«Пегас»

Глава 11 Без должного уважения к королю

Наше волнение по поводу первых успехов судебно-медицинской экспертизы было сдержано новостями из Королевства Марокко, пришедшими на той же неделе в марте 2021 года. Судья в Касабланке только что завершил предварительное расследование и подписал официальные обвинения по делу Омара Ради. Судья, проводивший расследование, по сути дела, подтвердил неубедительные обвинения стороны обвинения, при этом сведя на нет доказательства и показания свидетелей, имеющие решающее значение для защиты. Он даже обвинил ключевого свидетеля защиты в соучастии в одном из предполагаемых преступлений. Омар, которого восемь месяцев держали в тюрьме, пока марокканский судья взвешивал улики, теперь предстал перед судом по двум отдельным пунктам — "подрыв безопасности государства" и изнасилование. Если его признают виновным, он может оказаться в тюрьме еще на пять лет, а то и на десять.

Это стало последним в череде резких ударов по тридцатичетырехлетнему журналисту, который сделал предметом своей личной гордости разоблачение могущественных интересов в Марокко, ревностно хранивших сокровища королевства, его политическую власть, силы безопасности и правовую систему. Омар "не был счастлив, если не проводил рискованных расследований и не работал над темами, которые беспокоили власть имущих", — объяснил один из его друзей. "Он страстно желал понять и раскрыть происходящие процессы воровства и грабежа обнищавших людей и их территорий: их земель, воды и песка".

Омар был квалифицированным экономистом, опытным следователем, четким и плавным писателем; он свободно владел французским, английским и арабским языками. Он мог бы поселиться в Лондоне, Амстердаме или Париже и вести свои редакционные статьи против хищничества марокканского государства на безопасном расстоянии. Но Омар делал свою работу дома, среди бела дня, на виду у всех. "Для меня имеет смысл остаться [в Марокко]", — объяснил Омар коллеге, который спросил, почему он не живет в изгнании. "Другие люди так поступали, но для меня это не вариант. В Марокко идет борьба, и я хочу быть ее частью: борьба за свободу выражения мнений, а также за свободу организации и свободу людей".

Упорное стремление остаться дома, говорить правду власти, находящейся в правительстве страны, и выступать в защиту марокканцев, не имеющих права голоса, поставило его в очень реальную опасность. Ему грозило очередное публичное позорище и вероятность реального тюремного заключения.

События в деле Омара, произошедшие на той неделе в марте, стали ударом и для проекта "Пегас". Марокко было одним из ключевых направлений расследования, которое мы с Сандрин наметили с нашим первым кругом партнеров. Данные из просочившегося списка позволяли предположить, что клиент NSO в Марокко был самым активным пользователем Pegasus за пределами Мексики; похоже, что кто-то в Марокко выбрал тысячи людей для атаки. Среди выбранных целей были чиновники иностранных правительств, в том числе не менее дюжины представителей администрации Макрона во Франции, а также политические диссиденты, правозащитники и десятки работающих журналистов в Марокко и за его пределами. Журналисты могли бы стать нашим идеальным клином в этой истории, но мы уже опасались привлекать медиапартнера изнутри страны. Опасность разоблачения была слишком высока как для нас, так и для любого журналиста, работающего в Касабланке или Рабате. Репортеры и редакторы в Марокко относились к нам еще более настороженно, чем мы к ним.

Предстоящий уголовный процесс над Омаром, наряду с недавним заключением Маати Монджиб и нескольких других журналистов, был неловким поворотом винта со стороны марокканских служб безопасности, призванным послать сигнал. В преддверии ареста Омара его семья, друзья и коллеги подвергались различным формам запугивания и нежелательного общения в пабе. "Каждый журналист в стране — а их осталось не так уж много — боится, что он станет следующей мишенью", — сказал один марокканский репортер.

Новость об Омаре, должен признать, также взбудоражила многих в Forbidden Stories и Security Lab. У нас с ним была недавняя история, имеющая отношение к делу. Омар Ради, или iPhone Омара Ради, сыграл решающую роль в создании Лабораторией безопасности своего криминалистического инструмента. Задолго до начала проекта "Пегас", из-за дружбы и профессиональных отношений Омара с Маати Монджиб, Клаудио и Донча спросили, могут ли они заглянуть внутрь его мобильного устройства. Доказательства заражения Pegasus в телефоне Омара были достаточно вескими, и Лаборатория безопасности решила обнародовать результаты исследования. Forbidden Stories, а также ряд наших медиапартнеров получили от самого Омара возможность узнать все подробности. Мы приурочили наши публикации к выходу отчета Лаборатории безопасности 22 июня 2020 года. Публикация имела немедленный эффект, но не тот, на который мы рассчитывали.

