«Если», 2017 № 02

Владимир Васильев
ПЛЕЙСТОЦЕНОВЫЙ РЕЙД

/фантастика

/природопользование

Зонд свалился со стабильной траектории снижения еще над Андами, замедлился до критической над Тихим океаном и в дальнейшем тянул почти точно по прямой на северо-запад, с каждой минутой теряя высоту. Сначала в ЦУД молились, чтобы он дотянул до суши. Потом, когда стало понятно, что в Берингово море ему занырнуть не судьба, молились чтобы не перетянул в Северный Ледовитый. Молились, судя по всему, истово и годно: до океана зонд точно не дотягивал. Правда, потом целых четыре минуты казалось, будто он всем назло занырнет в Колыму, однако до Колымы зонд не дотянул тоже, километров двадцать. Просто в какой-то момент окончательно погасил скорость, после чего четко, будто на генеральной проверке, отработал процедуру управляемой вертикальной посадки.

В ЦУД облегченно выдохнули, зато в отделе полевых операций немедленно напряглись, поскольку ожидалась посадка куда ближе к столице. Наземных операций в такой дальней дали, аж на границе Чукотки с Якутией, не помнил ни один действующий работник Роскосмоса. То, что зонд сел на территории России, — прекрасно, хотя сядь он в Китае или Монголии, ситуацию это изменило бы не слишком. Китай нынче заселен вовсе не так, как до депрессии. А в Монголии вообще вряд ли кто-нибудь остался. Ну а Россия… Что Россия? В ней и в лучшие-то времена больше ста пятидесяти миллионов не набиралось, а уж теперь…

Главная проблема состояла в том, что восточнее Красноярска у Роскосмоса имелись только законсервированный пост в бывшем Иркутске и формально действующий пост аж с целыми двумя сотрудниками во Владивостоке. Владивосток считался большим городом — в нем постоянно обитало не менее пятнадцати тысяч народу.

Ближайшим заметным населенным пунктом к месту посадки зонда был Анадырь, но, если высылать группу, разумнее было ей лететь, разумеется, через Якутск.

В Якутске никаких постов у Роскосмоса не значилось уже лет семьдесят. По-хорошему, и в столице, и на остальном Урале сейчас вообще плохо понимали, что там происходит и зачем. Знали только, что Якутск до сих пор остается пятнышком «своей» территории посреди бескрайних и безлюдных просторов Восточной Сибири, эдаким цивилизованным анклавчиком. Аэропорт, по крайней мере, там исправно работал и каждую неделю принимал рейс из Ебурга, а каждые две — из Новосиба, Омска и Владика. Стало быть, всегда можно было рассчитывать на дозаправку или срочный ремонт. Ну, или на помощь в случае чего-нибудь непредвиденного.

Непредвиденное прилетело и приземлилось вместе со злополучным зондом. Сел-то он, хвала небесам, штатно, даже контрольный тик исправно отослал. Просто сел совсем не там, где ожидали — в относительно населенной Западной Сибири — а в местах, где на тысячи километров окрест только горы, болота, реки, тайга, вечная мерзлота и уже много лет ни души.

Команда готовить оперативный борт поступила уже через двадцать две минуты после посадки зонда на берегу Колымы.

— Ну и? — красноречиво вопросил шеф в чине полковника, исподлобья глядя на троих подчиненных — двух майоров и одного штатского.

— Я предлагаю отправить двойку Тарабцева, — скороговоркой выпалил штатский.

— Они же в отгулах! — напомнил один из майоров — тот, что повыше и постройней.

Второй майор, низенький и толстенький, только скорбно вздохнул.

— Ну, а кого еще слать в такие кчертунарога? — вопросил штатский явно риторически. Последние слова он произнес подчеркнуто слитно.

Полковник тяжко вздохнул.

— Двоими тут не обойдемся, — произнес он убежденно. — Пошлем четверых. Тарабцева-Данченко и Фролова с этим… как его… новеньким.

— Сивоконь! — услужливо подсказал штатский. — Лейтенант Сивоконь его!

Поковник досадливо поморщился:

— Да нет, не Сивоконь! Этого… который из Крыма.

— Из Крыма у нас лейтенант Сурнин.

— Вот! Фролова-Сурнина, стало быть.

— Фролов же у нас всегда с Запальским ходил? — осторожно вклинился в разговор толстенький майор.

— У Запальского жена рожает, — со знанием дела сообщил высокий майор.

— Может, уже и родила.

Майор Кудрин знал все и обо всех: должность такая. А что не знал точно на данную минуту, родила или нет, — так это просто еще не доложили, а к шефу в кабинет не особо и вломишься с новостями.

Толстенький майор Бизик с сомнением поглядел на полковника.

— Есть ли смысл в такую даль слать новичка?

— Есть, — отрезал шеф. — Если он пойдет с тремя стариками, один из которых Тарабцев. А то просидел там у себя в Крыму всю жизнь, ни хрена не видел, в танке не горел. Пусть понюхает полевой работы. Отзывайте Тарабцева и Данченко из отгула. И чтобы через час вылетели!

