Леди и разбойник

Глава 8

Барбара Кастлмэн, сидящая у окна своей малиновой гостиной, являла собой необыкновенное зрелище. Солнечные лучи, преломляясь в оконном стекле алмазной огранки, сияли на темно-каштановых волосах, делая их огненно-рыжими, подчеркивали ослепительную белизну кожи, оставшейся безупречно гладкой даже после однажды перенесенной оспы.

Отливающее перламутром атласное платье имело такое глубокое декольте, что даже не отличавшиеся скромностью придворные дамы удивленно вскидывали брови. На белоснежной груди сверкало ожерелье из темно-красных рубинов – подарок короля после бурной сцены, когда ее алчность в который раз восторжествовала над желанием монарха экономить на всем.

Гостиная была под стать хозяйке. Картины из королевской коллекции, мебель, стоявшая прежде в парадных комнатах дворца, абиссинский ковер, поражающий узорами ручной работы, служили эффектным обрамлением самой экстравагантной женщины Британии.

На фоне этой роскоши бросался в глаза вспотевший от страха капрал, которого Барбара допрашивала, – в красном мундире, засаленном и расползающемся по швам. Ботинки давно требовали ремонта, ремни, крест-накрест перепоясывающие его фигуру, почти истлели.

О себе он мог многое рассказать. И о том, что жалованье выплачивается не вовремя, что еда в казарме отвратительная, а оружие либо допотопное, либо нуждается в починке. А также о том, что в армии и на флоте денег катастрофически не хватает, корабли гниют в гаванях, поскольку у адмиралтейства не хватает средств для выхода в море.

Но леди Кастлмэн, которая получала от короля щедрые дары, личная жизнь и чувства несчастного капрала совсем не волновали. Любой человек был для нее всего лишь средством для достижения собственных целей, и сейчас она клещами вытягивала из него сведения о событиях прошлой ночи.

– Продолжай, – приказала она, едва капрал умолк. – Что случилось потом?

– Мы подошли к окну, мадам… то есть, миледи… и увидели не разбойника, а леди в кресле.

– Леди? – воскликнула Барбара. – А как она выглядела? Опиши ее.

Рассеянно слушала она сбивчивое бормотание капрала, поскольку сразу поняла, кто находился в библиотеке в Стейверли. У нее были ушлые доносчики, и она знала почти все, что происходило во дворце. Когда ранним утром ей сообщили, что Пэнси выехала из конюшни темной ночью в сопровождении одного лишь конюха и возвратилась на рассвете, она немедленно запустила свою шпионскую сеть в действие. Не нужно было обладать богатым воображением, чтобы связать исчезновение Пэнси из дворца со странными обстоятельствами неудавшегося похода сэра Филиппа Гейджа и Рудольфа в поисках, пользующегося дурной славой, разбойника, о чем Барбаре незамедлительно было доложено.

Леди Кастлмэн отдавала себе отчет, что стремление Рудольфа поймать разбойника далеко не бескорыстно. Еще когда он заговорил о праве на получение титула маркиза, стало ясно, что у него есть какая-то тайна. Огромный опыт общения с мужчинами научил ее четко распознавать, когда они лгут, а когда скрывают правду. Заверения Рудольфа, что он единственный уцелевший наследник рода, звучали фальшиво, и Барбара тут же сообразила: значит, есть кто-то другой, у кого больше прав на наследство.

Впрочем, это мало волновало Барбару, и она не стала бы вмешиваться в дела Рудольфа и не ударила бы палец о палец, чтобы вывести его на чистую воду, если бы не его растущий интерес к кузине. Барбара поклялась отомстить графине Дарлингтон и ее племяннице за оскорбление, нанесенное ей в день возвращения короля в Уайтхолл. Отказ графини познакомиться с ней не остался незамеченным придворными. История передавалась из уст в уста, и хотя знаки внимания, оказанные королем, вернули ей власть и положение, занимаемое Барбарой до его женитьбы, она понимала, что многие жаждут ее падения, с тем, чтобы разорвать с ней всякие отношения. Сам по себе эпизод казался незначительным, но такое при дворе произошло впервые, и в душе Барбары остался горький осадок. Она затаилась и только ждала благоприятного случая, зная, что рано или поздно он представится и графиня или Пэнси окажутся у нее в руках.

