«Мечта» уходит в океан

Глава девятая На том берегу

Такие морские великаны, как наш, я видел в Крыму, но издали — они проходили чуть ли не у самого горизонта, и мы, ребята, стоящие на берегу, смотрели на красавцы теплоходы, мечтая оказаться на борту! И вот впервые в жизни я очутился на большом пассажирском судне «Михаил Лермонтов».

В порту Тилбери нас провожали мистер Эрлинг и Сюзан.

— Я не прощаюсь с вами, друзья! — произнес мистер Эрлинг. — Я говорю вам: «До свидания!» Мы с Сюзан встретимся с вами в Лагосе, на африканской земле. Встретимся обязательно! — На прощание мистер Эрлинг добавил: — Семь футов под килем вам, дорогие мои друзья. Во всех ваших путешествиях.

Это было старинное напутствие моряков.

«Лермонтов» вышел из Темзы в Ла-Манш. Исчезли за бортом окутанные легкой дымкой берега Англии.

Теплоход показался нам настоящим плавучим городом. Сразу и не обойдешь все его палубы. Я насчитал их семь. И у каждой свое название: Главная, Прогулочная, Шлюпочная. А палубы вроде этажей в высоком доме. Соединяет их скоростной лифт. И на каждой палубе ждет тебя открытие. На корме судна просторный и довольно глубокий бассейн, в другой части судна спортивный зал с турником, шведской стенкой… На другой палубе настоящая волейбольная площадка с сеткой. А мяч прикреплен к тонкому, но крепкому нейлоновому шнуру, чтоб не улетел за борт.

На Лену произвели большое впечатление магазины. Они располагались на одной палубе, вроде бы как на торговой улице. За стеклянными витринами магазинов красовались русские сувениры — шкатулки, куклы, матрешки, всякие украшения из серебра. Лену трудно было оторвать от витрин. На судне было почтовое отделение. Покупай открытку с изображением «Михаила Лермонтова», почтовую марку, посвященную лайнеру, наклеивай на открытку и опускай в почтовый ящик — в первом же порту послание твое полетит хоть на край света. А для того, кто его получит, станет оно дорогим сувениром. Мы с Леной тут же отправили открытки нашим бабушкам и родителям: мол, все у нас идет отлично и тревожиться не стоит.

Обнаружили мы на теплоходе и другие интересные места. Например, кинотеатр, где, пожалуйста, смотри сколько хочешь фильмы. А когда нашли зал для отдыха и концертов, то удивились еще больше: до чего же просторен и красив! Даже не верится, что он не в городе, а на борту судна. В середине круглая площадка-сцена, на которой почти ежедневно выступают артисты.

Капитан Огарин пригласил нас осмотреть капитанский мостик и другие важные службы судна. Он оказался радушным, живым человеком, сказал, что рад встретить на своем борту настоящих моряков, поэтому покажет самое интересное.

Преясде всего показал капитанский мостик. Располагался мостик на самой верхней палубе, его широкие окна глядели в сторону носа судна, и через них далеко просматривался океан. На мостике, как говорят моряки, находится мозг корабля. Здесь постоянно дежурят вахтенные помощники капитана, а в нужное время и сам капитан. На мостике сосредоточены все важнейшие приборы, помогающие морякам вести теплоход: компас, радиолокатор, штурвал, машинный телеграф…

С мостика капитан отвел нас в штурманскую, где молодые офицеры, склонившись над столом, вычерчивали на широко расстеленной на столе карте путь корабля. Потом показали находящуюся поблизости от мостика радиостанцию. Радист с гордостью сообщил нам, что отсюда по телефону мы можем соединиться с любым городом мира.