Оба майора и штатский синхронно встали. Бизик уже даже активировал ком над нагрудным карманом. Кусочек майорского мундира обратился в небольшой проектор, транслируя изображение прямо на сетчатку глаз.

— Тарабцев? — произнес Бизик, выходя из начальственного кабинета вслед за штатским. — Капут твоим отгулам. На старт, форма ноль. Даня с тобой? Он тоже. Пятнадцать минут, в боксах. Я уже туда. Всё!

Майор Бизик сбросил вызов и повернулся к штатскому.

— Вы со мной, Олег Мироныч?

— Сначала в ЦУД, — ответил тот. — А потом на взлетную! Как раз успею.

Штатский шмыгнул к выходу. Оба майора проводили его одинаковыми скептическими взглядами, в которых читалось синхронное: «Нет… Не успеешь.»

— Помчался… — проворчал высокий Кудрин вслух. — Президентским стучать.

— Да ладно тебе, Андреич, работа у него такая. Президентские заодно Якутск вздрючат, чтобы ребят без тормозов встретили. Болотник, надеюсь, у них там найдется какой попристойнее?

— Откуда ж мне знать? — пожал плечами Кудрин. — Наших в Якутске нет. Ты там бывал когда-нибудь? Мне вот не доводилось.

— И мне не доводилось. Вроде, Крехович бывал. Вызвать?

— Сам вызову. Я в хозчасть, потом сразу в боксы. Собирай пока обормотов.

Майоры тоже направились к выходу. Провожать их взглядом было некому, потому что молчаливый секретарь увлеченно манипулировал пальцами в пустоте перед грудью — наверное, печатал свежий приказ. Проектор и виз над нагрудными карманами тускло отблескивали, что бывает только во время работы.

— Здорово, Лёха, — не оборачиваясь произнес Тарабцев, копаясь в недрах шкафчика.

Старший лейтенант Фролов, только что бесшумно вошедший в экипировочную, досадливо крякнул:

— Глаза у тебя на затылке, что ли?

— На затылке у меня затылок, — ответил Тарабцев невозмутимо. Потом повернулся и протянул руку.

Фролов поздоровался, дотянулся до Сани Данченко и ушел влево, к своему шкафчику.

Данченко поздоровался молча. Он вообще был немногословен.

— А Витька где? — поинтересовался Тарабцев, неторопливо вползая в дорожный комбез.

— У Витьки жена рожает, — Фролов вздохнул.

— Как? Опять? — Тарабцев на миг замер и с интересом взглянул на собеседника.

— Ну, а чего? Младшему два года скоро…

— Н-да… — обтекаемо прокомментировал Тарабцев.

Фролов состроил хитрую рожу:

— А я тебе говорил, Толян — женись! Уже бы своих нянчил.

Тарабцев хмыкнул и возобновил манипуляции с комбинезоном.

— Рано еще, — сказал он рассудительно. — Успею.

— А четвертым-то кто? — внезапно спросил Саня Данченко.

Фролов громыхнул дверцей шкафчика и вздохнул:

— Не знаю. Может, из молодых кого навесят? Коня, например.

Данченко не ответил, но на лице у него отразилось неудовольствие. Не любил он ходить с молодыми. Вот не любил — и всё.

Троица успела экипироваться почти полностью, когда в помещение ввалился Славка Сурнин. Высоченный, широкоплечий, белобрысый и улыбающийся.

— Здра-жла, господа старлеи! — бодро рявкнул он и метнулся в самый неудобный угол, где отвели шкафчики молодым.

— Ага! — констатировал Фролов философски. — Не Конь…

Остальные промолчали.

Еще через пятнадцать минут все четверо в полной упаковке и при стандартном грузе тряслись в гирокаре по пути на взлетную полосу. Около боксов в кабину на ходу вскочил майор Кудрин. Обведя полевиков одобрительным взглядом, он присел у самого люка и деловито осведомился:

— Бизик где?

— Борт пакует, — коротко ответил Тарабцев. — Не мандражируй, Андреич, слетаем в вашу Якутию в лучшем виде, какая нам разница? Пока долетим — заодно и выспимся.

Майор Кудрин только протяжно вздохнул в ответ. Если честно, не любил он такие вот полеты за пределы освоенных территорий. Аппараты частенько промахивались мимо обозначенных посадочных площадок, что пилотируемые, что нет. Но сейчас даже самый закоренелый и неунывающий оптимист признал бы: зонд приземлился все-таки далековато. Хорошо еще, что это беспилотник — живым космонавтам пришлось бы куковать до подлета группы минимум полсуток. Да и делегация по встрече была бы куда представительнее — начальство, врачи, корреспонденты. А где толпа — там всегда тормоза и потеря темпа. Это тревожные группы собираются за полчаса, даже если бравые ребята в момент вызова мирно спали в общаге или проветривались в Сити-центре.

Подкатили к борту. Опытные полевики (то есть все, кроме Сурнина) сразу поняли: дело на мази — птичка под парами, грузовые люки задраены, заправщик уже отвалил, а лоцман нетерпеливо взревывает мотором в начале трассы на старт взлетной. Бизик нетерпеливо переминался с ноги на ногу у трап-лифта.