Исходя из собственного жизненного опыта, она не сомневалась: у каждого человека есть тайна, которую он стыдится или хотел бы скрыть, поэтому нисколько не удивилась, когда лакей, приставленный ею следить за комнатами графини, доложил, что прошлой ночью Пэнси тайно уезжала из дворца. Она выслушала его и щедро наградила.

– Наблюдай с особой тщательностью, – наставляла она лакея. – Если потребуется, приударь за ее служанкой. Женщины всегда лучший источник информации.

– Ничто не ускользнет от меня, миледи, – пообещал лакей, однако не сказал Барбаре, что уже пытался подкатить к Марте, но в ответ получил хорошую оплеуху.

Он считал себя видным парнем, так что самолюбие его было задето. Желая свести счеты со служанкой, лакей согласился бы наблюдать за Пэнси и без щедрого вознаграждения.

Барбара не удивилась, что Рудольфу и Филиппу Гейджу не удалось схватить Белоснежное Горло. Она была невысокого мнения о сообразительности Рудольфа, а королевскому судье, по ее мнению, удавалось выслеживать свои жертвы только потому, что они были еще глупее, чем он. Ей казалось необъяснимым, что в мире, где новости молниеносно распространяются самыми немыслимыми способами и многочисленными осведомителями, Филипп Гейдж заранее объявил королю о своих планах. Всегда существовала вероятность того, что какой-нибудь слуга, услышав о намерениях своего господина, расскажет о них приятелям, а те – дальше, и вот уже всем все известно, а ворам и жуликам – в первую очередь. Поэтому неудивительно, что разбойнику удалось ускользнуть, удивительно другое – что именно Пэнси предупредила его.

По мере того как капрал рассказывал, с трудом подыскивая нужные слова, Барбара все отчетливее представляла сцену в библиотеке… Пэнси, притворяющаяся спокойной, вдруг вскрикивает, испуганная внезапным вторжением солдат. Разочарованные Рудольф и Филипп Гейдж понимают, что птичка улетела через заднюю дверь. Королевский судья покорно выслушивает гневную речь Пэнси, солдаты смущены… Барбара представила и огромный дом, в котором безуспешно ведется обыск. Да, только такой напыщенный осел, как сэр Филипп, мог подумать, что, в то время как он и его солдаты ломятся в двери и окна, добыча терпеливо дожидается его. Она хорошо представляла, как судья, удрученный, плетется с людьми обратно, даже не помыслив о том, что после их отъезда разбойники вполне могут вернуться. Словом, дело было заранее обречено на провал. В результате сэр Филипп и Рудольф выставили себя в смешном свете, а она получила ценные сведения. Теперь ясно, что Белоснежное Горло каким-то образом связан с Рудольфом, а Пэнси настолько увлечена этим человеком, что поставила на карту свою репутацию, если не жизнь, предприняв рискованную поездку, чтобы предупредить его.

Косноязычный капрал закончил рассказ и вытер пот со лба. Он выложил Барбаре все до мельчайших подробностей, все, что знал, и был как выжатый лимон. За такое усердие требовалась щедрая оплата, и она достала три гинеи из кошелька, лежавшего перед ней на столе. При виде такой огромной суммы глаза его засветились радостью. Когда дворецкий леди Кастлмэн предложил ему добывать для ее светлости сведения, за которую щедро заплатят, он рассчитывал в лучшем случае на одну гинею, а то и меньше, если даже сведения будут представлять интерес. За всю жизнь у него не было таких денег, и, вспомнив постоянную задержку жалованья и хорошенькую трактирщицу из «Трех подков», он моментально повеселел при мысли, что неожиданно разбогател.

Барбара, заплатив капралу, улыбнулась ему. Это была ни к чему не обязывающая улыбка женщины, желавшей нравиться независимо от того, знатен и богат мужчина или нет. Ее улыбка вместе с гинеями, зажатыми в потной руке, привела капрала в полное замешательство. Он и его приятели не считали Барбару дурной женщиной, хотя между собой и называли ее «королевской шлюхой», отпуская в ее адрес непристойные шуточки, впрочем, как и большинство жителей Лондона. В то же время капрал и многие другие мужчины не находили ничего зазорного в том, что король наслаждается жизнью. Он достаточно настрадался за Ла-Маншем, сейчас другие времена. Это была уже не та Англия, где властвовали Кромвель и его сподручники со своей дурацкой стрижкой и зловещими лицами. Веселая Англия осталась веселой, и почему бы королю не поразвлечься, если хочется? Если их король желает иметь любовницу, то пусть это будет милашка из милашек!

