Леди и разбойник

Глава 9

Рудольф Вайн закрыл дверь за посетителем, который только что забрал его последнюю драгоценную вещь – комплект золотых пуговиц, украшавших лучший камзол. Сам камзол валялся на полу, и Рудольф отшвырнул его ногой, проходя мимо к камину, чтобы сесть в еще принадлежавшее ему кресло.

Комната была плохо меблирована, неубранная, грязная, но Рудольф давно не обращал на это никакого внимания. Он упал в кресло и закрыл лицо руками.

Назойливые кредиторы преследовали его день и ночь, требуя оплатить счета. Ни один уважающий себя торговец не давал ему больше кредита, и он был вынужден покупать еду на менее оживленных улицах и переулках, где владельцы лавок были более доверчивы, принимая его за джентльмена, и отпускали товары в долг.

Рудольф понимал, что так долго продолжаться не может, и необходимо где-то найти деньги, причем найти срочно. Он занял у друзей столько, что больше уже не мог просить. Заложил все, что представляло мало-мальскую ценность, и теперь, когда у него забрали даже золотые пуговицы, во всем доме не было ничего, что стоило бы дороже нескольких пенсов.

Если бы прошлой ночью удача сопутствовала ему и он бы выиграл в карты, положение его не было бы столь безнадежным. Увы, он спустил последние деньги. Тем не менее нашел в себе силы подшучивать над невезением, хотя на самом деле ему хотелось крикнуть: «Я разорен!». Сейчас Рудольф проклинал себя, что сорил в Лондоне деньгами. Он был уверен, что достанет деньги, и бездумно тратил свое скромное состояние. Результат не заставил себя ждать.

У него теперь остался один выход – завладеть Стейверли. И хотя ему обещала помочь Барбара и сам он умолял тетушку, пока в горле не пересохло, однако так и ничего не добился, положение его оставалось прежним.

Рудольф тихо обругал короля и, поднявшись, уставился на свое отражение в треснутом грязном зеркале над камином. Он выглядел, как ему показалось, человеком, которого преследуют неудачи, причем преследуют так, как никого еще не преследовали. Эх, если бы он вовремя сообразил, находясь во Франции, что нужно примкнуть к королю-изгнаннику, то сегодня его положение было бы совсем другим. Он же вращался среди тех, кто считал, что сторонники Чарльза обречены и Стюарты никогда не вернутся на престол. Тогда казалось невероятным, что железному правлению Кромвеля придет конец и Чарльз снова окажется у власти. Поэтому Рудольф избегал небольшой группы людей, преданных королю: они были в долгах, ужасно нуждались, не имели влияния на континенте, а французский двор считал их бедными родственниками.

Как он ошибался! Сейчас это не вызывало сомнений, но разве можно было предположить, что настолько все быстро изменится и Чарльз с триумфом возвратится в Англию? «На протяжении всей жизни удача ускользала от меня», – думал Рудольф. Он являлся вторым сыном и, сколько помнил себя, ненавидел за это старшего брата. Когда Эрвина убили в битве при Ворчестере, Рудольф с почти не скрываемой радостью взял на себя роль будущего наследника поместья и отцовского титула. Однако он часто ссорился с отцом, лордом Артуром Вайном, и тот дал понять: если Рудольф не изменит поведения и не станет серьезнее относиться к своим обязанностям, они не смогут жить под одной крышей. Взбешенный угрозами отца, Рудольф разругался с ним и вскоре, к своему удивлению, обнаружил, что количество карманных денег резко сократилось, а затем и двери собственного дома закрылись перед самым его носом. Пока были деньги, он не придавал этому особого значения. Рудольф уехал за границу, сначала был компаньоном молодого и богатого знакомого, потом сопровождал в дороге пожилого господина с извращенными наклонностями.