— Ну, наконец-то! Долго копаетесь, Толя!

— Ничего не долго, — возразил Тарабцев и взглянул на хронометр. — Тридцать семь минут. Еще и с запасом.

— Шеф молнии мечет!

— Он их всегда мечет, — Тарабцев позволил себе слабо улыбнуться. Потом поставил груз на бетон, выпрямился, козырнул и звонко доложил:

— Товарищ начальник операции! Группа Тарабцева-Фролова к вылету готова! Командир группы старший лейтенант Тарабцев.

— Вольно! — козырнул в ответ Бизик. — Мироныча ждать не будем, грузитесь! — и махнул рукой.

Свой выездной чемоданчик он уже занес на борт.

— Ну, братцы, ни пуха! — пожелал майор Кудрин.

— К черту! — хором ответили полевики и начали по одному утрамбовываться в лифт.

Бизик напоследок пожал руку Кудрину и тоже протиснулся в лифт, который почти сразу же втянулся в корпус самолета.

Отойдя к гирокару, майор Кудрин смотрел, как самолет вслед за лоцманом выруливает на взлетную полосу, как замирает в ее начале, а потом разгоняется и уходит в низкое и пасмурное уральское небо.

Предварительная фаза операции началась.

Дежурный врач и дежурный оружейник резались в нарды прямо рядом с выходом из шахты трап-лифта, а дежурный техник Вася Хомутов болел за оружейника и отпускал ехидные комментарии после каждого хода врача. Полевикам по традиции уступили все передние кресла; оба стюарда хлопотали на камбузе. Люк в пилотскую кабину был не задраен, поскольку намечалось не десантирование, а только банальный подскок до Якутска.

Майор Бизик для начала зашел к пилотам. Потом, когда полевики уже расселись, провел короткий инструктаж. В сущности, вылет был рутинный — если забыть о расстоянии до места посадки. К нему так и отнеслись: сперва пообедали, потом наладились поспать. Дело начнется позже, а пока — тупо ждать.

В Якутске сели ближе к полуночи по местному времени.

Местное аэродромное начальство пребывало в испуганном ступоре: их действительно взбодрили из администрации президента. Роскосмос тут знали только по названию, поэтому что делать — понятия не имели. Но в глаза смотрели преданно-преданно, майор Бизик аж застеснялся. Зато когда выяснилось, что нужен небольшой шустрый бот на четверых, якуты на радостях выкатили не какой-нибудь жалкий болотник, а вполне исправную «Каплю» — реактивный конвертоплан. Это экономило время на второй перелет чуть ли не втрое. Поскольку из Якутска до места посадки было чуть больше полутора тысяч километров, вся экспедиция заметно оживилась, особенно Бизик и четверка полевиков.

Перегрузиться на конвертоплан было делом пятнадцати минут. Основной борт откатили в отстойник, и спецы прямо по темному принялись разворачивать командный пункт.

Осознав, что гости из столицы намерены стартовать прямо сейчас, якуты вторично впали в ступор: «А ужин?» У них, оказывается, все уже накрыто в вип-зале аэропорта.

Бизик сначала офигел, потом разозлился, но Тарабцев ему шепнул, что, во-первых, пожрать все равно нужно, поскольку лететь часа три, а обедали хрен знает когда, а во-вторых, с гостеприимством на востоке не шутят. Бизик чертыхнулся, посмотрел на часы, опять чертыхнулся, взял за рукав начальника-якута, отвел в сторону и страшным голосом просипел:

— Не более часа!!!

Якут торопливо закивал.

Надо признать, ребята, даже пилоты основного борта, повели себя профессионально: лопали за обе щеки, а от спиртного отказывались наотрез, как хозяева не изгалялись. «Потом!» — это слово было произнесено многажды, поскольку говорить о возвращении ad factum на аэродромах не решается никто. Через пятьдесят две минуты четверка полевиков дружно встала из-за стола, причем якуты: понимающе поцокали языками и даже не попытались возразить. Напротив: выслали целую делегацию контролировать взлет. Бизик, понятное дело, отправился с ними, а вот остальная обслуга справедливо решила еще посидеть.

Никто не воспротивился.

Рассвет четверка Тарабцева встретила в небе над Юкагирским плоскогорьем. Позади остались и Верхоянский хребет, и хребет Черского, и гора Победа, но ими полюбоваться не вышло из-за темноты. Саня Данченко уверенно вел «Каплю» по ГЛОНАССу, в последние полчаса стараясь не слишком удаляться от лучшего ориентира — Колымы. Когда развиднелось, она стала заметна и через прозрачный колпак кабины: темная, почти черная лента на фоне зелени слева по борту.

И вот тут-то всплыли первые непонятки.

— Чё-то я не понял, — задумчиво протянул Фролов со штурманского места. Глядел он то на экран навигатора, то наружу, сквозь колпак, то на качественно вытравленную пластиковую топографическую карту северо-востока Якутии.

— Что не так? — насторожился Тарабцев, до того расслабленно возлежащий в командирском кресле.

