«Если», 2017 № 02

Александр Громов
АЙДЫН И ДОКЕМБРИЙ

/фантастика

/инопланетяне

/контакт

То, что больше половины населения Якутии проживает в Якутске, — не секрет, а статистический факт. Труднее ответить на вопрос, какой процент горожан считает жителей Якутска не только большей, но и лучшей частью якутов, но в том, что этот процент велик, сомневаться трудно. Какой же столичный житель не станет гордиться тем, что проживает именно в столице, а не где-то там?.. Мало таких оригиналов.

Айдын Отуков относил себя к большей и лучшей части якутов. По фенотипу — точно к лучшей, даром что бабка была русской. Жалкие восточноевропейские гены спасовали перед торжествующими восточноазиатскими. Широчайшие скулы, дикий разрез глаз — все было у Айдына как надо. Огромный череп, поросший чернейшим жестким волосом, врос в могучие плечи без какого бы то ни было переходника и сидел как влитой. Шея? А что это такое и вообще зачем она?..

Сама природа советовала Айдыну служить моделью для начинающих резчиков по кости в художественном училище. Да он и служил ею.

Так уж вышло. Внешность — внешностью, а с талантами было плоховато. В школе Айдын учился на тройки и дальше учиться не стал, в армии прославился бестолковостью, а на гражданке искал себя уже не первый год — и никак не находил. Подвел геном.

Вообще-то якуты сообразительный народ, но это сказано не про Айдына. Бабка виновата, что ли? Примесь не той крови?

Поди пойми.

Перепробовав без успеха множество занятий, Айдын прибился к художественному училищу. Думал даже пойти туда учиться, но, испортив пуд ценной кости, сам поверил: таланта нет. Нет даже глазомера, в чем раньше других убедился преподаватель училища Айтас Салаатович Ходулов, поручивший Айдыну изготовить копию простенькой статуэтки. Грамотно разметить кость — даже на это оказались не способны большие бесполезные руки. Пришлось пойти в натурщики для учеников. Опытным-то мастерам модели не требовались, опытные резали костяных якутов по памяти. Могли и с закрытыми глазами.

А еще — оленей, мамонтов, медведей. Ученики острили, что если бы не холодное оружие в руке Айдына, трудно было бы понять, кто в двухфигурной композиции якут, а кто медведь.

И то сказать: никто, кроме антропологов, не согласился бы, глядя на Айдына, что человек произошел от обезьяны.

Айдын не знался с антропологами и не реагировал на молокососов. Он честно корчил свирепые рожи и угрожал пустому пространству смертоносной батыйей, потому что ему внушили вести себя так, будто перед ним поднялся на дыбы разъяренный медведь, — улыбаться ему, что ли? Не оценит. Голодный — точно не оценит.

За рожи и экстерьер платили скупо. Денег не хватало. Девушки не интересовались Айдыном. К двадцати пяти годам он твердо усвоил, что мир не таков, каким должен быть. Менее заурядный человек мог бы задуматься о своем, а не мировом несовершенстве, но к чему эти сложности? Мир был плох. Он не сулил Айдыну ни достатка, ни уважения.

По крайней мере Якутск. Город рос, строился и чем дальше, тем больше норовил заняться чем-то умным. В строители Айдыну не хотелось, в умные — не моглось. И чем дальше, тем сильнее крепла мысль: а чем, к примеру, плоха жизнь зверолова или старателя? Трудности и невзгоды кочевой жизни? Зимний холод, летняя жара, комары, пауты и гнус? Тяжелая работа? Ничего этого Айдын не боялся. Все равно даже в Оймяконе он будет слыть столичным жителем, разве нет?

И когда приятель между делом сообщил, что палеонтологической экспедиции, прибывшей аж из Первопрестольной, нужен рабочий, Айдын согласился сразу. Все равно дело шло к лету и ученики-косторезы собирались на каникулы.

Грезились залежи мамонтовой кости. Наковырять из речных обрывов тонну бивней, припрятать, продать — тут-то настоящая жизнь и начнется. Состоятельному человеку везде счастье.

Оказалось, что экспедиция отправляется вовсе не на север за мамонтами, а на юго-восток, за отпечатками каких-то докембрийских козявок. Айдын не знал, что такое докембрий, и не шибко интересовался этим. Когда объяснили — загрустил, но ненадолго. Смекнул: экспедиционный опыт пригодится, а лето все равно надо где-нибудь перекантоваться.