Капитан познакомил нас и с машинным отделением. Я ни разу не был на настоящем заводе. Абу сказал, что машинное отделение «Лермонтова» по размеру и виду своему напоминает цех большого современного завода. Мы спустились в его самую нижнюю часть. Все многоэтажное пространство занимало машинное отделение. С одного на другой этаж тянулись металлические лестницы, металлические трапы перекидывались от одной части гигантской машины к другой. Капитан сказал, что это машина такой мощности, которая способна обеспечить электричеством город с населением в двести тысяч человек.

В дороге особенных событий не было. Теплоход на большой скорости шел к другому континенту Земли. Палубы его жили обычной жизнью большого трансатлантического лайнера. Пассажиров было много. Они радовались превосходной теплой погоде в Атлантике, утром и днем прогуливались по палубам, занимались спортом, купались в бассейне. Вечерами заполняли просторный носовой салон, чтобы послушать концерт артистов теплохода или потанцевать под оркестр.

Так проходил день за днем нашего плавания.

Наша «Мечта» полным ходом ремонтировалась в одном из грузовых трюмов, таком просторном, что он был похож на авиационный ангар. Мы с Абу часто наведывались в мастерские, старались хотя бы чем-нибудь помочь механикам. Занялись и мы подкраской корпуса яхты, мелким ремонтом ее частей. Словом, дел хватало. А в свободное время я купался в бассейне или ходил в кино, а Лена, устроившись на палубе, рисовала с натуры.

И вот после нескольких дней пути ранним утром мы наконец увидели Америку. Вернее, не саму американскую твердь, а лежащий на ней плотный серый туман.

— Это не туман, — пояснил нам Абу. — Это смог. Он висит над Нью-Йорком.

Объяснил, что смог — городская пыль, смешанная с отработанными газами автомашин, тепловозов и заводов. Мы уже находились недалеко от берега, а его все не было видно. Пассажиры стояли на шлюпочной палубе и вглядывались в приближающуюся стену тумана. Из нее временами проступали очертания идущих нам навстречу или нагоняемых нами судов. Поэтому «Лермонтов» шел небольшим ходом, бдительно «ощупывал» своими радиолокаторами каждое возникшее на пути препятствие. А на мостике стоял сам капитан: наступал наиболее ответственный час нашего путешествия — прибытие в порт назначения.

И вот сквозь смог мы наконец увидели неясные очертания нью-йоркских небоскребов. Их прямоугольные вершины напоминали горные цепи, встающие из-за туч. Чем ближе подходили к берегу, тем все больше вырисовывался в тумане облик огромного города.

— Как будто его нарисовали карандашом на меловой бумаге! — удивлялась Лена.

Сбавив ход до малого, «Михаил Лермонтов» вошел в пролив между континентом и островом Лонг-Айленд. Туман немного рассеялся, мы стали приближаться к порту. Касалось, он лежал у самых подножий небоскребов. Прошли мимо причалов, возле которых стояло множество больших кораблей, и вот наконец прислонились бортом к своему причалу. Долгий путь через океан закончился. Мы оказались на берегу Американского континента. Чувствовали себя Колумбами, которые впервые вступили на неведомые земли Нового Света.

За время пути судовые механики полностью отремонтировали нашу яхту в нью-йоркском порту, спустили на воду, на прощание пожелали знакомое: «Семь футов под килем!»

Мы хотели отвести яхту на причал для малых судов, но сделать это не пришлось. К яхте подошел катер, в котором были два американца. Один из них назвался Джеком Таннером. Он приехал из Вашингтона от доктора Саймона за посылкой из Нигерии. Сообщил, что доктор с радостью встретит нас в Вашингтоне, билеты уже куплены на завтрашний утренний поезд.

— Места в гостинице заказаны, — сказал молодой ученый. — Ваш отель «Комомдор» находится в центре Манхэттена.