— Да сам погляди, — Фролов крутнулся к командиру и протянул ему карту.

Если верить приборам и собственным глазам, конвертоплан сейчас летел вдоль основного течения Колымы на северо-восток. Согласно карте это был край тысячи озер — оба берега представляли собой сплошные заболоченные участки тундры, только левый берег — на сколько хватало взгляда прочь от реки, а правый — лишь у самого русла, от силы на пару десятков километров. Дальше же поднималось невысокое плосковерхое нагорье, прорезанное каньоном реки Омолон, которая впадала в ту же Колыму. Еще северо-восточнее в Колыму впадали Большой Анюй и Малый Анюй, тоже справа. Место их слияния и окрестности общего устья, если верить карте, опять-таки представляли собой сплошную заболоченную низину, где пятачки зелени равномерно чередовались с синими пятнами озер и полосками проток.

Навигатор показывал примерно такую же картину.

В реальности левый берег Колымы выглядел, как и положено: мешанина озер и зелени. А вот правый — фигушки. Все, что правее Колымы, вплоть до нагорий, представляло собой буро-зеленую равнину, очень редко где перемежаемую небольшими озерцами, которых было исчезающе мало. Впереди и слева уже угадывалось устье Омолона; судя по всему, бурая равнина раскинулась и там.

И почти никаких озер.

— Да чего вы кипишуете, — флегматично заметил Саня Данченко. — Ну, пересохли болота, что с того? Колыма — вот она. Не заблудимся.

Если верить пеленгам, зонд сел как раз на правом берегу, где-то сравнительно недалеко на северо-восток от Анюев.

«Капля» стремительно неслась сквозь прозрачный воздух нарождающегося сибирского дня.

— Давай-ка снижайся, наверное, — велел Тарабцев пилоту. — Слава, как там пеленг?

— Без перемен, норд-ост! — бодро отозвался Сурнин. — Дистанция — около ста пятидесяти плюс-минус пятнадцать!

— Хорошо…

Река Омолон сверху напоминала не сплошную ленту, а скорее синевато-серое кружево, брошенное на буро-зеленую плоскость. И опять-таки — около ее устья на карте значились бесчисленные озера, а в реальности за переделами проток Омолона виднелась почти исключительно суша.

И какие-то непонятные пятнышки на ней. Явно не вода.

— Выходим на позицию, командир, — сообщил Данченко.

Высота таяла с каждой минутой; за Омолоном некоторое время снова летели над невысоким хребтом, поросшим жиденькими лесочками. После хребта до самых Анюев и дальше должна была располагаться обширная низменность, где озер и суши по картам было примерно поровну.

Низменность была. Озер не было, кроме четырех; причем располагались они на тех местах, где согласно карте должны были находиться самые крупные.

— Как все иссохло-то! — Фролов покачал головой и поцокал языком.

«Капля» снизилась настолько, что непонятные пятнышки на буром фоне распались на отдельные подвижные рисочки. Фролов некоторое время созерцал их, а потом его осенило:

— Слушайте, да там зверушки внизу! Целые стада!

— Олени? — предположил с галерки Сурнин. — Северные?

Ему, сидящему позади, видно было хуже всех, а иллюминаторов в «Капле» не было вовсе: конвертоплан был десантно-грузовой.

— Может, и олени… — неуверенно протянул Фролов.

Минут через десять, когда «Капля» снизилась метров до полусотни, бывалому Тарабцеву на миг померещилось, что они летят не над сибирской тундрой, пустой и унылой, а над африканской саванной: животных в поле зрения было несколько тысяч. И оленей каких-то, судя по рогам, и бизонов, и всякой мелочи вроде коз или антилоп, и, черт-возьми, даже слонов, потому что бивни и хоботы даже при взгляде сверху ни с чем не спутаешь. Слоны, правда, были не серые, как положено, а скорее черные, с заметной рыжинкой.

На пролетающий конвертоплан зверушки реагировали, но без особенной паники, с ленцой.

— Ну, нифига себе тут зоопарк! — впечатлился Фролов. — Вот кто всю воду выпил!

Тарабцев неопределенно хмыкнул и осведомился:

— Слава, дистанция?

— Около тридцати. Плюс-минус…

Прошли над извилистой лентой Большого Анюя, а через несколько минут и на Малым.

— Все, захожу на посадку, — выдохнул Данченко. — Кто не спрятался, я не виноват!

Он выбрал подходящее ровное место, сбросил скорость и выжал штурвал на себя. Конвертоплан задрал нос и свечкой пошел в небо, но двигатели на коротеньких крыльях уже разворачивались, и вскоре корпус «Капли» снова встал горизонтально, а сам аппарат просто завис в воздухе, словно вертолет. И плавно начал снижаться.

Турбины надсадно выли. Местные рога и копыта запо-лошно прыснули в разные стороны.

Касание было сравнительно мягким, но Сурнин все равно оглушительно клацнул зубами, а через секунду коротко выругался.

— Язык не прикусил, юнга? — ехидно поинтересовался Фролов.