Личная история Омара Ради оказалась почти чистым воплощением предупреждения Клаудио Гуарньери о том, что любая технология, дарованная как инструмент освобождения, может превратиться и в инструмент репрессий. Преобразования в Марокко разворачивались в течение десяти лет, и Омар был в центре событий от начала и до конца. Он испытал эйфорию от первых открытий, от усилий, направленных на то, чтобы заставить новую технологию работать на благо свободы, равенства и достоинства, и от ужасающего удара, когда государство обратило эту технологию против него.

Первые проблески силы социальных сетей появились у Омара еще в 2008 году, когда он и его друзья обнаружили, что могут разыгрывать всегда бдительную марокканскую жандармерию. Омар был двадцатидвухлетним деловым репортером на местной радиостанции и имел растущую репутацию активиста, ратующего за демократические реформы. Он и его ближайшие соотечественники знали, что за ними наблюдают, и использовали это в своих интересах. Мы отправляли друг другу текстовые сообщения типа: "Протест перед [полицейским управлением] в 6 часов вечера", — рассказал он нам. Предполагаемая демонстрация оказалась обманом, но из-за этой затеи местная полиция потратила много лишнего времени и сил. "Это был шлейф из примерно восьми человек, которые отправляли друг другу эти SMS. И в 6 часов вечера, когда пришло время, мы просто разминались, курили сигарету рядом с [полицейским штабом], а полицейские фургоны заполонили все вокруг".

Реальный потенциал этой новой технологии стал очевиден несколько лет спустя. Когда самосожжение уличного торговца Мохамеда Буазизи вызвало протесты против демократии в Тунисе, приложения для социальных сетей дали толчок беспрецедентным демонстрациям по всему арабскому миру. Ноутбуки и мобильные телефоны стали предпочтительным оружием движения. Люди обнаружили, что могут общаться и организовываться в относительной тайне в Facebook и Twitter. Они использовали эту новую реальность для информирования и поощрения протестующих, которые требовали более демократического общества и управления, отвечающего потребностям всех граждан. Свобода слова больше не была мечтой о каком-то непредсказуемом будущем на арабской улице; это происходило на самом деле. Круг слушателей антирежимных блогеров и влогеров становился все шире и шире. Никто из власть имущих, похоже, не знал, как загнать этого джинна обратно в бутылку.

Перед лицом непрекращающихся протестов и под пристальным взглядом всего мира президент Туниса уступил власть в январе 2011 года, после четверти века пребывания у власти. Месяц спустя, когда мужчины, женщины и дети заняли каирскую площадь Тахрир и отказались уступить свои позиции, рухнул казавшийся незыблемым режим президента Египта Хосни Мубарака. Девять дней спустя Движение 20 февраля зародилось в Марокко. Омар был во всей красе, несмотря на опасность, которую представляли собой полицейские и сотрудники служб безопасности, которые проносили свои дубинки на протесты и использовали их для того, чтобы разбивать головы. Движение в Марокко, объяснил Омар, было "митингом всех тех, кто остался за пределами общественного пространства и хотел вернуть себе это пространство, демократизировать его и превратить в настоящую площадку для дебатов".

Он постоянно занимался организацией протестов, сообщал о них всему миру и вдохновлял своих соратников по движению тем, что другие называли его "заразительным оптимизмом". Временами Омар демонстрировал риторические излишества, свойственные молодости и идеологическому пылу. "Единственные диктаторы, которые не падут, — это те, которые уже мертвы", — воскликнул он однажды перед группой протестующих и журналистов, собравшихся, чтобы пересказать события дня. Но в основе Движения 20 февраля лежало очень тонкое понимание политических императивов и политических ограничений. Омар и его соратники не требовали отставки короля Мохаммеда VI, они призывали его возглавить реформы и отказаться от части своей почти абсолютной власти.

Они требовали создания парламента, который будет отвечать перед народом, а не перед королем, и независимой от короля судебной системы. Они требовали покончить с системой экономических привилегий, которая направляла государственные богатства на вершину и поощряла коррупцию среди правительственных чиновников. Им нужна была конституция, закрепляющая в качестве закона свободу ассоциаций, свободу слова и самую близкую сердцу Омара свободу прессы.