Кстати, а не поискать ли заодно и золотишко? Или, скажем, нефрит? Китайцы его хорошо берут…

Палеонтологов было четверо, все безбородые мужики, а с ними — некий бородатый турист-водник Вова с тюками, поставщик бесплатного плавсредства для экспедиции. Он тоже был оформлен рабочим. Таежной романтики, значит, захотелось. Ну-ну. Вместе с Айдыном набралось шестеро.

На реку Юдому забрасывались сперва самолетом, а затем вертолетом. Айдына мутило, бородатого туриста тоже. Высадились в черт-те какой глухомани, надули рафт, погрузились и отчалили, атакуемые гнусом. У первого же повстречавшегося речного обрыва поступила команда причалить.

И пошло-поехало… Выгрузиться, разбить лагерь, приготовить пищу ученым мужам было недосуг: они лазали по обрыву с веревками и молотками. И вновь сплав, и еще кусок реки позади, и рафт, угрожающе кренясь, садится на валун посреди порога, и комарье, застилающее небо, и новый обрыв, что притягивает ученых не хуже магнита…

Турист Вова помогал мало. Он называл себя экспертом по сплаву и работал — если покрикивание на гребцов считалось работой — больше на воде, а на суше вечно торчал у воды со спиннингом. Глаза его почти закрылись от укусов мошки, а уши выглядели так, будто ему их надрали. Наверное, и следовало бы. Айдын безропотно грузил и выгружал тюки, день ото дня тяжелеющие от набранных образцов, ставил палатки, таскал дрова и варил уху из пойманных Вовой хариусов. В свободное время он сидел на корточках в устье того или иного ручья, промывая в большой миске речной осадок. За месяц он намыл три золотые песчинки. «Положи их дома под лупу и хвастайся перед гостями, — фыркнув, посоветовал начальник экспедиции, застукавший Айдына за промывкой. — Серьезного золота здесь нет».

Нефрит совсем не попадался. На вечерних посиделках у костра палеонтологи болтали о каких-то опистоконтах, лофотрохозоях и гаочжиашаниях, умудряясь произносить эти слова, не вывихивая языков. Что им нефрит? Забравшись на очередной обрыв повыше, Айдын сам обнаружил в породе уйму каких-то ракушек. «Это уже кембрий, — снисходительно объяснили ему. — Банально. Скучно». Экспедиция, как выяснилось, ковырялась в нижележащих слоях, ища останки каких-то совсем уж древних существ, еще не решивших, кем им быть, животными или грибами. То есть, с точки зрения Айдына, напрочь безмозглых. Что хорошего быть грибом? Тебя сорвут и пожарят. А если ты мухомор, так просто пнут ногой.

В положенное время летняя жара, из-за которой, как сострил Вова, недаром созвучны слова «Саха» и «Сахара», сменилась проливными дождями, а те — умеренной прохладой. Гнус поредел, зато комарье озверело. Раз к стоянке вышел медведь, увидал Айдына и ретировался. Экспедиция понемногу перемещалась вниз по реке. Отшумев порогами, та успокоилась, и если течение было вялым, то грести приходится не вяло. Вова ругался из-за сломанного весла. Другой давно заскучал бы, но не Айдын. Он продержался до конца августа, добыв за это время еще одну золотую песчинку и злобно зарычав на нее, как на медведя. Все кончилось в тот день, когда черная тоска приблизилась вплотную и угрожающе нависла над душой. Ведь все когда-нибудь кончается, а если кончилось вовремя, так тем лучше, нет?

Как сказать.

Накануне щуплый Петр Семенович, он же Петя-скалолаз, ползавший по обрывам не хуже мухи, добыл такое, что вопли ученых распугали рыбу в реке. Айдын тоже поглядел на находку, не выразив на лице никаких эмоций. Камень как камень. Ну да, с какой-то червеобразной загогулиной в нем, и что с того? Но палеонтологи были в восторге и за ужином разлили по кружкам внеплановый спирт.

Наутро Айдын вскарабкался на тот же обрыв. Зачем — сам не понял. Быть может, подсознательно желал разобраться, что же ценного можно там найти, — впрочем, самоанализ никогда не был его стихией. Угнездившись на ненадежной полочке, Айдын ковырнул породу — и на минуту впал в ступор, увидев прозрачный октаэдр.