Сурнин промычал в ответ нечто неопределенное и отстегнулся.

— Сидим, — подал голос Данченко. — Командуй, Толя.

— Связь мне, — велел Тарабцев.

Фролов с готовностью передал ему наушники с гарнитурой.

— Заря, я Байкал! Сели, начинаем поиск. Дистанция…

— Дешять, — шепотом подсказал Сурнин, слегка шепелявя.

— …десять.

— Я Заря, принято! Ни пуха, ребята! Связь каждые пятнадцать минут!

— Есть каждые пятнадцать…

Фролов вопросительно взглянул на Тарабцева. Тот кивнул.

Пока остальные экипировались и вылезали в потолочный люк, Фролов настроил удаленный доступ на сервер «Капли», залогинился и, довольный, поспешил наружу, за остальными.

Когда он вылез, трое товарищей, отвесив челюсти, стояли поверх колпака и таращились на местную фауну. Фролов тоже посмотрел и тоже отвесил челюсть.

— Ё-моё! — протянул Тарабцев и присвистнул. — Да это ж мамонты!

— А вон носорог! — поддакнул Сурнин.

Носорог был огромен и волосат. Строго говоря, это был эласмотерий, но никто из четверки не был настолько силен в палеобиологии, чтобы знать это.

— Значит, клонировали-таки слоников, — негромко сказал обычно невозмутимый Данченко.

— Расшифруй, — попросил Тарабцев.

— Да я как-то читал, что корейцы и якуты совместно собирались клонировать мамонтов. Давно, еще до депрессии. Выходит, получилось.

— Да уж, выходит — покачал головой Фролов и машинально потрогал пистолет в кобуре.

Тарабцев поглядел налево. Табун лошадей, перемежаемый какими-то косматыми и рогатыми животными вроде яков, мирно пасся чуть в отдалении.

Тарабцев поглядел направо. Шестерка мамонтов — четыре крупных и два поменьше — величаво брела мимо конвертоплана куда-то на север. У них с дороги поспешно разбегалась всякая мелочь, в том числе небольшой черный мишка с торчащими, словно у азиатского ежа, ушами.

Тарабцев поглядел прямо. Стадо не то зубров, не то бизонов, активно обмахиваясь хвостами и беспрестанно двигая челюстями, отдыхало в отдалении. Часть из них лежала, остальные стояли, периодически мотая головами и переступая. Пара затесавшихся в это общество двугорбых верблюдов меланхолично глядела на конвертоплан и стоящих на нем людей.

Еще дальше лениво шествовало несколько больших кошек, до невозможности похожих на львиный прайд, — особенно вон тот, замыкающий, с шикарной косматой гривой.

— Надо было взять ружья… — мрачно сказал Тарабцев.

— Дистанция? — в очередной раз осведомился командир.

Слава Сурнин с готовностью глянул на прибор.

— Полтора километра… плюс-минус полтора километра.

— Кхм… — сказал Данченко выразительно.

Тарабцев остановился и всем корпусом повернулся к Сурнину.

— Так! — командир подбоченился и поглядел на молодого по-командирски.

— Ну, а чё я, тут так написано, — засуетился Сурнин и сдублировал проекцию с пеленгатора на виз Тарабцева.

Тарабцев взглянул.

— Пришли, Саня, — сообщил он. — Где-то тут. Расходимся веером.

— Не-е-е… — протянул Данченко выразительно.

Вздохнув, Тарабцев примирительно выпалил:

— Ну хорошо, хорошо! Ты налево, Сурнин со мной. Связь в постоянке.

На этот раз Данченко удовлетворенно кивнул, для проверки щелкнул ногтем по микрофону в воротнике комбеза и размеренно зашагал на север. Командир с молодым пошли на восток.

— Не любит меня Саня, — пожаловался Сурнин через пару минут.

— Он никого не любит, — флегматично уточнил Тарабцев.

— Даже тебя?

— Особенно меня. Вызови-ка Лёху, что там у него?

Лёха Фролов остался караулить конвертоплан и на всякий случай держать связь не только с командным пунктом в Якутске, но и с ЦАД в Ебурге.

— Капля, я Крым! Как там? — вопросил Сурнин за миг до того, как у него из-под ног с хрустом и хлопаньем вспорхнула бурая птица размером с индюка.

Ответа, понятное дело, никто не расслышал.

— Х-хоспидя, что там у тебя? — Тарабцев остановился и оглянулся на коллегу.

Тот уже встал и виновато отряхивался.

— Да тут… птичка…

Саня Данченко издалека коротко прокомментировал ситуацию, но командир справедливо решил молодого не добивать. Пусть поживет еще.

— Давай, шевели арматурой! У Лёхи-то что? Я не расслышал.

— Говорит, национальный парк и бесплатное сафари пополам с цирком. Гепард каких-то коз гоняет, а гиены надо всем этим ржут.

— Еще и гиены, — вздохнул Тарабцев. — Точно, зоопарк…

— Толя, — внезапно возник на связи Данченко. — Мне очень хотелось бы сказать: «Лишь бы не львы», но не могу.