Вскоре его путешествиям пришел конец, и Рудольф в поисках денег стал опускаться все ниже и ниже. В таком же незавидном положении находились в Европе многие англичане благородного происхождения, что не вызывало в нем ни интереса, ни сочувствия. Рудольфу удавалось быть при деньгах, только ведя жизнь бретера, дуэлянта, вымогателя и соблазнителя. Его главным достоинством была красивая внешность. Женщины влюблялись в него без памяти, и только благодаря этому Рудольфу удалось несколько раз избежать тюрьмы, найдя более удобную постель в другом месте.

Реставрация дала ему шанс, которого он ждал. Заняв значительную сумму денег у одной французской семьи, считавшей его горячим и верным сторонником только что коронованного короля, Рудольф приехал в Лондон, наслаждаясь положением, которого у него давно не было. Взятками, обманом и лестью он проложил себе путь во дворец, а там, по счастливой случайности, ему удалось привлечь внимание Барбары Кастлмэн.

В силу обстоятельств Рудольфу приходилось вступать в связь с таким количеством женщин, что он считал уже себя невосприимчивым к их чарам, неспособным влюбиться или воспылать к даме страстью. Барбара доказала ему обратное, вызвав у него столь страстное желание, какое не вызывала ни одна женщина, он без размышлений потратил бы на нее даже последние драгоценности. Рудольф постоянно околачивался у дверей фаворитки, а так как он был красив и ее забавляла его разбойничья манера предаваться любви, Барбара проявляла к нему расположение дольше, чем к большинству своих любовников.

Сейчас стало ясно: их страсть угасает. Барбара еще волновала его, но при мысли о ней в груди уже не разгоралось пламя, как еще несколько месяцев назад. Все чаще перед глазами возникало другое лицо с необычными фиалковыми глазами. Он так часто представлял себе Пэнси, что невольно задумывался: питал бы он к ней подобные чувства, если бы у нее за душой не оказалось ни гроша? Он едва не рассмеялся при этой мысли, а потом ощутил раздражение и злость. Черт возьми, в ухаживаниях за кузиной он не продвинулся ни на шаг.

Рассматривая себя в зеркале, Рудольф внезапно ткнул пальцем в собственное отражение, но попал в пивную кружку, стоявшую на каминной полке. Кружка покатилась по полу, остатки эля вылились на грязные половицы, отчего беспорядок и запустение в комнате стали еще заметнее.

Слуга бросил Рудольфа две недели назад, прихватив вместо трехмесячного жалованья золотое кольцо хозяина и его вечерний камзол, отороченный мехом. С тех пор кровать не заправлялась и зола из камина не выметалась. Но, по крайней мере, в комнате можно было спать, хотя, если верить угрозам домовладельца, и этого удовольствия ему предстояло вскоре лишиться.

Нет, нужно немедленно заполучить Стейверли или Пэнси, подумал Рудольф, а если возможно, и то и другое. Будучи человеком действия, он не терпел отлагательств, какой бы важной ни была причина.

Отойдя от зеркала, Рудольф подошел к шкафу и вытащил другой камзол. К его сожалению, не такой изящный, как тот, от которого отрезал сегодня пуговицы докучливый торговец вином, грозивший засадить Рудольфа в долговую тюрьму в Ньюгейте, если он не выплатит хотя бы часть огромного долга.

Тем не менее, переодевшись и приколов чистое жабо, Рудольф принял нарядный вид, теперь можно было появиться в Уайтхолле, не вызывая удивления. Он целый день не ел и с нетерпением ждал обеда, который давала в своих комнатах тетушка, пригласившая его к себе. Там собиралось солидное общество, в большинстве люди пожилые и, по мнению Рудольфа, скучные, но среди них будет Пэнси, и это главное.

Думая о ней, он почувствовал, как забилось сердце, и, к своему удивлению, понял, что влюбился. Ощущение было очень приятным. Конечно, следовало бы жениться на Пэнси даже ради денег, но то, что он еще и влюблен в нее, явилось щедрым подарком судьбы.

Пробираясь по узким улочкам и с трудом обходя горы мусора, громоздящиеся в самом центре дороги, Рудольф представлял свою будущую жизнь с Пэнси в Стейверли. Около дворца походка его стала развязной, а на губах появилась зазывная улыбка, заставлявшая многих женщин смотреть ему вслед.