Второй встречающий, Роберт Мур, был в белой фуражке яхтсмена. Он назвал себя представителем нью-йоркского яхт-клуба, сказал, что доктора Эрлинга знают и уважают во многих странах мира. Когда он позвонил из Лондона в нью-йоркский яхт-клуб и попросил оказать экипажу «Мечты» помощь, в клубе сочли это за честь. За яхту молено не беспокоиться, ее доставят на стоянку, заправят горючим, водой, продовольствием — словом, сделают все необходимое для предстоящего путешествия через Атлантику. А сейчас — в город.

Мы горячо распрощались с капитаном Огариным, с моряками «Михаила Лермонтова», с которыми успели подружиться. Вышли из здания порта, и Роберт Мур пригласил нас в свою машину.

Путь до отеля оказался долгим. Машина то мчалась по скоростным эстакадам, которые вели автомобильный поток над крышами города, то въезжала в ущелья, образованные стенами небоскребов, долго стояла у светофоров или на перекрестках, где образовывались транспортные пробки. День был невероятно жарким, и с нас пот лил ручьями.

— В Нью-Йорке давно не было такого зноя, — рассказывал Мур. — Сегодня температура под сорок.

Наконец машина остановилась где-то в глубине острова Манхэттена, у подножия высокого и узкого, похожего на башню, небоскреба.

— Это ваш отель! — сказал Мур. — Устраивайтесь, отдыхайте. А если понадобится помощь — вот мой телефон. В любой час за вами приеду либо я, либо другой член клуба.

И он протянул визитную карточку.

Но мы не собирались злоупотреблять вниманием нью-йоркских яхтсменов. Решили без сопровождающих побродить по городу. Прежде всего забежали в закусочную на нашей улице и съели наскоро «хот-доге» — «горячих собак». Не пугайтесь, это вовсе не была собачатина! «Горячими собаками» американцы называют только что сваренные, обжигающие рот сардельки. Их кладут в разрезанную пополам свежую булочку.

За несколько часов мы побывали в разных частях Нью-Йорка, видели так много интересного и необычного, что когда вечером в гостинице я сел за свой дневник, то растерялся. Если описывать все, что видел, то не хватило бы толстой тетради. Поэтому я расскажу о том, что запомнилось больше всего. Во-первых, небоскребы. Даже представить себе не мог, что бывают такие большие дома. Представляете себе — сто этажей! Дом как огромная гора. Около его подножия люди кажутся крохотными мошками. А если улица вся состоит из таких домов-гигантов, то по этой улице идешь, как по дну горного ущелья. Солнце сюда никогда не проникает. И кажется человеку, что он слаб и ничтожен перед созданием собственных рук. Лена позволила себе с этой моей мыслью не согласиться. Сказала, что небоскребы — великое творение людей и рядом с ними люди не должны чувствовать себя ничтожными, напротив — могут гордиться ими.

Побывали мы перед гигантским зданием Организации Объединенных Наций, в котором представители почти всех стран мира обсуждают, как предотвратить опасность войн между народами, как оказать поддержку народам, ведущим борьбу за свободу, за лучшую жизнь. Абу сказал, что в этом здании происходят порой бурные споры. Далеко не все готовы защищать мир и справедливость на Земле. Есть такие люди, которые мечтают о новых войнах, о захватах чужих земель.

Перед зданием ООН на флагштоках развевались флаги многих стран, и нам радостно было увидеть среди них алое полотнище нашего родного советского флага, которое полыхало под лучами солнца, как пламя.

Мы поднялись на лифте на вершину знаменитого небоскреба Эмпайр стейт билдинг, чтобы оттуда со смотровой площадки, с подоблачной высоты полюбоваться Нью-Йорком. Хотелось посмотреть Бродвей — главную улицу, район Уолл-стрита, где расположены крупнейшие банки Америки, заехать в Гарлем — обширный район города, где обитает в тесноте негритянская беднота. Надеялись мы посетить национальную картинную галерею, но когда отыскали ее, то оказалось, что именно сегодня галерея закрыта для посетителей. На веранде небольшого уличного кафе мы выпили по чашечке кофе. Лена изъявила желание остаться здесь за столиком под цветочным солнечным зонтом по крайней мере на полтора часа. Ей приглянулась эта оживленная улица, особенно этот перекресток, на котором сочетаются дома прошлого века с современными, — она намерена сделать зарисовку.