Король Мохаммед VI, похоже, был готов пойти им навстречу. Марокканский государь был умным человеком, хорошо разбирающимся в связях с общественностью. Он всегда следил одним глазом за своим положением на родине, а другим — за положением в западном мире, и с момента вступления на трон упорно старался создать образ монархического либерализма. Еще в первый год своего правления, в 2000 году, он с удивительной ловкостью справился с репортером, приехавшим из журнала Time: "Парадная дверь дворца открывается, и выходит король Мохаммед VI с кошачьей прытью в шаге", — гласил почти задыхающийся заголовок в Time. Корреспондент просто восхищался новым лидером Марокко. Его английский оказался безупречным и лишь "слегка акцентированным". Король, отмечает репортер, был таким же обычным парнем, каким он был, когда был всего лишь кронпринцем. Тридцатишестилетний монарх надел кроссовки Nikes и отправился на пробежку. Он сам ездил в офис (даже останавливался на красный свет, как все остальные). Он курил "Мальборо". Он гонял на гидроциклах. Он "погружался, как поп-звезда, в толпы обожающих марокканцев".

Этот государь намеревался "встретиться с народом и посмотреть, как он живет", — объяснил новый король. "Когда я машу людям, я стараюсь не приветствовать толпу, а приветствовать людей по отдельности, чтобы установить зрительный контакт".

Король Мохаммед VI, как сообщает Time, даже начал исправлять жестокость, с которой его отец, король Хасан II, обращался с подданными, которые ему перечили. Пока Хасан II был у власти, инакомыслящие могли оказаться в тюрьме или погибнуть. Мохаммед VI — или M6, как его стали называть, — сделал публичное заявление об освобождении некоторых из этих обвиняемых еретиков. "Мохаммед VI — современный человек", — сказал один из помилованных. "У него нет авторитарного нрава".

Журнал опубликовал свой очерк объемом 1700 слов под заголовком: "Король крутизны… Мохаммед VI — Битлз арабской королевской семьи".

Неудивительно, что одиннадцать лет спустя М6 отнесся к восстаниям "арабской весны" с пониманием. По мнению короля, люди и министры, служившие ему, были, возможно, виноваты в прискорбном положении дел, сложившемся между монархом и его народом. 9 марта 2011 года, менее чем через три недели после начала протестов, король выступил по телевидению и сообщил своим подданным, что назначает комитет для разработки конституционных реформ, которые отвечают интересам протестующих. Он начал освобождать политических диссидентов, которые были заключены в тюрьму в его собственное правление. Демонстрации не утихли, но избиения со стороны полицейских королевства прекратились.

К тому времени, когда в июле марокканский народ ратифицировал предложенные конституционные реформы, Мохаммеда VI приветствовали некоторые за его движение в сторону демократизации. Внутри Марокко нашлись критики, которые отметили, что власть короля не сильно урезана обновленной конституцией — он по-прежнему выбирает премьер-министра, по-прежнему руководит высшим судом Марокко и по-прежнему назначает большинство судей. Но на бумаге реформы выглядели неплохо, особенно издалека.

M6 был удостоен похвалы за уступчивость и относительно бескровное урегулирование кризиса. Госсекретарь США Хиллари Клинтон назвала реформы короля "моделью" для арабского мира, как и министр иностранных дел Франции Ален Жюппе. Королевство Марокко продолжало пользоваться финансовой благосклонностью Запада. В 2013 году ЕС дополнил свой ежегодный грант в 250 миллионов долларов денежной помощи еще 40 миллионами долларов, чтобы помочь королевству с "демократическими преобразованиями". В том же году президент Барак Обама похвалил Марокко за вновь обретенную приверженность правам человека. США продолжали выделять королевству более 100 миллионов долларов в год, чтобы помочь стимулировать марокканскую экономику.

Годы, последовавшие за Движением 20 февраля, стали для Омара Ради "салатными". Он стал одним из ключевых блоггеров Mamfakinch (грубый перевод: "Без уступок"), сайта гражданских журналистов, который развенчивал финансируемые государством и управляемые им СМИ. Он помог запустить французскую версию сайта Lakome.com, специализирующегося на журналистских расследованиях; он участвовал в работе таких зарубежных СМИ, как Orient XXI, BBC и Al Jazeera English. Он также был одним из основателей Le Desk, новостного сайта, специализирующегося на длинных журналистских расследованиях, мультимедийных презентациях и журналистике данных.