Даже леди Гейдж, такая старая и поблекшая, что даже человеку с богатым воображением трудно было ее представить молодой, схватила мужа за руку, когда карета сворачивала ко дворцу, заметив:

– Посмотри, Филипп, это идет племянник леди Дарлингтон, Рудольф Вайн. Красивый молодой человек, должна вам сказать. Почему бы не пригласить его к нам на обед?

– У него нет головы на плечах, – отозвался сэр Филипп. – Разве я не рассказывал тебе, как он привел меня в логово преступников, наболтав всяких сказок о разбойниках и им подобных, а мы застали там хорошенькую девушку, читающую у камина книжку.

– Просто поразительно, если тебе интересно знать мое мнение, – фыркнула леди Гейдж. – Не могу поверить, что леди Дарлингтон знает о ночных прогулках племянницы. Уж моя бы дочь так себя не вела!

– Послушай, Этель. Кажется, я тебя предупреждал, чтобы ты ничего не рассказывала леди Дарлингтон, – заметил сэр Филипп. – Мои служебные дела не касаются ни тебя, ни твоих подруг. Мне просто пришло в голову, что юной девушке очень опасно выезжать ночью, когда дороги кишат убийцами и грабителями. И я поделился с тобой своими мыслями.

– Если это действительно так опасно, то просто необходимо сообщить леди Дарлингтон о выходках племянницы.

– Ты ничего не должна говорить, Этель, ничего, – раздраженно произнес сэр Филипп.

– Хорошо, если ты так настаиваешь, – недовольно согласилась леди Гейдж. – Но девушка может попасть в беду, поверь мне.

Когда карета остановилась у подъезда дворца, он сказал:

– Тебе придется самой добраться до апартаментов графини. Я же должен нанести визит леди Кастлмэн. Думаю, это не займет много времени.

– Надеюсь на это, дорогой, – фыркнула леди Гейдж. – Вот бы узнать, что эта женщина хочет от тебя. Мне глубоко безразлично, что ты идешь к ней один. Только запомни: это далеко не безопасно.

Сэр Филипп не сразу понял намек жены, а поняв, приосанился, будто сама мысль о том, в чем она его подозревала, казалась ему приятной.

– Служба есть служба, моя дорогая, – с гордостью сказал сэр Гейдж. – По службе мне приходится беседовать со многими странными людьми из высших и низших слоев общества, но, уверяю тебя, я всегда руководствуюсь правилами приличия.

– Остается на это надеяться, – резко ответила леди Гейдж. – Всем известно, что у нее нет стыда. С какой стати ты должен выполнять ее указания? Лично я не обращала бы на эту женщину никакого внимания.

– Моя дорогая, если бы я следовал твоим советам, мы, без сомнения, ехали бы сейчас в Белфордшир. Ты забываешь, что леди Кастлмэн, какого бы мнения ты о ней ни была, все доносит королю.

– Я этого не забываю, – мрачно отозвалась леди Гейдж. – Единственным оправданием его величеству служит то, что все мужчины становятся слабыми в руках распутной женщины, которая ни перед чем не остановится ради достижения своей цели. Но если его величество тает от улыбки этой шлюхи, то как насчет тебя?

Сэр Филипп погладил светлые усы и поправил на лысой голове парик: «Жизнь не должна целиком состоять из работы, – подумал он про себя. – И если можно сочетать работу с удовольствием, тем лучше». Этель его не понять! Вот уже двадцать пять лет она была ему верной женой, хотя никогда не понимала его. Впрочем, он женился на ней потому, что ее отцом был генерал-губернатор Белфордшира и Этель предстояло унаследовать уютный дом и процветающее поместье. Она и в девичестве была тощей и угловатой, а сэр Филипп любил пышных женщин. Нельзя иметь все сразу, подумал он тогда, как подумал и сейчас, вспомнив глубокие декольте леди Кастлмэн, которые скорее открывали, чем прятали ее прекрасную грудь.

– Филипп, мы приехали! О чем ты мечтаешь? – воскликнула леди Гейдж, возвращая его к действительности, – нужно было выбираться из кареты.