Правда, в их роте некоторые сплевывали, завидев ее, считая всех женщин при дворе шлюхами, говорили, что в Уайтхолле с жиру бесятся, однако капрал к таковым не принадлежал, и когда Барбара улыбнулась, он почувствовал, как ретиво забилось сердце, и, от охвативших его чувств, зарделся.

Барбара обладала прирожденной способностью заставлять мужчин охотно служить себе, и в этот момент, если бы потребовалось, капрал с радостью отдал бы за нее жизнь. Ему захотелось чем-то порадовать женщину, а она еще раз улыбнулась ему призывно, пленительно.

– Спасибо, капрал, можете идти, – сказала Барбара. – Если мне потребуется узнать что-нибудь еще, я пошлю за вами.

– Спасибо, мадам… то есть, миледи… огромное спасибо, – бормотал он, неловко пятясь к двери, понимая, что беседа окончена.

Он уже дошел до коридора и лакей собрался проводить его в помещение для прислуги, где его ждала здоровенная кружка эля, как вдруг остановился, и на лице появилось несвойственное ему выражение – капрал думал… Этому занятию капрал предавался не часто – в армии солдат подчиняется приказам, от него вовсе не требуется проявлять инициативу или выказывать ум, если и допустить, что таковой имелся. Но сейчас голова капрала работала!

– Мне нужно вернуться туда, – заявил он лакею, показав на дверь, из которой только что вышел.

– Это еще зачем? – подозрительно спросил лакей. – Тебе ведь заплатили, да?

Капрал кивнул.

– Тогда аудиенция закончена! Пока ей не потребуется что-нибудь еще, денег больше не получишь. Пошли, я не могу ждать тебя здесь весь день.

– Мне нужно вернуться! – настаивал капрал. – Я кое-что вспомнил!

«Баран и есть баран! Уперся, не сдвинуть с места. Видите ли, ему еще что-то надо сказать», – подумал лакей с раздражением, но делать было нечего, и он пошел доложить, бросив на ходу:

– Ну, смотри! Если обманул, получишь по загривку.

Барбара писала, сидя за секретером, и была очень недовольна, что ей помешали.

– Вспомнил? – вскинула изящную бровь фаворитка. – Но, кажется, он все рассказал. Настаивает, говоришь? Хорошо, пропусти его.

Когда капрал появился вновь, улыбки он не дождался.

– Что ты вспомнил? Говори, только быстро.

Волнуясь, он начал опять заикаться, и Барбара уже собиралась выставить его, но, уловив что-то очень важное, наклонилась к нему:

– Сержант был пьян?

– Не так, чтобы очень пьян, миледи, – пролепетал капрал. – Хлебнул немножко, и ему захотелось поболтать. Он сразу сказал, что это тот самый разбойник по кличке Белоснежное Горло. И еще сказал, что он не такой свирепый, как про него говорят те, кто хочет его поймать.

– Что он еще рассказывал? – допытывалась Барбара.

Капрал не умел говорить цветисто, хоть и старался. Рассказ его был краток, но содержал все подробности истории, которую поведал ему и его приятелям захмелевший сержант. Несколько раз принимался капрал рассказывать в лицах, но неудачно. В его историю трудно было поверить: тайное обручение в полночь, дуэль на пустынной лесной опушке, два кучера, возвращающиеся в деревню с пригоршней гиней, брошенные ими в лесу карета и лошади…

– Сержант клянется, что леди, которая была вчера в доме, та самая, которую пять лет назад он видел во время ограбления, – заметил капрал. – Мы ему не поверили, но я подумал, нужно рассказать это вам, ведь вы интересуетесь юной леди.

– Ты принял правильное решение, сообщив мне, – кивнула леди Кастлмэн и потянулась за кошельком. – Я должна увидеться с твоим сержантом. Мне бы хотелось с ним поговорить, а тебе лучше молчать о своем визите ко мне и, если будут расспрашивать, делать вид, будто ничего не знаешь. Я пошлю к сержанту своего человека.

– Да, мадам… то есть, миледи… так было бы вернее, – пробормотал он. – Сержант задаст мне жару, если узнает, что я говорил о нем.

– Тебя никто не будет впутывать в это дело, – успокоила его Барбара, отпуская.