— В смысле? — насторожился Тарабцев.

— Вижу зонд. Вижу львов… несколько. И они меня, чтоб я сдох, видят тоже…

Саня Данченко был непривычно многословен и командир, кажется, догадывался почему.

Позади и слева отчетливо хлопнул пистолетный выстрел, а следом, потише, что-то еще. Тарабцев поглядел на северо-запад и неожиданно для себя самого сразу заметил примерно в полукилометре фигурку Данченко — тот стоял с ярко пылающим даже в свете дня фальшфеером в поднятой руке.

— Сурнин, за мной! — рявкнул Тарабцев, на бегу выцарапывая из кобуры пистолет.

«Дьявол, надо было брать ружья!!!» — снова подумал он.

Добежали они быстро, минуты за две с половиной. К тому времени львы с позором рассеялись, а Данченко, целый и невредимый, изображал собою филиал статуи Свободы, которая, по слухам, так и стоит на одноименном острове близ опустевшего Манхэттена.

— Ядрить твою налево, Саня! — сказал командир с укоризной. А потом без паузы добавил: — Откуда у тебя фальшфеер?

— Прихватил из «Капли», — сухо ответил Данченко. — На всякий случай. Ты лучше туда посмотри.

Тарабцев посмотрел и стремительно погрустнел.

— Ядрить твою направо…

Зонд, небольшая ажурная башенка метровой высоты, очертаниями до боли напоминающая Эйфелеву, стоял на ближайшем бугорке. Судя по всему, львы использовали его как точилку для когтей, потому что контейнер для образцов, за которыми и пришла группа Тарабцева, был выворочен из пазов с корнями и в поле зрения отсутствовал.

К несчастью, контейнер был единственным модулем космического зонда, который теоретически выворачивался с корнями, поскольку был по определению съемным.

— Тихо, командир, не все так плохо, — заговорил Саня. — Контейнер сперли не львы. Сюда погляди…

Тарабцев поглядел. Действительно, вон отпечаток в грунте — это увесистый контейнер упал на траву и вмял ее в почву. А вот кто-то небольшой, но однозначно упорный потащил его волоком. След иногда прерывался, но в целом был достаточно заметен. Особенно отчетливо он был виден посреди циклопической кучи навоза, в которой копошились крупные черные жуки.

— За мной! — скомандовал Тарабцев, хищно щурясь.

Далеко ходить не пришлось: уже метров через двести оставленная контейнером бороздка уткнулась в нору, вырытую посреди жиденьких зарослей кустарника. Благополучно вырасти кустарнику была явно не судьба: кто-то его регулярно обдирал и вытаптывал.

Саня опустился на четвереньки и заглянул в нору, подсвечивая нарукавным фонариком.

— Глубокая? — с тревогой поинтересовался Сурнин.

— Не, — снисходительно пояснил Тарабцев. — Глубоких тут быть не может. Максимум полметра грунта, дальше уже мерзлота.

Сурнин сразу повеселел и заулыбался. Однако Тарабцев его веселья не разделил:

— Чего лыбишься? Копай! — велел он безжалостно.

Чтобы понять, что командир не шутит, Сурнину понадобилась целая минута.

Еще через минуту из другой норы, отстоящей на несколько метров, с негодующим стрекотом выскочил полосатый и хвостатый зверек, живо напоминающий обычного бурундука. Только этот был размером с хорошую кошку. Данченко для острастки швырнул в него комком вынутой земли.

— Ворюга!

В бурундука он не попал, но, видимо, сумел-таки доходчиво донести до охотника за чужим добром всю призрачность шансов на победу в противостоянии с тройкой бравых полевиков. Бурундук оказался благоразумным малым. Он развернулся к людям шикарным полосатым хвостом и, напоследок гневно застрекотав, потрусил прочь.

Раскопки продолжались около получаса. К счастью, контейнер в итоге был спасен. Пострадали только защелки крепления и проводки сервопривода — их просто оборвали. Образцы внутри контейнера были целы. Все трое сразу повеселели.

Поскольку молодой был весь изгваздан в земле, да и Саня Данченко немногим чище, командный пункт в Якутске Тарабцев вызвал сам.

— Заря Крыму!

— Здесь Заря! — бодро отозвался техник Вася Хомутов.

— Груз у нас! Координаты модуля минут через пяток скину, заказывайте эвакуатор. Возвращаемся к Капле!

— Понял вас, молодцы, хлопцы! Оперативно! Сто пятый доволен, аж сияет.

— Якутам там скажи, пусть харч разогревают, скоро продолжим. И уже не всухомятку!

Судя по одобрительному гомону на заднем плане, якуты и сами все услышали.

Для очистки совести Тарабцев вызвал и Каплю, то бишь Лёху Фролова.

Фролов не ответил.

Неопытный Сурнин навострился сразу же мчаться к конвертоплану, но старички его осадили: сначала необходимо было вернуться к зонду и зафиксировать координаты с точностью до полуметра — больше ГЛОНАСС все равно не вытягивал. Впрочем, этого хватало с головой.