Дворец, тем временем, все больше стремился приглушить влияние любой прессы, недружелюбно настроенной по отношению к государству или суверену. Марокканское правительство выделяло хорошие деньги медиакомпаниям в качестве небольшого квипрокво. Быть попугаем королевства было гораздо более безопасным и прибыльным бизнес-предложением, чем пытаться оспаривать линию правительства или сообщать правду; это также обещало сочные сенсации от источников внутри служб безопасности.

Работа независимого журналиста в Марокко сопряжена с определенными преследованиями и финансовыми трудностями, которые Омар Ради ощущал лично. Вместе с другими известными членами Mamfakinch его компьютер был заражен шпионской программой Hacking Team's Remote Control System еще в 2012 году. По его воспоминаниям, компьютер был настолько "испорчен", что ему пришлось прекратить пользоваться им. Начинающие медиакомпании, в которых он работал в Марокко, периодически подвергались цензуре, выходили из бизнеса или лишались доходов от рекламы по приказу государства. Время от времени Омар был вынужден принимать финансовую помощь от своих родителей. Но молодой человек, наблюдавший за тем, как его отец и мать встают в пять утра, чтобы ехать на работу учителями в Касабланку, город на набережной, который они пока не могли себе позволить, не испытывал особого страха перед трудностями и тяжелой работой.

С 2012 по 2016 год Омар Ради занимался исключительной журналистикой, специализируясь на расследованиях, раскрывающих деятельность Махзена — могущественной государственной кабалы, контролировавшей распределение богатств и природных ресурсов Марокко. Его первой большой статьей стало пятисерийное разоблачение песчано-гравийной промышленности Марокко, которая поставляла сырье, необходимое для строительства. Каменоломни были одним из немногих приносящих доход предприятий в Марокко, но возможность инвестировать в этот прибыльный бизнес была привилегией, которую крепко держал дворец. Королевство предоставляло долю в доходах избранным. Прибыль, которую находил и о которой сообщал Омар, редко шла на пользу гражданам. Деньги часто оказывались в банках Люксембурга и Британских Виргинских островов, недоступных для налоговиков Марокко.

Второе большое расследование Омара получило название "Дело государственных слуг". Омар получил доступ к государственному земельному реестру Марокко, проанализировал договоры купли-продажи, налоговые льготы и акты и обнаружил, что государство распродавало некоторые из самых дорогих участков земли в столице Рабате друзьям монархии и лояльным бюрократам, которые "хорошо служили государству". Омар назвал имена и цены.

Эти расследования привлекли некоторое внимание к молодому репортеру, принесли ему первые профессиональные похвалы и не вызвали особого отпора со стороны властей. Но в марокканских службах безопасности были люди, которые отмечали Омара Ради как человека, как они иногда говорили о своенравных подданных, "лишенного должного уважения к королю".

Омар всегда говорил, что не хотел проявить неуважение к королю и что никогда не рассматривал свои отношения с государем как личную вражду. Он просто хотел рассказать правду о своей родной стране в надежде сделать ее лучше. "Некоторые из твоих коллег считают твою журналистику чересчур расследовательской и радикальной", — позже сказал Омару один из друзей. "Но я помню, как мы смеялись, говоря, что если мы беспокоим их — тех, кто действительно стоит у власти, — значит, мы на правильном пути".

На бумаге еще в 2016 году ситуация для независимых журналистов в Марокко улучшилась. Согласно новому правовому кодексу, принятому в том году, репортера больше нельзя было отправить в тюрьму только за то, что он написал что-то, оскорбляющее государство или суверена. Но, по опыту Омара, королевство начало прибегать к внеправовым методам, когда ему бросали вызов. Омар заключил контракт с Le Monde, чтобы расследовать интересный случай межкоролевского дарения в городе Ифран на Среднем Атласе. Королевство Марокко передало эмиру Катара огромный участок земли, находящийся в государственной собственности, чтобы он мог построить себе частный дворец на вершине горы. К тому времени, когда Омар узнал о случившемся, строительство уже началось; землю вырубали, местных жителей отправляли в отставку. Омар пытался выяснить, как была проведена эта сделка с недвижимостью. Подписали ли ее лишенные собственности горожане? Получили ли они компенсацию?

Омар понял, что за ним следят правительственные надсмотрщики, с того момента, как он прибыл в регион, и заметил, как быстро местные лидеры и активисты охладели к идее поговорить с ним. "Мои разговоры с людьми, с активистами на местах и т. д. тщательно отслеживались", — говорит он.