Не успел он выйти, как она позвонила дворецкому. Появился толстый лысый человек с бесстрастным выражением лица. Хитрый и умный, он перед незнакомыми людьми выдавал себя за глупца. Дворецкий состоял на службе у Барбары около года, и она считала его услуги бесценными, причем со временем он становился все незаменимее.

Оукли словно родился для интриг. Раньше служил у хороших хозяев, имел безупречные рекомендации, однако спокойная и размеренная жизнь в огромном доме в Суссексе утомила его и теперь он наслаждался службой при дворе, полной волнений и опасностей.

Его рекомендовал Барбаре ее первый любовник, граф Честерфилд, – дворецкий тому оказал однажды небольшую услугу. Оукли, с самонадеянностью человека, которому должны, попросил лорда Честерфилда устроить его в Уайтхолл. Это был как раз тот случай, когда мошенник обратился к мошеннику, если отбросить различное положение в обществе.

Граф и не подумал бы помогать ему, если бы не рассчитывал получить выгоду, введя своего человека в Уайтхолл и определив его к Барбаре. Та сразу заподозрила подвох и в первой же беседе предупредила Оукли, что если и нужно будет за кем-то приглядывать, то только по ее поручению, и двойной игры она не потерпит.

Ответ дворецкого был красноречив:

– Тому, кто мне платит, я верен, миледи!

Она сразу поняла, с кем имеет дело, и платила, не скупясь, чтобы никто другой не смог его переманить. Оукли обладал удивительным качеством – умел убедить других в необходимости доносить. Англичанам вообще несвойственно плести интриги, в особенности следить за соотечественниками, но Оукли умело втягивал в это дело за взятку самых неподкупных и честных слуг, выуживая у них сведения. Слуги, долгие годы верно служившие своим господам, начинали сплетничать о них. Он умел добывать сведения даже у тех, кто скорее позволил бы себя казнить, нежели выдать тайну. В зависимости от ситуации он применял силу или обаяние, в крайнем случае, мог без малейшего труда выяснить все, что хотел, парализуя с помощью гипноза волю намеченной жертвы.

Именно Оукли выбрал капрала из всего отряда солдат, участвовавшего в операции сэра Филиппа Гейджа в Стейверли, ибо сразу понял: из этого малого можно вытянуть все, что он знает, так же легко, как вылить грязную воду из таза в помойную яму. Когда Барбара рассказала ему о сержанте и разговоре в «Трех подковах», Оукли задумался. Он напоминал важного епископа благородным выражением лица, седовласой головой и округлым брюшком. Трудно было поверить, что этот человек – непревзойденный соглядатай, и родись в другое время, он, несомненно, мог бы стать заметной фигурой в мире шпионажа.

– Я знаю этого сержанта, миледи, – наконец произнес он. – С ним придется повозиться. Если он откровенничал прошлой ночью, значит, на то были исключительные обстоятельства. По природе своей он неболтлив.

– Полагаю, исключительные обстоятельства – не что иное, как количество выпитого эля, – усмехнулась Барбара. – Если горячительное развязывает ему язык, это не трудно сделать, имея винный погреб.

Оукли пропустил мимо ушей замечание Барбары.

– Думаю, миледи, я быстрее заставлю сержанта развязать язык. Получив ваше разрешение, я вытяну из него сведения другими способами.

Барбара взглянула на него. Способы получения информации у Оукли были разнообразными, в том числе и не совсем приятные, и она предпочитала о них не знать.

– Прекрасно, Оукли, – сказала Барбара. – Но я хочу узнать все и как можно скорее.

– Не сомневайтесь, миледи, я сделаю все возможное, – ответил он тихо и поклонился.

Лицо его, освещенное солнечными лучами, казалось необыкновенно благостным.

Барбара вернулась к секретеру, но письмо, которое она чуть раньше начала писать, больше не интересовало ее. В волнении она стала ходить по комнате, снова и снова оценивая полученные сведения. Был уже четвертый час, когда она обнаружила, что Рудольф не пришел навестить ее. Барбару охватил гнев. Три месяца назад и дня не проходило, чтобы он не стоял в прихожей, часами ожидая, когда она соизволит его принять. Барбара не сомневалась в его преданности, принимая это как нечто само собой разумеющееся, как преданность других знакомых мужчин, хотя Рудольф занимал в ее сердце особое место. Она любила красивых мужчин, а он был самым красивым из тех, кто пользовался ее благосклонностью. Ее чувства к нему нельзя было назвать любовью. Умри Рудольф, она, возможно, больше и не вспомнила бы его, но он здравствовал и проявлял интерес к Пэнси, и Барбара подозревала, что его увлечение связано не только с богатством кузины. Если на месте Пэнси оказалась бы другая женщина, она просто пожала бы плечами и выкинула Рудольфа из головы, но Барбара не могла допустить, что ее любовник перейдет к женщине, с которой у нее личные счеты.

