«И вновь я возвращаюсь…»

Апрельские дни 1886 года

Пржевальский подошел к окну, из пузатенького графинчика налил полный стакан смородинового морса, который так чудесно делает старая нянька Макарьевна, и залпом выпил. Тут же налил еще и выпил медленно, получая удовольствие от каждого глотка.

Скользнув по стене, его взгляд задержался на висевшем на ней ружье. Встал вчера спозаранку, пробродил весь день по лесу — и напрасно, ни одного выстрела не довелось сделать. То ли от холода, то ли еще отчего тетерева токовали плохо, вальдшнепов тоже не было слышно. Надо вот с ночевкой в лес выбраться…

Как хорошо, что у него есть Слобода! А то бы куда деваться из Петербурга? В Отрадном уже никакой жизни не было: подтянули железную дорогу, начали леса вырубать… Какая уж там тишина, какая охота… Только и оставалось найти какое-нибудь подходящее место и бежать без оглядки оттуда.

Однако уезжать из Смоленской губернии ему не хотелось. Друзья и знакомые подыскали именьице Слободу в Поречском уезде, описали, что, судя по всему, должно подойти. Хозяин Слободы, артиллерийский поручик Леонид Алексеевич Глинка, просил очень немного — всего двадцать шесть тысяч рублей, и Пржевальский не медля поехал смотреть имение.

Это было как раз то, что ему нужно. Дом стоял на берегу большого озера с островами, и было в нем верст семь в окружности, рядом лежали и два других озера. Рыбы, птиц и зверей просто гибель! Кругом всего лес, глухой, как тайга в Сибири, тянущийся по крайней мере на сотню верст, и водятся в нем рыси, кабаны и медведи. Не раздумывая купил Пржевальский имение.

Никакого хозяйства вести здесь не собирался — душа к тому не лежала — перебрался сюда исключительно ради охоты и рыбной ловли, а все же построил новый дом, ожидая наезда гостей. Разбил сад, вырыл пруд и напустил в него рыбу. И главное, приспособил для себя старую, чуть покосившуюся хатку в саду, где с раннего утра садился за работу над книгой. Только самым близким людям разрешал он переступить порог своей хатки.

Управляющему, который заговаривал с ним о доходах с имения — надо, мол, и об этом подумать, — Николай Михайлович отвечал: «Говорю же я вам, что я доходов не хочу иметь. Я смотрю на имение не как на доходную статью, а как на дачу, в которой можно было бы отдохнуть после трудов. Для кого мне собирать: детей у меня нет и не будет, а для себя? — мне много не надо».

Ему надо было только пройтись по высокому берегу озера, окинуть взором зеркальную бирюзовую гладь с изумрудными вкраплениями островов, вдохнуть запах высокоствольного соснового бора, взять ружье иногда и затеряться в этом лесу, сознавая, что ты один, что поблизости пет никого…

Перебравшись в Слободу, Пржевальский обратил внимание на жившего здесь мальчика, во взгляде которого при встрече с Николаем Михайловичем виделось откровенное восхищение. Звали его Петя Козлов, и было ему всего шестнадцать. Как раз столько же, сколько Коле Ягунову, когда они познакомились.

Давно уж нет Коли на свете. Пржевальский, вернувшись из уссурийского путешествия, определил его на учебу в Варшавское юнкерское училище, где сам когда-то преподавал. И вскоре узнал: Коля утонул, купаясь в Висле… Сколько всего испытал, перетерпел, а когда трудности остались уже за спиной, случайно погиб… Пржевальский вспоминал его часто.

Для Пети Козлова новый хозяин Слободы был человеком не только хорошо знакомым по газетам и журналам, но и кумиром, о встрече с которым он грезил. Ведь великий Пржевальский живет где-то рядом, в Смоленской губернии! И мальчик, начитавшись о его открытиях и приключениях, вынашивает планы, как найти и познакомиться с этим замечательным человеком и как попроситься к тому в экспедицию. Хотя и понимал, конечно: надеяться-то не на что.

И ведь надо же было так случиться, чтобы Николай Михайлович сам приехал к нему! Сначала мальчик, таясь, наблюдает за ним издали, старается запомнить его походку, жесты и голос, но при мысли приблизиться испытывает нечто ужасное. Но однажды решился, смело подошел, что-то спросил о путешествиях.

Так впервые в жизни Петя Козлов увидел улыбку Пржевальского, услышал и проникся теплотой его голоса и увидел лучистое голубое сияние, исходившее от его удивительных глаз.

Пржевальский рассказывал о своих путешествиях, рисовал картины далекой природы, незнакомые прежде русскому глазу, увлекал за собой в пустыни и горы. Этот день решил всю дальнейшую жизнь Пети Козлова — верного спутника, ученика и друга Пржевальского, впоследствии выдающегося русского путешественника, генерал-майора, а позже и академика.

…Николай Михайлович съел обильный завтрак, принесенный доброй Макарьевной, выпил полжбана домашнего кваса и спустился в сад.

Ветер, пришедший с озера, взрябил поверхность темного пруда, всколыхнул голые ветви деревьев. Глядя на деревья, посаженные им самим, Пржевальский представлял их в цветении. Недолго уж ждать, скоро и лето с охотой и рыбной ловлей. Пора, кстати, послать в Поречье купить побольше зайчат молодых и выпустить на озерные острова. То-то славная охота будет тогда по осели… Сам-то стрелять не будет уже — так, для гостей только забава… Всеволод Роборовский приедет, и Петя Козлов… Кажется, так давно не видались… Все соберутся здесь. Отсюда и пойдем в пятое путешествие. Пятое и, возможно, последнее. Хватит уже. Сил-то все меньше и меньше делается…

Пржевальский подошел к озеру, постоял немного на свежем ветру и, зябко передернув плечами, вернулся в дом.