Во дворце они разошлись в разные стороны. Леди Гейдж свернула налево, к комнатам графини Дарлингтон, с окнами, выходящими на реку, а сэр Филипп – направо, к леди Кастлмэн, окна ее покоев смотрели в королевский сад.

«Апартаменты ее светлости совсем рядом от короля», – с ухмылкой заметил про себя сэр Филипп, вообразив, что благодаря собственной проницательности обнаружил сей факт первым, тогда как весь двор только это и обсуждал, когда Барбара Кастлмэн появилась в Уайтхолле.

Леди Гейдж подошла к парадной двери одновременно с Рудольфом Вайном, и когда тот, сняв шляпу, вежливо поклонился, она в ответ одарила его, как ей казалось, пленительной улыбкой, на самом деле леди Гейдж лишь скривила губы, что сделало ее еще больше похожей на лошадь.

– Вы сегодня здесь обедаете, мистер Вайн?

– Да, и смею заметить, я безмерно счастлив узнать, что вы тоже входите в число приглашенных, – обворожительным голосом произнес Рудольф.

В течение многих лет он старался быть очаровательным и с пожилыми дамами. Во многих случаях такое поведение себя оправдывало, и сейчас он очень хотел угодить жене Филиппа Гейджа. Пока они ждали, когда им откроют дверь, он взглянул на ее шелковое платье цвета шафрана и тихо произнес:

– Какое у вас очаровательное платье, леди Гейдж. Не часто встретишь умную женщину, которая знает толк в нарядах.

Лучшего подхода к леди Гейдж он не мог и придумать. Долгое время она считала, что стоит неизмеримо выше скучных жен Белфордшира. Она считала себя начитанной дамой и воображала, что, будь у нее счастливая возможность, открыла бы салон, членами которого стали бы самые остроумные и даже гениальные люди столетия.

Леди Гейдж жеманно улыбнулась, завораживая Рудольфа взглядом, и, подойдя ближе, сказала:

– Мы с вами поболтаем как-нибудь. Мне кажется, у нас много общего.

– Я к вашим услугам, – заверил ее Рудольф, размышляя, удобно ли сейчас одолжить у старухи денег.

Она выглядела глупой и уродливой. Ему не составит труда убедить старую каргу, что он влюблен в нее без ума, после чего изящно обобрать. Его размышления прервал лакей, отворивший дверь, и они прошли в освещенный зал, где оставили верхнюю одежду. Затем, громко выкрикивая имена, их пригласили пройти к хозяйке, ожидавшей в парадной гостиной. Там уже собрались гости, как и предполагал Рудольф, в основном пожилые – он называл их про себя дворцовыми святошами. Пэнси он увидел в другом конце комнаты, беседующей с архиепископом Кентерберийским. Рудольф поспешил к ней. Он подумал, что сегодня она выглядит еще более очаровательной в платье из серебряной парчи, украшенном крохотными жемчужинками. На шее – нитка жемчуга. Рудольф подумал, что он очень дорогой, но мгновенно забыл о деньгах, взглянув в глаза кузины, которая приветствовала его легкой улыбкой. Он поднес ее руку к губам, рука была холодна и безучастна. Пэнси, должно быть, сердится на него за то, что произошло днем, решил Рудольф. Именно тогда его посетило чувство, ранее ему незнакомое, в котором смешались любовь, уважение и восхищение, чувство, близкое к обожанию.

Самое удивительное, что Рудольф страшно боялся гнева девушки. Он готов был упасть на колено и поцеловать краешек платья Пэнси. И тут в нем вдруг возникло желание, настолько сильное и неудержимое, что Рудольф решил: он преодолеет любые преграды, но Пэнси будет принадлежать ему и только ему, он будет обладать ею любой ценой.

Она была такая маленькая и хрупкая, что, сжав ее в объятиях, он мог бы, казалось, силой заставить Пэнси пообещать ему то, чего так жаждал получить. И все же, несмотря на необъяснимую уверенность, Рудольф выдавил обычные слова приветствия и услышал в ответ не менее банальные фразы.