С минуту она размышляла, не послать ли за ним. В конце концов решила, что не следует давать ему понять, что она хочет видеть его именно сегодня. Рудольф достаточно хорошо изучил ее и ему не трудно, было, догадаться: если она подробно расспрашивает о событиях прошлой ночи, значит, есть на то веская причина. Одна мысль не давала Барбаре покоя: почему он сразу не пришел к ней и не рассказал о провале замысла, хотя бы для того, чтобы услышать слова утешения. Еще два месяца назад он прибегал доложить о каждой выигранной или проигранной гинее. Похоже, он охладевает к ней, в чем, несомненно, повинна Пэнси.

А в это время Рудольф и Пэнси находились вместе, и если бы фаворитка имела возможность подслушать их разговор, то к вопросам, которые ее постоянно занимали, добавился бы новый.

Пэнси сидела у окна в гостиной леди Дарлингтон и смотрела на реку, на медленно плывущий корабль, чьи паруса поддувал легкий свежий ветерок.

Рудольф расположился в бархатном кресле с высокой спинкой и наблюдал за ней тревожным взглядом. Их отношения стали натянутыми. Рудольф горел желанием вымолить у Пэнси прощение, если он чем-то обидел или оскорбил ее, и в то же время был зол и раздражен, поскольку подозревал, что Пэнси от него что-то скрывает.

Когда он приехал с визитом, в гостиной, кроме кузины, находилась леди Дарлингтон, и велась обычная светская беседа. Вскоре, к радости Рудольфа, графиня сказала, что должна отдохнуть перед вечерним приемом. Открыв тетушке дверь и поцеловав на прощание ручку, он повернулся и заметил, что Пэнси перебралась с дивана на подоконник. Девушка сидела с безразличным видом, обескуражившим его, хотя он не сомневался, что этот вид – всего лишь маска, а на самом деле она встревожена.

Взяв стул, он сел рядом. Рудольф долго подыскивал подходящие случаю слова. Теперь, когда они остались одни, разговор непременно должен затронуть бурные события минувшей ночи.

– Вы, должно быть, устали, – начал он неторопливо.

– Напротив, я спала до полудня и хорошо отдохнула.

Пэнси, не отрываясь, смотрела на реку, и Рудольф не выдержал, встал и, усевшись на подоконник рядом с ней, взял ее руку в свою.

– Я хочу извиниться перед вами, – произнес он тихо.

Ее пальцы были холодны и безучастны.

– Спасибо, – ледяным тоном отозвалась Пэнси.

– Вы должны выслушать меня, – не сдавался Рудольф. – Я не виноват в том, что случилось прошлой ночью. Предположив, что банда разбойников захватила дом, я рассказал о своих подозрениях сэру Филиппу. Тот сразу приступил к действиям. Я уже не мог отказаться от своих слов. Согласитесь, это выглядело бы, по меньшей мере, странно. Разрушения, причиненные солдатами, и их грубость непростительны, однако я был только невольным участником неудавшейся попытки поймать преступника.

Пэнси отняла руку и наконец взглянула на него:

– Нет никакой необходимости рассказывать все это, кузен Рудольф. Я хорошо знаю, почему вы поехали в Стейверли.

Скрытый смысл ее слов заставил Рудольфа покраснеть, но он посмотрел ей в глаза и сказал:

– Вероятно, мы выбрали не лучшую ночь, застав вас там.

– Мне было крайне неприятно.

– И вы находились там совсем-совсем одна?

– Почему вы спрашиваете?

Его губы тронула едва заметная улыбка, придавшая взгляду уверенность. Пэнси сидела очень прямо, глаза были спокойны, но у ключицы билась маленькая жилка, что не ускользнуло от внимания Рудольфа. Мгновение он смотрел на нее, а потом медленно вытащил из кармана маленький предмет. Он крепко сжал его в руке, словно хотел раздавить, а потом протянул Пэнси:

– А как вы объясните это?