Омар сообщил в Le Monde, что история кажется невыполнимой, что королевство будет продолжать "вставлять мне палки в колеса". Редакторы в Париже не хотели сдаваться, и Омар, возможно, продолжал бы работать, пока на эту историю не набросился дружественный суверену сайт. Не историю о новом дворце катарцев, а историю о расследовании Омара. "Мои телефонные разговоры, в частности, попали на новостной сайт Le360, который также был близок к правительству и рассказал о моих намерениях в статье", — говорит Омар. "В итоге я отказался от идеи провести это расследование, потому что угроза была прямой и ясной — не приближаться к подобной теме".

В следующем году во время репортажа о лишении земли в марокканском регионе Риф Омар был арестован и находился под стражей сорок восемь часов. В 2017 году Риф был опасным местом, но в то же время там были лучшие истории. Жители региона — забытое население, бедное и малообразованное. Но они были горды и не желали быть послушными подданными ни одного короля: ни Мохаммеда V, ни его сына Хасана II, ни его сына Мохаммеда VI. На недоброжелательность они часто отвечали взаимностью. Хасан II называл их "грязными, невежественными, нищими".

После того как в 2016 году в Рифе был убит местный торговец рыбой — полицейские наблюдали за тем, как его раздавило прессом для мусора, когда он пытался вернуть конфискованную меч-рыбу стоимостью 10 000 долларов, — в регионе вспыхнули бурные демонстрации, напомнившие об "арабской весне" пятью годами ранее. Король Мохаммед VI быстро превратил регион в полицейское государство, направив в главные города полицейских — в некоторых местах по одному на каждых двух жителей. Полицейские безнаказанно применяли дубинки, дубинки и огнестрельное оружие, а некоторые подозревают, что и с удовольствием. В течение следующих нескольких лет люди сотнями попадали в тюрьмы; лидеры протестного движения были приговорены к двадцатилетним срокам заключения. Когда эти приговоры были подтверждены в ходе апелляции, чувство несправедливости взяло верх над Омаром. "Давайте все вспомним апелляционного судью Лахсена Толфи, исполнителя приговора против наших братьев", — написал он в своем твиттере в апреле 2019 года. "Во многих режимах мелкие прихвостни вроде него потом возвращаются с мольбами, утверждая, что они лишь "выполняли приказ". Таким недостойным чиновникам нет ни забвения, ни прощения!"

За отправку этого сообщения Омара арестовали, пять часов допрашивали в Национальной бригаде судебной полиции (BNPJ) и отпустили. Восемь месяцев спустя, без предупреждения, Омар был снова арестован за то же самое "правонарушение". Его продержали без залога и в одиночной камере в течение недели и, наконец, предъявили обвинение в "оскорблении магистрата". В марте 2020 года он был признан виновным и приговорен к четырем месяцам тюрьмы условно. Один из хорошо финансируемых марокканским правительством сайтов СМИ назвал это "легким".

Сандрин и Сесиль впервые побеседовали с Омаром Ради три месяца спустя, в июне 2020 года, когда Лаборатория безопасности заканчивала работу над своим отчетом, заключавшим, что Омар, скорее всего, стал жертвой шпионской программы киберслежения Pegasus. Омар был в удивительно хорошем расположении духа. Он сказал, что с нетерпением ждет ответа марокканских властей на обвинение. Заразительный оптимизм", который был присущ его соотечественникам из "Движения 20 февраля" десятилетием ранее, трудно было не заметить: Омар быстро улыбался и шутил. Даже по удаленной связи можно было заметить блеск в его глазах.

Омар казался забавным и слегка озадаченным тем, что Королевство Марокко выбрало этот момент, чтобы вручить ему, спустя двенадцать лет после его первого обращения, официальное удостоверение журналиста. Он рассказал нам, что обжалует свой четырехмесячный тюремный приговор, но не питает особых надежд. "Учитывая то, как они сейчас ведут себя со мной в прессе, я думаю, что они немного злы на меня", — сказал он. "Посмотрим". Тем временем ему не терпелось рассказать нам о новом амбициозном расследовании, над которым он работал и которое касалось передачи миллионов акров земли во время двадцатилетнего правления короля Мохаммеда. Омар рассказал нам, что в одном случае оказалось, что королевство покупало землю у сельских жителей Марокко по цене всего 2,5 евро за квадратный метр, а затем продавало ее застройщикам по цене около 1 500 евро за квадратный метр.

