— А? Что?

Михеев разлепил глаза и кое-как сел, не выбираясь из спальника. Со стороны он походил на гигантскую гусеницу-мутанта с человеческой головой.

— Пора, Степан Юрьевич! — с неуместной торжественностью сказал Юрка, студент медфака третьего курса, откомандированный иностранцам как «полевой медик, нанятый сопровождать группу». — Цветомузыка стартует через три минуты!

— Миша на связь выходил? — сонно пробормотал Михеев.

— А то! — Юрка потряс в воздухе рацией. — Михась надежный. Как часы!

— Поехали.

Степан задергался в спальнике, силясь выбраться, и со стороны еще больше стал походить на гусеницу, мечтающую скорее стать бабочкой.

Выбравшись наконец, он сначала сходил к реке, побрызгал на лицо прохладной водой, чтобы окончательно прогнать сон, а затем решительно направился к палаткам «буратин». Одноместная, что пониже, — Экмана. С него и начнем.

— Рихард! Рихард!

Измученный швед протестующе забурчал и отпихнул тревожащую его руку, но Михеев был безжалостен.

— Рихард, вставайте.

— Gå, lämna mig inte![2]

— Там что-то есть, Рихард! — настойчиво теребил его Михеев. — И это не медведи! Медведи не светятся!

— Oh, min Gud![3]

Ночные поиски в лесу — дело практически бесперспективное. Скорее сам заблудишься, чем кого-то найдешь. Именно поэтому Михеев, человек опытный, и организовал все ближе к трем часам. Задача парней Батыкаева заключалась как раз в том, чтобы не дать «буратинам» потеряться, но они и сами быстро вошли в раж, беспорядочно мечась и взволнованно крича.

Сам Михеев пытался выглядеть одновременно встревоженным и растерянным, как и полагается человеку, чей здравый скептицизм только что получил крепкий удар под дых. В одной руке он держал ракетницу, в другой — мощный фонарь на двенадцати светодиодах. На плече болтался карабин. Присутствие оружия было важным психологическим штрихом, помогающим нагнетать саспенс. Источник тревоги и надежды одновременно.

— Dar! Dar! Jag sag ljuset![4]

Экман схватил его за рукав и кричал прямо в лицо.

От волнения он позабыл не только русский, но и английский. Выбираясь из палатки в сильном возбуждении, швед нахлобучил на голову шлем с камерой, но не успел как следует затянуть ремешки, и тот слегка съехал на бок, придавая ему вид комичный и нелепый. Именно так иностранцев любят снимать в российских фильмах — эдакие чудаковатые дурики.

— Свет! Там свет! Степан, нам нужно туда!

Крик Экмана подхватила миссис Йоунсдоттир, тыча пальцем в темноту. Рядом взволнованно топтался Сковсгаард, пытаясь навести тяжелую профессиональную камеру на нечто, теряющееся за деревьями.

Они производили уйму шума, но казалось, что темнота просто впитывает звуки человеческих голосов, не позволяя крику далеко распространяться. От фонарей толку особо не было — ярко-белый конический луч самого мощного, михеевского, лишь бессильно дробился о мешанину стволов и веток. Тем не менее Михеев честно направлял его туда, куда тыкали пальцами иностранцы, предусмотрительно засвечивая им горизонт наблюдения.

А в какой-то момент он так ловко направил всю компанию, что та влетела в густой подлесок и теперь заморские гости ворочались в нем, с хрустом продираясь через молодую сосновую поросль, словно стая медведей в малиннике. Сосновые ветки больно били по лицу, и с каждым ударом Михеев придумывал все более звучные заголовки для статей и передач о ночной охоте, которым предстояло появиться в прессе и социальных сетях, когда все будет закончено.

Ай! Одна из веток, отпущенная Рихардом с оттяжкой хлестнула его, задев глаз. Чертов швед! Да чтоб его этим самым котлом нахлобучило!

Возни в подлеске как раз достало, чтобы Миша Горчаков — добрый надежный Миша, предыдущей ночью тихо обошедший их на моторке, — собрал всю свою «цветомузыку» (сеть неоновых светодиодов и реле, питающихся от аккумулятора большого ручного фонаря) и ретировался. Опытный кадровый охотник, он позаботится о том, чтобы не оставить никаких следов.

Впрочем, почему никаких. Кое-что должно остаться.

Подлесок неожиданно кончился, и все четверо вдруг обнаружили, что вокруг стало свободно, а деревья впереди пропали. Яркий луч фонаря выхватывал только высокую — до пояса — траву.

