Серьезно, я не знаю, зачем притащил Машу к себе домой. Наверное, на этот вопрос у меня никогда не появится ответа. Может, болезнь так сказалась, а может, тот факт, что мы с мамой уже который день не разговаривали. Она старательно избегала меня, а я позволял ей это делать. Так было проще для нас обоих.
Но благодаря Уваровой, которую я зачем-то привел в этот шикарный особняк, на нашей кухне вновь раздался шум от разговоров. Сначала я злился, когда увидел мать на пороге комнаты. Однако теперь даже немного рад. Она улыбается. Как раньше. Странно, но смотря на такую маму, мне тоже хочется улыбнуться.
После чаепития – а облепиховый пунш был, действительно, очень вкусным – уходим с Машей снова ко мне в комнату. Не потому, что я настаиваю, а потому, что мать провожает нас, окидывая какими–то двусмысленными намеками. Никогда не пойму женщин, вернее, что у них на уме.
– У тебя очень красивая мама, – говорит Уварова, вновь оглядывая комнату. Вижу, как она с одной стороны уверенно садится на край кровати, а с другой смущенно сжимается. Забавно. Девушки в моем обществе так не ведут себя. Обычно они откидывают волосы назад, стреляют глазками, виснут на мне. А тут сплошные противоречия. Хотя уверен, у этой ненормальной однозначно есть в мой адрес симпатия. Не первый день живу, не первый раз общаюсь с противоположным полом.
– А ты думала, в какого я такой? – сажусь рядом, поглядывая краем глаза на девчонку. Тусклый свет, запах облепихи, которым мы успели пропахнуть на кухне, и безмятежная тишина.
– Какой такой? Грубый, наглый и… пошлый? – улыбается она. Щеки так и отливают алым, видать, смущается. Вспоминаю слова Анатольевича, что мне стоит держаться подальше от его дочки. От его скромной и правильной дочки. Типа, я не для нее. Интересно, он знает вообще, что Маша сейчас сидит в моей комнате и пытается совладать с желанием перестать так открыто пялиться.
– Вот какого ты обо мне мнения?
– А что, разве я не права? – поворачивается резко ко мне, хлопая своими пышными ресницами. Стоп, когда это я успел заметить такую мелочь. Нет, Маша некрасивая. Разве только губы… такие пухлые и алые, идеальной формы и однозначно свои. Не как у многих девчонок, под кучей косметических средств.
– Хочешь сказать, тебе не нравятся грубые, наглые и… пошлые? – придвигаюсь ближе, от чего девчонка нервно сглатывает. Однако не спешит отдалиться, старательно держится.
– Вообще нет!
– Вообще нет?
– Вообще! – и вот опять мой взгляд притягивают ее губы. Да, мозг окончательно от болезни поплыл.
– Нельзя быть на сто процентов уверенным в том, чего никогда не пробовал. Эй, ненормальная, раз такая правильная и любишь правильных мальчиков, то почему до сих пор сидишь рядом со мной?
– Ты прав, – прикусывает край губы, отчего кожа становится еще более вишневой. Наверное, мне нужно просто поцеловать ее, и все встанет на свои места. Секундное помутнение, не иначе. Или, может, нам переспать? Сколько раз со мной происходили такие помутнения? Все решается довольно просто. Это как выпить воды, если умираешь от безумной жажды.
Ладно! Для чего я притащил ее в свою спальню? Позлить директора? Доказать что-то? А Маша? Зачем она села рядом со мной на этом награждении? Зачем пошла в аптеку и переступила порог комнаты? Наверное, все же нужно выпить воды, чтобы не умереть от забавной жажды.
– Прав?
– Мне давно пора домой, – говорит Уварова. Но в глазах у нее совсем другое. Все они одинаковые. Ломаются. Строят из себя скромниц, на деле же только и ждут, когда неправильные и грубые парни, вроде меня, сломают их «непреступную» крепость.
Девчонка поднимается, однако хватаю ее за руку и резко сажаю обратно. Наклоняюсь, вдыхая вкусный запах облепихи с медом.
– Тим… – шепчет, боясь и шевельнуться. А может это всего лишь игра, женские штучки, которыми они пытаются подцепить на крючок глупых мужиков.
– Да ладно, – отвечаю ей тихо, чтобы еще больше смутить. Она совсем не в моем вкусе. Нет смысла целоваться и заниматься сексом. Вряд ли мне понравится. Однако Маша опять делает это – прикусывает кончик губы. Ее невинный взгляд скользит по мне, опускаясь все ниже.
– Тимур… – выдыхает, томно произнося мое имя. Черт, с каким трепетом говорит его, будто смакует каждую букву. В висках пульсирует, и я думаю, мне нужна разрядка.