Вернулись мы точно через полтора часа. Еще издали с тревогой увидели, что возле кафе собралась толпа, движение на улице остановлено, в толпе мелькают темные фуражки полицейских и каски пожарных. Прохожие, задрав головы, внимательно смотрят куда-то на верхние этажи дома, расположенного напротив кафе. Мы с трудом пробивались через толпу в поисках Лены. Обнаружили ее в плотном окружении каких-то шумных и торопливых людей. Перебивая друг друга, они о чем-то спрашивали Лену — одни записывали ее ответы в блокноты, другие протягивали к ней микрофончики портативных магнитофонов.

Увидев нас, Лена обрадовалась, словно к ней явилось спасение.

— Меня замучили вопросами эти люди из газеты и радио, — объяснила она. — А я ведь ничего такого не совершила. Я его увидела совсем, совсем случайно…

— Кого его? — недоумевал Абу.

— Да вон он! — сказала Лена и протянула руку в направлении десятиэтажного дома напротив.

Мы взглянули в указанном направлении и увидели на карнизе между окон седьмого этажа темную фигуру человека. Он стоял, прижавшись спиной к стене, и глядел вниз. А внизу пожарные растягивали огромное полотно на том месте, где должен упасть человек, если сорвется. Толпа волновалась, торопила пожарных. Многие кричали: «Скорее! Скорее! Он сорвется!»

Лена рассказала, что она сидела за столом в кафе и рисовала, вдруг заметила, что на седьмом этаже дома происходит неладное. Лена увидела, как из раскрытого окна вышел на карниз человек и осторожно стал пробираться в сторону соседнего окна, посередине между окнами остановился. Из раскрытого окна вдруг выглянула женщина и закричала страшным голосом. Человек сделал движение, будто бы бросаясь вниз, но в последнее мгновение успел схватиться за крюк, торчащий из стены. Судорожно за него уцепился да так и застыл, прижатый к стеке. Стало ясно, что человек намеревался кончать жизнь самоубийством, но крик женщины остановил его. Вернуться обратно к окну по карнизу он уже не мог — сковал страх. А долго ли сохранит силу его рука, уцепившаяся за крюк? Увидев все это, Лена бросилась к официанту кафе, тот тут же поднял тревогу, позвонил в полицию. Как только приехала полиция и пожарные, у кафе собралась толпа. Прибыли репортеры из газеты. Ну и прямо к Лене: выкладывай, ведь ты первая увидела, как все начиналось. В Америке любят всякие острые ситуации.

— Зачем им все это нужно? — удивлялась Лена. — Ведь сейчас самое главное — спасти человека.

Репортеры, поставив на штативы свои аппараты, кадр за кадром снимали замершего над краем пропасти бедолагу. Если сорвется, то получится редкий снимок: человек за мгновение до гибели! За такой кадр можно получить кучу денег! Деньги в Америке определяют все.

И репортерам в самом деле удалось сделать снимки сорвавшегося в пропасть человека. Но погибнуть ему не дали. Пожарники успели внизу растянуть эластичное полотно, и человек угодил именно в него; сила удара была смягчена, он остался жив. Пострадал или нет, мы не узнали. Санитары положили человека на носилки и в сопровождении полицейских понесли к карете «скорой помощи». А вокруг щелкали затворы фотоаппаратов. За носилками шла, рыдая, молодая женщина.

— Почему это он надумал такое? — спросил Абу пожилого официанта.