За Фролова, понятное дело, переживали, однако полевые уставы для того и писаны, чтобы их выполнять. Но как только Тарабцев скинул координаты Заре, все трое немедля ломанулись на выручку, аж ноги загудели.

Поскольку теперь они двигались не по пеленгу, а к обозначенной точке на карте, риск отклониться или заплутать отсутствовал. К тому же всегда можно было свериться с собственным треком. Конвертоплан они найдут в кратчайшее время — лишь бы с Лёшей Фроловым все было хорошо.

На связь он по-прежнему не выходил.

Марш-бросок получился стремительный, но никто из полевиков особенно не запыхался — сказывалась профессиональная подготовка. Тарабцев тихо радовался отсутствию озер, болот и прочих гидропрепятствий — будь здесь обычная заполярная тундра, вполне могли бы увязнуть надолго.

Примерно на полпути к бегущим полевикам попытался предъявить претензии мирно пасущийся эласмотерий, названия которого они не знали. В какой-то момент тот прекратил мирно пастись и принялся недвусмысленно разворачиваться рогом к пробегающим мимо людям, при этом рокочуще всхрюкивая, но, к несчастью для него, ближе остальных пробегал несгибаемый Саня Данченко. Этот черствый и бесчувственный человек черство и бесчувственно шарахнул по ни в чем не повинному носорожику из ракетницы и угодил аккурат в левый бок, аж шерсть задымилась.

Эласмотерий сначала опешил от звука и сверкания сигнальной ракеты, потом ему просто стало больно и он в растерянности остановился. А еще через несколько секунд подозрительные двуногие существа банально покинули его поле зрения и близорукий эласмотерий перестал их видеть. Совсем. Поэтому он отбежал подальше от срикошетившей ракеты, повалился на траву и стал по ней кататься. И правильно сделал: опаленное место он практически сразу же погасил. Ракета продолжала шипеть, дымить и светиться в траве неподалеку, поэтому отделавшийся легким ожогом эласмотерий на всякий случай задал стрекача.

Но полевики всего этого не увидели. Они спешили на помощь товарищу, у которого предположительно возникли затруднения.

То, что с «Каплей» что-то не так, они поняли задолго до финиша. Но лишь приблизившись вплотную осознали, до какой степени.

У конвертоплана было сломано одно короткое крыло и практически оторвано второе. Двигатель на уцелевшем заклинило в полупозиции. Колпак был вмят и продавлен, да и фюзеляж в нескольких местах пострадал. Там, где на обшивке имелись какие-либо выступы или неровности, виднелись застрявшие клочья белой шерсти — самый большой был нанизан на обломанный штырь внешней антенны. Ну и земля вокруг увечной «Капли» была сильно вытоптана.

— Ядри его через косогор налево, направо и вверх по радиусу, — прошептал Тарабцев, мрачно озираясь. — Сурнин, глянь в кабине!

Молодой послушно вскарабкался по сломанному крылу, потому что отломанный трапик весь в светлой шерсти валялся поодаль.

— Внутри пусто, крови нет! — сообщил он через полминуты. — И все с виду целое!

Стало быть, «Каплю» пинали только снаружи.

— Фу-у-у! — выдохнул вдруг Данченко с нескрываемым облегчением.

Тарабцев рывком обернулся, прикрываясь рукой от слепящего солнца.

Лёха Фролов, живой, но сильно расхристанный, трусцой приближался к ним.

Всех моментально попустило: главное — жив. Остальное частности.

— Цел я, цел! — выкрикнул Фролов издалека. — Только ком-без порвал.

Наконец он приблизился вплотную. Верхняя часть его комбинезона действительно была живописно разодрана. Лёха свисающие клочья сначала собрал в пучок, затем подвернул и, в конце концов, зафиксировал шнурком с липучкой. Из-под шнурка косо торчали оборванные волокна ткани и проводки электронной начинки.

— Рация работает, — сообщил Фролов сокрушенно, — но микрофон сдох. Я вас слышал, а ответить не мог. Думал, потом отвечу, как в кабину вернусь.

— Понятно, — кивнул Тарабцев, окончательно успокаиваясь. — Сурнин, сообщи Заре, что девяносто третий жив и воссоединился с основной группой.

Сурнин с готовностью исполнил.

— Ну и кто тут… накуролесил? — поинтересовался Тарабцев с легким сарказмом. — И главное — с чего?

— Мамонты, — вздохнул Фролов. — Я от них во-он там прятался, в овражке. Там и ручей есть, кстати.

— Ага, как раз подмыться и штаны отстирать, — не преминул подкузьмить черствый и бесчувственный Данченко.

— Я б на тебя поглядел, — отмахнулся Фролов. — Видел бы ты эти танки вблизи!

— И как, страшные? — поинтересовался Тарабцев.

— Да капец! Тут не только штаны — и кепку стирать не стыдно. Вон они, шествуют, сволочи.

Вдалеке, почти у самого горизонта, действительно виднелось несколько темных холмиков.

— И кто им не понравился, ты или «Капля»? Почему напали?

— Они, собственно, не нападали, — вздохнул Фролов. — Не поверишь, они чесались. Об «Каплю».