Его энтузиазм по поводу нового расследования проблемы отчуждения земли казался беспредельным, возможно, потому, что оно стало кульминацией дюжины лет работы и исследований с его стороны. "Цель этой операции — изъять землю, которая, согласно официальной терминологии, считается "спящим капиталом", то есть землю, используемую для производства продуктов питания и так далее, и вбросить ее на рынок", — сказал он нам. "Миллионы лишенных собственности семей, владеющих только сельскохозяйственными навыками, оказались на окраинах городских центров, потому что им больше некуда идти…. Государство изгоняет их, чтобы потом отдать эту землю частному сектору для строительства полей для гольфа, роскошных домов, кондоминиумов и тому подобных вещей. Трудно увидеть здесь общественную пользу. Речь идет об обнищании населения, которое страдает от жадности частного сектора под защитой властей, системы правосудия, полиции и министерства внутренних дел, которые ополчились против населения, которое уже десятилетиями является жертвой отсутствия политики грамотности, государственных школ, здравоохранения и общего обнищания из-за общих условий экономической политики страны".

Расследование не было ни быстрым, ни легким, ни дешевым, но Омар вернулся в Le Desk и только что получил дополнительное финансирование в виде гранта от международного фонда, специализирующегося на журналистике, экономической справедливости и правах человека. Омар был полон решимости продолжать это расследование, потому что он стал рассматривать его как преступление в процессе. "В настоящее время марокканскому государству не хватает финансовых ресурсов", — говорит он. "Земля — это финансовый ресурс, который можно легко отнять у людей и который имеет огромную ценность. Я думаю, что в ближайшие годы феномен присвоения земель будет множиться".

По его признанию, в его плане по завершению проекта была одна загвоздка. Он подозревал, что правительство пронюхало об этом. "В начале этого года произошло нечто шокирующее", — сказал он. "Я закончил расследование в одной из деревень и взял несколько интервью у ее жителей, жителей, крестьян. А через два дня мне позвонили все жители деревни и сказали: "Пожалуйста, не говорите о нас. Не цитируйте нас". Мне угрожала полиция. Если вы когда-нибудь опубликуете статью, у нас будут неприятности".

Когда Сесиль и Сандрин перешли к разговору о том, что кто-то в Марокко следит за ним с помощью Pegasus, он отнесся к этому философски. Киберслежка стала фактом жизни журналистов в Касабланке и Рабате. "Мы живем в полицейском государстве, где одним из инструментов контроля над общественным пространством является слежка за людьми", — объясняет Омар. "И среди этих людей, за которыми ведется наблюдение, есть такие люди, как я, как политические активисты, как журналисты, которые вызывают беспокойство, за которыми необходимо систематически следить".

Омар понял, что за ним следят с момента "арабской весны". Марокканцы уже использовали систему киберслежки Eagle французской компании Amesys в 2011 году, затем RCS от Hacking Team и FinFisher от Gamma Group, а теперь Pegasus от NSO. Он был удивлен, когда узнал из Лаборатории безопасности о новой умной технологии "нулевого клика", разработанной NSO для запуска шпионской атаки.

"Вирус НСО гораздо более совершенен", — говорит Омар. "Они передовые. Они знают все. Снимаю перед ними шляпу".

В последние несколько дней Омар начал ощущать новую активность в кампании против него. Ему казалось, что марокканские службы безопасности передают материалы о нем своим платным рупорам в СМИ, что тот, кто получил доступ к содержимому его мобильного телефона, использует эту информацию как оружие против него. Дружественные правительству СМИ начали публиковать подробности личной жизни Омара, которые он старался держать в тайне. Он назвал эту тактику "барбузери" — французский сленговый термин, обозначающий теневую шпионскую тактику. "То есть, — пояснил Омар, — рассказывать, в какое время я пью алкоголь, с кем живу, кто приходит ко мне домой и т. д.". В прессе барбузери дают понять, что за вами следят".

У Омара были веские причины для беспокойства по поводу этого нового события. В последние несколько лет Барбузерия в Марокко приняла мрачный оборот, который привел в ужас представителей независимой журналистики. Королевские прокуроры использовали серию громких уголовных обвинений, чтобы уничтожить сотрудников газеты Akhbar al-Youm, которая отказывалась следовать линии правительства. Основатель и главный редактор газеты Тауфик Буакрин был арестован в 2018 году, через несколько дней после того, как написал статью, в которой раскритиковал выбранного королем премьер-министра за пренебрежение важнейшими объектами инфраструктуры в сельских районах Марокко. Прокурор Касабланки предъявил Буакрину обвинения по нескольким пунктам в сексуальном насилии.