Слово мудреное, незачем его помнить. Достаточно знать, что именно так выглядят кристаллы алмазов. А этот — из уникальных. Почти с куриное яйцо размером. Увесистый, сразу видно, что не стекло какое-нибудь и не хрусталь. Да и не бывает у горного хрусталя таких кристаллов.

Кто-нибудь мог бы сказать Айдыну, что найти крупный алмаз в осадочной толще еще менее вероятно, чем сорвать банк в казино или попасть под метеорит, — но не было вокруг никого, если не считать гнуса. Палеонтологи и Вова еще дрыхли.

Айдын опустил кристалл в карман и застегнул молнию. В голове шло кружение. В первую секунду в нее забралась мысль, что за такую находку, пожалуй, убьют. Может, пойти законным путем и сдать? Да, но выручишь ли тогда хоть что-нибудь?..

На что Айдын никогда не жаловался, так это на память. Правда, в ней не содержалось ничего о мзде нашедшему сокровище, но зато место находки вбилось в нее накрепко. Через год ли, через десять ли лет — нашел бы сразу.

Тому, кто стоит на высоте, кружение головы не полезно. Каким чудом Айдын удержался на уступе, не загремев вниз, — выяснять не будем. Но чудеса иногда случаются, с этим не поспоришь.

В этот день Айдын был рассеян и вял, что ученые немедленно приписали похмелью. Экспедиция осталась на месте ковырять обрыв. Айдын больше не совался туда. Турист Вова без прежнего азарта тащил из реки ленка. Вове надоело. Он любил таежные походы, но не такие, которые затягиваются на все лето. Айдыну тоже хотелось домой. О промывке шлихов он уже не вспоминал и миску употреблял по назначению.

Станет ли искать золотые песчинки тот, у кого в кармане сокровище?

Чрезвычайные события происходят в двух случаях: во-первых, когда их и без того много, а во-вторых, когда их нет совсем. Сокровище дало о себе знать в тот же вечер. Набрав у берега плавника на вечерний костер, Айдын шел к лагерю и вовсе не ждал никаких неприятностей, как вдруг ощутил мгновенный ожог. Что такое?.. Айдын выронил дрова, схватился за карман и негромко взвыл. Карман был горячим и обжигал кожу. Алмаз!.. Бросив опасливый взгляд в сторону лагеря, Айдын вынул из кармана камень, дико уставился на него, еще раз взвыл и принялся перебрасывать его с ладони на ладонь, как только что испеченную картофелину, не сразу догадавшись положить алмаз на галечник. А когда догадался — ахнул.

Глаза не лгали: кристалл уже не был прозрачным. Он на глазах наливался розовым цветом, а налившись им, продолжил менять колер и вскоре стал рубиновым. Затем почему-то зеленым.

Айдыну приходилось слышать о радиоактивности, и мысль о том, что он уже схватил, наверное, смертельную дозу, не радовала. Кстати, а алмазы вообще радиоактивными бывают? Айдын не знал.

Он хотел отбежать, но почувствовал, что не может двинуться с места. Что-то схватило его, нащупало и скрутило волю. Не шелохнуться. Не закричать. Алмаз не притягивал, он просто не отпускал. Хуже того: вдруг возникло ощущение, что камень окутал снаружи, вполз внутрь и приглядывается к тому, что ему открылось, с холодным высокомерным любопытством.

Сколько прошло времени, осталось неизвестным. Наверное, не очень много, потому что в лагере не забеспокоились. Впоследствии Айдын мог лишь припомнить, что в какой-то момент камень вновь стал бесцветным и наваждение отпустило. Сердце еще немного поколотилось и заработало в привычном ритме.

Пытаться понять, что это было, Айдын не стал. Просто не рискнул. Происки духов? Шаман его знает. Только где в этой глухомани найти хоть одного шамана.

Держать камень в кармане Айдын теперь опасался. Завернул в тряпку и сунул в пустую банку из-под тушенки (хоть какая-то защита!), а банку обмотал старой рубашкой и спрятал в рюкзак. Теперь он не мог дождаться возвращения домой.

В камне, наверное, сидел горный дух Хайя ичиттэ или, может, другой какой дух с неизвестным именем. Не согласится ли он покинуть алмаз, если попросить его по-хорошему и умилостивить жертвой?..

Спалось плохо, с кошмарами. В первую же ночь Айдыну явился дух неясного облика и спросил:

«Кто ты?»