И нет, никогда не смогу быть джентльменом, который ведет сначала в кино, потом дарит букет из ста роз, а затем нежно спрашивает разрешения. Если я хочу, то целую, если я хочу, то укладываю девушку под себя. Сегодня не станет исключением.
Не медля больше ни секунды, положил руку девчонке не шею и резко притянул к себе, впиваясь в алые пухлые губы. Она не открыла рот, не позволила коснуться кончика ее языка, но и не оттолкнула.
Ну же! Что за игры в недотрогу.
Моя ладонь коснулась поясницы Маши и затем медленно проникла под майку. Кожа показалась какой-то идеально гладкой, словно шелк. И мне захотелось провести выше, а может и совсем стянуть с нее эту проклятую вещь, которая явно скрывала что-то вполне себе достойное моего взора.
Однако Уварова будто очнулась ото сна. Ее тонкие худенькие пальцы легли мне на грудь, и между нами возникло некое пространство. А затем она просто прервала наш, вернее, мой поцелуй.
– Ч… – не понял я.
– Не надо, – серьезно и уверенно произнесла девчонка, показывая мне красную стоп-карту. Глаза ее изумрудного цвета, с темной радужкой внутри, сверкнули, но тут же погасли. Она смотрела из-под опущенных ресниц, и этот невинный взгляд заставил меня поежиться. В нем однозначно было что-то недоступное и очень притягательное.
– Что? – выгнул бровь я и вновь наклонился. Но Уварова еще крепче сжала мою майку, намекая, чтобы я остановился.
– Я не одноразовая, Тим. Поэтому… не надо.
Эта фраза… Меня будто молотком по голове огрели или сильным разрядом электричества. Девушка не хочет? Отказывает? Мне отказывает? Серьезно?
– Я пойду домой. Поправляйся, – спокойно произнесла Маша. Я отвернулся, стараясь переварить услышанное.
– Ага, – выдал на автомате.
Девчонка поднялась, взяла свои вещи, которые скромно лежали в уголке. Она не оглянулась. Просто коснулась ручки двери и переступила порог, покидая комнату. Так запросто. Будто я пустое место.
22.2
Я не проводил Машу и не написал ей сообщение. Плевать. Честно, мне плевать на нее и ее дебильного папочку. Пусть лесом идут оба.
Однако через пару дней мой мозг уже думал иначе.
В субботу мы с Арсом и еще несколькими парнями пошли в город. Ну как пошли, вышли прогуляться по курортной зоне. Погодка стояла отличная, да и настроение было неплохим. Юрка и Ваня, товарищи по компании, тоже из богатых семей, верещали всю дорогу без умолку, а Богданов лишь молчаливо качал головой.
Возле Лермонтовской галереи – красивого старинного стеклянного здания в голубых тонах – играли музыканты, а на лавках сидели пожилые. Дети бегали вокруг клумб, а девушка в белом свадебном платье пыталась активно позировать фотографу.
– Гляньте, еще один бедолага, – усмехнулся Юрка, показывая в сторону пары. Топовое место в нашем городе, где частенько проводят свадебные фотосессии.
– Невеста у него, конечно, жесть, – сморщился Ваня. Еще бы, девчонка была на два размера больше своего жениха. Мысленно я ему посочувствовал.
– Может, у них любовь, – заговорил молчаливый Арс. Сегодня молчаливый.
– Да ладно, любовь, – отмахнулся я. – Потрахался, и любовь прошла.
– Во-во, – закивали в один голос парни.
– Я вот не понимаю, – обратился Богданов ко мне. – Ты и Алиску никогда не ревновал. Хотя вы с ней вроде как… ну, относительно давно.
– Мы вообще не давно и не вместе, я же говорю! Потрахался, и забыл, – пояснил я зачем-то. Про Алису и меня постоянно ходили какие-то нелепые слухи. Мы не встречались. Да я вообще никогда ни с кем не встречался. Зачем? Все и так было доступно, стоило только пальцем щелкнуть. Ну ладно, Уварова стала большим исключением из правила. Одному Богу известно, что за трава ей стукнула в голову. Я был убежден, все закончится сексом. Но не случилось. Почему? К черту. Пошла она. Кому Маша нужна? Да ни один парень не посмотрит на эту ненормальную, с обилием тараканов, девчонку. И я бы не посмотрел. Просто обстоятельства и пульсация в висках сделали свое. Не иначе.
– Арс, это называется стабильный сексуальный партнер, – втиснулся в разговор Ваня, у которого, кстати, тоже отношения не водились.
– Ну да, Серебрянская поэтому которую неделю вешается на Руса в надежде, что Тимурчик ее заметит, – усмехнулся Юрка.