– Я должен встретиться с вами наедине, – отважился наконец Рудольф.

Он говорил так тихо, что только Пэнси могла его расслышать.

– Зачем? – спросила она ледяным тоном, как бы предупреждая, что не следует продолжать.

– Я должен вам сказать что-то очень важное. Давайте встретимся после приема в королевском саду или где вам будет угодно, только наедине.

Он увидел, как в глазах ее вспыхнула ярость.

– Кузен Рудольф, вы забываетесь! У меня нет привычки встречаться с молодыми людьми ни в личном саду их величеств, ни в любом другом месте.

Слова эти причинили ему такую боль, что он, сам того не желая, выпалил:

– Вы предпочитаете встречаться с ними в Стейверли?

Кровь прилила к щекам Пэнси, но она продолжала смотреть ему прямо в глаза, потом, не сказав ни слова, повернулась спиной, подошла к тетушке и встала рядом.

Она решила таким образом показать, что у нее есть защита, понял Рудольф. Тем не менее он не сожалел о своих словах. Пэнси должна принадлежать ему, он так решил, и, что бы там она ни говорила и ни делала, значения не имело – она станет его женой.

Рудольф даже не пытался задержать Пэнси, остался стоять на месте и теперь наблюдал за ней, надеясь смутить взглядом. Он чувствовал себя так, словно в первый раз вышел на охоту. Рудольф всегда считал охоту скучным занятием, правда, однажды и он испытал азарт – когда начал подкрадываться к великолепному оленю. Жажда убийства захватила его, хотя он прекрасно знал, что зверь никуда от него не денется. Такое же чувство испытывал сейчас, наблюдая за Пэнси. Она может бороться с ним, но все ее попытки уйти от него тщетны. Он победит, и ей придется ему отдаться. Рудольф так увлекся своими мыслями, что не заметил, как тетушка, беседуя с одним из его приятелей, оказалась рядом.

«Графиня Дарлингтон больше, чем всегда, походит на хищную птицу», – подумал Рудольф.

Действительно, глубоко посаженные глаза графини делали ее нос похожим на клюв. Белокурые волосы украшали пурпурные ленты, такого же цвета было и платье, но кожа, как старый пергамент, резко контрастировала с туалетом. Бриллианты на шее и запястьях сверкали так же, как ее глаза, – умные и проницательные, они, казалось, смотрели на Рудольфа точно на некое диковинное существо.

По отношению к тетушке Рудольф никогда не испытывал чувства вины, и все же в ее присутствии ему было не по себе. Казалось, она всматривалась в его лицо, стараясь проникнуть во все его тайны, хотя что это за тайны, он и сам пока не представлял.

– Ну что скажешь, Рудольф? – неторопливо и немного резко спросила тетушка, и он, почувствовав себя смущенным и неуверенным, как ученик, ответил:

– А что вы хотите услышать, тетя Энн?

– Ты сам прекрасно знаешь, – ответила леди Дарлингтон, но, увидев его искреннее недоумение, добавила: – После твоего ухода Пэнси плакала. Чем ты расстроил ее?

Рудольф сделал руками жест, как бы снимая с себя ответственность, а потом решил поговорить с тетушкой откровенно, не скрывая больше своих намерений.

– Я понятия не имею, тетя Энн, чем мое присутствие могло расстроить Пэнси. Я только попросил ее, как делал это и раньше, стать моей женой. Прошу вас, помогите ей принять мудрое решение. Я люблю ее и уверен, что сделаю ее счастливой, но даже если не принимать этого во внимание, наш брак, несомненно, должен быть выгодным, поскольку вместе мы сможем объединить то, что осталось от семьи, и вернуть роду Стейверли былую славу.

Неподдельная страсть звучала в голосе Рудольфа, и он поразился, как потемнело лицо тетушки, с каким плохо скрываемым раздражением она посмотрела на него.

– Пэнси вправе выйти замуж за кого пожелает, – резко бросила она. – А что касается выгоды от вашего брака, так ее можешь получить только ты, ибо у Пэнси богатое приданое, о чем тебе известно лучше других.