«Айдын, — ответил во сне Айдын и, помолчав, уточнил: — Якут. Человек».

Пребывая в раздумье, дух колебался подобно языку огня.

«Дай руку», — потребовал он после долгой паузы. Айдын дал. Рука заметно дрожала.

Дух втек в протянутую правую руку и нечувствительно вышел из левой.

«Человек, — услыхал внутри себя Айдын. — Это что?»

«Это? — Айдын растерялся. — Ну… человек. Такое… ну… это… существо».

Да, с ним беседовал явно не Хайя ичиттэ. Тот должен был знать, что такое люди.

«Высшая форма жизни на планете?» — потребовал уточнений дух.

«А как же!» — Айдын кивнул.

На сей раз дух хранил молчание недолго.

«И это все, чего вы достигли за столь долгий срок? — спросил он с брезгливым участием в неслышном голосе. — Ты — высшая форма?»

Айдын кивнул.

«И он тоже?» — Отрастив псевдоподию, дух указал ею на жизнерадостно храпящего Вову.

«И он…» — покорно согласился Айдын.

Наверное, эмоции духа каким-то образом передались Айдыну, потому что он вдруг почувствовал будто его насильно кормят лимонами, и проснулся, поперхнувшись слюной.

Духа не было.

— Чего орешь-то? — сонно осведомился Вова и, поерзав в спальнике, заснул опять.

Айдыну удалось уснуть только под утро.

На следующую ночь дух явился ненадолго и лишь для того, чтобы сказать:

«Носи меня с собой».

Проснувшись, Айдын полез в рюкзак. Консервная банка была холодной, камень в тряпке — тоже.

А не раскалится ли вновь?..

Что-то подсказало: нет.

Банка получила отставку. Айдын не посмел ослушаться духа. Отныне камень всегда лежал во внутреннем кармане ветровки и, наверное, подслушивал разговоры ученых, когда мог.

Этого занятия хватило ему примерно на двое суток. Хорошо выспавшийся Айдын прилежно работал, за что удостоился похвалы начальника экспедиции, а греб во время очередного перехода так старательно, что сломал еще одно весло и удостоился от Вовы совсем других слов.

Три дня камень молчал. Айдын осмелел настолько, что однажды, удалившись в тайгу якобы за дровами, попытался поцарапать его осколком найденной на берегу бутылки. Как и следовало ожидать, алмаз стеклом не царапался. Зато и не преломлял как положено солнечный свет и не разбрасывал вокруг себя разноцветные блики. Камень с духом внутри — это было понятно, хотя и противоречило почерпнутым в школе обрывкам знаний. Но алмаз, который лишь притворяется алмазом, ставил в тупик.

«Конечно, не алмаз, — раздался где-то внутри Айдына явственный голос. — Моя оболочка гораздо тверже алмаза».

Айдын вздрогнул и выронил камень. Но, против ожидания, тот не упал на прошлогоднюю лиственичную хвою, а даже чуть взмыл и завис в воздухе перед лицом Айдына.

«Не алмаз?..»

«Сказано тебе — нет. Высшей форме жизни на этой планете надо все повторять дважды?»

Айдын онемел. Мысли в голове метались, как птицы в грозу. Хуже того: как мусор в торнадо.

Победило разочарование.

— А… кто ты?.. — спросил Айдын почему-то вслух. Но шепотом.

«Первый дельный вопрос от тебя, — ворчливо похвалил не-алмаз. — Сильно упрощая, скажу: я один из тех, кто подготовил то, что твои товарищи называют кембрийским взрывом. Без нас вы, надо думать, до сих пор ползали бы по дну океана. Нашей целью было понять: действительно ли мы являемся высшей формой разумной материи в Галактике — или природа способна породить нечто более совершенное? Мы экспериментировали».

Со словосочетанием «кембрийский взрыв» Айдын познакомился этим летом и слышал его не раз. Правда, не знал, что это такое.

— А ты больше ничего не будешь взрывать? — опасливо спросил он.

Ему показалось, что камень хихикнул.

«Никто не будет, — услышал Айдын. — Я задержался на этой планете. Грязевой поток зацементировал меня на пятьсот пятьдесят миллионов оборотов этой жалкой планеты вокруг его жалкого солнца. Ты — вытащил. Можешь попросить у меня что-нибудь для себя».

— И ты выполнишь? — по-прежнему вслух спросил Айдын.

