«Остров». Подлинная история

Смерть преподобного Феофила

Наступил 1853 год, началась русско-турецкая война. Перед каждым известием с театра военных действий старец ходил, уныло опустив голову, и целыми днями безутешно плакал. Однажды, перед особенно кровопролитным сражением, он изранил терновником свое лицо и руки и лег под навесом сарая.

– Боже мой! Что с вами случилось, батюшка? – испуганно спросила прибывшая в тот день в Китаев флоровская игуменья Агния.

– Ничего, ничего, родная. Это я пиявок на свое грешное тело поставил…

– Ах страсти какие! Зачем это, батюшка?

– Так надо. Это моя жертва за русских воинов, положивших живот за веру, царя и отечество…

Но несмотря на такие причиняемые своему телу пытки и большое истощение сил, старец по-прежнему ходил к обедне, утрене и вечерне; почти ежедневно причащался, вычитывал правила, клал бесчисленные поклоны, читал Псалтирь и Евангелие и поучал богомольцев.

Нередко видели отца Феофила в Лавре, куда он приезжал каждую субботу служить акафист Богоматери пред чудотворной Ченстоховской иконой. Совершал он это чрезвычайно оригинально: ухватывал у пономарей Великой церкви первую попавшуюся под руку ризу, облачался в нее и бегал по братским кельям, собирая братию и послушников на акафист. Если же кто-то противился, тех он беспощадно подгонял палкой. Поэтому, пишет священник В.Зноско, “служение отца Феофила бывало всегда торжественным, и множество народу присутствовало на этих акафистах”.

В конец зимы блаженный удостоился откровения о времени своего отшествия к Богу и, напоминая всем о своей скорой кончине, подозвал однажды келейника Ивана и говорит:

– Думаю я подавать к Царю Небесному прошение перезимовать эту зиму на земле, чтобы не пришлось зимой рыть для меня могилу.

За месяц до смерти старец почти перестал принимать пищу и довольствовался кусочком антидора, который макал в разведенное водой вино. От долгого молитвенного стояния у него стали пухнуть ноги, но он не обращал на это ни малейшего внимания и еще более усугублял свой молитвенный подвиг.

В последние месяцы своей жизни старец уже охотнее беседовал с людьми, всех кормил галушками, которые по целым дням готовил его келейник. Он уже не скупился на советы и наставления, завещая каждому не забывать в своих молитвах “смердящего” Феофила. Речь его обнаруживала глубокое знание Священного Писания.

– Любите, – повторял он часто, – любите друг друга любовью святою и не держите гнева друг на друга. Не прельщайтесь ничем, не прилагайте сердца своего ни к чему земному: все это оставим здесь, только одни добрые дела пойдут с нами на тот свет…

За неделю до своей кончины старец упросил китаевских послушников навозить от Днепра земли и ссыпать ее возле кельи в виде могилы. Затем вымерил длину и ширину ее палкою и с этою палкою потом уже не расставался.

Оставалось три дня земной жизни старца. В отце Феофиле обнаружилась какая-то особенная деятельность: он делал разные распоряжения, смысл которых был понятен только ему одному. Так, например, он сам поставил через порог своей кельи скамью и, лежа на ней, говорил келейнику, что в первый раз в течение тридцати восьми лет чувствует себя так покойно и удивляется, как прежде не догадался об этом. Затем он подозвал к себе послушника и, вручив ему ладана и смирны, велел немедленно отнести наместнику Киево-Печерской лавры. Получив ладан и смирну, наместник чрезвычайно изумился. Он тут же приехал в Китаев, нашел старца и спросил:

– Ты зачем мне ладану и смирны прислал?

– В среду будем хоронить.

– Кого же это?

– Кому Бог присудил… Может, и меня.

– Тебя? Господь с тобой, что ты?!

– Объяли меня волны смерти, и сети смерти опутали меня…

– Если и в самом деле собираешься нас покинуть, я для тебя гроб закажу. Какой прикажешь – сосновый или дубовый?

– А никакого не нужно… Он давно готов.

– Где же он?

– Вон, на колокольне стоит.

Послали на колокольню и там действительно нашли длинный, наподобие гроба, ящик, в котором раньше хранились церковные свечи, с крышкою на шарнирах, как у сундука.

– Неужели в нем и хоронить тебя? – с удивлением спросил наместник.

– В нем, в нем, наставниче мой… Таково мое завещание…

По отъезде наместника старец послал к начальнику обители (тогда им уже был не отец Иов, а иеромонах Анатолий) и велел в среду, 28 октября, принести ему Святые Дары. Об этом он и после напоминал несколько раз, прибавляя, что это уже в последний раз и что больше он никого не будет беспокоить. Желание старца было исполнено. Причастившись рано утром Святых Христовых Таин, старец совершенно успокоился и перед вечерней послал одного из послушников на базар купить три булки, ладану и меду. Затем он приказал очистить келью от мусора и хорошенько прибрать ее, говоря, что сегодня явится за ним Ангел смерти и надобно его принять по-христиански. Потом велел келейнику затопить печку, положить на жаровню с угольями ладану и смирны и засветить пред иконами лампадку. Когда тот возразил, что еще рано и к вечерне еще не благовестили, Феофил сказал:

– На сей раз так нужно. Исполняй до конца послушание.

Лампадка была зажжена.

– Ну, вот так… Гляди же, чтоб не потухла.

Затем он лег на скамью, которую сам поставил через порог кельи, головою в прихожую, велел зажечь и прилепить к косякам дверей две восковые свечки, подать себе крест, которым благословлял приходящих к нему, и, осенив этим крестом келейников, послал одного из них к начальнику пустыни иеромонаху Анатолию с приказанием сообщить ему, что “Феофил-де скончался и чтобы ударили в колокол”. Келейник передал начальнику просьбу старца, а отец Анатолий сгоряча не разобрал, в чем дело, и поспешил послать звонаря на колокольню. Потом он задумался и спросил:

– Да кто же тебя прислал ко мне?

– Батюшка Феофил.

– Так почем же ты знаешь, что он умер уже?!

И отец Анатолий поспешил к старцу в келью…

Отец Феофил в это время благословил оставшегося с ним келейника и умер со словами “Господи, в руце Твои предаю дух мой”.

Келейник, весь в слезах, выскочил на монастырский двор, где столкнулся с отцом Анатолием. Когда начальник пустыни вошел в келью, старец Феофил недвижно лежал на скамье, скрестив на груди исхудалые руки, от лица его словно бы исходил свет…