Одна из предполагаемых жертв Буакрина, также сотрудница "Ахбар аль-Юм", отказалась подтвердить обвинения. "Я дала показания, что он невиновен", — сказала она. "Прокурору это не понравилось, и он каким-то образом убедил судью, что я страдаю стокгольмским синдромом". Она бежала в Тунис, а над ее головой висел шестимесячный приговор за лжесвидетельство и клевету. Буакрин была признана виновной и приговорена к пятнадцати годам тюремного заключения.

Главный редактор, сменивший Буакрина, Сулейман Райссуни, также был обвинен в сексуальном насилии и заключен в тюрьму. Племянница Райсуни Хаджар, репортер газеты Akhbar al-Youm, была арестована вместе со своим женихом, когда выходила из кабинета гинеколога. Королевские прокуроры обвинили пару в добрачном сексе и прерывании беременности, что в Марокко считается уголовно наказуемым деянием. В ходе судебного процесса двадцативосьмилетней Раиссуни пришлось пройти нежелательный и ненужный гинекологический осмотр. "Это был бесчеловечный опыт: представьте, что "врач" насильно вводит инструменты в ваше влагалище без вашего согласия", — рассказала Хаджар журналистам французских изданий Mediapart и L'Humanité. "Я была изнасилована марокканским государством".

"Вдобавок ко всему, — сказал нам Омар, — они подделали документы, потому что в итоге эксперт сказал, что аборта не было". Хаджар, ее жених и врач, которого ложно обвинили в проведении аборта, были осуждены и приговорены к тюремному заключению. Когда шесть недель спустя король издал королевский указ о помиловании, чтобы пара могла "создать семью в соответствии с религиозными предписаниями и законом", Хаджар вместе с женихом бежала в Судан. Ей пришлось написать письма с извинениями гинекологу и его сотрудникам, которые также были осуждены за преступления. К июню 2020 года газета, в которой она работала вместе со своим дядей, была переведена на режим жизнеобеспечения.

"Вот как они действуют", — сказал нам Омар. "Они разрушают имидж людей, раскапывают о них информацию и предают ее огласке. Здесь нет ни этики, ни морали. Мы собираемся разоблачить сексуальную ориентацию. Мы собираемся сделать папарацци фотографии кого-то с любовницей или женщины с любовником и опубликовать их, чтобы сказать: "Смотрите, она изменяет своему парню или он изменяет своей девушке" и т. д. И это не их дело".

Когда на следующей неделе, за пять дней до публикации, Сандрин и Сесиль вновь беседовали с Омаром, у него возникли подозрения, что марокканские власти готовят почву для личной атаки с целью дискредитировать его. Дружественные режиму сайты сплетен всего несколькими днями ранее опубликовали подробности о сожительнице Омара, его девушке и даже конкретные данные о деньгах, поступающих на его личные банковские счета. Такую информацию мог добыть тот, кто имел доступ к iPhone Омара. Что еще более тревожно, популярный сайт сплетен под названием Chouf TV обвинил Омара в шпионаже в пользу иностранного правительства, назвал его "курильщиком конопли" и утверждал, что среди его молодых друзей-активистов он имеет репутацию "насильника".

22 июня 2020 года Forbidden Stories вместе с нашими партнерами из Le Monde, Guardian, Süddeutsche Zeitung и Washington Post опубликовали историю о нападении Pegasus на Омара Ради. Нам не удалось получить комментарий от марокканского правительства, которое отказалось отвечать на наши запросы и даже не соизволило подтвердить их получение. Возможно, Омар был разочарован отсутствием официального ответа, но в тот же день он прислал нам сообщение с благодарностью. "Здесь очень шумно", — сказал он. "Это потрясающе".

Через два дня Омара вызвали в офис BNPJ в Касабланке, где уже вовсю работали прокуроры. Кто-то предупредил телеканал Chouf TV, чтобы камеры были наготове и запечатлели "прогулку преступника" Омара, а королевский прокурор подготовил пресс-релиз о причине вызова. "Все официально", — написал нам Омар после шестичасового допроса. "Они обвиняют меня в сотрудничестве с иностранными спецслужбами. Они зашли очень далеко в нелепости".