— Опушка, — хрипло сказал по-настоящему запыхавшийся Михеев.

За спиной все еще хрустели, взволнованно матюкаясь, Федины ребята.

— Туда! — тоже хрипло прокричал Экман. — Свет был там! Туда! Där! Där!

И побежал, путаясь в траве.

Исландцы бежали следом.

«А все-таки они совсем безбашенные!» — с невольным восхищением подумал Михеев.

— Ну, что вы можете хотеть сказать? — в голосе Рихарда Экмана звучало такое торжество, словно он был судьей, предоставляющим последнее слово террористу Брейвику; даже акцент усилился

— Это… не котел, — осторожно пробормотал Михеев.

— Но и не есть медвежья берлога!

Они стояли возле странного образования в земле на самом краю опушки и смотрели сверху вниз. Наступившее серое предрассветное утро уже позволяло обходиться без фонарей. Находка, в которую Экман ухитрился с разбегу свалиться, едва не переломавшись и повредив камеру на шлеме, представляла собой неглубокую круглую яму метров шести, а то и больше, в диаметре.

В такой безлюдной глуши она действительно впечатляла и казалась чем-то совершенно неуместным и неестественным.

Исландцы сидели на ее краю, свесив ноги, как дети, и о чем-то счастливо чирикали на своем языке. Парни Батыкаева тихо и восторженно матерились.

— Это след! — кричал Экман.

— Но не котел, — демонстрировал остатки скептического сопротивления Михеев.

Швед возмущенно посмотрел на него, но затем просто расплылся в счастливой улыбке.

— А что, по-вашему, это напоминает?!

Яма выглядела так, словно Кинг Конг взял огромную выпуклую линзу и вдавил ее в землю, оставив идеально ровный отпечаток.

— Яму.

— Яму, в которой БЫЛ котел! — торжествующе пророкотал Экман.

Затем он неожиданно опустился на землю, прижал руки к лицу и всхлипнул.

— Господи, все правда. Я так рад, что сейчас просто… как это по-вашему… уписаюсь!

Михеев покачал головой.

Швед бы точно уписался, если бы знал, сколько труда прошло на то, чтобы аккуратно срезать толстый слой дерна, вручную выбрать несколько десятков кубов земли и унести их до реки, где благополучно утопить (нельзя оставлять никаких отвалов!), а затем выгладить стены ямы свинцовыми формовками, чтобы они обрели нереальную для природного образования гладкость. Но это еще полдела. Всю работу требовалось проделать так, чтобы, ни дай бог, не обронить бумажку, окурок или хотя бы полспичинки, а главное — не наследить, не вытоптать тропинок в траве.

След «котла» готовили за неделю до приезда «буратин».

— Я знал. Я всегда знал это, — тихо и торжественно сказал Экман.

Михеев сел рядом.

— Что вы знали? Что котлы не выдумка?

— Что мы не одни во Вселенной, — счастливо сказал Рихард; его глаза сияли. — И что если искать следы, то только здесь. Вы понимаете, почему они выбрали Якутию?

— Хрен доберешься? — грубовато предположил Михеев.

— Именно. Это же, возможно, последняя terra incognita на планете. Больше трех миллиона квадратных километров, практически не населенных людьми. Один человек на три квадратных километра. Знаете сколько человек на один квадратный километр в моей стране? Двадцать два! И на каждого по телефону с камерой! Нет, если садиться тайно, то именно здесь. Минимум дорог. Никакой инфраструктуры. Никаких камер и приборов наблюдения. Никаких туристов!

Михеев слегка улыбнулся.

— Уже нет. Вы-то здесь.

— Вашими стараниями, — Экман встал и с чувством пожал ему руку. — Спасибо, мой друг. Спасибо! Мы вместе войдем в историю.

Утро застало вошедшего в историю Степана Михеева сидящим в мягком халате и с чашечкой кофе за монитором. Рядом to лежала тонкая стопка якутских газет — тех, что еще не сдались цифровой эпохе и продолжали выходить на старой доброй бумаге. Меж страниц торчали помеченные маркером зеленые закладки.

Кофе, надо сказать, Михеев не любил и не пил — ему нравилась визуальная сторона утреннего ритуала. Чашка красиво парит, пока напиток в ней остывает. Жаль, процесс заканчивается слишком быстро. Впрочем, и он почти закончил.

С разбором корреспонденции — уже час, как все, а теперь и мониторинг новостей подошел к концу.

Степан отпустил мышку, откинулся на спинку кресла и крепко, с чувством потянулся — аж до хруста в спине.