– Да плевать, если честно, – пожал я плечами. Мы поднимались по узкой улочке, ведущей в гору. Прошли мимо сквера, где народ активно фоткался и смеялся.
– У тебя какое-то потребительское отношение к девушкам, – кинул камень в мой огород Богданов. Он хоть и был моим лучшим другом, но отличался ото всех. Правильный, с принципами, и без девушки. Нет, встречался с кем-то пару раз. Но не срасталось у Арса. Потому что девчонки попадались такие, ждали от него подвигов мужского характера. Типа, махать кулаками за Елену Прекрасную с ревностью в глазах, катать на дорогой тачке отца или покупать дорогие шмотки. А Богданов не такой. Хороший. Маша в мужском обличии, ей Богу.
– Даже лед теплее моего сердца, – усмехнулся я.
– О, Тимурчик, да ты у нас поэт, – заржал Юрка.
Мы поднялись по каскадной лестнице, достигая беседки на вершине. В китайском стиле, с черными пиками на крыше. Очередное излюбленное место для туристов. Когда-то на трубах были признания в любви, которые школьники писали замазкой. Но позже беседку покрасили, и теперь она, в самом деле, напоминает достопримечательность.
Парни продолжали шутить на тему отношений, а Арс продолжал говорить, что у нас ветер в головах. Мы шли почти нога в ногу, хотя и были разного роста. Солнце припекало голову, а весенний ветерок обдувал лица. Я думал, ничего не сможет испортить мне настроение. Думал, жизнь снова наладилась. А потом увидел Машу. Не одну. С парнем. Она улыбалась ему, и мне вдруг сделалось не по себе.
Я резко остановился, пытаясь вообще понять, что вижу на той стороне дороги. Они тоже остановились. Он был выше Уваровой, короткие светлые волосы зачесаны назад, широкая футболка на плечах, темные джинсы. Нормальный такой, симпатичный парень.
Маша, к моему удивлению, выглядела иначе. В юбке выше колен и кофте, которая подчеркивала каждый изъян ее тонкой талии и груди. Волосы распущены, губы подкрашены. Даже издалека я отчетливо видел ее лицо. Она смотрела на этого парня так, как не смотрела на меня ни в одну из наших странных встреч.
– Ты чего, Тим? – раздалось на фоне.
– Тимурчик, чего застыл?
А я и ответить ничего не смог. Заклинило где-то. В голове вспыхнуло, как Уварова оттолкнула меня, как встала и ушла, не обернувшись. Это, выходит, Тимура Авдеева променяли на вот… данного блондина? Серьезно? Она вообще в своем уме?
Ветер подул сильней, и маленький листик упал Уваровой на волосы. Парень заприметил и потянул пальцы к ней, наклоняясь все ниже и ниже. Эта дурочка должна была сделать шаг назад и оттолкнуть его, как и меня. Но она продолжала стоять и смотреть. Будто ждала. Чего ждала? Чтобы ее поцеловали?
– Тим? – щелкнул перед моими глазами Арс.
– Отойди, – сквозь зубы прорычал я. Что-то внутри сломалось. У меня никогда не было такого. Руки сжались в кулаки, а в голове противный голос настойчиво шептал:
«Тебя сделал какой-то левый чувак. Тебя бортанули, бро. Вот так запросто. Ты пустое место».
А потом Маша просто взяла и потрепала этого парня по волосам.
Я отвернулся. Внутри меня зарождалось какое-то новое и непонятное чувство. Я ощущал себя оголенным проводом. Почему? Почему, твою мать, она меня отшила, а этому улыбается? Совсем поехала, что ли? Да где он, и где я!
– Тим, ты чего? – завыл Юрка где-то возле уха.
– Это же… – тихо произнес Арс, заприметив направление моего взгляда.
– Шумно здесь, – хрипло произнес я, сглотнув проклятый ком. Развернулся и пошел вниз по лестнице.
Странно, но каждый шаг давался тяжело. Мне почему-то до одури хотелось развернуться, подойти к этой ненормальной девчонке и как следует встряхнуть ее. Очнись же. Он там, а я здесь. Это ты мне должна была улыбаться, для меня наряжаться, а не для него.
Но, конечно, я этого не сделал.
***
Вечером мы с парнями пошли на хату к Ване. Ему было уже двадцать, и жил чувак отдельно от родителей. В центре, в новенькой новостройке на ста сорока квадратах. Громкая музыка, шумная компания, веселье, девчонки и выпивка.
Я бы уверен, что выбью дурь из головы. Нужно просто отвлечься. Пошла бы к черту Маша.
На хате у Вани собрались все знакомые, в том числе и Серебрянская. Короткие светлые волосы, яркая розовая помада на пухлых губах, идеально стройные ноги и грудь, на которую пускали слюну многие парни. Она была в коротких шортах, едва прикрывающих задницу. Улыбчивая и совсем нескромная, во многих отношениях, девушка.