Тот пожал плечами:

— Кто его знает! Может быть, жить было невмоготу. Разорился, или работу потерял, или болен безнадежно. Вот и решил завершить все свои дела на этом свете. Такие случаи у нас в Америке частенько. — Официант поглядел на Лену и дружески ей кивнул: — Если бы не ваша спутница, осталось бы от этого чудака на асфальте мокрое пятно. А место, где расположено наше кафе, получило бы дурную славу. Был бы нам в доходах убыток! Так что, спасибо за помощь!

Незаметно подошел вечер. Мы часа два побродили по Бродвею, полюбовались светящимися рекламами. Их было так много, что, казалось, дома, как новогодние елки, сверху донизу одеты в блестящий праздничный наряд. Огни мчались по фасадам зданий, огненными водопадами срывались с карнизов домов или, наоборот, разноцветными сгустками взлетали, как ракеты, в небо.

Лена решила, что сегодня в Нью-Йорке праздник, но Абу посмеялся и сказал, что на этих улицах такая иллюминация каждый день, что она вовсе не для праздника. Стараясь пересилить друг друга, рекламы зовут прохожих в бары, в кино, в магазины, уговаривают покупать товары. И все для того, чтобы выжать из людей побольше денег, которые идут в карман богачей.

В гостиницу вернулись усталыми, но полными впечатлений. У Лены даже разболелась голова. В комнате Абу был телевизор. По одной из программ передавали интересный фильм. Полицейские на мотоциклах преследовали парней в кожаных куртках. Парни на открытом автомобиле удирали от полицейских, стреляли в них из пистолетов, полицейские падали, иногда пули попадали в прохожих на улице, и те, обливаясь кровью, оседали на асфальт. Мне хотелось этот фильм досмотреть до конца, Лене тоже, но Абу вдруг выключил телевизор.

— Я поступаю так по праву старшего, — строго сказал он. — Мне не нравятся все эти убийства. Думаю, и для вас, друзья мои, они ни к чему. Сегодня мы и так насмотрелись всякого! Давайте-ка лучше спать.

Так закончился наш день в Нью-Йорке. Мы разошлись по своим комнатам. Я долго не мог уснуть. Вспоминал Крым, бабулю, наш дом. Здесь, в Нью-Йорке, только наступает ночь. А там, над Черным морем, ярко сияет солнце уже нового дня. Как же мы сейчас далеко от родины!

Утром мы вызвали такси и поехали на вокзал, который был в центре города — огромное новое здание. Эскалаторы заботливо спустили нас вниз на подземный перрон, где у платформы стоял поезд с серебристыми и обтекаемыми вагонами, в которых окна напоминали самолетные иллюминаторы. Кресла были тоже как в самолете — глубокие, с откидывающимися спинками.

Вашингтонский экспресс вышел из подземного туннеля, который соединял вокзал с окраинами города, и, набирая скорость, повез нас в столицу Соединенных Штатов. Мчался поезд быстро, мы с Леной сидели у окна. Мелькали поселки, маленькие городки, редкие леса. Иногда возле полотна железной дороги были свалены в огромные кучи старые автомобили.

В центре вагона располагался маленький буфет. За стойкой стоял немолодой негр в белой форме с золотыми пуговицами и всем желающим раздавал картонные пакеты, в которых были бутерброды, печенье и маленькие бутылочки с соком. В бумажные стаканчики негр наливал кофе.

В самый раз и подкрепиться. Ведь поезд уходил из Нью-Йорка рано, и позавтракать мы не успели.

Абу с Леной остались сидеть на своих местах, а я пошел к буфету за нашими пакетами.

— Доброе утро! — с улыбкой приветствовал меня буфетчик. — Вам три завтрака?

— Да, пожалуйста! — подтвердил я и вдруг почувствовал, что кто-то на меня внимательно смотрит.

Поднял глаза и столкнулся взглядом с человеком, который привалился боком к стойке буфета. Перед ним на стойке стоял стакан с вином. Я сразу же понял, что человек пьян. Его круглое, щекастое лицо было багровым, маленькие, как у кабана, глаза — красными и злыми.