Потомки викингов уехали еще две недели назад — довольными и полными впечатлений, коими просто жаждали поделиться со всем миром. Швед Экман продал свои съемки и несколько интервью «об охоте на НЛО в сибирской тайге» двум частным телеканалам — в Стокгольме, и в родном Гётеборге. Передачи, правда, были чисто развлекательными и совершенно несерьезными, но зато довольно популярными. На них активно ссылались многие СМИ, и не только шведские. Уфологические сайты вносили свою лепту в распространение информации.

Исландцы Йоунсдоттир и Сковсгаард на родине своими открытиями никого особо не впечатлили — Рейкьявик куда больше интересовало развитие собственного въездного туризма, а не реклама зарубежного. Зато их фотографии и видеозаписи, выложенные на стоках, купили сразу несколько информационных агентств. Со временем можно было ждать, что и они «выстрелят».

И это не считая интервью, щедро розданных местным СМИ до отъезда.

Не бог весть что, но интерес к Долине смерти и в мире, и в самой Якутии слегка подрос, а это тоже важно.

Поисками котлов, в частности, заинтересовалась пара канадских стрингеров, изъявивших желание сделать «серьезный документальный фильм-расследование». Михеев проверил парней и убедился, что на сей раз рыба серьезная. Стрингерам случалось работать и с Washington Post, и с Journal. Что ж, это может только радовать — велкам!

Организатор туров решительно отодвинул от себя ноутбук, полез в ящик стола и вытащил оттуда несколько листов бумаги. Аккуратно сложив их стопочкой и тщательно подравняв, он принялся набрасывать черновик рапорта. Реальной потребности в черновике не имелось, текст в его голове давно сложился, но Михееву доставляло удовольствие кожей пальцев ощущать, как ручка едва слышно шуршит, невесомо скользя по бумаге. В этом полузабытом ощущении чувствовалась какая-то древняя магия.

Как там люди называют процесс, при котором старые вещи обретают новую жизнь? Винтаж? Интересно, удастся привезти такую моду домой.

Белый лист быстро покрывался рядам мелких аккуратных букв:

«…считаю, что ставка на стимулирование интереса аборигенного населения к посещению удаленных территорий оправдывает себя в полном объеме. Учитывая, что даже односторонний несанкционированный контакт является уголовно наказуемым правонарушением, случаи нелегального ксенотуризма на вверенной мне территории за три календарных года сократились на 37 %. Привлечение в качестве исследователей аборигенного населения из других планетарных государственных образований позволит кратно увеличить этот показатель уже в следующем году — ввиду высокой активности медиа-ресурсов.

Для закрепления эффекта необходимо продолжить разработку сопровождающего контента и обеспечить его актуализацию в соответствии с уровнем развития аборигенных медиа. В связи с этим прошу разрешение использовать обработанные фрагменты оперативной съемки за нарушителями Второй Конвенции (отборка прилагается) для создания эффекта, именуемого коренным населением «вирусным видео»…»

«Срочно!! Смотреть всем!! Неопознананый летающий объект ныряет в озеро в Якутии!

Серый Грей

• 2 дня назад

• 4 116 698 просмотров

Что творится на в Якутии. НЛО или оптический эффект? Съемка очивидцев[5] из Долины смерти. Вы не поверите!».

Аннотация к ролику на youtube.com

© Виталий Обедин, 2017

© Евгений Гусев, илл., 2017

ОБЕДИН Виталий

____________________________

Виталий Валерьевич Обедин родился в Чите. Через пять лет Обедина-старшего перевели к новому месту службы — в Якутию. С тех пор их семья проживает в Якутске. Учился в ЯГУ на историко-юридическом факультете по специальности «политология». Первая публикация — повесть «Резидент и Утроба» в журнале «Приключения и Фантастика», 1996 г. Участвовал в нескольких межавторских проектах — сборник «Псы Любви» (составитель С. Лукьяненко), роман-мозаика «Кетополис». Автор цикла книг во вселенной Древней крови (хроники Слотеров и Мадиганов), которая создана в соавторстве с Шимуном Врочеком, в том числе двух сольных романов «Песнь крови» и «Бог плоти». В 2009 г. получил «Бронзовый кадуцей» на фестивале «Звездный мост» за дебюте романом «Дикий Талант» (в соавторстве с LU. Врочеком). Работает заместителем редактора информационно-аналитического еженедельника «Якутск Вечерний», многократно награждался премиями в области журналистики, в том числе «Золотым пером»