Наши ключевые партнеры опубликовали материалы об аресте с заявлениями от Омара и марокканских властей. Washington Post удалось поместить в конце своего репортажа не слишком завуалированную официальную угрозу от посольства Марокко в Вашингтоне. "Из-за короткого времени, — написала пресс-секретарь, — мы не можем дать комментарии, кроме как подчеркнуть, что мы оставляем за собой право подать в суд в случае публикации непроверенной или ложной информации по этому делу". Омар сохранил чувство юмора: "Мы увидимся через несколько часов, — сказал он другу по дороге на допрос, — или, может быть, через пять лет", — и непоколебимость. "Я ничего не боюсь", — сказал он для публикации. "Я иду с гордо поднятой головой".

На следующей неделе Омара вызвали на очередной допрос. Следователи расспрашивали его о гранте, который он получил от южноафриканского фонда для финансирования расследования о присвоении земли, а затем передали одному из предпочитаемых марокканских СМИ информацию о личности мнимого куратора Омара из лондонской МИ-6. Три дня спустя Омар и его друг были арестованы за то, что столкнулись и сняли на видео оператора телеканала Chouf, который следил за ним, снимал его и его друга и насмехался над ними. После возникшей ссоры полиция арестовала Омара и его друга и оставила их в тюрьме на ночь. Прокуратура добавила к делу Омара новые обвинения в публичном пьянстве и съемке без согласия.

Через два дня, 8 июля, когда он отправил Сандрин аудиофайл, чтобы проинформировать нас о последних преследованиях, голос его звучал устало и, возможно, немного испуганно. "Мне жаль, что вам придется больше работать", — сказал он. Тон его голоса сильно отличался от обычного; я впервые услышал в нем отчаяние. "Я не знаю. В любом случае, я хотел сказать, что три вызова в суд за две недели — это слишком много. Власти Марокко затаили на меня злобу и используют все свои инструменты: полицию, СМИ и систему правосудия". По словам Омара, он начинает верить, что НСО тоже в этом замешана. Если Марокко объявит Омара шпионом, то и NSO, и марокканские власти смогут заявить, что "Пегас" используется на законных основаниях, для защиты национальной безопасности.

Мы продолжали говорить Омару, как делали это с самого начала, что поможем сохранить его историю в новостях, чтобы хотя бы прокуроры в Марокко поняли, что за ними следят. "Вы можете на нас рассчитывать", — говорили мы ему. Но мы были беспомощны, и настроение в офисе было напряженным.

В середине июля Омар пропал из виду. Где-то между пятым допросом и седьмым он просто перестал отвечать на наши сообщения. 29 июля 2020 года мы узнали, что Омар был задержан и помещен в следственный изолятор. Расследование приобрело новое измерение. Теперь ему предъявлялись обвинения в получении денег от иностранных спецслужб, "подрыве государственной безопасности" и изнасиловании. Предполагаемая жертва сексуального нападения, внештатный сотрудник Le Desk, получила огласку через несколько дней. Ее рассказ о нападении был подробным и убедительным. Семья и сторонники Омара не преминули заявить, что никто в лагере Ради не хотел заставить замолчать предполагаемую жертву, но Омар заслуживает справедливого судебного разбирательства со всеми доказательствами на столе.

Девять месяцев спустя, когда проект "Пегас" начал набирать обороты в Мексике, Индии и Венгрии, Омар по-прежнему оставался недосягаемым. Он все еще находился в тюрьме и собирался предстать перед судом, но надежды на то, что ему удастся организовать реальную защиту, было мало. Изредка его навещали друзья и родители, но мы слышали, что прежний блеск исчез из глаз Омара. Каждый из нас в "Запретных историях" и "Лаборатории безопасности" в той или иной степени испытывал чувство вины за то, что слишком ярко осветил Омара Ради, за то, что пригласил всю мощь марокканского государства обрушиться на его голову.

Одна из наших сотрудниц в Forbidden Stories была настолько потрясена, что заговорила об уходе из журналистики. Мы с Сандрин пытались объяснить ей, как и себе, что работа репортера заключается не в том, чтобы защищать или добиваться определенного результата; работа журналиста заключается в том, чтобы говорить правду, а фишки пусть падают куда хотят. Но в случае с Омаром это было слабое утешение для всех нас. Он смело и открыто поделился с нами своей историей, и когда стены начали смыкаться вокруг него, мы мало что могли сделать.

"Случай с Омаром стал для нас важным уроком, — говорит Клаудио. "Все может пойти не так, как надо, даже для людей, которым мы пытались помочь".