«Не обещаю. Благодарность — это человеческое чувство, а мы не люди. Но ты можешь попытаться».

Тут со стороны реки раздались крики — Айдына ждали с дровами.

— Можно я подумаю? — робко спросил он.

Снисходительное разрешение было ответом. Камень — вернее, тот, кто сидел внутри камня, — не возражал против обдумывания просьбы и, учитывая интеллектуальную слабость местной высшей формы жизни, соглашался отпустить на мыслительный процесс некоторое время. Айдын не услышал этих слов, но как-то почувствовал их. После этого камень сам вполз в его карман.

И застегнулся на молнию.

Что попросить?.. Айдын, и прежде не отличавшийся разговорчивостью, стал совсем молчаливым: пытался думать.

В память назойливо лезли запомнившиеся с детства сказки про джиннов, остервеневших от долгого сидения в кувшинах. Ну, этот дух или инопланетянин, кто его знает, вроде не из таких… Может, и вправду сделает то, что попросишь?.. Но что попросить-то?

Богатства? Или лучше таланта, да не всякого, а такого, с которым разбогатеешь? Или что-нибудь для родного города, а еще лучше — для всей республики? Ну, хоть чтобы железную дорогу до Якутска наконец дотянули…

Правда, «джинн», сидящий в камне, велел просить что-нибудь для себя — но тут Айдын быстро нашелся. Али он не якут? Али ему не хорошо, когда хорошо Сахе и родному Якутску?

В день, когда экспедиция прибыла в Усть-Маю, Айдын, не надумавший ровным счетом ничего, обратился к Вове:

— Чего бы ты попросил у богов для себя, если бы мог?

— Ха. У богов, значит?.. — Вова заранее лыбился, наверняка сочиняя какую-нибудь атеистическую хохму.

— У бога, у богов, у духов, — насупился Айдын. — Я серьезно. Вова понял, что он серьезно, и оставил хохму при себе.

— Пару весел, — буркнул он.

— Я серьезно!

— Ну, раз серьезно… — Вова почесал в бороде, — тогда ума.

— А ты разве глупый?

— А разве умный? — огрызнулся Вова и, помолчав, указал на оживленно болтающих палеонтологов. — Вон они — умные, а я — так, мимо проходил…

На чем и прекратил беседу. Что до Айдына, то он впал бы в тихое отчаяние, если бы не помнил, что время еще есть. Авось придет в голову счастливая мысль.

С возвращением в Якутск проблем не возникло, погода стояла летная. Экспедиция отбыла в Москву, потяжелев на центнер окаменелостей и полегчав на два весла. Стоял сентябрь. Камень помалкивал. Айдын вернулся в художественное училище.

Наставив батыйю на воображаемого медведя, он корчил такие свирепые рожи, что всякому становилось ясно: шансов у зверя мало. Айтас Салаатович хвалил натурщика. Лицевая мимика не мешала думать. Нельзя ведь помешать процессу, которым не владеешь.

Кое-что в голову все-таки лезло. Ну, богатство или, скажем, здоровье — это понятно, но как бы тут не продешевить. И для родного города было бы неплохо сделать что-нибудь. Может, перенести Якутск в более комфортные края?.. Или оставить его на месте, но исправить климат?.. А может, сделать якутов самым умным, а значит, наверное, самым успешным народом в мире?..

«Для себя», — вспомнилось Айдыну условие. Что ж, может, и правда начать с себя?

Камень он таскал с собой, чтобы тот не сгинул. И вот, бредя в конце сентября по улице Пояркова, Айдын услышал явственное: «Мне пора. Решай».

Прыжок в воду неизвестной глубины с неизвестной высоты — вот что означало решение. И Айдын решился.

«Ума мне добавь».

Ему показалось, что собеседник хихикнул.

«Много?»

«Чтобы было как у тех ученых… Нет!.. Как у тебя!»

Ему почему-то казалось, что дух из камня саркастически спросит: «Уверен?» Но дух ничего не спросил. Просто на миг закружилась голова — и только. Впрочем, нет, не только… Изменилось что-то еще. Айдын провел ладонью по карману. Затем влез в карман и тщательно исследовал его содержимое.

Не было там никакого содержимого. Камень исчез.