– Со своей стороны я могу предложить ей Стейверли, – с гордостью ответил Рудольф.

– Он еще не твой, – заметила леди Дарлингтон. – Вот когда он станет твоим, тогда, возможно, мы и обсудим вопрос о женитьбе, а пока я не считаю тебя достойным женихом для Пэнси.

Рудольф закусил губу, стараясь сдержать резкие слова, рвущиеся с языка, и только величайшим усилием воли заставил себя промолчать. В этот момент он смертельно ненавидел тетушку, и, если бы та сейчас упала замертво к его ногам, он бы громко закричал от радости, чтобы все слышали.

Она удивительно напомнила ему отца. Тот тоже разговаривал с ним менторским тоном, в то время как он горел, пылал ненавистью и страстно желал отомстить.

Рудольф презирал всех своих родственников. И тетушку Энн с ее зорким взглядом, который точно проникает в душу, выискивая там самые отвратительные мысли и чувства, и кузена Люция, стоявшего между ним и Стейверли. Он всегда ненавидел Люция, даже в детстве.

Рудольф вспомнил, какими дружными были Люций и его брат Эрвин. Часть каникул они проводили вместе, а перед тем как отправиться в Итон, занимались с одним учителем. Они были старше Рудольфа, но старались ничем не показать своего превосходства и всегда брали с собой играть. Именно это приводило его в ярость. Ночами, лежа в постели, он проклинал их, мечтая достичь таких высот, чтобы они оба оказались бы в его власти.

Всю жизнь он хотел стать самым главным, самым старшим, самым важным, чтобы все смотрели на него снизу вверх. Он хотел иметь власть и богатство. Но жизнь развеяла его иллюзии, Рудольф не смог даже добиться любви окружающих. Мать любила его, но Рудольфу не давала покоя мысль, что, может быть, брата она любит больше. Мать умерла, когда он был совсем юным.

У отца же в любимчиках ходил Люций. Рудольфу были отвратительны слова, которые они произносили, взгляды, которыми обменивались. Он хотел, чтобы его любили, но не в состоянии был обуздать уязвленную гордость и самолюбие, что сводило на нет любую дружбу и привязанность.

Те, кто не знал его близко, считали Рудольфа привлекательным и добродушным молодым человеком, правда не слишком умным и несколько апатичным. Они и представления не имели, какие бури бушуют в нем, и лишь те, кто видел, как яростно он дерется на дуэли с оскорбившим его джентльменом или преследует женщину, гоняясь за ее деньгами, знали, насколько он упрям в достижении поставленной цели.

Когда тетушка отвернулась, приветствуя вновь прибывшего, более почетного гостя, Рудольф наконец понял, как осуществить задуманное. В голове его созрел план. Удача вернется к нему, он больше не будет назойливым просителем, он будет хозяином положения.

Только раз он испытывал такую же уверенность – когда познакомился с Барбарой Кастлмэн и понял, что она будет ему принадлежать. Они встретились в картинной галерее, куда могли прийти все, кому не лень, насладиться великолепными полотнами знаменитых мастеров или просто побродить, глазея на роскошно одетых придворных. Многие приходили сюда встретиться с друзьями – поболтать и посплетничать. Любой слух, скандал, интрига сначала шепотом обсуждались в картинной галерее, и порой слухи опережали события. Приехав в Лондон, Рудольф часто посещал галерею. Здесь он узнавал, кто пользуется влиянием при дворе, и вовсю использовал собственное имя, пытаясь получить официальные рекомендации.

– Прошу простить, что представляюсь вам, милорд, – обычно говорил он какому-нибудь влиятельному лицу, – но мой отец так часто рассказывал о вас, что, несомненно, был бы рад, если бы я засвидетельствовал вам свое почтение.

– Позвольте поздравить вашу милость, – смиренно говорил он какой-нибудь высокопоставленной даме.

– С чем? – обычно спрашивала та, отмечая про себя яркую внешность, прекрасную одежду и изящные манеры незнакомца.