Алиска в очередной раз крутилась возле Руса, но продолжала поглядывать в мою сторону. Все это видели. Наверное, поэтому нас считали негласной парочкой.
Я тоже смотрел на Серебрянскую, сидя на мягком диване. Из динамиков дорогих колонок доносилась задорная музыка, а в воздухе витали пары алкоголя. И в голове вдруг стрельнуло, почему Маша на меня так не смотрела. Однако я тут же откинул этот бред. Пусть со своим блондином лебезит. Дура.
– Тим, – послышался женский голос. – Как дела?
Помню ее, только с именами беда. Она вешалась на меня, и мы даже разок переспали. Огненные рыжие волосы мне тогда показались забавным дополнением к образу.
– Пойдет, а твои? – без особого желания ответил ей. Я не смотрел на девчонку, зато блуждал по шумной комнате взглядом. Дорогая мебель, высокий шкаф, огромная плазма и куча ненужного раритетного барахла, которое Ваня зачем-то покупает с Ибея. Хобби у него такое.
– В последнее время нечасто вижу тебя, Тимурчик, – пропела в уши рыжая. Я глянул на нее и опять почему-то подумал про Машу. Захотелось выругаться. На себя, на ее хахаля и на нее.
– Соскучилась?
– Еще как, – улыбнулась девчонка. Ее маленькая ладошка легла мне на колено. Она, как самая настоящая искусительница, медленно вела рукой вверх, а у плашки с ремнем остановилась. В другой день я бы уже пошел в комнату, но сейчас вообще не вставляло.
– Ай! – визгнула Алиска, которая сидела напротив рядом с Русом. Могли бы уже начать встречаться. Которую неделю ходят парочкой.
– Ты в порядке? – беспокойно спросил Руслан, потому что Серебрянская обронила бокал, и содержимое полилось прямо на ее лаковые туфли. Она скривилась, прикусила губу, а я опять подумал про Машу.
Да твою ж мать. Почему вообще продолжаю о ней думать. Свихнулся, что ли?
– Алис, ты не запачкалась? – подлетела подруга Серебрянской. Вытащила салфетку из сумки и давай протирать очередное платье из Милана. Они за эти шмотки трясутся больше, чем за собственную честь.
– Тим, – плюхнулся рядом Арс. – Разговор есть.
– Детка, иди, погуляй, – обратился я к рыжей. Та надула накаченные губки, но все же оставила нас.
– Что это сегодня было? – спросил сухо Богданов. Музыка играла не сказать чтобы громко, но голос друга показался мне тихим.
– В плане?
– Ты… странно смотрел на Уварову, – произнес он вслух то, что я и так знал.
– Просто смотрел, ничего странного.
– Вы общаетесь? – не уступал Арс.
– Да пошла она, – буркнул я себе под нос. Пусть со своим придурком общается.
– Тим, оставь ее в покое, – строго, даже категорично заявил Богданов.
– Ты запал, что ли, на нее, я не понял? – в комнате становилось шумно, разлетались голоса ребят и заливистый смех. Однако меня откровенно напрягало все, включая эти дебильные вопросы.
– Тим!
– Если нет, то не лезь ко мне с ней. Не хочу ничего слышать. Пусть катится, – я провел руками по волосам, а затем откинул голову к потолку. Состояние такое, будто ломает от нехватки дозы.
– Тим, она хорошая, видно же. Не испорченная, – подливал масло в огонь Арс.
– Что ты ко мне пристал с ней? А? Ты видел, у нее защитник есть. Прям богатырь, супергерой местного разлива. Такой, как я, ей сто лет не упал.
И снова защемило. Стало душно, музыка показалось громкой, а выпивка горькой. Я продолжал пялиться в белый потолок и думать, где в голове случился баг.
– Если бы я не знал тебя, подумал бы, что ты ревнуешь.
– Я? Ее?
– Тим…
– Хватит! – прорычал я, поднимая голову. Посмотрел на друга, хотелось, чтобы он просто заткнулся. Зачем подливать кипяток на открытую рану. Никакая это не ревность. Чтобы ревновать, надо испытывать симпатию, быть собственником. А у меня никакой симпатии. Чисто потребительское желание трахнуть ее. Было. Больше нет.
– Тим, – усмехнулся Богданов. – Эта девчонка…
– Не говори о ней, просто закрой рот!
– Тим…
Я резко подскочил с дивана, едва не опрокинув журнальный столик напротив. Музыка вдруг заглохла, а ребята поникли, боясь проронить и слово.
– Всем хорошего вечера! – сообщил я, развернулся и пошел прочь.