— Это что у тебя на пиджаке? — Он ткнул пальцем в мою сторону.

На пиджаке у меня был комсомольский значок, который я никогда не снимал во время нашего путешествия.

— Значок советского комсомола! — ответил я.

Мне показалось, что лицо у человека стало еще более красным.

— Ты коммунист? Ты русский коммунист?

Он повернулся в сторону переднего салона вагона и вдруг крикнул:

— Джон! Подойди-ка сюда, если хочешь взглянуть на живого русского коммуниста.

С ближайшего к буфету кресла вдруг поднялся огромный детина с квадратной головой на могучих плечах. Он вразвалку, как медведь, подошел к буфету и, прищурившись, взглянул на меня сверху вниз.

— Вот этот самый щенок? — процедил сквозь зубы.

— Он самый.

— Джентльмены! — забеспокоился буфетчик. — Почему вы хотите обидеть мальчика?

— Тебя не спрашивают! — отмахнулся от него детина и снова взглянул на меня. — А ну-ка сними свою железку! Нам здесь не нужно красной пропаганды.

От него тоже несло спиртом. Я бросил взгляд в задний салон вагона, где сидели Абу и Лена. Они смотрели в ок но и из-за шума колес не слышали, что со мной происходит.

— Снимай! — приказал первый из моих обидчиков и положил на мое плечо волосатую тяжелую лапу.

— Не сниму! — сказал я. — Этот значок не сниму никогда.

— Тогда мы сами снимем! — сказал один. — Мы ненавидим коммунистов и не желаем, чтобы они здесь разгуливали со своими красными бляхами.

— Если не снимешь, — добавил другой, — мы тебя вышвырнем из поезда. На ходу!

Почему я должен уступать этим двум пьяным грубым людям? Значок мне вручали в торжественной обстановке в этом году, когда принимали наш класс в комсомол. И я горжусь им.

— Не сниму! — сказал я.

Мои противники захохотали.

— Ох ты, какой герой! Сейчас проверим твое геройство на деле.

— Джентльмены! — снова попытался заступиться за меня буфетчик. — Ведь это же мальчик! Как можно на него поднять руку?

— Молчи, черная обезьяна!

В этот момент подоспел на помощь Абу. Он встал передо мной.

— Значок он не снимет! — твердо сказал Абу.

— Оказывается, здесь есть и взрослый коммунист! — обрадовались пьяные. — Значит, разговор у нас будет посерьезнее.

Напряжение нарастало — силы далеко неравные. Пассажиры, находившиеся в вагоне, делали вид, что ничего не происходит.

Я и не заметил, как буфетчик куда-то исчез и через несколько минут появился в сопровождении пятерых парней в морской форме. Парни были рослые, широкоплечие, с уверенной походкой. Подошли к пьяным, и один из моряков, самый крепкий, спокойно сказал:

— Ну-ка отвяжитесь от людей! А то пожалеете…

Пьяные дебоширы мигом оценили обстановку, поняли, лучше не связываться. Правда, поначалу попытались перетянуть моряков на свою сторону.

— Мальчишка нагло носит советский коммунистический значок. Мы попросили его снять, а он отказывается.

— Вы из Советского Союза? — спросил один из моряков.

— Да, — кивнул Абу. — Мы путешествуем на яхте.

— Значит, моряки?

— Да! Я капитан дальнего плавания.

Парни один за другим стали протягивать руки.

— Джек!

— Стью!..

Нашими спасителями оказались славные ребята из команды американского спасательного судна и очень обрадовались, что помогли в трудный момент советским морякам.

— Моряк всегда должен приходить на помощь моряку! Даже на суше. А вы к тому же советские. Советских моряков мы уважаем.

Дебоширы, услышав этот разговор, тихонечко удалились.