– С тем, что вы самая очаровательная женщина, которую я когда-либо видел, вернувшись в Англию после французского изгнания, – дерзко говорил Рудольф, стараясь выглядеть роялистом, который пересек Ла-Манш, чтобы избежать ареста, и таким образом, как и все, кто был в ссылке, имел право на долю сочувствия.

Но ни одна из уловок не удалась, когда он встретил Барбару. Она как раз возвращалась в свои апартаменты. Рудольф пошел ей навстречу, наблюдая за ней. Темноволосая голова гордо вскинута, шляпу украшали страусовые перья, пальцы, унизанные кольцами, держали длинную трость, инкрустированную драгоценными камнями, крик моды среди придворных дам. Ее юбки были столь широки, что люди расступались, освобождая дорогу, позади бежал негритенок в тюрбане, тоже украшенном драгоценными камнями.

Не было ни одного человека в галерее, у которого не перехватило бы дух при виде необыкновенной красоты Барбары. Но там, где другие отступали назад, Рудольф выходил вперед.

Барбара шла прямо на него, но он не уступил ей дорогу. Тогда она, поведя тростью, словно отодвигая его с дороги, надменно произнесла:

– Позвольте мне пройти, сэр.

Глядя ей в глаза, он ответил:

– Увы, я не могу сойти с места, я прирос к земле от восхищения и обожания.

На последнем слове он понизил голос.

Чуть помедлив, Барбара тихо спросила, не сводя с него глаз:

– Кто вы?

Рудольф не поклонился ей, как того требовал этикет.

– Человек, который впервые в жизни увидел, как разверзлись небеса. До встречи с вами я даже не подозревал, что на земле существует такая красота, – ответил он.

Она тихонько рассмеялась.

– Я спешу.

– Это не важно, – отозвался Рудольф. – Безумно важно совсем другое.

Как зачарованная, она спросила:

– Что же?

Он ответил ей тихо, и никто, кроме них, не слышал, что именно. Однако дальше они пошли вместе и сели в карету у галереи. Это было началом их знакомства, и Рудольф чувствовал, что каждым его жестом, каждым словом руководит судьба.

Судьба вела его и сейчас. Рудольф ясно представлял каждое свое действие, которое должен предпринять, словно являлся простой пешкой во всемогущих руках судьбы.

Стоящий рядом с ним архиепископ Кентерберийский вытащил из маленького кармана часы.

– Шесть пятнадцать, – с раздражением произнес он. – Спрашивается, почему нас не зовут к столу?

Как бы в ответ на этот вопрос двойные двери в конце длинной гостиной распахнулись, но вместо дворецкого, к изумлению гостей, на пороге появился сэр Филипп Гейдж, с красным лицом, преисполненным чувством собственного достоинства. За его спиной стояли солдаты.

Леди Дарлингтон, увлеченная разговором с леди Гейдж, сначала не заметила солдат. Увидев сэра Филиппа, она двинулась ему навстречу, улыбаясь и протягивая руку.

– Наконец-то, сэр Филипп, – воскликнула она. – Мы уже начали волноваться, что вы не придете.

Она уже была возле судьи, когда увидела солдат, стоящих у него за спиной. Графиня с изумлением посмотрела на них, потом на сэра Филиппа, выглядевшего агрессивно.

– К сожалению, – начал он громким властным голосом, – я пришел скорее выполнить свой долг, чем быть вашим гостем, как намеревался.

– Что вы имеете в виду? – быстро спросила леди Дарлингтон.

– Это печальный долг, – ответил сэр Филипп. – Я должен арестовать вашу племянницу, леди Пэнси Вайн, и немедленно доставить ее в тюрьму.

– Арестовать Пэнси?! – поразилась леди Дарлингтон. – Никогда в жизни не слышала подобной чепухи. Боже мой, в чем же провинилась Пэнси, чтобы ее арестовывать?

Сэр Филипп глубоко вздохнул и громко сказал:

– Именем закона я обвиняю ее в убийстве мужа, мистера Кристиана Драйсдейла!…