Она взглянула на вещицу в его руке, и сердце ее испуганно забилось. На ладони у Рудольфа лежала маска – черная шелковая маска с двумя прорезями для глаз. Пэнси не шевельнулась, не попыталась взять маску, а крепко сплела пальцы на колене.

– Где вы нашли ее? – спросила она, не скрывая, что знает, кому может принадлежать маска.

– В Стейверли. Она лежала на столике в одной из спален.

– В которой?

– В большой комнате над крыльцом.

Пэнси задержала дыхание. Маску нашли в комнате отца, известной также как комната хозяина, – глава семьи всегда спал в ней. Там, в алькове, увешанном гобеленами, на четырех резных столбиках стояла кровать с зеленым пологом, украшенная поверху страусовыми перьями. С этого ложа можно сквозь низкие окна видеть озеро и парк, а вдали на горизонте густой темный лес, окружавший поместье. Пэнси вспомнила, как однажды, когда отец болел и она не могла сидеть с ним, спросила, не скучно ли ему было без нее. Улыбнувшись, он отвечал: «В этой комнате я никогда не чувствую себя одиноко. Она как сторожевая башня: я смотрю в окно и вижу простирающуюся вдаль землю, которую люблю и которую любили наши предки. Я вижу, как воркуют в лесу голуби, пасутся олени, куропатки пробираются к полям, низко проносятся ласточки, а дикие утки поднимаются над водой и перелетают в другие места в поисках корма. Разве может быть одинок человек, если у него есть возможность наслаждаться тем, что он любит больше всего на свете?».

У Пэнси в ушах звучал голос отца, и она вспомнила, с какой нежностью он говорил. С того самого дня она про себя называла эту комнату смотровой башней поместья Стейверли. А сейчас там нашли маску Люция. Он спал или просто отдыхал на древнем ложе и любовался на расстилающиеся дали.

Пэнси, посмотрев на кусочек черного шелка в руках Рудольфа, живо воскресила в памяти печальные события, разлучившие ее с любимым человеком. В этой маске он скрывался от солдат Кромвеля, а позднее – от людей короля. Лучше не видеть ее! Пэнси с трудом удержалась, чтобы не выхватить маску из рук Рудольфа и не швырнуть в открытое окно. Вместо этого спокойным ровным голосом, не выдававшим охватившего ее волнения, она произнесла:

– Как странно, что вы нашли маску в комнате моего отца. Скорее всего, вы все-таки ошибаетесь, полагая, что домом пользовался джентльмен с большой дороги.

– Слишком мягко сказано, – взорвался Рудольф. – Кузина Пэнси, мы можем быть откровенны друг с другом?

– В чем? – с невинным видом произнесла Пэнси.

Рудольф заколебался. Нет, сейчас он не мог раскрыть карты и объявить, что желает смерти кузену, чтобы унаследовать титул и поместье. Хотя он и не сомневался, что Пэнси знает, кто такой Белоснежное Горло, и поехала в Стейверли спасти его, однако язык не поворачивался высказать свои обвинения.

Лицо Пэнси говорило о чистоте души, сияющие глаза открыто смотрели на него. Рудольф даже на какой-то миг возненавидел себя за корысть. Но только на миг. Он должен стоять на своем. Стейверли с окрестностями должны принадлежать ему, чего бы это ни стоило. Увы, характер его был настолько слаб, что он оказался несостоятелен даже в подлости. Пока Рудольф колебался, не решаясь произнести нужные слова, Пэнси наклонилась и взяла маску из его рук:

– Я сохраню эту вещицу, кузен Рудольф. Конечно, если вы не найдете человека, которому она принадлежит.

Пэнси встала, и не успел он угадать ее намерения, как девушка была уже у двери и, быстро сделав реверанс, бросила на прощание:

– Прошу извинить меня, я хотела бы отдохнуть.

Она ушла, прежде чем он успел остановить ее, ушла из комнаты с маской в руке. Рудольф же остался с чувством, что его ловко обвели вокруг пальца и он потерпел очередное поражение.

Минуту спустя в своей спальне Пэнси упала на колени, прижав маску к губам.

– Господи, спаси и сохрани Люция, – молилась она. – Защити и сохрани, я люблю его, Господи, я так его люблю!…