Когда в Вашингтоне мы выходили из вагона на перрон, негр-буфетчик, пожелав нам счастливого пути, подмигнул мне:

— Ты, парень, вел себя перед этими фашистами, как настоящий мужчина. Человек всегда должен отстаивать то, во что он верит, и не сдаваться ни при каких обстоятельствах.

В Вашингтоне мы провели несколько часов. На вокзале нас встретили два молодых ученых и отвезли к доктору Саймону. Он горячо нас приветствовал, сказал, что ампулы с вакциной уже готовы, что он благодарит за готовность совершить длинный и нелегкий путь через океан ради благородной цели.

По распоряжению доктора Саймона его сотрудники познакомили нас с американской столицей, показали здание американского конгресса, где решаются важнейшие государственные дела страны. Подвезли к Белому дому, в котором живет президент, побывали мы в трех музеях, побродили по паркам и улицам. Ну, а вечером вошли в знакомый экспресс, который за несколько часов домчался до Нью-Йорка. Яхт-клуб не забыл о своем обещании. «Мечта» оказалась полностью готовой к дальнему плаванию. На ее борт были доставлены продукты, в ее танках оказалось вдоволь питьевой воды, в баках — горючего.

В гостиницу за нами приехал мистер Мур в своей роскошной фуражке яхтсмена. Он сказал, что сегодня с утра звонил из Лондона мистер Эрлинг, хотел точно узнать, когда «Мечта» выходит в океан. Просил договориться с береговой морской службой США, чтобы держали под наблюдением ваше плавание и в случае необходимости пришли на помощь.

— Какой заботливый человек! — сказала Лена.

— Удивительный человек! — согласился Мур. — Вы, конечно, знаете его историю?

— Историю чего? — не понял Абу.

— Историю его коллекции.

И Мур рассказал нам то, о чем мистер Эрлинг даже не упомянул, когда мы были у него в гостях. Оказывается, во время войны Эрлинг был судовым врачом на английском эсминце. Эсминец сопровождал караваны транспортов с оружием, которые, огибая Скандинавский полуостров, шли из Англии в Мурманск. Караваны постоянно подвергались нападению немецких кораблей и самолетов. И вот однажды произошел тяжелый морской бой между отрядом английских эсминцев и фашистскими военными кораблями. Сил у противника было больше, англичане несли потери — один за другим уходили на дно их эсминцы. Корабль, на котором находился Эрлинг, подбитый и горящий, не только отстреливался от врага, но и подбирал оказавшихся в волнах моряков погибших судов. Среди подобранных было много раненых, некоторые тяжело, и доктору Эрлингу почти непрерывно приходилось быть у операционного стола.

Работы прибавилось еще больше, когда, подорванный торпедой, ко дну пошел советский военный транспорт. Несколько десятков моряков из экипажа транспорта удалось спасти. Некоторых из них оперировал доктор Эрлинг.

И вот во время очередного налета самолетов противника врач сам оказался раненым в грудь. Однако не оставил своего поста. Когда был прооперирован последний из спасенных моряков, хирург потерял сознание. За этот подвиг Эрлинг был награжден английским и советским военными орденами. А в благодарность за спасение военных моряков потомок знаменитого английского адмирала Нельсона подарил Эрлингу шпагу великого флотоводца.

Вот каким оказался наш добрый английский друг. Кроме мужества, у него и другое прекрасное качество — скромность. Даже не сказал, как попала к нему нельсоновская шпага. Просто, показывая свою коллекцию, упомянул о ней — она висела на центральной стене гостиной на самом почетном месте. Эта шпага стала первым экспонатом его коллекции. В те годы один из военных журналистов рассказал в газете о подвиге врача и о реликвии, которую он получил в подарок. С того времени Эрлингу отовсюду стали присылать разные реликвии прошлого, связанные с мужеством и благородством людей, ставших знаменитыми.

— Как бы мне хотелось что-нибудь найти для его коллекции, — вздохнула Лена. — Жаль, что я совсем не знаменитая!