Потом исчез и карман. А чуть позже пропал и сам Айдын в его прежнем телесном воплощении. Видел ли кто-нибудь из прохожих, как спокойно идущий по тротуару большеголовый и широкоплечий молодой человек вдруг растаял, а вместо него взмыло в небо нечто малое, сильно напоминающее крупный кристалл алмаза, — осталось неизвестным.

Айдын испугался, но лишь на мгновение. Машинально он взглянул вниз, чтобы увидеть свое распростертое на асфальте тело, — и не увидел там никакого тела. А в следующее мгновение он понял, что глядеть специально вниз, вверх или еще куда-нибудь просто незачем — его зрение и без того стало всенаправленным. И всеволновым. Более того — проникающим в самую суть.

Теперь Айдын понимал, что «камень» попросту развлекался, болтая с ним, — на самом деле он за считание минуты прозрил насквозь встретившуюся ему человеческую единицу, постиг ее анатомию и физиологию, прочел геном, разобрался в хитросплетениях нейронов и узнал об Айдыне все. Пятьсот пятьдесят миллионов лет, проведенных в заточении, не затупили ни его чувств, ни его ума — Айдын понял это вполне ясно.

Он засмеялся про себя — мог бы и вслух, но не хотел пугать горожан доносящимися с неба раскатами хохота. Взмыв над землей, он смеялся над своими мечтами получить вес среди людей и облагодетельствовать их. Лишь одна мысль, подсказанная легкомысленным Вовой, оказалась верной. Теперь Айдын ясно видел, что люди внизу сами справятся со своими проблемами: дотянут железную дорогу не только до Якутска, но и до Магадана, разберутся с климатом, умудрившись при этом не превратить Якутию в болото, зато превратят ее великую пустоту во что-то наполненное, и жить станут богаче, а главное, интереснее — пусть не сразу, пусть когда-нибудь… Они уже работают над этим. Не нужны им никакие подарки, хуже того — вредны. По сравнению с Айдыном люди были примитивны, ограничены, жадны, чаще управлялись инстинктами, чем разумом, — но он знал: они справятся.

И еще пришло понимание, на этот раз о себе: ничто не дается без потерь. Очень умный человек из тех, кого принято называть гениями, почти всегда одинок и нередко несчастен. А невероятно, не по-человечески умный — перестает быть человеком.

Ничего личного. Никакого коварства со стороны инопланетянина. Это просто следующий шаг. Как ни жаль, а надо быть умным, чтобы понять, желаешь ли ты стать еще умнее.

И ужаснуться, почувствовав в себе такое желание.

Разве кто-то виноват в том, что кое-как слепленное природой человеческое тело — по сути, глубокая модернизация червеобразного существа, проползшего по донному осадку пятьсот пятьдесят миллионов лет назад, — негодное вместилище для действительно развитого, настоящего ума?

Прежнего тела и прежней жизни все-таки было жаль. Айдын знал: это пройдет. Останется лишь светлая приятная ностальгия без примеси тоски. Со свистом рассекая все более разреженные слои атмосферы, он понял, что знает, к какой планете какой звезды направился его собрат, и рассчитывал догнать его.

У них нашлось бы о чем поговорить.

© Александр Громов, 2017

© Богдан, илл., 2017

ГРОМОВ Александр Николаевич

____________________________

Коренной москвич Александр Громов родился в 1959 году. Получил образование в Московском энергетическом институте. В течение многих лет работал в НИИ Космического приборостроения. Работа по специальности наложила отпечаток на увлечения писателя: он — астроном-любитель. В настоящее время — профессиональный писатель, а в свободное от литературного труда время — заядлый байдарочник, каждое лето с семьей и друзьями он отправляется в многодневные походы по рекам Русского Севера.

В 1995 г. увидела свет первая книга А. Громова — сборник «Мягкая посадка», ставший одним из самых ярких дебютов в российской научной фантастике 1990-х. Уже в следующем году книга была удостоена Беляевской премии, а в 1997 г. заглавный роман сборника обретает еще одну авторитетную награду — премию «Интерпресскона». С тех пор почти каждая новая книга А. Громова оказывается в центре пристального внимания критиков и читателей. За двадцать лет творчества появилось пятнадцать книг писателя, в том числе «Реверс» (2014) в соавторстве с С. Лукьяненко. В 2014 году на экраны вышел художественный фильм «Вычислитель», снятый по мотивам одноименной повести, впервые опубликованной в «Если». Всего в «Если» было опубликовано пятнадцать повестей и рассказов А. Громова, а также несколько публицистических работ.