— Чесались? — удивился Тарабцев. — М-да…

— Ага. «Капля» ходуном ходила — меня сразу с ног сбило, выпал, зацепился комбезом за рукоять люка и повис. Потом додумался сирену включить, они как ломанулись… Ну и «Каплю» опять же задели несколько раз, а бивни у них знаешь какие… Комбез не выдержал, я сверзился, и тут сирена заткнулась. Пришлось сквозь строй этих карапузиков просачиваться. Я под солнце сразу сунулся, а там овражек… ну и залег. А эти пошумели, потрубили — и опять чесаться.

— Дурдом, — подытожил Данченко недобро. — Я пытался представить, что скажет шеф, когда узнает, как мы контейнер из бурундучьей норы откапывали. Но твой отчет наши раскопки однозначно затмит.

— Из норы? — переспросил Фролов с интересом. — Я смотрю, не у меня одного веселуха.

— А стрелять ты не пробовал, Лёша? — полюбопытствовал простодушный Сурнин.

— По мамонтам? Из пистолета? Вот уж в прямом смысле слону дробина… Да и жалко, честно говоря, они такие… такие…

Фролов неопределенно пошевелил пальцами обеих рук перед собой, не в силах подобрать нужные слова.

— Короче, жалко, — подытожил он.

— Пожалел слоников, — вздохнул Тарабцев. — А «Капле» кирдык. Не думаю, что якуты обрадуются. Надо было брать ружья!

— Да ладно, контора возместит, — поморщился Фролов. — Контейнер вы приняли, все пучком, вроде…

— Капля, Крым, я Заря, — ожило вдруг радио. — Что там у вас? Когда возврат?

Тарабцев кашлянул в кулак и на правах командира принялся докладывать ситуацию:

— Заря, я Капля! У нас некоторые проблемы. Требуется эвакуация, «конверт» поврежден. Основная задача выполнена, группа в порядке, но сами вернуться не можем. Ожидаем на координатах посадки.

— Понял вас, Капля, ждите! — сообщил Хомутов и отключился.

— Ну, чего, — произнес Тарабцев и принялся озираться. — Пошли в кабину, поглядим, что там уцелело…

В следующий раз Заря вышла на связь через час с небольшим. Вызывал все тот же Вася Хомутов.

— Заря Капле!

Фролов, снова с удовольствием оккупировавший штурманское место, бодро отозвался во внешний микрофон:

— Здесь Капля!

Аппаратура увечного конвертоплана, к счастью, в основном работала, а внешнюю антенну к этому времени он уже починил.

— Давай-ка на резервик, — велел Вася и Фролов послушно перенастроил рацию с графика на выделенный канал.

— Тут? — справился Вася уже на резервном.

— Тут, тут, — обозначил себя Фролов.

— Ну, чего, шеф разбухтелся, конечно, по поводу «Капли», но в целом все пучком, — начал рассказывать Вася.

Выделенный канал имел свои преимущества: тут не было необходимости блюсти политес, как на графике, можно было говорить по-человечески. Не приветствовались только откровенные матюги.

— Эвакуатор из Ебурга уже вылетел, он вас и подберет вместе с зондом. Якутских решили больше не дергать.

— Жаль, — вздохнул Тарабцев. — Хорошие ребята, хотел лично поблагодарить и извиниться за «Каплю».

— Извинишься еще, — хмыкнул Вася с хитрецой. — Они как узнали, что вы в Якутск не вернетесь, весь свой банкет с икрой, кониной и прочими шашлыками тут же погрузили на два борта, погрузились сами и летят к вам. Стаканы протирая на ходу. Бизик подтвердил, что вам после операции уже можно. Встречайте, орлы, будут часика через два…

Простодушный Слава Сурнин откровенно заржал, а старший лейтенант Тарабцев с чувством спрятал лицо в ладонях.

— Надеюсь, они взяли ружья… — пробормотал он.

© Владимир Васильев, 2017

© Dionismaster, илл., 2017

Владимир ВАСИЛЬЕВ

____________________________

Писатель и рок-музыкант Владимир Николаевич Васильев родился в 1967 году в Николаеве. Окончил николаевское СПТУ 21 по специальности «регулировщик радиоаппаратуры и приборов», некоторое время работал на железнодорожной АТС. Пробовал писать фантастику с восьмого класса школы. Первая публикация — рассказ в местной газете от николаевского клуба любителей фантастики. В это время Владимир Васильев проходил срочную службу пограничником на южной границе в Туркмении.

На 2016 год вышло более ста пятидесяти книг (в том числе за рубежом) и ряд публикаций в коллективных сборниках; кроме того, выпущены мультимедийные компакт-диски с текстами, фотографиями и аудиотреками песен, диски с аудиокнигами.

Во второй половине 2014 года совместно с николаевской рок-группой «Проспект Мира», участником которой Владимир являлся еще в конце 80-х, записан альбом, содержащий 14 оригинальных треков. Лауреат ряда российских и международных литературных премий в области фантастики: «Аэлита», «Бронзовая Улитка», «Роскон», «Звездный мост».